Историческая потребность в апологетическом богословии

Второй формой, воспринятой богословием, стала форма апологетическая, заключающаяся в защите веры. Эта форма имеет две стороны: первая состоит в опровержении ересей, а вторая соответствует изложению истинного учения. Можно сказать, что большая часть богословских сочинений, дошедших до нас от Святых Отцов, относится к этой форме богословия.

Эта форма богословия не является результатом выбора того или иного богослова. Она всегда обусловлена внешними обстоятельствами. Чрезвычайно рано в Церкви стали появляться ереси, иными словами, ошибочные способы познания Бога и высказываний о Нем. Еретические учения были не просто «оскорблениями Бога», но они подвергали опасности церковную жизнь и ставили под сомнение спасение верных. Так что их опровержение было настоятельно необходимо.

Эта необходимость обусловила использование определенных методов, способных осуществить должное опровержение. Коль скоро речь шла о переубеждении еретиков в их заблуждениях, а также в предостережении верных, которые могли им последовать, богословию часто приходилось прибегать к рациональному способу рассуждения, используя логические правила и заимствуя принципы рационального мышления: строгость, последовательность, точность, ясность. Если обратиться к сочинениям Святых Отцов, направленным против ересей, мы обнаружим, что они использовали рациональные процедуры, основанные на [научном] доказательстве. Например, прибегая к правилам логики, они показывают противоречивый характер некоторых утверждений еретиков или абсурдные выводы, к которым приводят их утверждения. Поскольку ереси являлись «искажениями» и «смешениями» в понимании истин веры, богословие, приступая к их опровержению, должно было проследить их блуждания, к чему оно не имело иного повода. Оно вынуждено было использовать словарь, приспособленный к идеям еретиков, которым оно бы не воспользовалось в ином случае, или же использовать философский словарь для того, чтобы ввести новые различения или сделать дополнительные уточнения для выражения содержания истинной веры. В целом оно вынуждено было подчас подниматься до такого абстрактного и изощренного уровня выражения, которого оно в других случаях избегало. Так, например, если мысль прп. Максима Исповедника представляется столь сложной, то это объясняется тем, что монофелиты и моноэнергисты разрабатывали понятия чрезвычайно сложные и одновременно запутанные, чтобы обосновать свои ложные представления об одной энергии и одной воле во Христе. Хорошо видно, что когда прп. Максим не был вынужден приспосабливаться к особенностям богословских построений еретиков, его мысль и способы выражения носят исключительно ясный характер, как в его «Сотницах о добродетели» или в «Слове о подвижнической жизни». В качестве другого примера можно привести ту разницу, которая существует между труднейшими сочинениями свт. Григория Паламы, в которых он опровергает ложные представления Варлаама и Акиндина, и его же проповедями, произнесенными в конце жизни епископом Фессалоникийским, отмеченными замечательной ясностью и простотой и при этом выражающими совершенно то же богословие.