Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






  • Сервис онлайн-записи на собственном Telegram-боте
    Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое расписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
    Для новых пользователей первый месяц бесплатно.
    Чат-бот для мастеров и специалистов, который упрощает ведение записей:
    Сам записывает клиентов и напоминает им о визите;
    Персонализирует скидки, чаевые, кэшбэк и предоплаты;
    Увеличивает доходимость и помогает больше зарабатывать;
    Начать пользоваться сервисом
  • Искажение мелодики






     

    Вслушаемся, например, в такие веселые, прямо-таки залихватские строки, которые напечатал в девяностых годах в одном из своих переводов уже упомянутый Иван Белоусов.

     

    В воскресение раненько,

    Только зорька занялась,

    Я, младешенька-младенька,

    В путь-дорогу собралась[299].

     

    Между тем это перевод элегической шевченковской думы, которая в подлиннике написана скорбным, медленным, тягучим стихом:

     

    У недiльку та ранесенько,

    Ще сонечко не зiходило,

    А я, молоденька,

    На шлях, на дорогу

    Невеселая виходила.

     

    У Шевченко эта гениальная по своей ритмике, народная песня звучит такой смертельной тоской, что если бы мы даже не знали ее слов, а вслушались бы только в ее плачущий ритм, мы поняли бы, что в ней слезы и боль.

    Так что, когда переводчик заменяет протяжную мелодию этих скорбных стихов бойким танцевальным хореем, он выказывает пренебрежение не только к законам переводческой техники, но тем самым и к живому человеческому горю. Он глух не только ухом, но и сердцем.

    У великого лирика ритмы всегда осердечены, и нужна большая черствость сердца, чтобы с такой бравурной веселостью воспроизводить этот горький напев…

     

    Перелеском я бежала,

    Укрываясь от людей,

    Сердце робкое дрожало

    В груди девичьей моей[300]–

     

    так и отплясывает эту же грустную песню другой переводчик девяностых годов – Соболев. В его лихой скороговорке и узнать невозможно подлинные строки Шевченко:

     

    Я виходила за гай на долину,

    Щоб не бачила мати,

    Мого молодого

    Чумака з дороги Зострiчати…

     

    У Шевченко – разностопный стих, столь свойственный старинным украинским думам. Этим свободным стихом Шевченко владел превосходно. В той же думе, о которой я сейчас говорю, иная строка имеет двенадцать слогов, иная – семь, а иная – четыре. Это придает им выразительность каких-то бесслезных рыданий. А переводчики метризировали этот свободный шевченковский стих механически правильным четырехстопным хореем:

     

    В воскресенье на заре

    Я стояла на горе!..

     

    Такое насилие переводчиков над шевченковской ритмикой было в ту пору системой. Есть у Шевченко в поэме «Слепой» великолепная по своей ритмической пластике дума о запорожцах, погибающих в «агарянской» земле:

     

    I лютому вороговi

    Не допусти впасти

    В турецькую землю, в тяжкую неволю.

    Там кайдани по три пуда,

    Отаманам по чотири.

    I cвiтa божого не бачать, не знають,

    Пiд землею камень ламають,

    Без сповiдi! святоi умирають,

    Пропадають.

     

    Эти широкие волны свободных лирико-эпических ритмов не только не соблазняли былых переводчиков своей красотою и мощью, но были просто не замечены ими.

    Один из них, Чмырев, переводчик семидесятых годов, втиснул всю эту думу в два залихватских куплета.

     

    Поет песню, как в неволе

    С турками он бился,

    Как за это его били,

    Как очей лишился,

     

    Как в оковах его турки

    Мучили, томили,

    Как бежал он и казаки

    Его проводили[301].

     

    Словом, то были глухонемые на великолепном концерте. У них даже и органа не было, которым они могли бы услышать музыку шевченковской речи.

    Между тем вся поэзия Шевченко зиждется на чисто звуковой выразительности. Его речь всегда инструментована, и ее эмоциональная сила, как у всякого великого мастера, проявляется в богатых ассонансах, аллитерациях, изысканных ритмо-синтаксических ходах:

     

    А у селах у веселих

    I люди веселi…

    I пута кутii не куй…

    Гармидер, галас, гам у гаi…

     

    И это изящнейшее сочетание звуков для передачи еле слышного шелеста листьев:

     

    Кто се, хто се по сiм боцi

    Чеше кому? Хто се?..

    Хто се, хто се по тiм боцi

    Рве на собi коси?..

    Хто се, хто се? – тихесенько

    Спитаэ, пoвiэ.

     

    Я привожу элементарные примеры, доступные даже неизощренному слуху, но люди сколько-нибудь чуткие к поэзии знают, как вкрадчива, сложна и утонченна бывала его словесная музыка.

    Конечно, передать эту музыку под силу лишь большому мастеру. Заурядным середнякам-переводчикам нечего и думать о том, чтобы воспроизвести в переводе эти изысканные аллитерации, ассонансы, звуковые повторы.

    Возьмем хотя бы только два звука, твердое и мягкое и (в украинском написании и и i), что делает Шевченко с одним этим звуком:

     

    Отак I iй, однiй

    Ще молодiй моiй княгинi…

     

    Или:

     

    Эдиного сина, эдину дитину,

    Эдину надiю – в вiйско оддають!

     

    Или:

     

    I широкую долину,

    I високую могилу,

    I вечернюю годину,

    I що снилось-говорилось,

    Не забуду я.

     

    Или эти пять л:

     

    Неначе ляля в льолi бiлiй…

     

    В них и нежность, и мягкость, и без них этот стих превращается в жесткую прозу.

    Или это четырехкратное а в сопровождении йота:

     

    За що, не знаю, називають

    Хатину в гai тихим раэм.

     

    Если не передать в переводе этот четырехкратный повтор, получается опять-таки антимузыкальная проза. Обычно вторая строка переводится так:

     

    Хатенку в роще тихим раем.

     

    Но это не имеет ничего общего с шевченковской звукописью.

    Переводчики Шевченко совершенно не замечали его внутренних рифм. А если бы и заметили, то как им перевести, например:

     

    Що без пригоди // мов негода…

    Ми б подивились, // помолились…

    Все покину // i полину…

    Вийдеш подивиться // в жолобок, криницю…

    Нiякого! // Однаково!..

    Рано-вранцi! // новобранцi…

     

    Никто из переводчиков даже попытки не сделал передать хотя бы такие простые звуковые подхваты:

     

    Поховайте // та вставайте!

     

    Между тем вся эмоциональная призывная сила этой стихотворной строки ослабится в тысячу раз, если вы уничтожите эти два айте и скажете в своем переводе; «схороните и восстаньте». При видимой точности это будет искажением подлинника. И можно ли перевести строчку «Tой муруэ, той райнуэ» такими несозвучными словами:

     

    Тот построит, тот разрушит?

     

    Можно ли такой перевод считать сколько-нибудь похожим на подлинник, если вся сила данного шевченковского стиха в фонетике этих повторов? Никакого намека на подлинную звукопись шевченковской лирики нет в огромном большинстве этих переводов.

    У Шевченко это не праздный перезвон стиховых побрякушек, а могучее средство для наиболее действенного выражения чувств и дум, и потому ни йоты формализма нет в наших читательских требованиях к его переводчикам, чтобы они воспроизводили в переводе всю глубоко осердеченную, эмоциональную музыку слова, без которой самое содержание поэзии Шевченко будет обеднено и умалено.

    Так низка была в семидесятых, восьмидесятых и девяностых годах культура стихового перевода, что из четырехсот изученных мною тогдашних переводов стихотворений Шевченко две трети оказались с исковерканной ритмикой. Около семидесяти процентов заведомого литературного брака!

    Иногда, как это ни странно, такое искажение ритмики приводило к злостному искажению политического смысла стихотворений Шевченко.

    Показателен в этом отношении перевод «Гамали», сделанный еще в 1860 году Николаем Васильевичем Бергом, писателем славянофильского толка.

    У Шевченко первые строки этой симфонически написанной думы звучат в народном рыдающем ритме:

     

    Ой нема, нема нi вiтру, нi хвилi

    Iз нашоi Украiни!

    Чи там раду радять, як на турка стати,

    Не чуэмо на чужинi!

    Ой повiй, повiй, вiтре, через море

    Та з Великого Лугу,

    Суши Haшi сльози, заглуши кайдани,

    Розвiй нашу тугу.

     

    Это плач миллионов украинских крестьян, томящихся в тюрьме самодержавия. А у переводчика каждая строка буквально танцует:

     

    Что ни ветру, ни волны от родимой стороны,

    От Украйны милой?

    Что-то наши не летят: видно, биться не хотят

    С некрещеной силой

    Ветер, ветер, зашуми, в море синем подыми

    До неба пучину,

    Наши слезы осуши, наши вздохи заглуши

    И развей кручину[302].

     

    Эта пляска вместо плача совершенно разрушила внутренний смысл поэмы.

    Было бы сумасшествием думать, будто в русском языке не хватает ресурсов передать всю поэзию украинского подлинника. Мало существует таких трудностей, с которыми не мог бы совладать этот многообразный язык, «столь гибкий и мощный в своих оборотах и средствах, столь переимчивый и общежительный в своих отношениях к чужим языкам»[303].

     

    V






    © 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
    Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
    Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.