ФискДж.

Постмодернизм и телевидение*

(...) Телевидение и популярная культура зачастую находились на пери­ферии внимания теории постмодернизма. Значительные усилия были направлены на изучение сути разрыва с модернизмом в области “утон­ченных” искусств, особенно в архитектуре, изобразительном искусстве и литературе. Не так давно Делез активно писал о кино. Однако из ведущих теоретиков постмодернизма только Бодрийяр обращался непосредственно к средствам массовой коммуникации и популярной культуре¹⁷. Поэтому представления именно этого автора о постмодер­низме будут обсуждены далее. (...)

Одной из характеристик модернизма (т. е. того, что предшествует постмодернизму) является представление о том, что понимание соци­ального опыта является возможной и необходимой задачей искусства. Часто цель такого понимания состоит в создании “гранд наррати-ва” - согласованной теории, позволяющей объяснять разнообразные и не связанные между собой проявления опыта (марксизм, структура­лизм или психоанализ). (...) При изучении телевидения как дискурса “большие” модернистские теории сосредоточены на проблемах пред­ставления, мимезиса, идеологии и субъективности.

Центральный аргумент теорий представления состоит в том, что телевидение не представляет (или повторно представляет) фрагмент реальности, а скорее производит или конструирует его. Реальность не существует в объективности эмпиризма, реальность является про­дуктом дискурса. Телевизионная камера или микрофон не фиксируют реальность, а кодируют ее. Кодирование придает реальности смысл, который является идеологическим. Представляемое является идеоло­гией, а не реальностью. Эффективность такой идеологии усиливается за счет портретного изображения, присущего телевидению. Происхо­дит обозначение того, что претензии на истину находятся в контексте реальности. Тем самым скрывается тот факт, что любая “истина” транслируемая средствами массовой коммуникации является идео­логией, а не реальностью. Телевидение, таким образом, “работает” в смысловом пространстве аналогично индустриальной системе в сфе­ре экономики. Индустриальная система производит и воспроизводит

* Fiske J. Television and Postmodernism. In: Curran J., Gurevitch M. (eds.) Mass Media and Society. L.: Edward Arnold, 1991. PP. 55-67

¹⁷ Baudrillard J. In the Shadow of the Silent Majorities. N.Y.: Semiotext, 1983; Bau-drillard J. Simulations. N.Y.: Semiotext. 1983; Baudrillard J. The Evil Demon of Images. Sydney: Power Institute, 1987.

не только потребительские товары - в конечном счете она неизбежно воспроизводит капиталистическую систему как таковую. Производя те­левизионную реальность, телевидение воспроизводит не объективную реальность, а капитализм. Здесь это скорее относится к духовным, нежели материальным компонентам последнего.

Миметический подход исходит из посылки о том, что образ явля­ется, или, по крайней мере, должен быть отражением референта. Исходной здесь является идея прозрачности метафоры, которую со­ставляют линзы камеры, как окна наблюдения за миром. Поскольку такое магическое окно может фиксировать и широко распространять образ того, что мы видим через него, происходит изменение истинного или логически верного соотношения между образом и его референтом. Образ становится более важным, чем референт. Результатом этого явля­ется развитие целой индустрии “манипуляции образами”. Деятельность ее в большей степени сосредоточена на воспроизводстве и распростра­нении образов, не принимая зачастую во внимание какую, с точки зрения истины ценность они имеют. На самом деле, умозрительная ценность явления зачастую разрушается практикой постадийного пред­ставления этой реальности с помощью эффектов-образов. В условиях культуры, насыщенной образами, людям становится сложнее отличать образ от его референта.

Два упомянутых подхода имеют мало общего, за исключением следующей посылки. Существует некоторая “реальность”, которая су­щественно отличается от ее фотографического образа. В теориях пред­ставления эта реальность определяется в терминах исторического ма­териализма, тогда как миметический подход определяет ее в терминах позитивизма. Теории представления предлагают идеологическую кри­тику конструирования реальности телевидением. При этом опускается или мистифицируется своя собственная идеологическая практика - важнейшим пунктом сравнения является здесь сопоставление с дру­гими конкурирующими, более политически приемлемыми интерпре­тациями реальности. Центральным пунктом критики миметических теорий является то обстоятельство, что фотографическое изображение отклоняется или заменяет абсолютную истину. Критические сравне­ния здесь проводятся с более точными образами реальности. Теории представлений помещают эпистемологические проблемы телевидения в рамки идеологически определенной дискурсивности, миметические подходы рассматривают эти вопросы в их отношении к эмпирической реальности.

Так или иначе в рамках этих подходов утверждается, что камера является источником искажений. Оба подхода противостоят распро­страненному мнению, что камера не может лгать. Напротив, здесь утверждается, что камера не может делать ничего другого кроме лжи. Субъективистские теории распространяют посылки теории предста-

Фиск Дж.

Хрестоматия

влений за границы “общественного” мира идеологии. Они связывают ир реальности с индивидуальным миром сознания. Теории Фрейда Лакана о подсознательном тесно переплетаются с теорией Марк-1 об идеологии как ложном сознании. В рамках субъективистских одходов утверждается, что идеология связана с производством фе-омена, который может быть назван нами “ложным подсознанием”. Субъективность есть обозначение социально-идеологического в кон-вксте индивида; это то, где идеология становится практической или жизненной. Субъективность детерминирует позиции, влияющие на по-имание нами самих себя, наших социальных связей и социального пыта. Доминирующие идеологии ориентированы на воспроизводство х самих в нашей субъективности. Поэтому безотносительно наших материальных условий, все из нас, являющихся субъектами капитализ-ма, имеют в большей или меньшей степени субъективность, связанную белыми, патриархальными, буржуазными идеологиями. (...)

Бодрийяр уходит от рассмотрения проблем искажения/предста-ления как не значимых. В его постмодернистской теории имиджи и реальность (будь то реальность социальных отношений или эмпири-ческого пространства) не имеют различного онтологического статуса: нe существует различия между имиджем и реальностью. Следствием •того является то, что теперь мы живем в эпоху, по определению автopa, симулакрума, т. е. подобия, видимости. Если раньше значение чero-либо определялось через отличия, то теперь оно берет свое начало в коллапсе, “взрыве”. Существовавшие ранее достаточно автономные области теперь радикально трансформируются, проникают в друг друга и взрывают принятые ранее границы и различия. (...)

С этой точки зрения не может быть оригинальной, первичной реальности, имидж которой воспроизводится на экранах миллионов “левизоров. Маргарет Тэтчер, улыбающаяся телевизионным камерам и делающая на ходу замечания перед микрофоном по пути от вертолета к ожидающему ее автомобилю - все это не фрагмент реальности, а имидж которой транслируется на наши телевизионные экраны. Она, Тэтчер, есть имидж как таковой. Ее прическа, например, не является элементом, “предшествующим” ее телевизионному имиджу. Видение этой прически “по-настоящему” является не более достоверным опы-гом, чем видение этого на экране. Улыбка, прическа, замечание не были бы здесь, если бы не было телекамер и телезрителей. Улыбка, прическа, замечание существуют одновременно и аналогичным обра-зом как на телеэкране, так и на месте приземления вертолета. Между ними не существует различий в онтологическом статусе, как не су­ществует путей того, чтобы одно предшествовало или воспроизводило другое. Каждый из них реален или не реален, как и другой. Точно также меньшинство, отдающее Тэтчер голоса, поддерживает не реальную женщину, чей имидж распространяется широчайшим образом; в то

же время они не голосуют и за имидж, степень соответствия которо­го реальной персоне может быть определен. Маргарет Тэтчер, будучи представленной на телеэкране, собрании сторонников политической платформы, вертолетной площадке является симилакрумом и не может быть ничем иным. Этот симулакрум Тэтчер не является “нереальным”. Вполне возможно, что она и выполняет реальные политические дей­ствия. Симулакрум отрицает не реальность, а различия между имиджем и реальным. Политическая власть Тэтчер аналогична власти ее ими­джа. Ее власть в осуществлении чего либо оказывается тождественной ее власти казаться. Симулакрум производит “гиперреальность”. Этой концепцией охватываются находящиеся во “взорванном” состоянии ранее четкие концепции имиджа, реальности, спектакля, ощущения, значения. Гиперреальность не имеет в качестве своей основы ни реаль­ность, ни ее имидж. Однако посредством этой концепции становится возможным дать характеристику постмодернистских условий. Концеп­ция “схватывает” как реальность, в которой мы живем, так и смысл или опыт, который мы переживаем.

Используя такие “скользкие”, получившие нарочито слабую де­финицию термины, Бодрийяр старается описать следующую ключевую характеристику нашей эры - наше общество является насыщенным образами. Причем насыщение это таково, что становится очевидным качественное различие по сравнению с предшествующей эпохой. За один час телесмотрения современный зритель может познать, “пе­режить” такое количество образов, какое человек неиндустриального общества не смог бы познать в течении всей своей жизни. Количе­ственные различия оказываются столь велики, что становятся катего­риальными. Мы не просто познаем большее количество образов, но мы живем в абсолютно отличных отношениях между образом и другими проявлениями опыта. По существу, мы живем в постмодернистский период, когда не существует отличий между образом и другими фор­мами опыта.

Нью-Йорк, продолжает Бодрияр, не реальный город, а гиперре­альный. Бывая здесь в первый или в миллионный раз, мы не находим аутентичной реальности для нашего опыта. Нью-Йорк являет собой собственный имидж на экранах телевизоров и кинотеатров, на кален­дарях и постерах, на майках и кофейных кружках, видимый из окон автобуса при въезде в туннель Линкольна. Прогулка по Бродвею не приносит опыта отличного от наслаждения при просмотре ее кине­матографического воплощения. В постмодернизме имидж разрушил ограничения, связанные как с мимезисом, так и представлениями. В этих условиях имидж не может контролироваться ни посредством реальности, ни посредством идеологии. Моделирование, симуляция является единым концептом в который во “взорванном” виде введе­ны имидж-реальность-идеология. Это не позволяет двум последним

МакКуэйл Д.

Хрестоматия

терминам триады выступать в качестве финальных объяснений или “поручителей” первого. Если модель оказывается реальной сама по себе и независимой от отношений к реальности или идеологии, то она становится доступной для любого применения, в любое время, в любом контексте.

Потеря как “реальности”, так и “идеологии” в качестве оснований имиджа представляют собой другую грань, сопряженную с отсутствием “большой теории”. Ключевым следствием этого является фрагментация опыта и его образов. Культура постмодерна является фрагментарной. Фрагменты оказываются- собранными вместе в случайном порядке, а не организованы в стабильное образование в соответствии с внешним принципом. Телевидение особенно совместимо с культурой фрагмента. Определяется это природой телевизионного сообщения, где последо­вательный поток¹⁸ состоит из относительно дискретных “сегментов”¹⁹, следующих друг за другом. Порядок следования сегментов определяется нестабильной совокупностью нарративных или текстуальных требова­ний, требований экономического порядка, и требований изменчивых массовых вкусов. (...)

Сложные общества позднего капитализма предполагают наличие широкого социального разнообразия, однако пытаются контролиро­вать и упорядочивать это разнообразие в своих собственных интересах. Производство и определение социального различия “сверху” предста­вляет собой средство социального упорядочивания. Эта совершенная система отличения и различий в социальной области воспроизводится посредством совершенной системы материальных вещей в экономи­ческой области и культурных товаров в сфере культуры. Поэтому отсутствие упорядоченности в условиях постмодерна предполагает от­сутствие упорядочения не только образов, но и социальных и эконо­мических условий. Отказ от дисциплинирующего порядка, по крайней мере теоретически, обладает раскрепощающим потенциалом. Однако ограничения, связанные с условиями материального существования, преодолеваются не столь просто как постмодернистский имидж. Со­циальная и культурная подвижность, предложенная постмодернизмом, в большей степени присуща тем, кто обладает относительно высоким уровнем экономического и культурного капитала. (...)

Бодрийяр пытается объяснить эту проблему переопределив поня­тие масс и их отношения к социальному порядку²⁰. В ранних теориях массовой культуры, под массами понимались отчужденные индиви­ды, чьи исторически “реальные” социальные отношения класса были

Williams R. Television: Technology and Cultural Form. London: Fontana, 1974; Altman R. " Television/Sound". Modleski T. (ed.) Studies in Entertainment: Critical Approaches to Mass Culture. Indiana University Press, 1986.

¹⁹ Ellis J. Visible Fictions. London: Routledge, 1982.

²⁰ Baudrillard J. In the Shadow of the Silent Majorities. N.Y.: Semiotext, 1983.

подорваны современным капитализмом. Массы поэтому не имеют ста­бильного места в социальном порядке, что позволило бы им оказать любые формы сопротивления. В отсутствии этого массы оказывают­ся подверженными идеологическому воздействию. Бодрийар однако считает, что отчуждение масс не является результатом их уязвимости и пассивности. Наоборот, это выражается в свободе их отрицания социального порядка. В частности, они могут потреблять имиджи не потребляя при этом их значения, будь то референционно или идеоло­гически. Такое отрицание значения, по мнению Бодрийара, является единственно возможной формой противодействия, которая доступна массам. (...)