💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Другие представители школы

Другой представитель расово-антропологической школы Хаустон Чемберлен (1855–1927), был английским аристократом, возненавидевшим родную Англию и возлюбившим Германию. Будучи поклонником и зятем Рихарда Вагнера, он последнюю часть жизни прожил в Германии, где уже после смерти, в период третьего рейха был провозглашен “народным мыслителем”, несмотря на свое английское происхождение. В национал-социалистической Германии очень нравились позиции Чемберлена: его антисемитизм, рассуждения об арийцах, восхваление германизма, выступление против государств Антанты во время первой мировой войны.

Главный труд Чемберлена – “Основы девятнадцатого столетия” (2 тома, 1899) – в донацистской и нацистской Германии многократно переиздавался [4]. В этом труде дается поверхностный, противоречивый и в высшей степени тенденциозный обзор европейской истории. Наивысшее достижение Европы, по Чемберлену, – создание “тевтонской” культуры, самой “высокой” из культур. “Тевтонская” раса – наследница “арийской”, дух которой он призывал возродить [5]. Немцев он восхвалял как воплощение наиболее ценного “западно-арийского” расового типа. Концепции Чемберлена так же далеки от реальной истории как и концепции Гобино, но они гораздо более примитивны и ближе к идеологии немецкого национал-социализма.

Более честной и серьезной попыткой истолкования европейской истории, впрочем, также на основе сомнительных теоретических принципов, был труд американского биолога и историка Мэдисона Гранта (1865–1937) “Конец великой расы” (1916). Автор исходит из положения о том, что наследственность и расовая предрасположенность в истории являются более мощным фактором, чем среда и воспитание. Грант утверждает существование тесной связи между психологическими и социальными признаками, с одной стороны, и расовыми – с другой. Вместе с тем, ссылаясь на данные антропологии, он решительно отрицает связь расовых черт с национальной и языковой принадлежностью [6, XV].

Население Европы, по Гранту, сформировалось в результате трех последовательных волн вторжений трех основных рас: нордической, альпийской и средиземноморской. В отличие от других представителей рассматриваемой школы автор признает достоинства и способности каждой из этих рас. “Средиземноморская” раса превосходит остальные в области умственных достижений и искусства. “Альпийская” раса – это раса хороших земледельцев. “Нордики” составляют расу воинов, моряков, путешественников и, главное, правителей, организаторов, аристократов. Но все-таки “высшей”, “лучшей”, “благородной” Грант считает “нордическую” расу. В результате многочисленных войн в истории “нордики” постоянно несли значительные потери [там же, 166–167, 199–200]. И эта “благородная” раса в настоящее время находится перед угрозой полного исчезновения в результате войн, болезней, алкоголизма и низкой рождаемости [там же, 42–43, 50–51]. Поэтому Грант озабочен сохранением этого типа. Поскольку этот тип размножается медленнее, чем низшие, представленные низшими классами, он рекомендует евгеническую политику, направленную на сдерживание размножения слабых и дефективных индивидов. Как и другие представители расово-антропологической школы, Грант был противником демократии, считая, что она также способствует исчезновению “лучшего” типа.

Одной из разновидностей расово-антропологической школы была так называемая антропосоциология. Ее главные представители – антропологи Жорж Ваше де Ляпуж (Франция) и Отто Аммон (Германия).

Ляпуж (1854–1936) считал Гобино пионером антропосоциологии, а Чемберлена, напротив, квалифицировал как ее “карикатуриста” [7, VIII, 172]. Работы Ляпужа основаны на истолковании антропометрических данных и, прежде всего, сравнительного статистического анализа головного указателя4. Согласно Ляпужу, антропосоциология “имеет своим предметом исследование взаимных воздействий расы социальной среды” [там же, VII]. Под влиянием социального дарвинизма наряду с понятием естественного отбора Ляпуж вводит понятие социального отбора. Он различает шесть основных форм социального отбора: военный, политический, религиозный, моральный, правовой и экономический [8]. Все они оказывают, в конечном счете, пагубное влияние на общественное развитие в целом, так как в результате неуклонно уменьшается число представителей наиболее “ценного” расового типа – белокурого долихокефала (“длинноголового”), которому грозит полное исчезновение. Один из многочисленных “законов” Ляпужа – “закон эпох” – гласит: “С доисторических времен кефалический указатель имеет тенденцию к постоянному и повсеместному росту” [7, 213]. С этим “законом”, постулирующим исчезновение “лучших”, прежде всего связан глубокий исторический пессимизм Ляпужа.

В другом “законе” он пытается установить универсальную связь между величиной головного указателя человека и его классовой принадлежностью [там же, 206–211]. Чем ниже головной указатель, тем выше социальный статус человека, и наоборот. Головной указатель в среднем ниже у горожан, чем у крестьян; у жителей равнин – чем у жителей горных местностей; у богатых – чем у бедных. Эти выводы Ляпуж стремился обосновать путем статистико-антропометрических обследований 20 тысяч французов.

Люди с низким головным указателем (“долихокефалы”), по Ляпужу, принадлежат к “европейской”, или “арийской”, расе; люди с высоким головным указателем (“брахикефалы”) – к “альпийской” расе. Первая изначально превосходит вторую, и это выражается в различном социальном положении людей.

Аналогичные тезисы встречаются у другого представителя антропо-социологической школы О. Аммона (1842–1916). Аммон провел ряд антропометрических обследований среди рекрутов и студентов. В своей книге “Общественный порядок и его естественные основания” (1895) он также стремился соединить принципы социального дарвинизма и расизма в анализе социальных институтов [9].

Аммон доказывает, что брахикефалы, обладающие в среднем более низким социальным статусом и живущие в деревне, – это потомки коренного населения древней Европы. Долихокефалы же – люди с более высоким статусом и живущие в городах – формировались из потомков германских завоевателей, селившихся в городах, и из наиболее активных (“долихокефальных”, “длинноголовых”) жителей деревень. Высшие слои сформировали замкнутое сословие и не допускали снижения социального статуса своих потомков; горожане не мигрировали в деревню; поэтому социальная дифференциация выражает изначальную антропологическую дифференциацию. Тем не менее, число брахикефалов возрастало вследствие феодальных войн и низкой рождаемости в высших слоях.

Искусственность построений антропосоциологов выступает с особенной очевидностью тогда, когда выдающихся людей брахикефалов, своим существованием опровергающих “законы” антропосоциологии, они вынуждены зачислять в так называемые “ложные” брахикефалы [7, 212].

Миф о высоком белокуром долихокефале как высшем расово-антропологическом типе был впоследствии взят на вооружение идеологами немецкого национал-социализма. Однако по иронии судьбы значительная часть политической элиты в фашистской Германии состояла как раз из чернявых низкорослых брахикефалов.

Попытка синтеза расизма и социального дарвинизма содержится и в работах Людвига Вольтмана (1871–1907). Литературная плодовитость сочеталась у Вольтмана с грубым примитивизмом и откровенным пародированием науки для обоснования мифа о превосходстве “германской” расы. Его концепции интересны как объект исследования и поучительны как пример рационализации изначального этнического и расового предрассудка.

Подобно антропосоциологам, Вольтман видел задачу социологии в том, чтобы “представить себе расу и общество в их закономерной связи и изучить расовый процесс как естественное основание “социального процесса” [10, 136]. Но в отличие от Ляпужа и Аммона, расизм которых был направлен на обоснование социально-классового неравенства, Вольтман отрицал расовые основы социальной иерархии и считал себя сторонником социализма [11]. Его расизм был преимущественно националистическим и представлял собой наиболее развернутое раннее обоснование идеологии германского национал-социализма.

Отвергая прямолинейный характер социальной эволюции, Вольтман сравнивал ее с “многоветвистым деревом, на верхушке которого находятся даровитейшие расы с их самыми высокими культурами” [10, 165].

У Вольтмана можно найти набор типичных тезисов расово-антропологической школы: 1) о превосходстве европеоидной (“кавказской”) расы, а внутри нее – северно-европейской (“германской”); 2) о неспособности “низших” рас к усвоению “настоящей” цивилизации (по Вольтману, более светлая кожа – вообще признак интеллектуального превосходства); 3) о пагубности расовых смешений [там же, 116–117, 205, 259]. Лозунг “Германия превыше всего” нашел у него замечательные “научные” доказательства. Главный вывод его “политической антропологии” заключается в том, что “германская раса призвана охватить земной шар своим господством, использовать сокровища природы и рабочей силы и включить пассивные расы как служебный член своего культурного развития” [там же, 307]. Вдохновляемый патриотическими чувствами, Вольтман даже старался доказать, будто все выдающиеся творения итальянской и французской культуры созданы “германской” расой, и на основе “генеалогических” изысканий утверждал “германское” происхождение таких людей, как Данте, Леонардо да Винчи, Тициан, Тассо, Монтень, Дидро, Руссо и др.

Известное влияние на концепции расово-антропологической школы оказал видный английский ученый Фрэнсис Гальтон (1822–1911), двоюродный брат Ч. Дарвина. Но самого Гальтона вряд ли можно отнести к этой школе, так как он, строго говоря, не был социальным ученым или социальным философом. Гальтон внес значительный вклад в самые различные области научного знания: географию, физику, метеорологию, статистику, психологию, биометрику (т. е. применение математических методов в биологических исследованиях) и т. д. Важное место в его творчестве заняло изучение проблем индивидуальных различий между людьми и наследственной обусловленности таланта. Именно этим проблемам, остающимся актуальными и для современной науки, посвящена его известная книга “Наследственный гений” (1869) [12], получившая высокую оценку Ч. Дарвина.

В этой книге на основе статистического анализа родословных наиболее значительных представителей английских судебных органов и духовенства Гальтон пришел к выводу о наследственной обусловленности одаренности. Его данные, как и данные, полученные учеными впоследствии, в целом подтверждают, что талант бывает наследственным. К серьезным недостаткам этой работы исследователи, однако, относят, во-первых, выбор для оценки талантливости таких социальных групп, как судьи и духовенство (репутация или карьера которых зависят скорее от социальных факторов), во-вторых, субъективный характер выбора некоторых объектов изучения. “Репутация” вообще не может служить единственным критерием одаренности, как считал Гальтон: нередко, наоборот, она является следствием известной интеллектуальной и прочей ограниченности.

Из двух факторов индивидуальных различий: среды и наследственности – решающую роль Гальтон отводил последней. “Я вполне признаю важное значение воспитания и различных общественных влияний на развитие деятельных сил ума, так же как я признаю действие упражнения на развитие мышц руки кузнеца, – но никак не более”, – писал он [там же, 15]. Решительно отрицая природное равенство между людьми, он вместе с тем отвергал положительное влияние на способности аристократического происхождения.

Исходя из наследственного характера талантливости, Гальтон отстаивал необходимость поднимать ее общий уровень и обеспечивать хорошую наследственность для будущих поколений. “Я заключаю, что каждое поколение имеет громадное влияние на природные дарования последующих поколений, и утверждаю, что мы обязаны перед человечеством исследовать пределы этого влияния и пользоваться им так, чтобы, соблюдая благоразумие в отношении к самим себе, направлять его к большей пользе будущих обитателей земли”, – писал он [там же, 3]. Именно этими мотивами руководствовался Гальтон, создавая евгенику, призванную на основе научных исследований изыскивать и пропагандировать пути улучшения человеческого потомства.

По инициативе и материальной поддержке Гальтона в 1904 г. при Лондонском университете была создана Национальная евгеническая лаборатория, а в 1907 г. в Лондоне возникло “Общество евгенического воспитания”, членами которого были, в частности, Б. Шоу и Г. Уэллс. В дальнейшем в различных странах, в том числе и в СССР, возникли евгенические общества. Однако евгеническое движение было вскоре дискредитировано проникновением в него расистов и попытками использовать евгенику для антигуманных целей. В СССР евгеника была запрещена в связи с развернувшимся в стране преследованием генетики как несовместимой с “подлинно научным” мировоззрением.

Нельзя, однако, думать, что взгляды самого Гальтона не оказали определенного влияния на дальнейшую печальную судьбу евгеники. Принимая европейскую модель талантливости и гениальности за единственную и универсальную, он считал различные расы неравноценными в отношении одаренности, что было проявлением европоцентризма и культурной ограниченности его мировоззрения. Многие социальные или комплексные биосоцио-психологические проблемы Гальтон трактовал как чисто биологические.

Подчеркивая роль биологической наследственности, он фактически игнорировал роль “социальной наследственности”, традиций, социальных институтов и отношений. В частности, Гальтон игнорировал тот факт, что социальная иерархия далеко не всегда выражает естественную иерархию способностей; напротив, она нередко препятствует этому выражению.

Последователем Гальтона был английский философ-позитивист, биолог К. Пирсон (1857–1936), который в 1906 г. возглавил основанную Гальтоном евгеническую лабораторию в Лондоне. Пирсон и его ученики развивали биометрические методы исследования Гальтона и соединяли его концепции с антропологическими концепциями Ляпужа и Аммона.

Концепции расово-антропологической школы нашли отражение в трудах итальянской криминологической школы, особенно в исследованиях известного криминолога и психиатра Чезаре Ломброзо (1836–1909), обосновывавшего биологически-наследственную обусловленность преступности и взгляд на преступника как на психически ненормального человека. Политические революции он истолковывал как психоантропологическое явление, рассматривая их как выражение устремлений гениальных и психически ненормальных людей [13].

Заключение

Расово-антропологическая школа в социальной науке складывалась с середины XIX в. Среди ее представителей были философы, историки, биологи, антропологи. С различными вариациями эта школа подчеркивала неравноценность человеческих рас и антропологических типов, выражающуюся в неравноценности соответствующих психических, социальных и культурных черт. Представители этой школы обосновывали пагубность смешений рас и антропологических групп. Вместе с тем в концепциях Гобино тезис о неравноценности различных рас сочетался с утверждением о равноценности различных цивилизаций и культурным релятивизмом. Это было новым явлением в социальной мысли того времени, в которой господствовали идея прогресса и представление о превосходстве европейской культуры.

Исследования антропологов – представителей школы – были чрезвычайно примитивными с точки зрения современных антропологических методик. При этом они вдохновлялись бурно расцветавшими в то время мифами об “арийцах”, “тевтонцах”, “германцах” и т. п. Антропометрические признаки, которым они придавали такое важное значение, в частности головной указатель, в действительности не находятся в тесной связи с социальным статусом и распределены среди самых разных социальных групп. Хотя расовые и антропологические различия существуют реально, специфические особенности различных обществ и культур зависят прежде всего не от них, а от сочетания разнообразных и изменчивых факторов: природных, исторических, социальных и культурных. Данные различных социальных наук убедительно демонстрируют тот факт, что одни и те же расы и антропологические типы обнаруживают самые разнообразные качества в зависимости от социальных и культурных ситуаций. Тезис о пагубности расовых смешений также не находит подтверждения научными данными.

Основные идеологические функции расово-антропологических теорий состояли и состоят в обосновании необходимости привилегий (уже имеющихся или тех, к которым стремятся) определенных социальных групп и слоев, в переключении социальных напряжений и конфликтов на этнические и расовые, а также в обосновании экспансионистской внешней политики.

Декларации о необходимости развития общества посредством “культивирования” рас неизбежно оборачивались призывами обеспечить наиболее благоприятные условия, т. е. привилегии для “высшей” расы. Эта раса может быть представлена “высшими” классами и слоями; наследственной аристократией, людьми “пролетарского происхождения” (например, в 20-е годы в СССР выходцы из дворян и буржуазии лишались прав только по причине своего происхождения, становясь “лишенцами”) и т. п. Это классовый расизм. “Высшая” раса может представляться каким-либо “избранным” народом или этнической группой (например, в идеологии национал-социализма). Это этнический расизм.

Не случайно представители расово-антропологической школы были, как правило, противниками демократии, ненавидели либеральные ценности. Декларируемое стремление поставить антропологические факторы на службу обществу и культуре, как правило, скрывало в себе противоположное стремление: поставить общество и культуру на службу определенной “расе” или группе, выделяемой по признаку происхождения (классового, сословного или этнического). Поскольку реальные факты не подтверждали расистских постулатов, понятие расы (а также класса, сословия, этноса, определяемых по признаку биологического происхождения) неизбежно приобретало символический или мистический смысл.

На протяжении последних десятилетий влияние концепций расово-антропологической школы не присутствует в более или менее значительных социологических теориях. Оно, однако, присутствует в идеологиях и идеологических программах различных тоталитарных режимов и тоталитаристских политических движений.

Представители расово-антропологической школы обратили внимание исследователей на значение взаимодействия биологически наследуемых постоянных антропологических признаков, с одной стороны, и социальных и психических черт с другой. Но истолкование этого взаимодействия, как правило, сопровождалось такой мифотворческой нагрузкой, что научная ценность этих концепций становилась минимальной, нулевой или отрицательной. Поэтому для истории социологии расово-антропологическая школа – это не столько источник серьезных идей, сколько интересный и поучительный объект изучения, позволяющий лучше понять механизмы рационализации расовых, этнических и классовых предрассудков. Несомненно, важное значение в современном обществе имеют исследование и практический учет влияния биологической наследственности на здоровье населения, комплекс проблем, изучаемых евгеникой и медицинской генетикой. Но эта проблематика находится главным образом за пределами социальной науки. Что касается междисциплинарных исследований, находящихся на стыке социологии, антропологии, этнологии, генетики и т. д., то их перспективность несомненна.

Литература

1. Аристотель. Политика // Аристотель. Соч.: В 4 т. М., 1983. Т. 4.

2. Чебоксаров H. Н. Расы // БСЭ. 3-е изд., М., 1975. Т. 21.

3. Gobineau A. de. Essai sur l’inйgalitйdes races humaines. P., 1853. T. l.

4. Chamberlain H. S. Die Grundlagen des neunzehnten Jahrhunderts. 9. Aufl. H. 1-2. Mьnchen, 1909.

5. Чемберлен X. С. Арийское миросозерцание. М., 1913.

6. Grant M. The Passing of the Great Race. N. Y., 1916.

7. Vacher de Lapouge. Race et milieu social. Essai d’anthroposociologie. P., 1909.

8. Vacher de Lapouge J. Les sйlections sociales. P., 1896.

9. Ammon O. Die Gesellschaftsordnung und ihre natьrliche Grundlagen. Jena, 1895.

10. Вольтман Л. Политическая антропология. СПб., 1905.

11. Вольтман Л. Теория Дарвина и социализм. СПб., 1900.

12. Гальтон Ф. Наследственность таланта, ее законы и последствия. СПб., 1875.

13. Ломброзо Ч., Ляски Р. Политическая преступность и революция. СПб., 1906.

1 См., в частности, его произведения в русских переводах: Век Возрождения / Пер.
с фр. Н. М. Горбова., М., 1913; Кандагарские любов­ники / Пер. с фр. И. Мандельштам. Пг., 1923; Влюбленные из Кандагара. (Тот же рассказ в переводе Рюрика Ивнева.) М.; Л., 1926; Вели­кий чародей / Пер. с фр. Р. М. Ивнева. Л., 1926.

2 “Краснокожие”, по Гобино, – результат смешения “желтой” и “черной” рас.

3 Гобино подвергает критике европоцентристские оценки других народов: “Из-за того, что внешний облик их цивилизаций не напомина­ет наш собственный, мы склонны часто поспешно заключать, что либо они варвары, либо они ниже нас в достоинствах. Нет ничего более по­верхностного и, следовательно, более подозрительного, чем заключение, сделанное из подобных оснований” [там же, 149]. Такие суждения не противоречат его утверждению относительно превосходства “белой” ра­сы; ведь с его точки зрения все цивилизации, как европейские, так и неевропейские, созданы прежде всего ее усилиями.

4 Под головным указателем в антропологии понимается процентное отношение наибольшей ширины головы к ее наибольшей длине. Поня­тие было введено шведским анатомом А. Ретциусом в 40-х годах XIX в.