Ванных аффиксов»(типа русского-ся), нарушающих «принцип возрастающей грамматичное™». В настоящейкниге терминокончание не используется.

Флексионные показатели, как известно, образуют в языке особую морфологическую подсистему, часто обладающую собственными фор­мальными свойствами: так, на стыках флексии и основы (а также при соединении разных флексионных показателей друг с другом) мо­гут развиваться разнообразные сандхи и усиливаться алломорфическое варьирование; для флексионных показателей также крайне характерна кумуляция. Все зги свойства нетипичны для необязательных словообра­зовательных показателей. Но главное следствие обязательного выражения грамматических значений состоит в том, что словоформы, содержащие грамматические показатели, объединяются в особые замкнутые классы — парадигмы. Парадигмой называется множество словоформ с одинаковым лексическим значением (= с общей основой) и разными грамматиче­скими значениями (= с разными флексиями). Парадигму часто пред­ставляют графически как своего рода таблицу с несколькими входами; строки и столбцы этой таблицы содержат названия граммем, а в клетках таблицы фигурируют флексии (или целые словоформы), выражающие соответствующие комбинации граммем; «автономность» и «неаддитив­ность» парадигмы, естественно, повышаются, если доля кумулятивных морфем в парадигме оказывается велика.

С понятием парадигмы тесно связано и понятие лексемы** (фак­тически, лексема и парадигма — это две стороны одной и той же «морфологической медали»); лексема — это общая часть парадигмы, т. е. слово в отвлечении от его грамматических значений. Говорят, что та или иная парадигма свойственна (или приписана) той или иной конкретной лексеме, что две разные лексемы могут иметь одинаковые {или разные) парадигмы и т. п.

Заметим, что если парадигма является, так сказать, наблюдаемым объектом (это особым образом организованное множество реальных сло­воформ), то лексема представляет собой некоторую абстракцию: это парадигма «минус» ее переменные грамматические элементы. У лексемы нет непосредственного материального носителя. Тем не менее, приня­то считать, что в словарях фигурируют именно лексемы (что, впрочем, естественно: ни один словарь не в состоянии вместить всех словоформ языка со сколько-нибудь развитой словоизменительной морфологией, да и практической ценности в таком словаре было бы немного). Каким обра-

'Термин предложен в данном значении А. М.Пешковским в 1918 г. (и в дальнейшем использовался А. И.Смирницким, А. А. Зализняком и др.), но следует иметь в виду, что он независимо употребляется авторами многих лингвистических концепций в различных значениях: так например, в теории А. Мартине лексемой называется неграмматическая морфема (тогда как грамматическая морфема называется морфемой, а «просто» морфема — мопемой).

зом разрешается это противоречие? Дело в том, что когда словари и грам­матические описания апеллируют к лексеме, а не к словоформе (а это про­исходит всегда, когда хотят абстрагироваться от грамматических значений слова), они обычно предъявляют — в рамках некоторых общепринятых условных процедур анализа — тот или иной представитель лексемы, т. е. материальный объект, который «замещает» лексему, или «представляет» ее в соответствии с явным или неявным соглашением. Этот объект сам по себе не является лексемой, но его договариваются считать лексемой.

Обычно в качестве таких представителей лексемы выступают объекты двух типов: либо это просто одна из словоформ в парадигме, либо основа всех или некоторых словоформ. На выбор той иной словоформы в ка­честве представляющей могут влиять разные соображения: например, ее меньшая морфологическая сложность (т.е. формальная исходность, по­зволяющая на ее базе получить все остальные словоформы данной пара­дигмы), какие-то особенности ее семантики либо просто традиция. Пред­ставляющей словоформой обычно оказывается: для существительных — словоформа номинатива единственного числа, для глаголов — словофор­ма инфинитива, словоформа 2 лица ед. числа императива или словоформа I лица ед. числа настоящего времени (как это было принято у античных грамматиков) и т. п. Похожие соображения определяют и выбор основы в качестве представителя лексемы: основ в развитой флективной пара­дигме может быть несколько, и обычно выбирается основа формально наиболее простая (либо принадлежащая «представляющей» словоформе). Использование основы в качестве «имени» лексемы имеет то преимуще­ство, что наглядно осуществляет абстракцию от грамматических значений (значение лексемы совпадает со значением основы); напротив, недостат­ком здесь является то, что основа, в отличие от словоформы, все же объект искусственный, возникающий в результате аналитической деятельности лингвиста (и поэтому, в частности, ее внешний облик в принципе может быть неоднозначен). В любом случае, следует ясно представлять себе, что формулировки типа «лексема стена*, «лексема стен-», «лексема нести», «лексема нёс-», «лексема /его» и т. д., и т. п. отражают лишь какое-то одно из многих возможных условных соглашений.

В обыденном (а нередко и в научном) языке термину «лексема» — как и термину «словоформа» — соответствует понятие «слово»: так, мы можем говорить о «формах слова» (имея в виду словоформы лексемы) или о том, что стена и стенами являются «формами одного и того же слова» (т.е. одной лексемы). Как можно видеть, форма в определенных контекстах выступает синонимом термина словоформа (если речь идет о словоформе как носителе грамматического значения); словоформу, не имеющую парадигмы (как например, наречие или предлог в русском языке), нельзя назвать формой.

Если лексема является единицей словаря, то парадигма является основным объектом грамматического описания. Тем не менее, в боль­шинстве формальных моделей морфологии понятие парадигмы отсутству­ет (исключением являются только словесно-парадигматические модели, в которых это понятие как раз является центральным). Задача описания парадигмы как особого объекта, строение которого подчиняется слож­ным закономерностям — одна из наиболее интересных задач морфологии, решение которой пока лишь намечено в некоторых работах.

Само понятие парадигмы (греч. 'образец') восходит к античной традиции грамматического описания, согласно которой именно словоформа (а не морфема) оказывалась наименьшей единицей лингвистического анализа; соответственно, вместо свойства «состоять из таких-то и таких-то морфем» грамматическое опи­сание моделировало другое свойство — «иметь одинаковый/неодинаковый набор словоформ» (т. е. «грамматически изменяться так же, как лексема, принадлежа­щая к определенному образцу»). Такая модель имеет определенные преимущества при описании языков с затрудненным морфемным членением (см. Часть первая, Гл. 2, § 4); в XX веке многие идеи античной «безморфемной», «парадигматической» морфологии получили весьма широкое распространение (особенно применитель­но к описанию языков классического индоевропейского типа). Как уже было сказано выше, одним из первых пропагандистов «словесно-парадигматической» модели был британский лингвист Р. Робинз; позднее его идеи были более систе­матически разработаны его соотечественником П. Мэтыозом (см. [Matthews 1972 и 1991]). В нашей стране приблизительно в то же время во многом сходные идеи развивались А. И. Смирницким (см. прежде всего посмертно изданный курс лек­ций [Смирницкий 1957]); в дальнейшем понятие парадигмы было в наибольшей степени разработано у А. А. Зализняка (в его классической книге [Зализняк 1967]; ср. также [Крылов 1997]).

В самое последнее время наблюдается новый рост интереса к понятию па­радигмы со стороны представителей самых разных теоретических направлений. В рамках генеративной модели описания языка американский морфолог Стивен Андерсон создал особую теорию, названную им «расширенной словесно-пара­дигматической теорией» (см., в частности, его последнюю книгу [Anderson 1992] с характерным названием «А-морфная [т. е. 'безморфемная'] морфология». В то же время понятие парадигмы играет большую роль в теориях функционального и ко­гнитивного направления, а также в близкой к ним «естественной морфологии»; ^иэ исследований, специально посвященных этой проблематике, назовем пре­жде всего (Wurzel 1984; Plank 1991; Carstairs 1987 и 1992; Aronoff 1994); более подробный обзор этих и других работ можно найти в [Плунгян 1998].

К основным задачам «теории парадигм» (решенным в настоящее ^вРемя с разной полнотой) можно было бы отнести следующие.

1) Выявление «классов эквивалентности» на множестве всех пара-Дигм данного языка, т. е. парадигм, имеющих одинаковую структуру (= Одинаковый набор клеток с одинаковыми названиями) и одинаковое наполнение. Эквивалентность первого типа (т. е. структурная эквива-^Лентность парадигм) описывается понятием «парадигматической схемы»;

множество лексем с одинаковой парадигматической схемой составля­ет грамматический разряд (ср. [Зализняк 1967: 33]). Так, качественные и относительные прилагательные в русском языке принадлежат к раз­ным грамматическим разрядам, потому что вторые, в отличие от первых, не имеют в составе парадигмы так называемых кратких форм. Аналогично, к разным грамматическим разрядам в русском языке будут принадлежать переходные и непереходные глаголы (вторые не имеют форм пассивного залога), глаголы совершенного и несовершенного вида (первые не имеют форм настоящего времени) и т.д., и т.п.

С другой стороны, парадигмы даже внутри одного грамматического разряда могут иметь — в силу алломорфического варьирования — разное материальное наполнение; парадигмы с совпадающим содержимым своих клеток (— с одинаковыми флексиями) образуют словоизменительный тип; именно таким образом формируются традиционные типы склонения и спряжения флективных языков. Так, в русском языке лексемы тот, волчий и пятый относятся к одному и тому же грамматическому разряду (поскольку набор граммем у них одинаков), но к трем разным типам склонения (поскольку, например, флексии НОМ. мн у всех трех лексем разные: ср. т-е, волчь-ш и пят-ые}.

2) Описание и классификация так называемых «дефектов парадиг­мы», под которыми понимается появление «аномальных» пустых клеток в составе парадигмы (таких, как отсутствие формы ГЕН. мн у лексемы треска, формы 1 ЕД.НАСГ у лексемы победить, форм мн. числа в целом у лексем тоска или казна и т. п.). Заметим, что отсутствие форм в данном случае трактуется именно как аномальное явление, а не как свидетельство принадлежности данной лексемы к другому грамматическому разряду. Особенно показателен в этом плане пример лексемы голубой. Это сло­во относится к грамматическому разряду качественных прилагательных (и так и описывается, например, в [Зализняк 1977]); между тем, кратких форм у него не существует. Однако отличие грамматической трактовки слова голубой от слов типа пятый или типа волчий состоит в том, что если у этих последних появление кратких форм считается в принципе невоз­можным (и поэтому не ожидается), то у слова голубой, в соответствие с его семантикой, краткие формы возможны; они отсутствуют по при­чинам формального порядка. Таким образом, грамматический разряд закрепляет скорее наши гипотетические ожидания относительно набо­ра словоформ данной лексемы; реальная картина обязательно должна быть дополнена информацией о дефектах парадигмы. Типология таких дефектов (а их появление во многих отношениях не случайно) — особая область исследований, пока также почти не разработанная.

К описанию дефектов парадигмы примыкает описание других осо­бенностей структуры парадигм, ощущаемых как в каком-то смысле ано­мальные отклонения от эталона. Наиболее важную роль среди них играет

системная и/или случайная омонимия граммем в парадигме («совпада­ющие клетки»), часто описываемая с помощью понятия нейтрализации (заимствованного из фонологической концепции Н. С. Трубецкого) или предложенного Л. Ельмслевым понятия синкретизма; так, говорят о син­кретизме граммем дат.мн и абл. МН в латинском склонении, о син­кретизме форм ген. ед, ДАТ. ЕД и ЛОК. ЦД у русских существительных 3 склонения и т. п.; о связанных с этими явлениями теоретических пробле­мах см. также [Булыгина 1968 и Булыгина 1977: 199-204]). Нетривиальной проблемой являются и так называемая «неполные» граммемы (которые мы рассмотрим более подробно на материале граммем падежа в Га. 2, 2.3). 3) Описание закономерностей, связывающих разные словоформы в парадигме, а также описание эволюции и диахронической перестройки парадигм: почему возникают и исчезают нерегулярные формы, увеличи­вается и уменьшается число словоизменительных типов и их продуктив­ность; какие формы в парадигме являются исходными; существуют ли «более важные» и «менее важные» формы и т. д., и т. п. На этом направле­нии (благодаря работам В. Вурцеля, Ф. Планка, Дж. Байби, А. Карстейрза и др.⁷*) уже получены некоторые интересные результаты, но, по-видимо­му, главные открытия здесь еще впереди.