Теории агрессии. 2 страница

Т.е., согласно Фрейду, ничего случайного в психических реакциях человека нет - все причинно обусловлено. Но эти причины и здесь, подобно свободным ассоциациям и сновидениям, скрыты от сознания субъекта. Их следует искать в исходящих из глубин его психики напряженных импульсах, влечениях, позывах, которые получают выражение в явлениях, имеющих при видимой бессмысленности личностный смысл симптома или символа. В другой работе – «Остроумие и его отношение к бессознательному» (1905 г.) шутки или каламбуры интерпретируются Фрейдом как разрядка напряжения, созданного теми ограничениями, которые накладывают на сознание индивида различные социальные нормы, обусловленные исторически складывающимися типами семейно-брачных отношений, характером сексуальных связей или запретов. Реальны и конфликтные ситуации, создаваемые столкновением интересов индивида и общества, своеобразием принятых в этом обществе моральных санкций. Поэтому среди вытесненных влечений оказываются также и драйвы, имеющие сексуальную направленность. Согласно Фрейду, подавленные сексуальные влечения практически монопольно царят над всеми движущими поведением человека потребностями.

Именно этот подход он отстаивал в «Трех очерках по теории сексуальности» (1905 г.), где весь анализ психоневрозов вращался вокруг подавленного сексуального влечения как главной причины страхов, неврастении и других болезненных состояний. Здесь же предлагалась схема психосексуального развития личности - от младенческого возраста до стадии, на которой возникает естественное половое влечение к лицу противоположного пола. Одной из излюбленных версий Фрейда становится Эдипов комплекс как извечная формула отношений мальчика к родителям. В греческом мифе о царе Эдипе, убившем своего отца и женившемся на матери, скрыт, по мнению Фрейда, ключ к тяготеющему над каждым мужчиной сексуальному комплексу: мальчик испытывает влечение к матери, воспринимая отца (с коим он себя идентифицирует) как соперника, который вызывает и ненависть, и страх. Под этот древнегреческий миф Фрейд стремился подвести как можно большее количество клинических случаев и фактов истории культуры.

В последний период творчества Фрейда увидели свет его работы, запечатлевшие изменения, которые претерпели его взгляды на структуру человеческой личности («Психология масс и анализ Я» (1921), «Я и Оно» (1923). Организация психической жизни выступала теперь в виде модели, имеющей своими компонентами различные психические инстанции, обозначенные терминами: Оно (ид), Я (эго) и сверх-Я (супер-эго).

Под Оно (ид) понималась наиболее примитивная инстанция, которая охватывает все прирожденное, генетически первичное, подчиненное принципу удовольствия и ничего не знающее ни о реальности, ни об обществе. Она изначально иррациональна и аморальна. Ее требованиям должна удовлетворять инстанция Я (эго). Эго следует принципу реальности, вырабатывая ряд механизмов, позволяющих адаптироваться к среде, справляться с ее требованиями. Эго - посредник между стимулами, идущими как из этой среды, так и из глубин организма, с одной стороны, и ответными двигательными реакциями - с другой. К функциям эго относится самосохранение организма, запечатление опыта внешних воздействий в памяти, избегание угрожающих влияний, контроль над требованиями инстинктов (исходящих от ид). Особое значение придавалось сверх-Я (супер-эго), которое служит источником моральных и религиозных чувств, контролирующим и наказующим агентом. Если ид предопределен генетически, а Я - продукт индивидуального опыта, то супер-эго - продукт влияний, исходящих от других людей. Оно возникает в раннем детстве (связано, согласно Фрейду, с комплексом Эдипа) и остается практически неизменным в последующие годы. Сверх-Я (супер-эго) образуется благодаря механизму идентификации ребенка с отцом, который служит для него моделью. Если Я (эго) примет решение или совершит действие в угоду Оно (ид), но в противовес сверх-Я (супер-эго), то Оно испытывает наказание в виде укоров совести, чувства вины. Поскольку сверх-Я черпает энергию от ид, постольку сверх-Я часто действует жестоко, даже садистски.

Считая свои теоретические построения строго научными, Фрейд подверг острой критике религиозное мировоззрение, а также субъективно-идеалистическую философию. Будучи бескомпромиссным атеистом, считая религию несовместимой с опытом и разумом, Фрейд считал ее формой массового невроза, имеющего в основе психосексуальные отношения и отражающего желания и потребности детства. Тем самым он оставлял без внимания общественно-исторические истоки и функции религии, своеобразную представленность в религиозном сознании ценностных ориентаций, порожденных жизнью людей в реальном, земном мире, иррациональное переживание этими людьми своей зависимости от природных и социальных сил. Вместе с тем психоанализ дал импульс изучению сопряженных с религией личностных смыслов и переживаний, разработке проблем психологии религии. Решительно отграничивая религиозное мировоззрение от научного, Фрейд с полным основанием усматривает своеобразие научного мышления в том, что оно представляет собой особого рода деятельность, которая дает адекватную картину этой реальности. Однако, отрицание социокультурных законов, которым подчинено поведение людей, привело Фрейда к психологическому редукционизму, к сведению движущих пружин человеческого бытия исключительно к «инстинктивной предрасположенности» в виде психоэнергетики и психодинамики, тогда как принцип историзма позволяет понять истинную природу человеческих потребностей, влечений, мотивов, которые, вопреки Фрейду, преобразуются в процессе созидания материальных и духовных ценностей, а не изначально предопределены биологической конституцией организма.

Фрейд также критиковал марксизм за создание «новых иллюзий», прежде всего за стремление вселить веру в то, что за короткий срок удастся изменить человеческую сущность и создать общество всеобщего благоденствия. Революция 1917 г. в России трактовалась Фрейдом как эффект перенесения «агрессивных наклонностей бедных людей на богатых». Фрейд усматривал в русском большевизме зловещие тенденции, а именно – «запрет на мышление», поскольку «критические исследования марксистской теории запрещены».

Вызов, который агрессия бросила психоанализу, является гораздо более дерзким, чем тот, который он получил от сексуальности. Фрейд распознал в агрессии черты инстинкта намного более мощного, чем либидо, и через немалое ко­личество лет после его смерти мнения аналитиков расходятся так далеко, насколько это возможно. Среди адептов психоанализа те, которые полностью приняли концепцию Фрейда и инстинкте смерти, и те которые вообще отрицают ее - и отрица­ют даже то, что агрессия является инстинктом.

Самым удивительным в предпринятом Фрейдом исследовании агрес­сивности является то, что вплоть до 1920 г. он почти не обращал внимания на человеческую агрессивность и деструктивность. В своей работе «Недо­вольство культурой» Фрейд выражал недоумение по поводу этого обстоя­тельства: «Я не понимаю, как мы умудрились просмотреть вездесущность неэротической агрессивности и деструктивности и не обозначили для него соответствующего места в нашей интерпретации жизни».

Ошибка Фрейда была в том, что он рассматривал агрессию только лишь как компонент сексуального инстинкта, что долго не давало ему вы­делить ее как самостоятельный инстинкт. В «Трех очерках по теории сек­суальности» Фрейд рассматривал агрессивность как одну из составляющих агрессивного инстинкта. Он писал: «Садизм в таком случае соответствовал бы ставшему самостоятельным, преувеличенному, выдвинутому благодаря смещению на главное место агрессивному компоненту сексуального вле­чения»

В работе «Влечения и их судьба» Фрейд продолжил направления мысли: что разрушительность есть составная часть сексуального инстинк­та, и то, что она - независимая от сексуальности сила: «Предварительные стадии любви проявляются через временные сексуальные цели, по мере того как сексуальные инстинкты проходят сложный путь развития. В каче­стве первой из этих целей мы признаём фазу вбирания в себя, или погло­щения, - тип любви, совместимый с упразднением обособленного сущест­вования объекта, который можно поэтому описать как амбивалентный. На более высокой стадии предгенитальной садистско-анальной организации стремление к объекту проявляется в форме побуждения к господству, для которого нанесение вреда объекту или его уничтожение просто индиффе­рентны. В этой форме и на этой предварительной стадии любовь едва ли отличима от ненависти в своей направленности на объект. Вплоть до уста­новления генитальной организации любовь так и не превращается в проти­воположность ненависти»,

Но в той же самой работе Фрейд воспроизводит и иную позицию об агрессивности, независимой от сексуального инстинкта. Эта альтернатив­ная гипотеза предполагает, что источником агрессивности являются ин­стинкты «Я». Фрейд писал: «Ненависть как отношение объекта старше любви. Она происходит из изначального отвержения нарциссическим «Я» внешнего мира и потока его стимулов. Будучи реакцией на вызванное объ­ектами неудовольствия, она всегда тесно связана с инстинктами самосо­хранения, так что сексуальный инстинкт и инстинкты «Я» могут без труда составить противоположность, повторяющее противостояние между любо­вью и ненавистью. Когда инстинкты «Я» преобладают над сексуальной функцией, как бывает на стадии садистско-анальной организации, они придают инстинктивные цели также и свойство ненависти».

В той же работе Фрейд делает следующий шаг во определении нена­висти: «Я» питает отвращение ко всем объектам, ставшим для него источ­ником неприятных чувств, и преследует их, намереваясь разрушить, безот­носительно к тому, не помешает ли это сексуальному удовлетворению или удовлетворению потребности в самосохранении. Действительно, можно утверждать, что подлинные прообразы отношений ненависти проистекает не из половой жизни, а из борьбы «Я» за сохранение и поддержание само­го себя».

Темой влечения и их судьбы завершается первый этап размыш­лений Фрейда о деструктивности. Нельзя не отметить, что он одновременно при­держивается двух представлений: об агрессивности как части сексуального влечения (оральный и анальный садизм) и об агрессивности, независимой от сексуального инстинкта, об агрессивности как свойстве инстинктов «Я», которые не приемлют вторжения внешних влияний и препятствий, ме­шающих удовлетворять сексуальные потребности и потребности в самосо­хранении, и противиться подобному вторжению.

Работой «По ту сторону принципа удовольствия» З. Фрейд начинает основательный пересмотр всей своей теории инстинктов. В этой работе Фрейд приписал характеристики инстинкта «навязчивому» повторению; здесь же он впервые постулировал новую дихотомию Эроса и инстинкта смерти, природа которого он обсуждает более подробно в книге «Я и Оно» и в последующих сочинениях. Эта новая дихотомия инстинктов жизни и смерти приходит на смену первоначальному делению на инстинкты «Я» и половые инстинкты. Хотя З.Фрейд пытается отождествить Эрос и либидо, новая полярность вводит совершено отличное от прежнего понятие влече­ния.

В работе «Недовольство культурой» З.Фрейд сам дает краткое описа­ние своей новой теории. Он писал: «Так, инстинкты «Я» были по началу противопоставлены влечениям, направленным на объекты. Энергия по­следних получила название «либидо». Появилась противоположность ме­жду инстинктами «Я» и направленными на объекты «либидозными» ин­стинктами любви (в самом широком смысле этого слова)... Этой несогла­сованностью тогда пренебрегли - садизм ведь столь очевидно принадле­жит к сексуальной жизни, где жестокие игры могут занять место игр неж­ных... Решающим здесь было введение понятие «нарциссизм», то есть уче­ния о том, чтосамо «Я» заполнено либидо, будучи его первоначальным жилищем и оставаясь в известной мере его штаб-квартирой... Следующий шаг был мною сделан в «По ту сторону принципа удовольствия», когда мне впервые бросились в глаза навязчивость повторений и консерватив­ный характер инстинктивной жизни. Отталкиваясь от спекуляций по пово­ду начала жизни и биологических параллелей, я пришёл к выводу о суще­ствовании другого влечении, противоположного инстинкту самосохране­нию, который поддерживает жизненную субстанцию и созидает из нее все более обширные объединения. Это влечение направлено на разрушение таких объединений, оно стремится вернуть их изначальное неорганическое состояние. Итак, помимо Эроса, имеется и инстинкт смерти» (Фрейд З., 1990).

Когда Фрейд писал «По ту сторону принципа удовольствия», он во­все не был полностью убежден в обоснованности новой гипотезы. «Меня могли бы спросить, убежден ли я сам, и в какой мере, в развитых здесь предположениях. Ответ гласил бы, что я не только не убежден в них, но и никого не стараюсь склонить к вере в них. Правильнее сказать, я не знаю, насколько я в них верю» (Фрейд З., 1990). После предпринятой попытки воздвигнуть новое теоретическое сооружение, угрожавшее поставить под сомнение многие предшествовавшие представления, после затраченных на нее грандиозных интеллектуальных усилий подобная искренность Фрейда, буквально про­низывающая всю его работу, особенно впечатляет. Большее количество лет Фрейд провел за разработкой новой теории и приобрел все возрастав­шее чувство уверенности, которого у него не было в начале. Дело не в том, что он добавил к своей гипотезе совершенно новые аспекты, а, скорее, в полной интеллектуальной «переработке», которая убедила его самого и, должно быть, сделала особенно огорчитель­ным то обстоятельство, что лишь немногие из его последователей по-на­стоящему поняли его взгляды и разделили их (Э. Фромм, 1998),

Новая теория впервые была полностью изложена в «Я и Оно». Осо­бое значение имеет допущение того, что «каждому из этих двух видов пер­вичных позывов был бы приписан особый физиологический процесс (рост и распад) и в каждой новой субстанции действовали бы оба первичных по­зыва, но все же в неравных долях, чтобы одна субстанция могла быть главным представителем Эроса» (Фрейд З., 1989).

Таким образом, Фрейд понимал агрессию, как нечто отличное от либидо только с точки зрения объектного катексиса. Его опыт во время первой мировой войны мог сыграть роль в том, что он рас­познал деструктивную агрессию. Но в течение всех лет своей работы скрытая проблема Фрейда по отношению к агрессии больше касалась та­инственности проявления агрессии против самого себя. Отдельно от опыта войны в теории инстинктов представлена не ясная область, где Эго явля­ется местонахождением энергии, отличной от эротической энергии, и по­степенно становится местонахождением агрессивной энергии. С появле­нием структурной теории и разделением психического аппарата на три со­ставляющих Ид, Эго и Супер-Эго, Эго и Ид определены в своих взаимоот­ношениях. А все термины, которые раньше использовались для обозначе­ния Супер-Эго, которое сейчас уже не инстинктивный компонент, но, наоборот, удерживает свое положение как подавляющая часть, которая может входить в конфликт с Ид, не имеют смысла. Концепция Супер-Эго позволила Фрейду понять, что главная проблема агрессии человека - это ее внутрен­нее управление. В этом смысле «Экономическая проблема мазохизма» ос­тается величайшей попыткой и необходимой отправной точкой для любых дальнейших исследований агрессии. В статье «Экономическая проблема мазохизма» Фрейд делает шаг в прояснении отношения между двумя ин­стинктами. Он писал: «Задача либидо - обезвредить разрушительный ин­стинкт, оно выполняет свою задачу, в значительной степени отводя ин­стинкт вовне, на объекты внешнего мира, охотно используя при этом осо­бую органическую систему - мускулатуру. Инстинкт поэтому и называется разрушительным инстинктом, стремлением к господству или волей к вла­сти. Часть инстинкта прямо предназначена обслуживать половую функ­цию, в чем ей принадлежит важная роль. Это садизм в собственном смысле слова. Другая часть не задействована в этом перенесении во вне; она оста­ется внутри организма и с помощью описанного выше сопутствующего ей полового возбуждения становится там либидиозно связанной. Именно эту часть мы должны признать исходным эротогенным мазохизмом». Концеп­ция инстинкта смерти впечатляюще подчеркивает мысль о внутреннем управлении агрессивной энергии, а многие факты клинических наблюде­ний подтверждают, что физическая способность производить внутренние саморегулирующиеся механизмы агрессии, в которых участвует либидо, является прерогативой Человека. К сожалению, не существует возможно­сти клинически подтвердить всю клеточную теорию инстинктов жизни и смерти» (Фрейд З., 1990).

В статье «Конечный и бесконечный анализ» З. Фрейд больше подчеркивает могущество инстинкта смерти: «Но самый сильный из всех ме­шающих факторов и к тому же совершенно не подвластный контролю... - это инстинкт смерти» (Фрейд З., 1990)..

Через много лет можно сказать, что из последней теории ин­стинктов З.Фрейда почти всеобщим убеждением стало то, что агрессия является инстинктом.

Ещё один представитель подхода, перекликающегося с психоаналитической концепцией агрессии, – Конрад Лоренц (07.11.1903 – 27.02.1989), австрийский зоолог и этолог, удостоенный в 1973 Нобелевской премии по физиологии и медицине (совместно с К. Фришем и Н. Тинбергеном) за исследования индивидуального и группового поведения животных. Учился в Нью-Йоркском и Венском университетах, в 1933 получил степень доктора философии в области зоологии в Мюнхенском университете. С 1937 преподавал сравнительную анатомию и зоопсихологию в Венском университете, в 1940 стал профессором психологии Кёнигсбергского университета. Во время Второй мировой войны служил военным хирургом в немецкой армии, в 1944–48 находился в плену в СССР. Вернувшись в Вену, преподавал в университете и занимался изучением поведения животных. В 1950 организовал при одном из институтов Научного общества Макса Планка отдел по изучению поведения животных, в 1961 возглавил Институт физиологии поведения в Зеевизене (ФРГ). Перу Лоренца принадлежит множество научно-популярных книг, получивших всемирное признание: «Кольцо царя Соломона» (Er redete mit dem Vieh, den Vogeln und den Fischen, 1949), «Человек находит друга» (So kam der Mensch auf den Hund, 1950), «Год серого гуся» (Das Jahr des Graugans, 1979). Среди его научных трудов: «Эволюция и модификация поведения» (Phylogenetische Anpassung und adaptive Modifikation des Verhaltens, 1961), «Поведение животных и человека» (Uber tieriesches und menschliches Verhalten, 1965), «За зеркалом. Исследование естественной истории человеческого знания» (Die Ruckseite des Spiegels: Versuch einer Naturgeschichte menschlichen Erkennens, 1973). Среди наград и знаков отличия, которыми был удостоен Лоренц, золотая медаль Нью-Йоркского зоологического общества (1955), Венская премия за научные достижения, присуждаемая Венским городским советом (1959), премия Калинги, присуждаемая ЮНЕСКО (1970). Лоренц являлся иностранным членом Лондонского королевского общества и американской Национальной академии наук.

Конрад Захариас Лоренц родился в Вене, он был младшим из двух сыновей Эммы (Лехер) Лоренц и Адольфа Лоренца. Дед Лоренца был мастером по изготовлению конских сбруй, а отец, помнивший голодное детство, стал преуспевающим хирургом-ортопедом, который построил в Альтенберге возле Вены нарядное, хотя и несколько аляповатое поместье, украшенное огромными художественными полотнами и римскими статуями. Бродя по полям и болотам вокруг Лоренц-холла, Лоренц заразился тем, что позже назовет «чрезмерной любовью к животным».

Выращивая домашних уток, юный Лоренц впервые обнаружил импринтинг, специфическую форму обучения, наблюдающуюся на ранних этапах жизни, с помощью которой животные устанавливают социальные связи и опознают друг друга. «У соседа, – вспоминал позднее Лоренц, – я взял однодневного утенка и, к огромной радости, обнаружил, что у него развилась реакция повсюду следовать за моей персоной. В то же время во мне проснулся неистребимый интерес к водоплавающей птице, и я еще ребенком стал знатоком поведения различных ее представителей».

Вскоре мальчик собрал замечательную коллекцию животных, не только домашних, но и диких, которые жили в доме и на обширной территории вокруг него, как в настоящем частном зоопарке. Это позволило Лоренцу познакомиться с разными видами животных, и теперь он не склонен был видеть в них просто живые механизмы. Как исследователь, стоящий на позициях объективности в науке, он был далек от мысли интерпретировать поведение животных по образу и подобию человеческих мыслей и чувств. Его более интересовали проблемы инстинкта: как и почему поведение животных, не обладающих человеческим разумом, характеризуется сложными и адекватными обстоятельствам моделями?

Получив начальное образование в частной школе, которой руководила его тетка, Лоренц поступил в «Шоттенгимназиум» – школу с очень высоким уровнем преподавания. Здесь привычки Лоренца к наблюдению были подкреплены обучением зоологическим методам и принципам эволюции. «По окончании средней школы, – писал впоследствии Лоренц, – я был по-прежнему увлечен эволюцией и хотел изучать зоологию и палеонтологию. Однако я послушался отца, который настаивал на моих занятиях медициной».

В 1922 г. Лоренц был зачислен в Колумбийский университет Нью-Йорка, но спустя 6 месяцев вернулся в Австрию и поступил на медицинский факультет Венского университета. Хотя у него было мало желания становиться врачом, он решил, что медицинское образование не повредит его любимому призванию – этологии, науке о поведении животных в естественных условиях. Лоренц вспоминал об университетском преподавателе анатомии Фердинанде Хохштеттере, который дал «прекрасную подготовку по методическим вопросам, научив отличать черты сходства, вызванные общим происхождением, от таковых, обусловленных параллельной адаптацией». Лоренц «быстро понял... что сравнительный метод должен быть так же применим к моделям поведения, как и к анатомическим структурам». Работая над диссертацией для получения медицинской степени, Лоренц начал систематически сопоставлять особенности инстинктивного поведения животных. В это же время он служил лаборантом кафедры анатомии Венского университета. В 1927 г. Лоренц женился на Маргарет (Гретль) Гебхардт, с которой дружил с детства; у супругов родилось две дочери и один сын. После получения в 1928 г. медицинской степени Лоренц перешел на должность ассистента кафедры анатомии. Однако его все же интересовала этология, а не медицина. Он начал работать над диссертацией по зоологии, одновременно читая курс по сравнительному поведению животных.

До 1930 г. в науке об инстинктах преобладали две установившиеся, но противоположные точки зрения: витализм и бихевиоризм. Виталисты (или инстинктивисты) наблюдали за сложными действиями животных в естественной среде обитания и поражались той точности, с которой инстинкт животных соответствовал достижению поставленных природой целей. Они либо объясняли инстинкты расплывчатым понятием «мудрость природы», либо считали, что поведение животных мотивируется теми же факторами, которые лежат в основе деятельности человека. Сторонники бихевиоризма, напротив, изучали поведение животных в лаборатории, проверяя способности животных к решению экспериментальных задач, например поискам выхода из лабиринта. Бихевиористы объясняли поведение животных цепочками рефлекторных реакций (наподобие тех, которые описывал Чарлз С. Шеррингтон), связанных воедино посредством классического кондиционирования, изученного И.П.Павловым. Бихевиористов, исследования которых были сконцентрированы в основном на действиях, приобретенных путем обучения, приводило в замешательство само понятие инстинкта – сложного набора врожденных, а не приобретенных реакций.

Первоначально Лоренц склонялся к бихевиоризму, полагая, что инстинкты основываются на цепи рефлексов. Однако в его исследованиях росло число доказательств в пользу того, что инстинктивное поведение является внутренне мотивированным. Например, в норме животные не проявляют признаков связанного со спариванием поведения в отсутствие представителей противоположного пола и далеко не всегда проявляют эти признаки даже в их присутствии: для активизации инстинкта должен быть достигнут определенный порог стимуляции. Если животное долго находилось в изоляции, порог снижается, т.е. воздействие раздражителя может быть слабее, пока в конце концов животное не начинает проявлять признаков связанного со спариванием поведения даже в отсутствии раздражителя. Лоренц сообщил о результатах своих исследований в серии статей, опубликованных в 1927 - 1938 гг.

Лишь в 1939 г. Лоренц признал важность своих собственных данных и встал на ту точку зрения, что инстинкты вызываются не рефлексами, а внутренними побуждениями. Позднее в этом же году Лоренц встретил на симпозиуме в Лейдене Николаса Тинбергена; их «взгляды совпали до неправдоподобной степени», скажет впоследствии Лоренц. «В ходе наших дискуссий оформились некоторые понятия, которые позже оказались плодотворными для этологических исследований». Действительно, концепция инстинкта, которую разработали Лоренц и Тинберген в течение последующих нескольких лет, легла в основу современной этологии.

Лоренц и Тинберген высказали гипотезу, согласно которой инстинктивное поведение начинается с внутренних мотивов, заставляющих животное искать определенный набор обусловленных средой, или социальных, стимулов. Это, так называемое ориентировочное, поведение часто в высшей степени изменчиво; как только животное встречает некоторые «ключевые» стимуляторы (сигнальные раздражители, или пусковые механизмы), оно автоматически выполняет стереотипный набор движений, называемый фиксированным двигательным паттерном (ФДП). Каждое животное имеет отличительную систему ФДП и связанных с ней сигнальных раздражителей, которые являются характерными для вида и эволюционируют в ответ на требования естественного отбора.

В 1937 г. Лоренц начал читать лекции по психологии животных в Вене. Одновременно он занимался изучением процесса одомашнивания гусей, который включает в себя утрату приобретенных навыков и возрастание роли пищевых и сексуальных стимулов. Лоренц был глубоко обеспокоен вероятностью того, что такой процесс может иметь место у человека. Вскоре после присоединения Австрии к Германии и вторжения в нее немецких войск Лоренц сделал то, о чем позже будет вспоминать так: «Послушавшись дурного совета... я написал статью об опасностях одомашнивания и... использовал в своем сочинении худшие образцы нацистской терминологии». Некоторые из критиков Лоренц называют эту страницу его научной биографии расистской; другие склонны считать ее результатом политической наивности.

Через два года после получения должности на кафедре психологии Кенигсбергского университета (ныне г. Калининград) Лоренц был мобилизован в германскую армию в качестве военного врача, несмотря на то что никогда не занимался медицинской практикой. Посланный на Восточный фронт в 1942 г., он попал в плен к русским и долгие годы работал в госпитале для военнопленных. Репатриирован лишь в 1948 г., когда многие друзья и родственники считали его давно погибшим.

Одно из своих самых поразительных открытий Лоренц сделал в лагере для военнопленных. Вот как он это описывает: «Наблюдая полудиких коз Армянского нагорья, я заметил однажды, как уже при первых отдаленных раскатах грома они отыскивали в скалах подходящие пещеры, целесообразно готовясь к грядущему дождю. То же они делали, когда поблизости раздавался грохот взрывов. [По-видимому, там велись взрывные работы.] Я вполне отчетливо помню, что при этом наблюдении я внезапно осознал: в естественных условиях образование условных реакций лишь тогда способствует сохранению вида, когда условный стимул находится в причинной связи с безусловным».

Первая книга Лоренца, содержавшая конспективный план его исследований, была опубликована его дочерью лишь после его смерти, под названием «Естественная наука о человеческом виде», с подзаголовком «Введение в сравнительное исследование поведения. «Русская рукопись». 1944 – 1948.» Название это не случайно: Лоренц хотел написать книгу в четырех частях, завершив ее научно обоснованной этикой, но лишь первая часть в рукописи свидетельствует об этом плане. Впрочем, можно думать, что «Оборотная сторона зеркала» была результатом его дальнейших размышлений, а лекции по венскому радио, опубликованные под названием «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества», содержат некоторую часть того, что Лоренц хотел сказать о человеческом поведении. Вместе с самой популярной книгой Лоренца «Так называемое зло» эти книги были переведены на русский язык в 1998 году, под названием «Оборотная сторона зеркала».

В первые годы после возвращения в Австрию Лоренц не мог получить никакой официальной должности, но все же благодаря финансовой помощи друзей продолжал свои исследования в Альтенберге. В 1950 г. он и Эрих фон Холст основали Институт физиологии поведения Макса Планка. В течение следующих двух десятилетий Лоренц занимался этологическими исследованиями, сконцентрировавшись на изучении водоплавающих птиц. Его статус основоположника современной этологии был неоспоримым, и в этом качестве он играл ведущую роль в диспутах между этологами и представителями других научных дисциплин, в частности психологии поведения животных.

Некоторые из наиболее противоречивых взглядов Лоренца высказаны в его книге «Так называемое зло: о природе агрессии» («Das sogenannte Bose: zur Naturgeschichte der Aggression», 1963). Как видно из названия, Лоренц считает агрессию не более чем «злом», потому что, несмотря на нередко разрушительные последствия, этот инстинкт способствует осуществлению таких важнейших функций, как выбор брачных партнеров, установление социальной иерархии, сохранение территории. Критики этой книги утверждали, что ее выводы оправдывают проявления насилия в человеческом поведении, хотя, по мнению самого Лоренца, врожденная человеческая агрессивность становится еще опаснее оттого, что «изобретение искусственного оружия нарушает равновесие между разрушительными потенциалами и социальными запретами».