Изучение отдельных случаев

Интенсивное изучение одного человека может быть проиллюстрировано случаем мужчины среднего возраста с мозговой травмой, наблюдавшегося Гольдштейном и сотрудниками в течение ряда лет (Напгтагш, Шс1сегз-Оу51ап]ппа, & Со1сЬ1еш, 1944). Этот мужчина жил в учреждении, и его каждодневное поведение в этих условиях, как и показатели по стандартизированным тестам и интервью, наблюда­лось и фиксировалось. Он мог успешно ориентироваться в пространстве госпита­ля, но эта способность зависела от распознавания конкретных объектов, а не от общей системы ориентации. Например, он распознавал комнату, где производи­лось тестирование, поскольку она, в отличие от других, имела три окна. Однако прежде чем найти нужную комнату, ему приходилось открывать множество две­рей, поскольку он не обладал пространственной ориентацией, которая могла бы ему подсказать, где расположена комната с тремя окнами. Он научился следовать за другими пациентами к магазину, где он работал, и в обеденный зал, но без них терялся. Он мог узнать собственную спальню, поскольку к стойке кровати привя­зал тесемку. Сторонний наблюдатель мог счесть его прекрасно ориентирующимся в пространстве и времени, но более близкое знакомство показало бы противопо­ложное.

Обычно с другими людьми он был общителен и дружелюбен, но у него не возникало ничего вроде постоянной привязанности к другому человеку. Причина заключается в том, что он не мог запомнить и опознать того же самого человека на другой день. Только на основе тщательного анализа поведения в целом оказа­лось возможным обнаружить, что его неспособность формировать стабильные от­ношения с другими и быть постоянным членом группы была связана с отсутствием распознавания характеристик, которые можно было бы запомнить, а не с отвраще­нием к социальным отношениям или нежеланием близости с другим человеком.

У него возникали проблемы, когда он слушал кого-то, читающего или рас­сказывающего истории, но не потому, что он был рассеян или несообразителен, а потому, что он не различал реальность и фантазию. Если история начиналась словами «Жил-был маленький мальчик», он начинал озираться в поисках маль­чика, и, не найдя его, приходил в волнение. Ко всему, что переживалось, он относился как к существующему здесь и сейчас. Ему не только не удавалось отличить вымысел от факта; он не мог понять, что подразумевается под про­шлым, настоящим и будущим.

Однажды ему показали картинку с изображением животного и попросили его опознать. Не в состоянии решить, собака перед ним или лошадь, он непосред­ственно обратился к картинке с вопросом: «Ты собака?» Не услышав ответа, он очень рассердился. Когда ему дали зеркало, он начал за ним искать того, кого видел в зеркале, и очень взволновался, не найдя там человека. Случайный на­блюдатель мог подумать, что пациент очень возбудим и эмоционально нестаби­лен, как могло показаться на основе наблюдения за его поведением в различных ситуациях, тогда как в действительности это был очень мягкий человек, чье воз­буждение определялось угрожающими условиями среды, которые здоровому чело­веку вообще не показались бы угрожающими. Когда у человека нет стабильной, связной системы пространственно-временной ориентации, различения факта и вы-

Типичные исследования. Методы исследования 209

мысла, субъекта и объекта, мир оказывается непредсказуемым и в высшей степени фрустирующим местом.

Хотя он не мог понять принципа действия зеркала, когда ему показывали только его, он вел себя вполне приемлемо, когда вместе с зеркалом ему дали расческу. Он взял расческу, посмотрелся в зеркало и вполне естествен­но стал причесываться. Такое поведение показало, -что у него не было абст­рактного представления о зеркале, но он знал, как им пользоваться при вы­полнении конкретной задачи. Другой пример аналогичного поведения — его неспособность различить яйцо и мяч до тех пор, пока он на основании проб не выяснил, что мяч можно бросать, а яйцо можно разбить и съесть. Фактически его способность к абстрактному поведению почти полностью отсутствовала, и именно нарушение абстрактного отношения так сильно определяло необычность поведения.

Другой случай, интенсивно изученный на основе организмической теории, был случай одиннадцатилетнего мальчика, так называемого «ученого идиота» (ЗсЬеегег, КоИипап & СоЫзЪ^ш, 1945). Несмотря на серьезную интеллектуальную недоста­точность, этот мальчик мог проявлять поразительное искусство в счете. Когда ему назывался чей-либо день рождения, он мог быстро сказать, на какой день недели он приходится в любом году. Его также считали музыкальным гением, поскольку он мог воспроизвести на фортепиано любую услышанную пьесу. Одна­ко в действительности, как показывал более тщательный анализ, его блестящий счет и музыкальность были просто механическим воспроизведением. В них не было ничего творческого. Обладая врожденными предпосылками для игры на слух, он сосредоточил всю энергию на актуализации этих двух потенций. Еще очень маленьким ребенком он узнал, что это — вполне удовлетворительные пути прихода к согласию с миром, и им стало отдаваться предпочтение. У него практи­чески не было способностей к деятельности, связанной с символами, понятиями, словами, формами и иными абстракциями. Его социальные отношения в действи­тельности были неживыми, хотя он научился механически произносить вежливые слова. Его недостаточность проистекала от дефекта абстрактного отношения. Ав­торы отмечают, что «понятие абстрактного отношения должно служить методоло­гическим ориентиром... для понимания этих символов с унитарной точки зрения» (с. 29).