Вечность. Глава 13.

Казалось, что квартиру Кристиана де Снора и его самого может затронуть только ударная волна от метеорита, что пройдётся по земному шару несколько раз. Всё, что творилось за окном, его не заботило. Вездесущий смрадный и горький запах дыма из труб крематория не чуялся в стенах его жилища, где гуляли волны дорогого терпкого табака.

Это редкий случай, когда исключительный эгоцентризм полезен для другого человека, коим в данном случае является Даниэль.

Это редкий случай, когда ты помогаешь пробудиться Эсфирь, обрекающей мир на войну и страдание, а сам и доли не знаешь из того, что сделал и как повлиял на происходящее. Рассказывать ли Кристиану, что он замешан в этом, Даниэль не знал. Как ляжет карта. Как ему подскажет внутренний голос.

- Здравствуй. Я без приглашения. Я пришёл просто так… - начал было ещё в дверях Дани. Он только на месте понял, что мог элементарно ввести Кристиана в неловкое положение из-за того, что не предупредил о своём приходе.

- Чёртовы формальности! – рассмеялся Кристиан, обрадованный неожиданному и долгожданному гостю, и пригласил того войти. Даниэль показался ему из-за инея на ресницах, бровях и волосах похожим на серебристого волка. В нём за два дня словно прибавилось возраста и зимы. А в квартире де Снора появилась ещё одна картина. Она, небольшая по размеру, стояла на старом громоздком телевизоре, где монотонно шипела рябь.

- Караваджо, «Спящий амур». Прекрасно! - тихо произнёс Даниэль, вглядываясь в понурое и затемнённое изображение.

- Моя попытка скопировать гения, - услышал он за своим левым плечом хрипловатый и низкий голос Кристиана. Затем кремнево-металлический звук зажигалки раздался два коротких раза, и последовал сухой шёпот подожжённых табака и тонкой бумаги. Де Снор рассудил:

- Я думаю, что «Спящий амур» притягивает людей далеко не счастливых. Амур должен быть весёлым, румяным и озорным. Он резвится в облаках. А здесь он похож на обычного оборванца с не самыми каноничными для небожителя чертами лица. И крылья его примяты. Великая, великая трагедия! Это же сама обречённая любовь.

Де Снор замолчал, не желая продолжать тему, чрезвычайно для себя важную и сокровенную.

- Хочешь, Дани, я отдам тебе эту картину? – предложил он нашему герою.
- Хочу! – и Даниэль к нему обернулся. Кристиан пытливо и проницательно в него всмотрелся крохотное время, а после, ведомый сиюминутным приливом вдохновения, отвёл его в сторону, усадил в кресло, посоветовал Дани повернуться в фас, но не смотреть на него, и обязательно задуматься. Например, о «Спящем амуре». Даниэлю затея понравилась. Он никогда не был натурщиком и вообще не предполагал себя в этой роли. Кристиан затушил сигарету, незамедлительно отрыл (в буквальном смысле слова) в своих художественных принадлежностях лист формата " А3" и взял простой карандаш. Он приговаривал, сидя напротив на диване и смело намечая линии, что впоследствии преобразуются в портрет:

- Это быстро. Много времени не уйдёт. Необходим лишь набросок. Надо творить, пока есть желание и возможность. Нужно держаться за вдохновение.

- Знаешь, о чём я думаю? О том, почему у тебя всегда включен телевизор, который ничего не показывает, - сказал Даниэль.

- И почему же?

- Потому что это самое лучшее, что можно увидеть на экране – ничего, пустоту…

- Не совсем верно.

Кристиан погрузился в работу. Помолчали. Даниэль, не дождавшись от него развёрнутого ответа, спросил:

- Тогда почему у на экране твоего телевизора вечная рябь?

Художник повествовал прохладно и печально:

- …На этом мониторе могли быть гениальные фильмы, полные глубокого смысла, биографические программы о жизни и нелёгкой судьбе людей искусства, спектакли и пьесы, передачи о музеях с драгоценными экспонатами. А ничего из перечисленного нет. Потому что творцы не вышли в свет. Я смотрю в пустоту, как в пространства, где обитают непризнанные таланты всех столетий. Там играет на скрипке нищий уличный композитор за грош, музыка чья заставляет слушателя обрести слёзный дар. Там корпит над рукописью писатель, чья книга не пройдёт, допустим, политическую цензуру, а современники осмеют вещие пророчества. Там делает последний завершающий мазок живописец, что для бездушной черни кажется безыдейным. Там смывает грим актриса, отказавшаяся продавать свою гордость за большую сцену. У меня ещё в квартире есть сломанные часы. На их циферблате – Вечность. В Вечность попадают те люди искусства, которых услышали и (пусть даже посмертно), но поняли, прониклись их плодами. Вечность – единственный рай для меня. У меня было окно в Вечность, дверь в эдем – пустая картинная рамка. Я думал, что однажды я создам нечто такое, что останется в тысячелетиях, к чему люди будут приезжать издалека, чтоб посмотреть. Я думал, что создам Легенду. Причём, творя, я сам пойму, что это и есть мой ключ. И заветный холст готов. Моя возлюбленная из сна, что впоследствии чуть не довела меня до сумасшествия – героиня бесценной картины. Мой мир сошёлся клином на одной женщине…

- А какой был сон?

- Она сидела на троне и рассказывала мне, что существуют ангелы самой ночи, которые не находят приюта здесь, на земле. Они питаются войной, слезами и горем, но всё равно им мало. Они не знают насыщения и покоя, и от того несчастны. Но есть одно спасение – любовь. Такая, самая настоящая. И тогда ангел станет пеплом и обретёт долгожданную смерть. Говоря это, она плакала кровью, а затем она рассмеялась. Сколько она несёт на в себе боли! А тебе разве её не жаль?

Ответа не прозвучало. «Мне жаль тебя... О, знал бы ты всё!» - лишь подумал Даниэль. Даже в обществе Кристиана он не мог отвлечься сполна от того, что тяготило. Кругом - отпечаток, повсеместно – отметина, напоминание, как чумное пятно. Нет выхода. В тайник его души закралось предательское, скользкое и изворотливое желание уехать из Мидиана. Копья уныния неплохо поработали над Даниэлем, чтоб он подумывал об уезде, как о благе. А невозможность его отбытия вводила его в новое уныние, но более острое и воинственное. Он же хочет вырваться вовсе не на долго. На чуть-чуть. Только бы дальше, дальше от Мидиана!

Из другой квартиры слабо донеслось пение тонкого, высокого и юного голоса. Какая-то девушка пела... Он не чётко различался, но можно было определить, что он очень неплох, чист и прозрачен по родниковому. Видимо, исполнялся романс, довольно нежный и томный.

«Адели,» - смекнул Кристиан молча. Адели минуту назад по сотому разу просмотрела фото Даниэля в социальной сети и увидела, что он две недели не заходил на свою страницу. Девушка решила, что зря сегодня зарегистрировалась, руководствуясь надеждой, что как-то ненавязчиво о себе напомнит хотя бы в интернете. Ещё она обнаружила, что «в друзья» его уже добавилось около тысячи людей, за что надо сказать спасибо «сарафанному» радио и прессе. У Дани есть деньги, и многие хотят (кровь из носу!) познакомиться. Он наверняка и не помнит о ней. И Адели начала петь. Творчество – это то, что получается тогда, когда больше ничего не может получиться.

…А Даниэлю голос её очень напомнил тот, которым пела ему мать. Тёплое, лучезарное, трепетное воспоминание детства, что подвигло родиться внутреннему монологу:

«Я был ребёнком, Господи!... Что я сейчас, если мыслю о побеге. Это безответственно. Низко! Низко!!! Даниэль! Будь с Мидианом, не оставляй его. Иди на улицы, дыши дымом крематория. Подай ещё милостыню, чёрт тебя дери! Это твоё! Твоё предназначение, цель твоя, смысл твой – Мидиан. Принимай свою судьбу со смирением, благодарно, не противься. Принимай этот проклятый город и всё, что с ним связано – тебе не скрыться всё равно, а противостоять этой связи в данном случае - ребячество. Клади на плечи свои скалу, если появление её неизбежно. Дед же ходил с ней двадцать с лишним лет. Пришла моя очередь. Сделай это достойно. Вот мои тебе заветы, кретин.»

Уныние расточилось.

Даниэль припал бы ухом к стенке, чтоб громче и отчётливей услышать голос, пришедший сквозь долгие годы. Голос, чья владелица для него оставалась под завесой тайны… Но он не мог встать со своего места: натурщик должен сидеть ровно и не прерывать процесс.

Даниэль приникал к звукам чего-то близкого и словно родного - сердцем.

Самый чёрно-белый день стал самым светлым…