Картина восьмая

Весна. Вечер. Берег пруда, заросший густым кустарником. Мама и Тётя на берегу полощут и отжимают бельё.

Мама. Рассказывают, что Петух прямо изувечил его всего.

Тётя. Ох, управы нет на этого разбойника. Но, говорят, сейчас он тихий стал.

Мама. А потом как в воду канул.

Тётя. В райском пруду сейчас где-нибудь плавает… (Мама горько вздыхает). И хорошо это, хорошо. Подумай, каково ему жить-то было с такой-то рожей.

Мама. Сердечко-то у него было очень доброе.

Тётя. Надо было его ещё тогда кокнуть, в яйце, как я говорила… Ну, пойдём во двор, поздно уже.

Мама. Идите, тётя, а я ещё побуду немного, подышу свежим воздухом (Тётя уходит). Ох, неравномерно я его, неравномерно…

Берег уже залит лунным светом… Вдруг Мать слышит совсем рядом хлопанье больших сильных крыльев. Кто-то приземлился за кустами и теперь отпыхивается. Мать на всякий случай отбегает в сторону.

Наверное, какой-нибудь дикий!

Хочет уйти. Из-за куста раздаётся мужественный ласковый голос.

Голос. Добрый вечер, мама… Не бойся, это я, твой сын Карл.

Мама. Сынок! Жив! Господи, да иди же скорей сюда ко мне, дай посмотреть на тебя, обнять…

Карл. Нет, мама, меня лучше не видеть.

Мама. Что же с тобой стало такое, что матери показаться боишься?!

Карл. Я стал ужасен, мама. Этакое огромное чудовище.

Мама. Больше индюка?

Карл. Много больше. И почернел весь.

Мама (плачет). Какое горе! Какое горе! Ты хоть здоров ли?

Карл. Здоровье у меня богатырское.

Мама. Опять летаешь? (Всхлипывает).

Карл. Летаю, мама. Но только по ночам – чтоб зверей не пугать.

Мама. А кушаешь что?

Карл. Не волнуйся, я сыт. И знаешь, это интересно даже самому добывать себе пищу.

Мама. Совсем одичал… Сынок, если б ты свои летания бросил… Есть тут одна уточка хроменькая. Хроменькая, но душа у неё чистая. За настоящего-то селезня ей никогда не выйти, так если с ней поговорить…

Карл. Мама, не думай об этом. Летать я уже никогда не брошу. Не смогу.

Мама. Да блажь всё это, сынок, блажь! Не дикий ты, не дикий!

Карл. Я тоже думаю, что я не дикий, но… но я хочу летать, мама.

Мама. Но как же так можно – всю жизнь одному прятаться?

Карл. Хорошего мало, конечно. Так иной раз нужно, чтобы рядом был друг. Особенно, когда летаешь. Когда летаешь, особенно нужно, чтоб тебя понимали, потому что… потому что мир так прекрасен! Ах, как прекрасен мир! Ты говорила, что за речкой ничего нет. Мама! За речкой мир только и начинается! Там стоят высокие горы с голубыми вершинами, они тянутся без конца и края, но теперь-то я знаю, что это только так кажется. У них есть край, и я скоро обязательно до него долечу, я чувствую, у меня хватит сил…

Мама. За какие мои грехи бог наказал именно тебя?

Карл. Мама, ты не думай, я не несчастный, нет. Ну – урод. Ну – одинок. Но я и не хочу жить с утками там, курами, гусями – мне с ними скучно!.. У меня, видимо, не только внешний вид другой.

Мама. Это-то и ужасно… Сынок, а неужели не страшно летать?

Карл. Сначала было страшно, но я быстро привык. У меня оказались очень сильные крылья, я понял, что всегда смогу вырулить. Один раз, правда, мне худо пришлось: я врезался в облако, мне залепило снегом глаза, меня несёт куда-то, я не знаю, куда… и вспыхивают молнии… (Мама ахает). Но слишком высоко, оказывается, нельзя взлететь, там дышать нечем.

Мама. Видишь, даже воздух не хочет туда забираться, а ты лезешь.

Карл. А однажды я видел такое!.. Такое!.. Огромное озеро. Я подлетаю и вижу: по воде плывут огромные большие птицы.

Мама. Больше гусей?

Карл. Во много раз больше!.. Я спрятался в кустах, и вот они проплывают передо мной…

Мама. Дикие!

Карл. Я не верю, что они дикие. Они так прекрасны! Они как вздыбленные кони, белые, как снег в горах!

Мама. Сынок, а не приснилось ли тебе всё это?

Карл (грустно). Может быть. Больше я их никогда не видел… Что нового дома, мама?

Мама. Твои братья и сёстры стали уже настоящими взрослыми утками, все очень красивые… кхм… Испанке дали вторую красную тряпочку…

Карл. Мама, тебе уже пора, а то двор запрут.

Мама (засуетилась). Ох, и действительно же… (Спешит). Сынок, ты всё же не летай высоко-то!.. (Убегает).

Карл. Не буду, мама, не буду…