Когда эмоциональная потребность бессознательно увязывается с сексуальной, слово «нет» символизирует категорическое отвержение. Оно воспринимается слишком близко к сердцу.

Хэнк установил в отношении жены нереалистичные сексуальные ожидания: если ты делаешь мне минет – значит, ты меня любишь, если не делаешь – не любишь. Но Хэнк просто не понимал этого искажения.

Так поступают многие мужчины: они видят только сексуальную потребность, а потом клянут моногамию, когда разочаровываются.

Еще один мой пациент, как раз собиравшийся жениться, подчеркнул это, сказав мне: «Если уж я собираюсь променять возможность спать со многими разными женщинами, пусть и умозрительную, на брак и секс с одним-единственным человеком до конца дней своих, то лучше бы этот секс был хорошим!»

У мужчин может возникнуть внутренний конфликт этих двух соперничающих желаний – стремления к многообразию и стремления к моногамии.

Но это не такая битва, где одна сторона побеждает, а другая побеждена, где «многие» потерпели поражение, а моногамия стала славным триумфатором. Скорее, это вечная гонка, в которой одно желание чуточку вырывается вперед, в то время как другое яростно дышит первому в затылок.

Хотя стремление к любви и партнерству может выиграть эти соревнования, остается еще и чувство собственного права: если уж мужчина выбрал женщину как свою единственную – великодушная жертва в его глазах, – то она должна быть хороша и достойна этого.

Подобные мысли – тотальная мужская ошибка. Когда они разбираются со свойственной сексу дихотомией «одна против многих», основываясь на страхе, они готовят себя к неудаче. Тот донкихотствующий молодой человек, которого я цитировала выше, искренне любил свою невесту и говорил, что он счастлив сделать выбор в пользу секса только с ней. Но его настойчивые ожидания – раз он от чего-то отказывается, то секс с будущей женой должен быть хорошим, – лишь готовят ему почву для разочарования, поскольку они слишком требовательны и иррациональны.

Никакие сексуальные отношения не бывают хорошими постоянно. И если кто-то рассказывает себе сказку о том, что одинокая жизнь ярче, а брак приведет к скуке, то именно это его и ждет. Мужчины, которые оказывают давление на своих возлюбленных, часто отличаются наименьшими навыками в области соблазнения.

Мужчинам с сексуальным эго, основанным на количестве женщин, с которыми они переспали, обычно бывает труднее всего смириться с моногамией, не говоря уже об их раздутом чувстве права и ложных представлениях о собственном сексуальном мастерстве.

Один пациент рассказал мне, что однажды ночью, когда он был в настроении для секса, а его жена – нет, он так расстроился и рассердился, что спросил: «Да знаешь ли ты, сколько женщин меня хотят?!»

На самом деле ответ был – ни одной.

Многие мужчины опасаются, что отношения означают для них уход из царства бесконечных возможностей только ради того, чтобы пропасть с концами в наводящей ужас матримониальной катастрофе – браке без секса. Они живо рисуют себе «конец света» – только без восторга, без спасителя, без рая. Они словно отстали от поезда. А тем временем все остальные – все мужчины-одиночки – как сыр в масле катаются.

Эти страхи небеспричинны. Речь о том, чтобы не потерять свое мужество, свою жизненную силу. Как сказала мне одна из подруг, секс – это жизнь.

Именно так, думала я, причем в самом фундаментальном смысле. Но это еще и экзистенциальный момент. Половое влечение – это выражение того, что ты жив, полон энергии и творчества. Тревога, которая появляется у мужчин из-за возможности оказаться в браке без секса, возникает не только из-за того, что они биологически сверхсексуальные создания. Смерть секса в браке – это не просто страх смерти, как предполагают некоторые представители моей профессии. Это истинная смерть, смерть духа, смерть надежды.

* * *

Удивительное открытие, которое я сделала из историй моих пациентов: тема, которая чаще всего интересовала их во время секс-терапии, – это любовь.

Однако понять это бывает трудно, поскольку чувство любви часто смешано с другими, внешне противоречивыми, импульсами, возникающими во время секса, – например, агрессией и страхом. И эти импульсы заставляют мужчин теряться и часто пугают их.

Они беспокоятся: неужели я утрачу свою власть, свой контроль? Их мысли разбегаются: я ненавижу эту потребность в одобрении. Я чувствую себя зависимым – и ненавижу это. Мне ненавистно то, что она взяла надо мной такую власть. Достаточно ли я хорош для нее? Забудь об этом, она ничего не стоит. Или мазохистский вариант: я хочу, чтобы надо мной доминировали и подчиняли меня. Это даст мне чувство безопасности.

Мне кажется, что гораздо более продуктивно – отказаться от идеи о том, что мужчины и женщины обладают совершенно разной сексуальной природой. Если бы мужчины и женщины смогли распознать «другого» в себе, они могли бы начать нормально относиться к идее исследовать сексуальность в паре.

* * *

Я ожидала, что Эми позвонит мне вскоре после нашей непростой совместной встречи, – и оказалась права. Она хотела встретиться со мной наедине. Она впала в депрессию по поводу себя самой и не могла от нее избавиться.

– Я думала, что я идеальная подруга, – пожаловалась она. – Теперь я в этом не так уверена.

Эми устроилась на диване и начала с сюрприза. Она воспользовалась компьютером Кейси, чтобы найти порносайты, которые он посещал, надеясь выяснить, что же его так очаровывало в них и почему ее одной для Кейси недостаточно. То, что она обнаружила, превзошло ее ожидания.

– Моим первым импульсом было сравнить себя с этими женщинами и разобрать их по косточкам: их лица, их тела, их одежду – те немногие одежки, которые на них были. Но чем больше я смотрела, тем более абсурдным казалось мне это занятие. Я даже начала посмеиваться. А потом… ну… я возбудилась – и чуть со стыда не сгорела – от тех самых сексуальных сцен, которые я отказывалась разыгрывать, если Кейси меня просил. А потом стала мастурбировать.

Эми примерила на себя мир Кейси – и он вогнал ее в растерянность.

– Порно вызывало у меня отвращение – но и возбуждало тоже, – сказала она, вперяя в меня взгляд, полный пронзительной неуверенности. – Я хочу понять, что это значит. Я должна знать.

Я не слишком удивлена тем, что Эми возбудилась от просмотра порно, хотя разумом она не была заинтересована тем, что видела на экране. У женщин тело и разум часто бывают не в ладах друг с другом.

Это напоминает мне одно замечательное исследование, в ходе которого сексологи демонстрировали пленку с записью сексуальных актов отдельно группам мужчин и группам женщин, подключенных к плетисмографу. Это прибор, который измеряет приток крови к гениталиям – признак физического возбуждения.

Обе группы наблюдали изображения гетеросексуального секса, мужского и женского гомосексуального секса, мастурбирующего мужчины, мастурбирующей женщины, красивого мужчины, идущего по пляжу, женщины, в обнаженном виде занимавшейся гимнастикой, и случку бонобо – карликовых шимпанзе. Каждого участника спрашивали, возбудила ли его (или ее) эта запись, а потом ответы сверяли с показаниями плетисмографа.

То, что возбуждало мужчин, по их собственным словам, подтверждалось реакцией их тел. Гетеросексуальные мужчины ощущали приток крови, глядя на любые изображения женщин или гетеросексуального секса; их тела не реагировали на других мужчин. Геи реагировали на мужские гомосексуальные образы.

Однако у женщин результаты были совершенно иными. Их тела реагировали на все, даже на те образы, которые, по их словам, вообще их никак не возбуждали. Они реагировали на гетеросексуальный секс, на мужской гомосексуальный контакт, на женщину, выполнявшую упражнения, и даже на бонобо!

Это исследование указывает на то, что женская сексуальность гораздо более экспансивна – или, как говорят китайцы, неистощима. Знаменитые исследователи секса нашего времени, Мастерс и Джонсон, говорят, что «женская способность к наслаждению заставила бы устыдиться любого мужчину».

Я знала, что возбуждало Эми, поэтому спросила, что вызывало у нее отвращение.

– Эти картинки оскорбительны. Животные, несовершеннолетние девочки, старухи, женщины – с ними обращались как с грязью. Нет, серьезно, что, черт побери, происходит у людей в голове? Я не могу себе представить, чтобы я занималась тем, что я видела!

– Что бы это значило для вас?

– Я не хочу ставить себя в унизительное положение ради его удовольствия, – сказала она с презрительным акцентом на слове «его».

– Я понимаю, что это могло препятствовать вашему желанию совершать эротические действия, – кивнула я.

– Эротические?! Тот факт, что его заводит эта грязь, просто невероятно меня злит!

Идея о том, что ее можно воспринимать как объект поругания, расстроила Эми. Я могла это понять. Ей нужен был мужчина, который видел бы ее тело как священный сосуд, а то, что она делится им, воспринимал как подарок.

Мне были родственны эти чувства, и временами меня тревожило то, что душа секса оказалась утраченной. Мы с Эми были дочерьми консервативных родителей, которые не разговаривали о сексе, предпочитая отношения, застывшие на стадии никогда не прекращающейся эйфории. Нас учили верить в это, несмотря на все то, что мы видели собственными глазами.

Эми дальше этого не пошла. Наоборот, она часто обнаруживала, что соглашается на сексуальную игру, инициированную Кейси, только чтобы укрепить их отношения. И теперь, когда Кейси раскрыл ей свои желания, это усугубило страхи Эми о том, что она нужна ему только ради «его удовольствия».

В ролях принимающего и доставляющего удовольствие часто скрыто более глубокое значение. У Эми был выбор, как относиться к роли дарительницы удовольствия, но прежде мне нужно было понять, что это для нее значит.

– Что в этом так сильно вас злит? – спросила я, сохраняя исследовательский и решительно неосуждающий тон.

– То, что он хочет относиться ко мне без уважения, – ответила она. Ее нахмуренный лоб и пристальный взгляд говорили о том, что под своей контролируемой маской она еще глубже погружается в презрительную ярость.

– Что в этом плохого? – спросила я, стараясь еще больше распалить ее.

Она одарила меня гневным взглядом за этот вопрос, словно ответ был очевиден, но я просто подводила ее к самой сути ее гнева.

– Я хочу, чтобы он меня любил, – тихо проговорила она.

– Значит, важно чувствовать себя любимой. А когда сексуальная активность начинает отклоняться от того тона, который кажется вам любовным, вы чувствуете в этом угрозу?

– Мне нравится нормальный секс. Мне нравится, когда он хочет заниматься любовью.

– Конечно… Но что-то же в этом порно вас все-таки возбудило…

– Да… и я не понимаю почему.

– Это значит, что вы предпочитаете секс в очень романтическом ключе, но, возможно, существует некоторое пространство и для расширения вашего сексуального опыта.

– Я не стану делать ничего унизительного, – настойчиво возразила она.

– Эми, вы по-прежнему реагируете на то, что увидели в Интернете, – сказала я. – Я вас не виню. Вы готовы рассмотреть вариант, при котором Интернет – не единственный источник эротизма?

Может быть, Эми отреагирует на те же предложения, которые я делала Кейси.

– Не знаю.

– Давайте попробуем задействовать самый важный источник – ваш собственный разум. Может быть, в нем найдется для вас способ получить эротическое переживание без унижения.

– Как это возможно? Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что вы станете эротичны, однако не потеряете связи со своей любовью. Многое из того, что вы видели в Интернете, непристойно и отвратительно – специально, чтобы привлекать внимание. Большинство этих фильмов следуют самым примитивным мужским сценариям. А как насчет того, чтобы придумать ваш собственный сексуальный сценарий, такой, который поставит вас в положение, где вы хорошо отнесетесь к собственному эротизму?

Эми спросила, что она должна делать.

– Провести перепрограммирование, – ответила я мягко. – Но пока отставим это в сторону. Вы верите, что Кейси действительно любит вас?

– Да. Я думаю. Я имею в виду, если бы не…

Я перебила ее:

– Значит, да.

– Да.

– Тогда вам для начала надо отойти от использования секса как подтверждения того, что он вас любит. Вы можете считать себя любимой, потому что уже знаете, что это так.

– Думаю, да. – Эми по-прежнему выглядела растерянной.

– Я имею в виду – забудьте о том, что хотят мужчины. Вы станете сильнее возбуждать Кейси, если будете знать, что возбуждает вас. Знаю-знаю, вас возбуждают «занятия любовью». Но вы считали, что это единственное, что вас возбуждает. Теперь вы знаете, что это не так. Так какая фантазия у вас есть? Какой фантазии вы хотели бы предаться вдобавок к занятиям любовью? Особенно с учетом того, что вы уже знаете: что бы Кейси ни хотел, он не просто использует вас, а любит и уважает.

* * *

Эми попросила возможности встречаться со мной индивидуально, и, посоветовавшись с Кейси, я дала согласие.

Неделя шла за неделей, я все больше узнавала об Эми. Ей было 38 лет, из которых последние 15 лет она жила в съемной квартире на Верхнем Ист-Сайде. Она защитила диплом по бизнесу в Далласском университете штата Техас, но внезапно решила перебраться на Манхэттен – кстати, очень немногие мои пациенты были уроженцами Нью-Йорка, – чтобы сделать карьеру в мире моды. Родители ее выбор не одобряли, но тем не менее это стало для нее поворотным моментом.

Эми начала карьеру с переменным успехом, работая стилистом-фрилансером в разных каталогах. В противоположность моему первому впечатлению она оказалась жизнерадостной, разговорчивой, общительной женщиной, всегда экспериментировавшей с одеждой и рядом авангардных ансамблей и аксессуаров.

Всякий раз как она появлялась в моем кабинете, мне требовалось некоторое время, чтобы переварить это визуальное пиршество, иначе я бы слишком отвлекалась на смелые, неожиданные сочетания тканей или крупные, выглядевшие анахронизмом серьги, – и мы тратили бы драгоценное время сеанса на взаимные комплименты по поводу того, как мило каждая из нас одета.

Эми с легкостью могла бы быть одной из моих подруг, и мне приходилось напоминать себе, что она – моя пациентка.

Эми оказалась неплохо подкована в психологии и призналась, что одержима книгами по самопомощи. Однако Кейси любил подшучивать над ней, говоря, что, хотя у нее полная библиотека добрых советов, она никогда не применяет их на деле.

Хотя Эми явно была женщиной, трепетно заботящейся о своей внешности, делала она это не в сексуальных целях. Она скорее была ожившим произведением искусства, и она не хотела, чтобы ее облик пятнал оттенок «дешевки», присущий сексуальности.

Эми действительно была несколько асексуальна. Моей задачей было научить ее становиться сексуальным существом, которое может превзойти ограничения, наложенные ею на саму себя – и по цепочке на Кейси.

Фрейд много говорит о том, как мы постоянно подавляем свои сексуальные инстинкты. Что ж, думала я, если мы способны их подавлять, значит, мы же способны их и усиливать. Если это вопрос восприятия, тогда это и вопрос выбора. Можно научиться сексуализировать кого угодно и что угодно.

Эми эта идея могла показаться оторванной от реальности. Но я решила начать с самых основ – с культивирования сексуальной энергии. Все мы ею обладаем, пусть даже она проявляется только мимолетной вспышкой в несдержанных порывах наших тел.

Энергия секса рассеяна повсюду вокруг нас, как великий ток, пронизывающий все и вся. Иногда единственное, что нужно сделать, чтобы ощутить ее, – расслабиться, но нередко нам также бывает необходимо и увидеть ее, и воспринять.

Самые очевидные проявления сексуальной энергии – чувственная музыка, мягкая ткань, сияние свечи, поэзия. Помимо этого можно выработать у себя навык настраиваться на жизненную силу, более величественную, чем стремления эго; способность роскошествовать в чувствах и развивать в себе умение ценить прекрасное, свойственное знатоку или художнику, искушенный взгляд, который может увидеть красоту в чем угодно, а в данном случае – сексуальность в чем угодно.

Для меня роль таких объектов играли покатые холмики песчаных марокканских дюн – как и маленькая комнатка в мотеле на юго-западе, оживленный разговор за вином во французском кафе, цирк «Дю Солей» в Монреале, глинистый берег реки, убогий джаз-бар или кладбище в Новом Орлеане. И Мексиканский залив знойной летней ночью, когда температура воды достигает +27 градусов. И нью-йоркский сальса-клуб, и безымянный латиноамериканец, который кружит и пригибает тебя к полу настолько проворно, что не понимаешь, что происходит, пока не кончится песня, и вот уже парень идет прочь, а ты стоишь, как вкопанная, оглушенная, улыбающаяся, с растрепанными волосами…

Мы целый день используем свои тела в столь утилитарных целях, что легко потерять контакт с их чувственной стороной. Я пыталась объяснить Эми, как возобновить этот контакт, но это умение не умственное или абстрактное, а интуитивное. И тогда я достала половину плитки темного, ручной работы, шоколада – ароматизированного легкими намеками на корицу и перец чили – из ящика своего стола.

– Возьмите, – сказала я, протягивая Эми дольку – для самого простого упражнения. – Теперь закройте глаза. Глубоко вдохните и откусите кусочек шоколада. Не жуйте, просто подержите его во рту. Распробуйте его текстуру и прижмите языком к небу. Чувствуете остроту перца? Теперь проглотите шоколад и задержитесь в его послевкусии. Обратите внимание, как проявляется вкус корицы. Вдохните аромат корицы и переместите фокус внимания на свою способность заставить каждую часть тела ожить и ощутить наслаждение.

Эми сделала все, как я просила.

– Теперь оставайтесь со мной. Вдохните, потом медленно выдохните, представляя, как выдох проходит сквозь вашу вагину. Нежно сожмите свои вагинальные мышцы и представьте, как ваши гениталии оживают. Еще раз. Обратите внимание на ощущение и расслабьтесь в нем. Еще раз. Теперь я хочу, чтобы вы сказали себе, только мысленно: «Я имею право ощущать наслаждение. Я имею право ощущать наслаждение». Обращайте внимание на образы, которые к вам приходят – если они приходят. Позвольте своему разуму медленно перейти к любому сценарию, в котором вы испытываете наслаждение.

Дыхание Эми слегка участилось.

– А теперь повторяйте себе: «Я – сексуальное существо». Представьте, как вы обнимаете свою сексуальность и наслаждаетесь ею, своим правом ощущать наслаждение. Обратите внимание на то, как это выглядит и ощущается. Так, ладно, теперь откройте глаза.

В глазах Эми стояли слезы.

– Ну, и как вам? – спросила я, надевая на лицо подбадривающую улыбку.

– Я забыла, как зла я была на Кейси. И я поверить не могу, что никогда даже не задумывалась о том, чего я хочу! – призналась она.

– Хорошо! Я хочу, чтобы это привело вас к обретению чувства собственного права, тогда вы заодно перестанете ощущать угрозу.

Чтобы унять злость Эми на Кейси из-за того, что он ощущает свое право на наслаждение, я хотела, чтобы она выстроила собственное чувство права, и первым шагом к этому было данное себе разрешение. Если она сможет комфортно чувствовать себя в роли принимающей наслаждение, то дарение наслаждения партнеру перестанет ощущаться ею как жертва.

* * *

– Как часто вы думаете о сексе в течение дня? – однажды спросила я Эми.

– Ха! Никогда.

Интересно, подумала я. Как секс может быть настолько выключен из ее повседневной жизни?

– Не хотите провести один эксперимент?

– Сначала расскажите мне о нем. – Эми по-прежнему осторожничала во всем, что касалось секса.

– Намеренно думать о сексе минимум три минуты подряд трижды в день. Вы можете делать это где угодно – в метро или когда идете по улице. Я хочу, чтобы вы обращали внимание на сексуальную энергию, которая окружает вас со всех сторон.

– Например, в продуктовом магазине? Овощи могут быть очень эротичными, – пошутила она.

– Именно! Все, что угодно, может быть сексуальным. Так что позвольте сексуальным сценариям проникать в ваш разум. Не судите их – просто начните обращать внимание на то, что вам представляется. Цель – наладить контакт с вашим собственным сексуальным воображением.

– Ладно, это я могу попробовать.

* * *

Кейси тоже продолжал ходить ко мне индивидуально. Хотя эпизод с женщиной на Вашингтон-сквер помог ему ощутить право на собственные желания, Кейси предстояло еще немало работы. Он по-прежнему не был способен делиться всеми своими эротическими мыслями с Эми, потому что боялся, что она их не одобрит.

Я просила его подумать, почему одобрение Эми для него настолько важнее собственных потребностей. Ведь отношения – это не только забота о том, чтобы твой партнер постоянно был доволен. Иногда вы друг с другом не согласны или не одобряете друг друга, но все равно любите.

Секс – территория уязвимости. Мы очень остро воспринимаем, когда кто-то говорит: «Фу-у!» или «Это странно и отвратительно». Но мы должны быть готовы мириться с этим суждением, потому что акт откровенного общения важнее и нужнее для нашей собственной искренности.

Я не только задаю пациентам вопрос «что вы хотите?», но и прошу их быть теми, кто они есть. Я верю, что мы должны чтить себя в первую очередь и быть абсолютно искренними даже перед лицом возможного неодобрения. Иначе мы торгуем фальшивым золотом, а ведь фальшь в конечном счете всегда выплывает наружу.

Кейси и Эми начинали с противоположных полюсов: Эми фокусировалась на выражениях любви, а Кейси смотрел порнографию. По внешнему виду этого и не скажешь, но у них была одна общая черта: они оба были ограблены социальными ограничителями. Я пыталась провести каждого из них через трясину социальных стереотипов, личного символизма и эмоциональных значений, чтобы они могли выбраться на чистую воду.

Мне приходилось встречаться с Эми отдельно, чтобы она меньше реагировала на желания Кейси. Так я могла поддерживать ее сосредоточенность на себе, а не на нем, что было необходимо для ее саморазвития. Но моей целью было вести их обратно друг к другу все время – почти год, – пока каждый из них проходил свой собственный путь.

* * *

– Ну как, придумали сексуальный сценарий? – спросила я Эми при нашей следующей встрече.

– Да. Поначалу это казалось мне нудной обязанностью – этакое задание на размышление, – но под конец увлекло. Я делала это дольше трех минут трижды в день. И чувствовала себя так, будто открываю вокруг себя целый мир. Я вглядывалась в мужчин в спортзале, представляя их без рубашек. Я записалась в секцию дзюдо – ведь борьба кажется такой сексуальной! Я ходила на экскурсию по картинной галерее, и некоторые картины с их огненными красками казались мне полными сексуального напряжения. Я даже флиртовала с парнем на кассе в супермаркете… И я инициировала секс с Кейси – чего обычно никогда не делаю. Обычно я жду, пока он сам захочет.

– Как отреагировал Кейси?

– Ему понравилось, и я даже заметила, что за последние две недели он стал нежнее со мной.

Кейси уже поведал мне, как он отреагировал на Эми, и сказал, что ее готовность принять свою сексуальную сторону помогает ему повернуться к ней любящей стороной его натуры.

– Вы отлично работаете, Эми! Похоже, вас саму радует ваше сексуальное развитие, – похвалила я.

– Да, это правда.

Та Эми, о которой с жаром говорил Кейси на нашем первом сеансе, становилась все более и более реальной. Она была яркой, полной энтузиазма, увлеченной женщиной. Мне приятно было на нее смотреть.

Решение Эми вкладывать усилия в свои фантазии одарило ее новым чувством витальности и личной силы. Реакция Кейси на нее была просто приятным побочным эффектом. Что касается Кейси, он стал относиться к Эми теплее, чем когда-либо раньше. И с усилившимся вожделением.

Кстати, еще один побочный эффект: он стал проявлять гораздо меньше интереса к ночным просмотрам порно.

Марк

Я получала настоящее удовольствие от психотерапевтической работы с мужчинами, если не считать одной подмеченной мною детали: после нескольких проведенных сеансов у меня стабильно возникало чувство, что от меня нет никакого толку.

Если суммировать то, что говорил во время сеанса пациент, это звучало бы так: «Отлично. Я все понял. Эта проблема для меня решена». Однако тело выдавало его с головой. Я замечала сжатые челюсти, дрожание колена или нахмуренный лоб. Я видела, что мужчина на моей кушетке чувствует нечто, но сдерживается, что его тело буквально сражается против откровения.

Иногда, пока мужчины рассказывали мне, как у них все прекрасно и замечательно, они буквально щипали себя за лицо или шею, словно зажимали отверстие воздушного шарика. Очевидно, что если зажать это отверстие, то воздух остается внутри. Когда это происходит, я не могу двигаться в терапии дальше, пока не спрошу пациента, что это для него значит – иметь чувства и, еще важнее, показать мне это.

Сама природа терапии вступает в лобовое столкновение с распространенным представлением мужчин о мужественности. Поэтому я делаю паузу и задаю важный вопрос: «Что это значит – быть мужчиной?»

Этот момент бывает неловким, поскольку, ясное дело, я не мужчина. И все же, как врач, постоянно работающий с пациентами над переопределением мужественности, я вижу себя как своего рода антрополога по мужчинам, который наблюдает, делает заметки, категоризирует непривычные поступки и классифицирует подвиды.

Когда я расспрашиваю о причинах их сдержанности в выражении эмоций, то, как правило, получаю одну из версий ответа: «Это слабость». Все они хотят быть «ковбоями Мальборо». Одним примечательным исключением был молодой банковский служащий с каменным лицом, который вошел в мой кабинет и сказал голосом, который вполне подошел бы роботу: «Я хочу научиться чувствовать. Вы можете меня научить? Я хочу, чтобы вы заставили меня плакать».

В основном мужчины яростно защищают свой стоицизм. Мой клиент Дэвид как-то сказал: «Что вы пытаетесь со мной сделать? Женщинам не нужны милые парни». Пол говорил: «Я не хочу казаться слишком мягким. Не следует давать женщине понять, как сильно ее любишь».

Когда я говорю о том, что позиция силы на самом деле заключается в том, чтобы позволить себе чувствовать и выражать чувства, некоторые из них смотрят на меня так, будто я «еще безумнее, чем девятиглазый козел Билли» (по выражению моего брата).

Один пациент принялся на меня орать: «Вы пытаетесь заставить меня разговаривать как девчонка!» – на что я ответила: «А что такого в том, чтобы допустить других к вашим чувствам? Это же естественно. Они – часть человеческих переживаний. Они несут информацию о вас».

Я знаю, некоторые мужчины скептически относятся к моей точке зрения: как же, я ведь женщина и должна превозносить добродетели чувств. Но где-то в глубине души они знают, что я говорю правду.

При всем при том я понимаю, что делиться чувствами нефункционально во многих состязательных социальных контекстах, в которых действуют мужчины, например, в спорте, бизнесе, на бирже. Я понимаю, что солдат не станет говорить: «Эй, сержант, то, что вы сказали, сильно ранило мои чувства». Но когда речь заходит о психотерапии и, что важно, о личных отношениях, «солдату», вероятно, стоит снимать с себя пуленепробиваемый жилет.

Эта идея о «слабости» относится не только к мужским слезам или печали. Часто она распространяется и на прочие чувства, такие как неуверенность, страх и даже любовь. Некоторые мужчины подавляют выражение своей любви из страха показаться мягкотелыми нытиками. Избегание разговоров о чувствах может привести к тому, что секс станет хранилищем невыраженных эмоций и неутоленных потребностей мужчины. В результате он ищет мужественность посредством секса, вместо того чтобы привносить в секс свою мужественность.

* * *

Справедливости ради стоит сказать, что мужчины боятся демонстрации эмоций отчасти потому, что она имеет негативные последствия в реальном мире. Они считают, что потеряют уважение женщины, а то и хуже – сами отношения. И такая возможность действительно существует, в особенности в том, что касается секса.

Недавно у меня состоялся разговор с подругами о том, какие мужские архетипы мы фетишизируем, и все дали ответы типа «полицейский», «пожарный», «солдат», даже «мафиози». Никто не желал спать с Экхартом Толле [18].

Одна подруга сказала мне самым агрессивным тоном, какой я когда-либо слышала из ее милых уст: «Иногда мне просто хочется, чтобы меня брали силой. Я хочу, чтобы меня насиловали». Этим женщинам нужны были негодяи, вампиры и Кристиан Грей [19].

Думаю, женщины изголодались по радости от мужской мужественности. Они хотят ощущать силу мужчины как в его бицепсах, так и во внутренней «мускулатуре». Когда мужчина слишком сосредоточен на том, чтобы понравиться, и начинает тревожиться, потому что зациклен на стремлении «дать результат», он часто кажется подобострастным (ну, ты понимаешь, все эти «А так хорошо?», или «Что ты хочешь, чтобы я сделал?», или «Я не сделал тебе больно?»).

Не похоже, что такой мужчина знает, что делает. Он передает женщине контроль в тот момент, когда она не хочет никакого контроля.

Испытывая отвращение к подобному недостатку уверенности, многие женщины начинают искать альфа-самцов, и в конце концов находят на свою голову напыщенное ничтожество, которое только берет, ничего не давая взамен, эксплуатирует и даже причиняет им вред. И это тоже не тот тип мужественности, который нужен женщинам!

Один мой знакомый как-то сказал мне, что существует два типа мужчин: «гладиатор» и «садовник». По его словам, можно заполучить либо физически сильного мачо, агрессивного типа, который великолепен в постели, но не годится в партнеры нигде, кроме спальни, либо «садовника» – чувствительного, поэтического типа. Он будет расчесывать тебе волосы и покупать мороженое, когда у тебя ПМС, но при этом может быть не так уж хорош в постели. Он будет заниматься с тобой любовью, но не с той властностью и силой, которые демонстрировали бы его мужественность.

Лично меня никогда не привлекал ни тот ни другой тип. Чистый «гладиатор» силен, но деструктивен. Чистый «садовник» становится инертным и бессильным. Но когда смешиваются лучшие черты обоих, тогда получаешь мужчину, который может своеобразно сочетать силу и нежность.

Вообще говоря, я думаю, что женщин возбуждают мужчины, которые обладают способностью быть решительными, брать на себя ведущую роль, знают, что делать, которые воплощают ту самую естественную, заряженную тестостероном сексуальную энергию и выражают ее в своем желании к женщине. Наконец, женщины любят мужчин, которые источают страсть, – что, разумеется, требует эмоций.

Так что, как правило, стоит нам разобраться с разговором на тему: «Что это значит – быть мужчиной?» – у моих пациентов, получивших безопасную территорию для раскрытия своих чувств, отворяются шлюзы. Несмотря на то что некоторые из них заставляют меня как следует повозиться, в конце концов они действительно этого хотят. Им просто нужно разрешение.

И ничто не вызывает у меня такую гордость, как крутой, точно вареные яйца, парень из Квинса, говорящий мне, что он «чувствует себя в большем согласии с собой» или что сегодня ему «немного грустно». Я отвечаю: «Это замечательно. Поздравляю! Вы – человек. Вы способны чувствовать, любить – и говорить об этом. И не нужно этого пугаться».

* * *

Одним из самых незабываемых моих пациентов был Марк. Выходец со Среднего Запада, приветливый, с искренним добродушным шармом, он сразу же вызывал симпатию. Может быть, дело было в его неотразимо приятной и привлекательной улыбке, которая с готовностью появлялась на лице и подчеркивала россыпь веснушек на носу и щеках, придавая ему мальчишеский вид, хотя ему было уже хорошо за тридцать.

Он был холостяк, работал в творческом отделе рекламной фирмы. Когда Марк пришел на наш первый сеанс, он начал с неловкой поверхностной светской беседы о превратностях жизни Нью-Йорка и новом популярно-фантастическом романе, который держал в руке. Я отметила, что он оттягивает начало терапии своей нервной болтовней.

Когда я наконец начала расспрашивать Марка о причине, которая его ко мне привела (это оказалась эректильная дисфункция), он перебил меня и нехотя выдавил, что есть кое-что еще.

– Просто дело в том… в том, что я стремлюсь к отношениям, но когда я говорю женщине, каков я на самом деле, у меня не остается ни единого шанса.

Я выжидала, не прерывая его. Похоже было, что Марк отчаянно хочет открыть правду, кроме того, он казался ужасно напуганным. Я не могла представить себе, что он такое скрывает.

– Все нормально, – наконец проговорила я. – Вы здесь в безопасности.

Марк выпалил все единым духом:

– Я – садист. Мне нужно бить женщину, чтобы возбудиться.

Из-за явной несочетаемости его сексуальных желаний и дружелюбной манеры поведения эти слова трудно было осмыслить. Я сидела, разглядывая этого мужчину, похожего на Питера Пэна и нервно теребящего свой портфель.

На нем была футболка с рисунком и кроссовки «конверс» – наряд, который говорит: «Я не корпоративная крыса, мне не нужно ходить в офис, поэтому мне нет никакого смысла казаться взрослым». В общем, совсем не тот тип, который так и излучает властность, необходимую, чтобы питать садистские фантазии.

– Я член городского садомазохистского сообщества, – пояснил Марк. Сказал, что дома у него изысканная коллекция паддлов [20] и кнутов и что он регулярно посещает оборудованное «только для своих» подземелье, расположенное всего в нескольких кварталах от туристических достопримечательностей Таймс-сквер.

– Там я знакомлюсь с женщинами. Мы никогда не контактируем на личном уровне. Я не знаю, где они живут или чем зарабатывают на жизнь. Обычно я даже не знаю их настоящих имен. Единственная информация, которую я получаю, – это их сексуальные границы и предпочтения, а также «пароль безопасности», которым они дадут мне знать, если захотят, чтобы я остановился. Но за пределами этого заведения я стеснителен и не могу нормально обращаться с женщинами, – прибавил он униженно.

* * *

Хочу сделать небольшое отступление, чтобы поделиться своими общими мыслями по поводу членов садомазохистского сообщества. Все они – взрослые люди, которые контролируют свое сексуальное поведение, определяют границы и хорошо проводят время, играя с подчинением и таблетками, которые снимают боль. Это совсем не то же самое, что упомянутые в предыдущих главах мужчины, желающие доминировать над женщиной, которую считают низшим существом, желающие, чтобы у женщины не было никакого контроля или выбора.

Я всегда подхожу к сексуальным предпочтениям клиента скорее с любопытством, чем с безусловным принятием, которое, как я считаю, закрывает дверь к исследованию и росту. Меня заинтриговал этот двуликий человек, который с легкостью мог бы оказаться моим соседом, ничем не примечательным коллегой или парнем, второе свидание с которым можно пропустить, потому что он «слишком уж мил».

Чтобы по-настоящему разобраться, что движет этим мужчиной, мне нужно было понять, что именно его возбуждает. Сексуальные фантазии Марка дали бы мне намеки на его психологические потребности и неразрешенные эмоциональные конфликты. Я видела, что ему некомфортно и сложно со мной, поэтому заняла неосуждающую, терапевтическую позицию. Я попросила его подробно рассказать о том, что происходит в клубе и испытывает ли он там тревожность.

– На самом деле нет, – сказал Марк. – Совсем наоборот. Это структурированные сценарии. Я могу спрятаться и раствориться в ролевой игре. Я могу стать кем-то другим.

– Какого рода ролевая игра вам нравится?

– Мне нравится, когда женщина сидит в коленопреклоненной позе, связанная по рукам и ногам. Я медленно хожу вокруг нее, рассматривая ее тело. Произвольно хлещу ее кнутом поперек спины, по ягодицам или грудям. Мне нравится смотреть, как краснеет ее кожа, как по ней бегут мурашки, как глаза наливаются слезами.

Спина Марка ощутимо выпрямилась.

– Мне нравится выражение страха на ее лице, когда она умоляет меня больше не бить ее. Она обещает, что будет угождать мне, если я просто отпущу ее. Она говорит, что сделает все, что я захочу. Я игнорирую ее и делаю паузы перед каждым взмахом, чтобы ее страх нарастал в предвкушении следующего удара. Мне очень нравится, когда она умоляет меня остановиться… Но, конечно, это просто игра, и на самом деле она ее хочет.

– Вам нравится возбуждать страх.

– Да.

– И тогда боится она, а не вы.

– Да.

– Что вам нравится, когда вы видите, что ей больно?

– Это принуждает ее к покорности.

– Что вы в связи с этим чувствуете?

– Уверенность. Я – главный, я все контролирую, власть принадлежит мне.

Очень интересная реверсия, подумала я. Если Марк проецирует на женщин свой страх, не пытается ли его психика каким-то образом преодолеть этот страх, доминируя над ними?

– И потом вы занимаетесь сексом?

– Редко, – промямлил Марк. – Я знаю, знаю! Это странно, но, несмотря на то что во время игры он становится твердым, я всегда теряю эрекцию.

Тот факт, что он теряет эрекцию, – интересный момент, но я предпочитаю временно воздержаться от его исследования.

– Так, ладно, похоже, мы получили некоторую информацию о том, как вам хотелось бы чувствовать себя рядом с женщинами. Давайте посмотрим, сможете ли вы связать это с какими-нибудь из своих отношений…

– Вне клуба я считаю себя чувствительным и даже романтичным и в общем нахожу женщин несносными, – проговорил он немного смущенно.

– В каком плане?

– Им трудно угодить. Моя последняя подруга, Кэти, была очень властной. Я так много для нее делал, а она совершенно этого не ценила, и чем больше я старался, тем требовательнее она становилась.

– Что вы для нее делали?

Он закатил глаза, словно говоря: «Проще сказать, чего я для нее не делал!»

– Вот один пример. У нее была собака, маленький дьяволенок чихуа-хуа по кличке Руди. Он был настолько нервным, что постоянно повсюду писался. Кэти надевала на него одну из женских макси-прокладок, привязывая ее розовой лентой. Однажды Руди вырвался у нее из рук в таком виде, и она заставила меня гоняться за ним по всей Хьюстон-стрит.

Я подавила смешок.

– Слушайте, я знаю, что я дамский угодник! – проговорил Марк, торопясь первым разоблачить себя, чтобы опередить воображаемую критику. – Я и на работе так же себя веду. Моя начальница – мужененавистница, и я постоянно работаю сверхурочно и получаю от нее дополнительные задания. Я никогда не жалуюсь. Я как тот конь в «Скотном дворе» [21] – трудяга, старающийся всячески угодить хозяину.

Теперь у меня было некоторое представление по крайней мере о двух сторонах жизни Марка, а ведь их могло быть куда больше. Но как они друг с другом сочетаются?

– Каков был ваш секс с Кэти? – спросила я. – Знала ли она о…

Марк перебил меня:

– Она понятия не имела, что я увлекаюсь садомазохистскими играми. Я понимал, что ей бы это не понравилось, так что никогда и не предлагал. Так что мы в основном делали то, чего хотела она. Мы занимались любовью.

Еще один знакомый рефрен – как правило, полный возмущения оттого, что мои пациенты считали зауженными женскими параметрами «хорошего» или «приемлемого» секса.

– И как вам это нравилось?

– На самом деле это было довольно приятно, – ворчливо признался Марк, – но я часто терял эрекцию прямо перед сексом.

Вот и причина его визита – по мне, так это не означало особой «приятности». Через эту лазейку можно было нырнуть в исследование эректильной дисфункции Марка, но я хотела погрузиться глубже в его разделенную и разложенную по отдельным полочкам жизнь.

– Итак, вы скрывали от подруги значительную часть себя?

– Думаю, да. – Он умолк, что-то припоминая. – Но у нас был один сценарий про мальчика-слугу, который нравился нам обоим. Я разгуливал по дому Кэти в нижнем белье, а она приказывала мне вымыть посуду или подмести пол. Она разговаривала тоном армейского сержанта и, когда я следовал ее приказам, отвлекала меня во время выполнения задания, нежно поглаживая и тихонько приговаривая: «Хороший мальчик!»

Что в садомазохистском клубе, что во внешнем мире сексуальная жизнь Марка была связана с темой повиновения. С безымянными женщинами главным был он. С Кэти главной была она.

Хотя Марк чувствовал себя бессильным за пределами клуба, он эротизировал свое бессилие. Но концы с концами в чем-то не сходились.

– Если Кэти нравился сценарий со слугой, что мешало вам рассказать ей о других своих фантазиях?

– Она всегда так безапелляционно обо всем судила! Я не хотел ее расстраивать.

– Что вы чувствовали, когда Кэти бывала расстроена?

– Она сердилась и бросалась оскорблениями, потом отказывалась разговаривать со мной, – быстро проговорил Марк, явно желая сменить тему. – Поэтому я старался ее не расстраивать.

Я заметила, что он сжал челюсти.

– Я чувствую ваше возмущение.

– О нет! Нет, нет. Вовсе нет…

Марк только что дал мне возможность отразить его слова.

– О, так вам доставляет удовольствие приносить себя в жертву?

Марк вдруг не нашелся с ответом.

– Похоже, Кэти верховодила в ваших отношениях, – добавила я, чуть поднажав.

– Ну, я же не эгоист, – сказал он, ощетинившись. – Я горжусь тем, что много работаю и могу быть щедрым. Я всегда верил, что это важные принципы. У меня очень развито чувство справедливости…

И Марк пустился в разглагольствования о том, как это добродетельно – служить другим. Я затронула какую-то жесткую баррикаду, которая позволяла ему чувствовать свое превосходство. Хотя я еще не знала, что это такое, его философские обоснования стали намеком на то, что он защищается, стараясь чего-то не чувствовать.

Может быть, это был гнев, который просачивался из-под его улыбок, заразительно раздражая и меня. Я представляла, что за этим идеально вежливым и праведным фасадом Марк на самом деле скрывал желание «вцепиться кому-нибудь в морду».

После того как мы распрощались, я осознала, что, несмотря на раздражение, возникшее у меня в конце встречи, я получила удовольствие – как ни странно! – от сеанса с Марком.

Он заинтересовал меня. Он обладал искренним, добродушным шармом, приправленным остроумием, и вообще производил впечатление образцово приятного парня. Как ни иронично, это тоже элемент его проблемы и частичная причина того, что он не может сохранить эрекцию, думала я. Проникновение в женщину требует агрессии. Вероятно, у Марка был бессознательный конфликт с агрессией, который в реальной жизни обрек его на пассивную роль.

Мысли о пассивности Марка напомнили мне о том, что однажды утром рассказала мне подруга, когда мы гуляли по Центральному парку. Она только начала встречаться с новым знакомым. Он казался одним из тех идеальных мужчин: красавчик, успешный, суперсообразительный, интересный, вежливый… плюсы по всем пунктам. Но у него был один изъян: он не умел самостоятельно принимать решения. Она пояснила, что даже такое простое дело, как выбор времени и места свидания, превращалось в изнурительный процесс.

– Он хочет знать, какую кухню я люблю, какой меня интересует ресторан, какой район города больше мне подходит. Потом он звонит, чтобы удостовериться, что время, на которое заказан столик, меня устраивает, хотя я уже сказала ему, что у меня для него свободен весь вечер. Почему бы ему просто не сказать: «Я заказал столик в таком-то ресторане и заеду за тобой в восемь вечера?» – жаловалась она. – Просто взять управление на себя!

– А каков он в постели? – пошутила я. Выражение ее лица сказало мне, что так далеко она пока не заходила – и теперь тоже начала об этом задумываться.

– Что мне делать? Когда я говорю ему, что буду рада позволить ему решить самому, он вроде как раздражается.

Рами тоже порой так себя вел.

– Однажды мы с Рами гуляли по Нижнему Ист-Сайду, приглядывая ресторан, – начала я, – и он то и дело повторял: «Все, что ты захочешь». Мне казалось, что если я услышу это еще раз, то заору. Я сказала: «Рами, просто скажи мне, что хочешь ты!» – и он ответил: «Мне все равно, все, что ты захочешь».

– И что же ты сделала?

– Я сделала первое, что пришло в голову, – заорала: «Принимай решение немедленно, иначе я брошу тебя прямо на улице!» – и пошла прочь.

– И что он?

– Он ухватил меня за локоть и затащил в какой-то случайный мексиканский ресторан через два дома. Еда была ужасная, зато я была счастлива.

* * *

В следующий уик-энд, сидя в такси по дороге в аэропорт – я собиралась навестить Рами, – я подвинулась вперед на заднем сиденье и взглянула через плексигласовое окошко на лицензию водителя.

– Послушайте, Мохаммед, вы женаты?

– Да.

– И у кого же больше власти в ваших отношениях? У вас или у вашей жены?

Он рассмеялся.

– Моя жена контролирует все. Ум кроне.

– Ум кроне? Что это означает?

– Женщина с рогом. Так мы называем женщину, у которой мужчина под пятой.

– Это хорошее слово или плохое?

– О, это плохое, очень плохое слово!

– Да ладно вам! Что такого плохого в том, чтобы дать женщине немножко власти? – поддразнила я.

– Плохо, когда у кого угодно вся власть, – сказал он. – Есть старая арабская пословица, которая гласит: назови человека своим хозяином – и он продаст тебя на рынке рабов.

Мне не казалось, что быть «женщиной с рогом» – это так плохо. Но мне также хотелось, чтобы и у моего мужчины был «рог». Энергия, перемещающаяся туда-сюда; способность обоих партнеров держаться за свое чувство личной силы; сами сражения – все это создает то самое нужное напряжение для сексуальной страсти.

* * *

Марк пришел на следующий сеанс и завел обычную бесцельную светскую беседу, устраиваясь в уголке дивана и ради самозащиты укладывая на колени подушку. Поглядел на меня с надеждой. Я бегло улыбнулась ему, но не сказала ни слова. Он – тоже. Я заметила, что пассивность Марка пробуждала во мне властность, и уже складывался шаблон: чем больше он поддавался, тем сильнее я навязывала свою программу.

Я была уверена, что и у других людей он вызывает ту же реакцию. Я решила, что нам необходимо заняться этой динамикой, поэтому намеренно взяла на себя пассивную роль. Я чувствовала, как ему неловко в этом молчании, но держала рот на замке, пока мы оба то отводили взгляд в сторону, то снова смотрели друг на друга.

– Вы знаете, что у вас дырка в стене прямо рядом с вашим столом? – выговорил он.

– Угу, – кивнула я, даже не подумав взглянуть на дырку.

– Вы сегодня молчаливы, док.

– Я просто хочу, чтобы разговор начали вы, – сказала я.

– А разве это не ваша работа?

– Вы хотите, чтобы я решила, о чем нам следует говорить?

– Разве не за это я вам плачу? – проговорил он с напряженной улыбкой.

– Вы платите, чтобы кто-то другой указывал вам, что делать?

– Я не знаю, о чем сегодня говорить.

– Ладно, я подожду, – сказала я. Положила одну руку на колени, а другой стала небрежно накручивать на палец прядь волос, не отводя взгляда от Марка.

– Не думаю, что я что-то получаю от такой терапии, – наконец промолвил Марк. Он сердито потянулся за своим портфелем – угрожающий намек, что он готов уйти.

– Кажется, я вас расстроила, – сказала я, намеренно констатируя очевидное.

– Если мы так и будем сидеть и смотреть друг на друга, это мне не поможет, – проворчал он.

– Ну, вы платите немало денег, чтобы работать над собой, – заметила я. – Можно было бы надеяться, что вы будете более активно этим заниматься.

– Я в тупике, – бросил Марк.

– Я понимаю, – кивнула я. – Вы привыкли к тому, что женщины в вашей жизни говорят вам, что делать. Я думала, вам это не нравится.

– Вы правы.

– Тогда почему вы требуете, чтобы и я говорила вам, что делать? Вы понимаете, что сердитесь на меня за то, что я вами не управляю? На каком-то уровне вы хотите, чтобы лидером был кто-то другой. Если я буду делать это за вас, то чему вы от меня научитесь?

Для меня это тоже был некомфортный маневр, поскольку я терпеть не могу молчание и пассивность. Они будоражат мои собственные страхи – что я некомпетентна, что мне необходимо что-то говорить или делать. Конечно, мне не нравилось, когда пациенты срывали на мне злость, но этот прием обычно срабатывал.

Я дала Марку возможность подумать об этом. А сама тем временем размышляла, не произрастает ли его желание, чтобы кто-то другой брал на себя ответственность, из какого-то детского инцидента.

Я спросила его об этом, и он, получив наконец какое-то указание к действию, объяснил, что его отец скоропостижно скончался от сердечного приступа, когда ему было 12 лет. Маму подкосила скорбь. Ее скрутила жестокая депрессия, и у нее едва хватало сил, чтобы добираться до работы, не говоря уже о том, чтобы воспитывать двоих сыновей.

Марк был старшим из них и болезненно осознавал, как тяжело приходится матери. Он не хотел делать ничего такого, что могло бы еще больше ее расстроить.

– Я только хотел, чтобы она была счастлива, – говорил он. Ради этого он помогал матери по дому и держался подальше от неприятностей. Он также заботился о своем младшем брате и старался сделать так, чтобы тот тоже не расстраивал мать. Если же он все-таки это делал, Марк прибегал к дисциплинарному воздействию. – Иногда я всерьез гневался.

– Значит, вы взяли на себя роль «хорошего мальчика»? – спросила я, с умыслом подбирая слова.

– Да.

– Была ли у вас возможность пройти через бунтарскую фазу отрочества?

– Нет, это было невозможно, я был сосредоточен на том, чтобы сделать счастливой маму. Я не мог не соглашаться с ней или ослушаться ее.

– Что бы тогда случилось?

– Она была такой хрупкой и тревожной! Мне невыносимо было это видеть. Я чувствовал бы себя ужасно виноватым, поэтому оставался в роли «хорошего мальчика» и пытался этим гордиться. Роль бунтаря досталась моему брату, и я ненавидел его за это.

– Похоже, вы по-прежнему играете эту роль с женщинами.

– Да, и с моей бывшей подругой, и на работе.

– И дорого вам это обходится?

– Что вы имеете в виду?

– Каким вы стали из-за этой роли? Что с вами происходит?

– Я не умею постоять за себя? – вопросительно проговорил он. – Я… я позволяю женщинам вытирать о себя ноги?

Марк был абсолютно прав.

– Вы не готовы быть непослушным, или рассердиться, или просто выйти в мир и совершить какую-нибудь безумную выходку.

Проблему Марка нельзя было разрешить в рамках традиционных методов секс-терапии, поскольку происхождение ее не было сексуальным. Ситуация в детстве спровоцировала пробой в его личности. Его желание быть ответственным оказалось чрезмерно развитым, в то время как желание быть независимым пряталось в тени и выходило на поверхность, только используя его сексуальность в качестве подпорки.