Хорпы и их страна 4 страница

Трудно определить, для чего была использована эта пряжка. Два квадратных отверстия с обеих сторон, видимо, сделаны для полоски кожи, которая пропускалась под пряжкой. Пряжка могла быть использована как нагрудное украшение или как пряжка для ремня. Среди предметов, обнаруженных Козловской экспедицией в курганах гор Ноин ула, найдены металлические пряжки с рельефами, изображающими стоящего быка с опущенной и повернутой влево головой.

При сравнении двух пряжек можно увидеть близкое подобие композиций. На обеих основная фигура – это животное, стоящее слева направо с головой, обращенной к зрителю. Трудно сказать, изображен ли на козловской пряжке як. Я склонен думать, что она изображает зубра. Обработка меха животных в обоих случаях аналогична. Обе пряжки имеют как фон два стилизованных дерева. Пряжка из коллекции С.Н.Рериха имеет фоном два дерева, разветвляющиеся над головой льва. Эти деревья предполагают страну с более теплым климатом, тогда как Козловская пряжка изображает две сосны, что говорит о северном происхождении предмета. Создается впечатление, что два предмета изображают животные мотивы, занесенные в кочевое искусство Внутренней Азии, но львиная пряжка изготовлена в южных частях этой провинции, занимающейся художественными промыслами, а пряжка с зубром – на северной границе. Обе пряжки изображают сильно стилизованные горы, вероятно покрытые лесом.

М-р Персиваль Йеттс в своей статье о козловской находке высказывает мнение, что козловская пряжка использовалась как фалара, или украшение упряжи. Он привлекает внимание к определенным особенностям, которые напоминают сассанианскую серебряную пластину, найденную около верхнего течения Камы.

Древняя пряжка из собрания С Н Рериха – поразительный пример искусства кочевников, так как она найдена среди племен Северного Тибета в большом металлообрабатывающем регионе Дерге и Амдо.

Все эти предметы неопровержимо доказывают существование древнего центральноазиатского кочевого искусства з Тибете. Горный характер страны с недоступными долинами помогает сохранить большое количество воспоминаний об отдаленной старине, и кочевое население сильно дорожит центральноазиатским прошлым. Пока внимание было привлечено только к религиозному искусству Тибета, красочным знаменам и прекрасным бронзам. Теперь открыта новая сфера тибетского народного искусства, которая являет собой добуддистское искусство тибетских кочевых племен, оставшееся с отдаленного прошлого.

XVII

НАГЧУ

4 января 1928 г. Шаругон. Холодная ночь, на термометре -30⁰С. К утру холод усилился, и мы дрожали под брезентом летних палаток. Около половины седьмого из-за горы, напротив нашего лагеря, выглянуло солнце и слегка согрело воздух. День обещал быть солнечным. Утром мы, как обычно, шли вдоль берега скованной льдом реки и заметили бородачей-ягнятников, замерших на утесах недалеко от монастыря с таким видом, что это навевало мысли об их будущих жертвах и смерти. И действительно, ближе к вечеру один из местных солдат принес известие о том, что жена майора утром умерла. Свое известие он прокомментировал так: «Господин, майор притеснял бедных людей этой местности, причинил много вреда Вашей Чести, и поэтому боги, покровительствующие монастырю, наказали его». За несколько дней до этого я сказал майору, что пневмония на такой высоте и в таких ужасных условиях неизлечима.

Дошли слухи, что губернаторы Нагчу после прибытия в Цомра снова возвратились к себе. Местный старшина, невысокий человек с лукавым лицом и тихими манерами, зашел ко мне в палатку и поведал обычные местные жалобы. Он сообщил, что область перешла во владение правительства Лхасы около двенадцати лет назад. «Под китайским господством мы жили намного счастливей, – убеждал старшина, - но теперь страдаем от непосильных налогов, установленных тибетцами, это довело наших людей до крайней бедности. Не верьте тибетцам. С тех пор, как мы стали тибетскими ми-сер (крестьяне или подчиненные), сменились четыре чьи-чьябы, или верховных комиссара, но мы ничего от них так и не увидели». Наша беседа была прервана солдатом, посланным майором, который сообщил, что губернаторы Нагчу должны прибыть на следующий день.

Все радовались, видя в этом возможный конец вынужденной задержки. Местные жители были особенно довольны, поскольку они были утомлены обслуживанием нас, майора и его солдат. Вечером, когда луна взошла над скалами, часовые пели сагу о Гесере и сопровождали свою песню таинственным танцем. «Сегодня конь Гесера прибыл, сегодня взойдет солнце, лев пройдет по леднику», – пели хорпы отрывок из песни о войне Гесера против правителя Хора. Их пронзительные голоса далеко разносились в безмолвии ночи. В песне о Гесере они желали нам удачи на пути к далекой Индии. Их песня была резко прервана Кхам-па. «Не пойте так громко, – сказал он, – иначе тибетцы в монастыре услышат вас и рассердятся». Песня резко оборвалась, публика рассеялась, и каждый направился к своей палатке. Мы задержались еще на некоторое время, разговаривая о той необычайной притягательности, которую имеет песнь о Гесере для этих простодушных кочевников. В ту ночь мы спали мало. Майор приказал за ночь соорудить лагерь для губернаторов, и время до утра прошло в непрерывном движении и ожидании. На следующее утро, около десяти часов прибыли двое тибетцев: доньер, или представитель, и повар губернатора. Они были одеты в традиционном тибетском стиле, в огромных меховых шапках и несли га-у, или шкатулки с магическими заклинаниями. Они были вооружены русскими винтовками, украшенными кхатагами и разноцветными флажками.

Около полудня всеобщее волнение известило о прибытии губернаторов, которые сразу же направились к своим палаткам. Через час губернаторы официально известили нас о своем прибытии. Мы собрались в палатке-столовой. Губернаторы появились в сопровождении множества слуг, которые несли для нас подарки – два мешка ячменя для сотни животных, цампу и чай очень плохого качества. Кхан-по Нагчу был человек среднего роста, лет шестидесяти, одетый в обычное красно-пурпурное одеяние ламы. Он считался очень опытным дипломатом в Тибете и был известен под именем гарпона Гоманга. В юности он приехал в Гоманг дацан монастыря Дрепунг, но затем уехал оттуда в Китай, где вел странствующую жизнь, посещая различные районы Китая, Монголии и даже Сибири. Впоследствии он провел пять лет на правительственной службе в Пекине, где встретил Рокхилла, и семь лет пробыл в качестве тибетского торгового агента в Синине, в провинции Кансу. Он бегло владел китайским и немного знал монгольский. Это был джентльмен с квадратной челюстью, имевший репутацию чрезвычайно высокомерного человека, с которым трудно иметь дело. Он носил темные китайские очки, пытаясь, очевидно, запугать нас своей сверепой внешностью.

По его словам, в течение нескольких лет он жил в уединении в Лхасе, когда одно из самых влиятельных правительств Святого Покровителя, опасаясь китайского наступления из Кансу, назначило его, верного служащего и правительственного дипломата, обладающего детальным знанием «восьми великих стран», на пост губернатора Нагчу. Несмотря на то, что он был женат, Далай лама лично присвоил ему звание дзедрунг, получаемое обычно только монахами, дающими обет безбрачия.

Его коллега, гражданский губернатор или нанг-со, был не менее отмечен на правительственной службе. Это был пожилой джентельмен, состарившийся на службе своего правительства. Одет он был в платье из китайской желтой парчи и шляпу манчу. Его звали Гонг-кар, и его сын изучал военную науку в Индии в батальоне гурков. Губернатор провел большую часть своей жизни в различных дзонг-кхасах, или провинциальных районах Тибета. Когда Тибет воевал с Китаем, он занимался мобилизацией в Намру. В 1918 г. он был прикреплен к миссии Тейчмана в Кхаме. Во время китайско-тибетской войны 1917-1918 гг. он служил под командованием Калон ламы, тибетского главнокомандующего. Перед прибытием в Нагчу он был дзонг-поном, или губернатором в Конгпо, где встретил полковника Бэйли и капитана Моршеда. Из этого перечня их заслуг мы могли убедиться, что имеем дело с опытными дипломатами, которым полностью доверяет правительство.

Выяснив цели экспедиции, кхан-по воскликнул, что весьма рад слышать все это, но с тех пор как Тибет стал религиозной страной, не имеющей отношения к делам внешнего мира, правительство страны вообще запрещает иностранцам посещать свои территории. Мы указали ему на то, что в 1904 году они допускали иностранцев и что в Гянцзе находился британский отряд. Губернатор только улыбнулся и уверил нас, что все британские подданные были выдворены из Гянцзе и что никогда не слышал о британских войсках в том районе. Мы спросили у него разрешения послать телеграмму из Лхасы в Сикким, но губернатор утверждал, что телеграфной связи между Лхасой и Индией не существует. «Когда министр Бэлл обсуждал с нами договор, то была необходимость в телеграфной связи, но после того как договор был заключен, телеграфную линию уничтожили. Британцы не сдержали своих обещаний и не научили тибетцев изготовлять черный порох».

Далее губернатор уведомил нас, что его правительство не разрешает британским, русским, китайским и японским подданным вообще посещать Тибет, а также провинции Ю и Цанг. Хотя в существующих договорах не ставится такое условие относительно американцев, но тем не менее они не могут нам позволить въехать, потому что британцы, русские и японцы станут пользоваться преимуществом этого прецедента и проникнут в страну. Губернаторы сообщили нам, что обычный способ обхождения с иностранцами, прибывающими на границу Нагчу, состоит в отправке их обратно в Синин или в Ладак. Но в данном случае власти были готовы рассмотреть нашу просьбу и позволить нам пересечь Тибет на пути к Индии. Кхан-по добавил, что согласно инструкциям, полученным из Лхасы, он и его коллега предоставят нам новых караванных животных и продовольствие до границы Индии.

В ответ мы сообщили губернаторам, что условия соглашения не могут быть применены к нам, поскольку мы не самозванцы, а имели официальный паспорт, выданный представителем Тибета в Монголии. Мы настаивали, чтобы экспедиции позволили посетить Гянцзе, проконсультироваться с британским торговым агентом, остановившимся там, и сослались на тот факт, что в последнее время многие из иностранных подданных побывали в тибетской столице, и главным образом генерал Перейра, который в 1922 г. пересек Тибет на пути в Индию. Губернаторы заявили, что все это была ложь, поскольку генерал Перейра никогда не существовал. Они снова и снова ссылались на общепринятое правило, что иностранцам не позволено посещать Внутренний Тибет (По-нанг), но мы могли свободно перемещаться по Внешнему Тибету (По-чий), включая все провинции к востоку от Чамдо и провинцию Тхо-нга-ри корсум на западе. Мы продолжали настаивать, чтобы нам позволили переправиться в Индию самым коротким путем, при необходимости минуя Лхасу, Шигадзе и Гянцзе. Тибетцы попросили показать предполагаемый маршрут на карте. Мы предложили маршрут через перевал Дам ла, который пересекает территорию Внутреннего Тибета между Лхасой и Шигадзе, и далее присоединяется к торговому караванному пути Лхаса – Индия в Пхари дзонге.

Этот маршрут имел большое преимущество, являясь намного короче любого из окружных маршрутов. Всего двадцать дней требуется вьючному каравану, чтобы дойти до Пхари дзонга, и, кроме того, он проходит по земледельческим районам Тибета, где легко можно было достать припасы. Мы снова напомнили губернаторам, что не являемся самозванцами и имеем паспорта, выданному тибетским представителем в Монголии. «Почему вы уделяете так много внимания клочку бумаги, выданного этим несчастным нищим?» – воскликнул кхан-по. Он терял самообладание, и стоящие рядом слуги нагло смеялись в рукава своих меховых кафтанов. Мы продолжали настаивать на своем и посоветовали кхан-по, что если тибетское правительство не признает своего официального представителя в Урге, то об этом следует немедленно сообщить китайскому и монгольскому правительствам. Губернаторы пришли в смятение и обьявили, что им нужно составить новое письмо относительно нас в Лхасу. Мы вышли с губернаторами из палатки, и они сразу же отбыли в свой лагерь. К вечеру сгустились облака, указывая на вероятную перемену погоды.

Ночью шел снег, и сильный юго-западный ветер яростно сотрясал палатки. День был ненастный, и буря продолжалась почти до полуночи. Губернаторы прибыли снова, чтобы повидать нас. Нам не разрешалось перейти через Дам ла, минуя Гянцзе, но их правительство было готово договориться о нашем маршруте в Сикким через Намру, Нагтшанг и Сага дзонг. Все путешествие заняло бы только месяц, так как до Сага дзонга всего шесть дней пути от границы Сиккима. Бедные губернаторы, они пытались обмануть нас, или их знание собственной страны было недостаточно полным? Делать было нечего, и пришлось соглашаться, но мы попросили, чтобы нам позволили пересечь Трансгималаи и выйти в провинцию Цанг южнее Нагтшанга. Губернаторы обещали передать нашу просьбу правительству. Кхан-по попросил нас приехать к нему, поскольку хотел бы иметь список припасов, необходимых экспедиции, направлявшейся в Индию, и готовы были отправить трех человек закупать их в Лхасу.

В пять часов дня мы нанесли ответный визит кхан-по. Временная штаб-квартира губернатора находилась в обычной ба-наг, или черной кочевой палатке. Мы застали его сидящим на корточках на низком стуле около костра. Шест палатки, находящийся перед ним, был буквально завешен огнестрельным оружием: несколько русских кавалерийских винтовок и немецкие автоматические пистолеты Маузера, казавшиеся безобидными из-за чрезмерного украшения серебряным орнаментом. Мы снова попытались убедить губернатора отослать телеграммы в Лхасу для дальнейшей пересылки в Нью-Йорк и полковнику Бэйли, британскому государственному служащему в Сиккиме. Губернатор снова отказался послать телеграммы, поскольку линия между Лхасой и Гянцзе была недавно повреждена, а все британские отряды отведены из Гянцзе и долины Чумби, которая теперь находилась под полным контролем Тибета. Мы сообщили губернатору, что сильно удивлены изменением отношения тибетского правительства к британскому и просили его пояснить ситуацию. Ответ был совершенно неожиданным. Губернатор обвинил британцев во внесении большевизма в тибетскую армию.

Уладив вопрос с продовольствием, мы возвратились в лагерь. Завывающий ветер швырял в лицо песок и мокрый снег. На следующее утро губернаторы уехали в Нагчу, а мы начали готовиться к отъезду. Теперь нам позволили отправиться в Нагчу, а местный старшина уехал из Шаругона собирать для нас яков и лошадей.

11 января состоялись похороны жены майора. Они были несколько отсрочены, так как ламе гелугпа, который должен был проводить церемонию, пришлось ехать издалека. Дорога была занесена снегами, и по пути он потерял несколько лошадей. Тело скончавшейся отнесли на вершину близлежащей горы и оставили там грифам. Хищные птицы следовали за процессией от монастыря. Несколько солдат сопровождали тело, чтобы участвовать в ужасном религиозном обряде по расчленению его на части. Тибетцы верят, что тот, кто побывает на запятнанном кровью месте, где расчленяют тела, достигнет долголетия. По поверию, настоящий Далай лама однажды выполнил эту полезную церемонию на скале около отшельнического жилища Па-бон лха, находящегося примерно в двух милях северо-восточнее монастыря Сера. Говорили, что скала сверхъестественным образом прилетела из Индии.

Портнягин и наш тибетский проводник страдали от цинги. Вновь прибывающие из Нагчу сообщили, что в районе распространяется голод: небольшой мешок (около двадцати фунтов) цампы стоит двадцать пять нгу-сангов. Из-за необычного снегопада в районе Ньенчен Тангла возникли огромные трудности. Люди единодушно говорили, что начиная с отъезда Панчен ламы каждый год здесь происходят сильные снегопады, уничтожающие население.

За последние несколько лет климат тибетских нагорий резко изменился, в регионе увеличилось количество осадков. Зимой выпадает обильный снег, в июле и августе – сильные ливневые дожди. Помнится, я видел целые бассейны дождевой воды на песчаной поверхности около гор Кокошили, образованные недавними дождями. В этом году снегопады начались где-то с середины ноября. Местные кочевники снялись с места в поисках пастбищ для скота и ушли далеко на север от горной цепи Тангла. Те, кто не сумел вовремя уехать, потеряли большую часть скота и скитались по району в поисках пищи. Правительство старалось помочь им, и в Нагчу ежедневно раздавали цампу. Местные хорпы сообщили, что в длительном путешествии невозможно использовать яков, поскольку животные в настоящее время были очень слабы. За оставшиеся десять дней мы пытались купить яка, чтобы добыть немного мяса для поездки, но местное население не могло ничем помочь нам, в области совсем не осталось яков. Вьючных же яков для экспедиции пришлось пригнать из-за Тангла, что в восьми днях пути от Шаругона.

Портнягин все еще страдал, и снова заболел полковник. Похоже было на то, что мы не сможем проделать длинный и трудный путь и придется добираться в Индию самым коротким маршрутом. После отъезда губернаторов мы серьезно принялись за упаковку своих яхтанов, ремонтом седельного снаряжения и починкой палаток. 18 января в Шаругон прибыло несколько яков от кочевников паоро. За одну сотню вьючных яков мы должны были бы заплатить две сотни нгу-сангов. Лошадь стоила двадцать пять нгу-сангов, так как в регионе почти не осталось лошадей. Мы решили ехать на своих лошадях, шестнадцать из которых были в состоянии продолжить путь. Майор, сильно потрясенный смертью своей жены, не проявлял никакого интереса к работе. День был занят почти безнадежным делом – извлечением из грунта железных палаточных кольев, которые сильно вмерзли в него, и нам пришлось оттаивать землю огнем.

19 января все встали очень рано. День обещал быть прекрасным. Распределив багаж среди старшин, которые снабдили караван яками, тронулись в путь. Так закончилось четырехмесячное пребывание на земле Хора. Полковник был все еще очень слаб и просил нас оставить его в Шаругоне дожидаться своей смерти, но мы убедили его сесть на лошадь и попытаться следовать за караваном.

Монастырские ламы и собравшиеся старшины попрощались с нами у ворот монастыря. В десять часов мы достигли Чу-на-кхе и проехали место нашей прежней стоянки. Пронизывающий юго-западный ветер дул в лицо, затрудняя продвижение. Тут мы узнали печальную новость о том, что один из сопровождвших нас лам внезапно скончался, когда собирался сесть на своего яка. Он очень страдал во время задержки, и постоянные волнения ослабили его сердце.

Мы остановились севернее Тасангла, около замерзшего ручья. Разбив палатки, мы заметили поблизости два лагеря голоков. Они оказались паломниками, идущими в Лхасу. Пришлось принять меры предосторожности, но ночь прошла спокойно, голоки, очевидно, находились в мирном настроении.

На следующий день нам пришлось прокладывать путь через снежные заносы, которые блокировали Тасангла. Подъем был не крутым, но долгим, и нам потребовалось четыре часа, чтобы достигнуть вершины перевала. Тяжелые тучи закрывали небо. Трудно пришлось якам на перевале, многие вязли в снегу и не могли двигаться, лакто, или погонщикам, приходилось вытаскивать их – утомительная работа на этих высотах. Лошади проваливались по колено в снег. На вершине перевала мы догнали ламу голоков. Бедняга пробивался сквозь снег, его лошадь пала при подъеме на перевал. Несколько караванов с чаем из Синина также застряли на перевале; неспособные двигаться дальше, все караванные животные погибли.

В некоторых местах спуск был крутым. Узкая долина, населенная хорпами племени паоро, простиралась с северо-запада на юго-восток. По направлению к Нагчу тянулись бесконечные цепи гор, покрытые снегом. Долина, в которую мы спустились, пестрела стоянками лам Амдо, совершающих паломничество в Лхасу. Чтобы покрыть расстояние от Кумбума до Нагчу, им потребовалось восемьдесят дней. В поисках стоянки мы прошли немного дальше, но так как было уже поздно, то пришлось разбить лагерь на склоне холма, выходившего на юго-западную часть долины, где не было ни воды, ни травы для животных. Снег лежал слоем в два фута, и было невозможно отыскать какое-либо топливо для костра. После безуспешных поисков мы решили добыть немного аргала в долине.

На следующий день мы миновали Цомра, где была задержана экспедиция Филчнера. Все покоилось под снегом, и нигде не было видно скота. Караван голоков следовал за нами. Некоторые из них посетили нас -сильные, высокие люди с грубыми чертами лица. Старшина паоро, который сопровождал нас в Нагчу, был обеспокоен их приходом и сообщил голокам, что им следует быть очень осторожными, поскольку я являюсь крупным лхасским чиновником, сопровождающим американскую миссию. Мое знание тибетского и огромная меховая шапка помогли поддержать неожиданную маскировку. Голоки преподнесли мне хатык и удалились из нашего лагеря. Некоторое беспокойство голоки нам все-таки доставили. Они и местные солдаты перекрикивались всю ночь. «Ки-ху-ху», - в морозном ночном воздухе раздавался крик голоков, и «ха-ха-ха-ха», – звучал протяжный крик наших хорпов. Этот дьявольский концерт взаимного доверия продолжался до рассвета.

Ночью нам довелось пережить необычайно сильный мороз. Термометр показывал -50°С. Некоторые из нас совершенно промерзли. На следующий день мы проехали несколько поселений кочевников, окруженных трупами павших яков и лошадей. У нескольких палаток насчитывалось до сорока мертвых яков. Голод и снегопад произвели в области ужасное опустошение. Перейдя небольшой перевал, мы достигли широкой долины, к югу от которой уловили первые отблески сияющих пиков горной цепи Шанг-шунг.

После перехода долины некоторое время мы пересекали гребень горы и остановились на берегу реки Наг. Снег покрывал землю слоем около пяти футов, и мы потратили несколько часов, очищая место для палаток. Проводник сообщил, что мы могли бы достигнуть Нагчу в тот же день, но лучше бы остановиться здесь, поскольку животные были очень утомлены и мы уже потеряли несколько яков. Ночью снова испытывали сильный холод, но поскольку суточный переход должен был быть коротким, оставались в палатках до десяти часов утра и двинулись в путь, когда солнце достаточно прогрело воздух. Даже коньяк во фляге доктора замерз.

Обогнув скалистый отрог, мы увидели на другом конце долины город Нагчу. Его монастырь, возвышающийся темной массой, был ясно видим в фиолетовой дымке зимнего утра. После часового перехода дошли до места. Доньеры дзонга встретили нас перед городом и проводили к полуразрушенной постройке, самой лучшей и наиболее просторной в Нагчу, за исключением монастыря и дома губернатора. Фотография, иллюстрирующая текст, даст достаточное представление о новой штаб-квартире экспедиции. В доме имелись шесть сырых комнат. Окна были закрыты китайской бумагой, натянутой на рамы, стены покрывала дешевая красная ткань. Потолок был густо обмазан жидкой смолой, постоянно капающей и оставляющей на нашей одежде и принадлежностях темные пятна. Полковник чувствовал такое отвращение к новой квартире, что предпочел остаться в своей палатке, разбитой на внутреннем дворе. В комнатах не было печей, но нам пообещали поставить их через несколько дней. Мы подняли на воротах американский флаг и каждый вечер собирались толпы людей, чтобы посмотреть на то, как его спускают на ночь.

Район Нагчу, названный по имени реки Наг, берущей начало из озера Амдо тшо-нак, находящегося на расстоянии около пятидесяти миль к северо-западу, занимает огромную территорию на высоте в среднем пятнадцати тысяч футов к северу от перевала Шанг-шунг в горной цепи Ньенчен Тангла. На западе он граничит с узкой полоской земли, принадлежащей провинции с названием Чо-хор, которая принадлежит монастырю Сера в Лхасе. На юго-западе он граничит с районом Дам, относящимся к провинции Цанг. К северо-западу он простирается далеко к области Амдо тшо-нак и граничит с Намру. На севере район тянется до перевала Тасанг, затем соприкасается с узкой полоской территории, протянувшейся от перевала Тасанг до перевала Кхамронг (высокогорная долина Чу-на-кхе и окружающие холмы), которая управляется верховным комиссаром Хора. Долина Шенгди севернее перевала Кхам-ронг и местность севернее Шенгди тянутся до реки Чумар, или Напчиту улан-мурен, протекающей по тибетскому нагорью, и снова являются частью района Нагчу. Такие районы, в которых одна часть отделяется от другой полосками земли, принадлежащими третьему району, являются характерной особенностью местного тибетского управления и одним из самых больших препятствий для путешественников, которым на пути приходится менять свой транспорт.

Нагчу дзонг расположен приблизительно в ста пятидесяти милях к северу от Лхасы на реке Наг, в широкой долине, окруженной низкими холмами. Караваны яков достигают Лхасы за четырнадцать дней, а конные посыльные покрывают расстояние за четыре-пять. Зимой, когда перевалы занесены снегом, требуется восемь дней. Весь район контролируется лхасским монастырем Дрепунг и управляется доверенным лицом ламы в звании дзедрунга, который всегда является представителем монастыря. Доверенный ламы называется кхан-по и считается условным настоятелем монастыря Шабден в Нагчу. Правительство назначает гражданского чиновника, или нанг-со, который обеспечивает интересы правительства и помогает доверенному ламы управлять районом. Само место представляет собой пестрое сборище, состоящее приблизительно из восьмидесяти домов типично китайско-тибетской архитектуры. Французские лазаристские отцы М. Хук и М.Габет, посетившие это место в 1845 г., подробно описали его. Немногое изменилось с того времени. В центре расположен монастырь Шабден, условно имеющий не менее трех тысяч обитателей; фактически же там проживают только сто восемьдесят человек. Это обычная история тибетских монастырей: каждый имеет официальный список, в который занесены имена всех монахов, но количество зарегистрированных лам никогда не соответствует действительному числу проживающих. Монастырь состоит из молитвенного зала, или ду-кханга, на втором этаже находятся комнаты, отведенные под личные покои Его Святейшества Далай ламы и Его Святейшества Таши ламы, из храма (лха-кханга) с большой статуей Будды Майтрейи, двухэтажного дома старшего ламы монастыря и нескольких других построек вокруг центрального двора с помещениями для лам. Снаружи находится храм, посвященный религиозному покровителю района. Доверенный ламы, или кхан-по, Нагчу живет в монастыре, занимая двухэтажное желтое здание с небольшим передним двором, где обычно казнят преступников. К северо-западу от монастыря, на другом берегу реки Наг, находится небольшой женский монастырь и еще несколько домов, которые известны как отшельнические жилища, принадлежащие монастырю Шабден. В Нагчу есть несколько лавок, принадлежащих лхасским торговцам, которые торгуют дешевыми английскими, немецкими и японскими товарами. В обмен торговцы получают местные изделия, главным образом шерсть, которую позже отправляют в Лхасу и дальше в Чумби и Индию.

Нагчу – первое большое поселение на большом северном пути, и странствующие путешественники с севера: монголы, жители Амдо, голоки и панаги из Коко-нора обычно по приезде толпятся в лавках. За время нашего пребывания было только несколько привозов товаров из Синина и с территории голоков и почти ни одного из Монголии и далекой Сибири. По этой причине торговля в Нагчу сильно пострадала. Снега блокировали подходы к Лхасе и прервали всю караванную связь со столицей. Цены были необычайно высокими, и кочевники, доведенные до бедности потерей скота и повсеместным голодом, не могли поддерживать торговлю.

Мы узнали, что необычный снегопад на перевале Шанг-шунг и в горах вокруг Нагчу нарушил всю торговлю, и большая часть таможенных служащих и крупных торговцев уехали в Лхасу. Действительно, в течение января и февраля мы не видели караванов, прибывающих в Нагчу, за исключением нескольких караванов с чаем, расположившихся к северу от перевала Та-санг и не способных к дальнейшему продвижению в Нагчу из-за потери большинства вьючных животных. Только в марте, когда снега на перевале Шанг-шунг достаточно растаяли, мы увидили караваны яков с ячменем и цампой, прибывающие из Лхасы. Караван с запасами продовольствия для экспедиции, посланный из Лхасы, с огромными трудностями преодолел перевал Шанг-шунг, потеряв много животных и покрыв двухдневный переход за шесть дней.

Торговля в Нагчу обычно заключается в продаже плиточного чая, ввозимого из Тачиенлу через Батханг и Чамдо и из Сунг-пан тьинга и Синина в Кансу. Высоко ценятся китайские шелка, монгольский войлок и булгарские сапоги. Тибетцы предлагают меха довольно низкого качества, шерсть и дешевые европейские товары, завезенные через Индию. Количество продаваемой на рынке местной продукции, такой, как пуру, незначительно. В последние годы европейская фирма из Тьенцина послала агента в Нагчу для изучения тибетского рынка мехов, но результаты исследований были разочаровывающими. После недавнего указа Его Святейшества Далай ламы в районе была запрещена всякая охота, и поэтому количество предлагаемых мехов невелико. Можно подумать, что со времени издания указа количество крупной дичи возросло, но в действительности на юге от Тангла оно быстро уменьшалось.

Нагчу расположен на пересечении нескольких крупных караванных маршрутов. Первый – это большой северный путь: Монголия – Цайдам -Лхаса; второй – Китай – Синин – Нагчу – Лхаса; третий – Сунг-пан тьинг -Джекундо – Нагчу – Лхаса; четвертый – Тачиенлу – Чамдо – Нагчу – Лхаса; пятый – Ладак – Нгари – Нагтшанг – Намру – Нагчу – Лхаса. Нагчу считается одной из наиболее важных таможенных застав в Тибете, и все караваны, прибывающие с севера и северо-востока, останавливаются здесь, ожидая благоприятного ответа из Лхасы.

За последние три года тибетское правительство, опасаясь наступления китайцев с границы Кансу, установило несколько застав вдоль северного пути. Теперь путешественники задерживаются на несколько дней в Шенгди, к югу от Тангла. Тибетские заставы продвинуты даже дальше на север, и в настоящее время занимают границу вдоль южного берега реки Чумар. В 1926 году тибетские солдаты были переброшены в Нейджи, южнее Цайдама, но вскоре были отозваны.