Хорпы и их страна 5 страница

Эта пограничная гвардия состоит из местной милиции, или са-срунг маг-ми, не имеющей униформы, отличающей их от местного населения. Милиция набрана из кочевников Нагчу, и заставы сменяются два-три раза в год. Застава обычно состоит из пяти или десяти человек под командованием чу-пона, или капрала. Они вооружены фитильными ружьями, обычными тибетскими саблями и копьями. Некоторые носят русские армейские винтовки, и мы были удивлены, увидев в их распоряжениии несколько русских пехотных винтовок, изготовленных военным заводом Ремингтона в Соединенных Штатах в конце войны. Конечно же, эти заставы не являются военной защитой страны, и правительство Тибета хорошо знает об этом. Район Нагчу мобилизует около тысячи всадников конной милиции под командованием тонг-пона, а в августе в Нагчу проводятся ежегодные сборы, на которых губернаторы, не зная ничего о современной военной тактике, проверяют отвагу и подготовленность своих войск. На этих сборах милиция должна показать навыки в стрельбе из винтовки на ходу и галопируя на лошади. Последний маневр обычно заканчивается тем, что лошадь сбрасывает наездника. Робкие хорпы считаются самыми жестокими солдатами в Тибете, но можно быть вполне уверенным в том, что все эти храбрецы в случае серьезного сражения отчаянно разбегутся по домам. Затягивание таможенных формальностей и фактическое закрытие северной границы, последовавшие в результате осуществления политики полной изоляции, нанесут тяжелый удар по Нагчу и его торговле.

Тибетцы очень гордятся тем, что они из Нагчу, и в официальной переписке местность имеет помпезное название «величественный снежный дворец Нагчу», хотя ни в самом Нагчу, ни в его окрестностях нет здания, которое могло бы быть названо дворцом. Резиденция губернатора, конечно же, далеко не роскошна.

Санитарные условия в городе ужасны. Повсюду виднеются трупы мертвых лошадей и яков. Кучи мусора и сотни бродячих собак украшают город. К счастью, река была все еще замерзшей, и мы благодарили судьбу, которая заставила нас посетить Нагчу зимой. Летом местные запахи, должно быть, совершенно невыносимы. Беседуя с одним из таможенных служащих дзонга, я упомянул грязь, которой покрыта местность. «Что бы вы сказали о Лхасе. – воскликнул он – Здесь, в Нагчу, у нас есть чистый ручей, текущий из Амдо тшо-нак, а в Лхасе приходится пить воду из реки, которая каждый день принимает огромное количество отходов. Только благодаря Высшему покровительству город редко подвергается болезням».

Мы попытались поудобнее обустроить дом, в котором должны были оставаться до получения окончательного ответа из Лхасы. В нескольких лавках мы обнаружили чугунные печи из Индии, но цена была чрезмерно высокой – семьдесят долларов за одну печь.

Здоровье нашего полковника не улучшалось, и он не покидал своей палатки. Не было ничего, что могло бы нарушить однообразие суровых зимних дней. По утрам жуткий мороз, днем – сильные юго-западные ветры, проносящие тучи пыли через весь город. Прибывших было мало, так как всаднику требовалось четырнадцать дней, чтобы достичь Лхасы. Некоторые из нас вели дневники, остальные пытались согреться хождением туда сюда по двору.

Губернаторы составляли проект нового отчета правительству и несколько раз просили профессора Рериха и меня приехать к ним. Они очень старались внушить нам, что экспедиция была задержана верховным комиссаром Хора и что правительство, или Девашунг Тибета, никогда не отдавало приказа задержать нас. Согласно тибетским законам, военнослужащему (драг-пой пон-пону) не позволяется вести переговоры с иностранцами, это является обязанностью гражданских властей (ши-вай пон-пона). Мы указали губернаторам, что согласно нашей традиции правительство несет ответственность за действия своих чиновников, и так как, по их словам, правительство Тибета не издавало приказов задержать нас, то мы посчитали себя свободными отправиться на юг и попросили губернаторов снабдить нас транспортом, чтобы заменить погибших караванных животных. Это заявление привело губернаторов в сильное замешательство. Один из них даже вышел из комнаты, вероятно, чтобы прийти в себя.

На четвертый день нашего прибытия в Нагчу я посетил гражданского губернатора, или нанг-со. Старый помещик жил в обычном тибетском доме с двумя дворами, его жилище было намного хуже, чем у его коллег. Он сообщил мне, что вскоре ожидает ответ от правительства и что он «всегда получал благоприятные ответы из Лхасы». Губернатор рассказывал мне самые забавные истории о своей военной службе в Кхаме под командованием Калон ламы. Он посетовал на то, что европейские карты Тибета были несовершенны, и тибетскому штабу пришлось очень трудно в планировании своей компании. Я спросил его, какого рода картами они пользовались, и представьте мое изумление, когда губернатор сообщил, что они пользовались общей картой мира и глобусом. Я старался объяснить ему, что карты совершенно не пригодны для военных целей, и неудивительно, что они не смогли узнать район своих действий, ведь масштаб карт был слишком мал. Гражданский губернатор продолжал настаивать на том, что глобус очень полезная вещь, так как на нем был представлен весь Джамбулинг. Он также рассказал мне, что Эрик Трейчман, служащий британского консульства в Тачиенлу, возил с собой два маленьких артиллерийских орудия в седельном вьюке во время путешествия в Кхам.

По утверждению губернатора, все европейцы имели вредную привычку вести заметки, путешествуя верхом, и таким образом получали всякую полезную информацию о стране.

Дни становились теплее, несмотря на то, что ночи все еще были очень холодными. Часто температура на солнце в полдень доходила до +32°С и опускалась до -20°С ночью. Снег на перевале Шанг-шунг начинал таять, и несколько торговцев успешно добрались до Нагчу. Они сообщили, что большое количество караванов ожидают доступа в Понду дзонг на южном склоне перевала. Мы просили разрешения у кхан-пона посетить монастырь Шабден, описание которого было дано выше. Губернатор сказал, что ему придется обдумать нашу просьбу, поскольку монахи в Тибете непокорны и могут легко причинить вред иностранцам. Разрешение было получено, и через несколько дней в сопровождении доньеров из дзонга мы нанесли визит в монастырь. Ламы показали свое миролюбие, и мы преподнесли им некоторые подарки.

На следующий день губернатор сообщил, что я должен встретиться с ним и что гражданский губернатор и майор тоже будут присутствовать, так как намечено обсуждение некоторых важных вопросов. Из Лхасы было получено письмо, и губернатор зачитал выдержки из него. Правительство получило отчет губернаторов, составленный в Шаругоне, и пожелало поподробнее узнать относительно нашей предстоящей поездки. Правительство заявило, что ничего не знало о нашей задержке и хотело бы сообщить, что письмо, адресованное верховному комиссару Хора, было потеряно по дороге – солдат, который вез его, не добрался до Лхасы. Я спросил майора, вернулся ли солдат к верховному комиссару, но он ответил, что ничего не знает об этом и, по-видимому, не счел предосудительным тот факт, что доверенные курьеры, посланные его вышестоящим начальником, перехватывались где-то по дороге. Губернаторы решили послать новое письмо со всеми необходимыми подробностями о нас, и гражданский губернатор сразу же занялся его подготовкой. Тем временем кхан-по, будучи в болтливом настроении, продолжал рассказывать истории о недавних событиях в мире. Все нетерпеливо слушали его, а гражданский губернатор даже прекратил работать.

Кхан-по рассказал нам, что прежде религия в России была чем-то похожа на религию Тибета, но с победой красных религии в России не стало. В настоящее время Россия управлялась человеком, который убил Цаган-батор хана из револьвера. Изображения этого человека можно было видеть всюду, и его имя было Ненин. Этот человек, совершив такой поступок, взобрался на высокое дерево и провозгласил сверху, что Цаган-батор-хана больше нет и что религии Иисуса и Будды уничтожены. Но, к сожалению для него, женщина, обладающая знанием обычаев красных и белых, которая прежде была женой большого чиновника, помощника Цаган-батор-хана, была еще жива и решила отомстить за смерть великого хана. Она приблизилась к человеку, правящему Россией и убила его, после чего совершила самоубийство. Такова история русской революции по мнению Лхасы.

По мнению кхан-по, император Китая был светским учеником Далай ламы, и его империя подчинялась Тибету. Он очень сожалел о смене правительства Китая в настоящее время, так как страна потеряла уникальную возможность воспользоваться советами Всезнающего Присутствия. На самом деле китайцы восстали против Тибета в 1911 году, и множество их воинов появилось в Лхасе, но Внутренний Покровитель, обладавший несравненной мощью подавления и храбрыми бесчисленными войсками, наказал дерзких китайцев. Прежде монголы были подданными, или ми-сер, лхасского правительства, но в последнее время они пытались устранить власть Его Святейшества и упразднили воплощение Джецюна там-па, который был тибетским вице-регентом в Монголии. После этой разъясняющей беседы с губернатором у меня сложилось впечатление, что Тибет быстро терял место «верховной» власти в Азии.

Кхан-по объяснил своим слушателям, что доктор Филчнер, или Филик-нер по-тибетски, обладал чудесным зеркалом, в котором вся местность вокруг Лхасы могла быть видимой как на ладони. Он утверждал, что такие зеркала изготавливали только в Германии, и очень желал преобрести это чудо для тибетского правительства, чтобы тибетские чиновники могли наблюдать за ситуацией в соседних областях, не посещая их. Мне пришлось согласиться, что такое изобретение было бы очень полезным для Тибета с тех пор, как страна решила остаться в изоляции.

Вручая мне разрешение, губернатор сказал, что с нашей стороны было очень глупо дарить монастырю 95 нгу-сангов, поскольку монахи – разбойники и никогда не отблагодарят за полученные деньги. Если мы желаем выразить почтение священным изображениям, то нам следовало бы вручить деньги ему, а он бы издал указ о возжении жертвенных лампад перед изображениями. В будущем он попросил меня всегда советоваться в таких делах с ним.

На следующий день я посетил гражданского губернатора, чтобы обсудить наш будущий маршрут. Я обратил внимание на то, что Сага дзонг находится слишком далеко от дороги, и что здоровье некоторых членов экспедиции было сильно подорвано во время пребывания в Чу-на-кхе Губернатор уверил меня, что сделает все возможное, чтобы экспедиции разрешили проследовать из Шенца дзонга в Чанг Лхарце и далее к Яру цанг-по.

В полдень тибетец принес мне копию манускрипта Гесера (Гесер-джий друнга) и меч из его знаменитого дворца. Дворец Гесера, или Гесер пхо-танг, как его называют по-тибетски, находится поблизости от Джекундо. Потолочные балки в храме сделаны из сабель, которые высоко ценятся Кхампами. Во время китайской войны многие из них были украдены солдатами.

7 февраля. Нирва, или казначей дзонга, посетил нас и сообщил, что правительственный ответ, или ка-лен, был получен. Днем попросили навестить кхан-по, который официально сообщил, что правительство Тибета согласилось допустить нас в Сикким. Губернаторы подготовят караван для экспедиции ко времени, как только достаточно стает снег, ибо в настоящее время для лошадей и яков на пути не было пастбищ. Профессор Рерих настаивал на том, чтобы нам позволили отправиться немедленно, так как у экспедиции было недостаточно денежных средств. Кхан-по обещал послать уведомление всем старшинам района Нагчу. Губернатор добавил, что правительство выразило недовольство, узнав, что все караванные животные погибли, и предстояло правительственное расследование.

Посыльный, доставивший правительственный ответ, принес известие, что караван с припасами для экспедиции достиг перевала Шанг-шунг. В последующие дни мы пытались получить некоторую информацию о маршруте в Сикким. Кхан-по открыто признался, что совершнно не осведомлен о маршруте. Он сообщил, что Сага дзонг расположен почти на границе Сиккима, но, чтобы достичь границы с Индией, потребуется тридцать дней. Местные торговцы, которые знают значительно больше о своей стране, чем чиновники, сказали нам, что путь до границы займет у нас примерно сто дней, и их утверждения были полностью подкреплены имеющимися у нас картами. Но с губернаторами спорить уже было бесполезно.

Через несколько дней старшины вернулись в Нагчу и сообщили, что местное население потеряло большое количество рогатого скота и транспортных животных, а те животные, которые все еще живы, были настолько слабы, что не способны совершить длительный переход в Намру. Старшины преподнесли церемониальный шарф губернатору и попросили освободить их от поставок экспедиции караванных животных. Они зашли так далеко, что сослались на задержку экспедиции верховным комиссаром Хора и потому считали, что он обязан снабдить нас транспортом. Губернаторы, видя твердо настроенных крестьян, решили заставить их поставить только половину необходимых животных, другая будет поставлена старшинами хорпов. Майор предложил отправить солдат в Цемар, чтобы собрать яков. Власти пообещали все приготовить для нашего скорейшего отъезда. Наступающие празднества Нового года стали бы неизбежной причиной некоторой задержки, и наш отъезд был назначен на 1 марта.

Приготовления к ло-сару, или Новому году, шло полным ходом. В каждом доме запасли огромное количество чанга – деревенского вина. Большинство чиновников были в отпусках и находились под сильным воздействием чанга. Местные старшины отказались снабдить аргалом наших лам, которые продолжали паломничество в Лхасу. Они настаивали на том, что паломники из Монголии должны им заплатить. Из Лхасы начали прибывать караваны яков. Мы были удивлены, увидев, что местные яки небольшого размера по сравнению с прекрасными животными, встреченными на киргизских пастбищах в Китайском Туркестане.

Вечерами тяжелые тучи дыма аргала отравляли атмосферу. Кучи мусора на улицах становились все больше, так как население было усиленно занято подготовкой к празднованию Нового Года. Как бы мы были счастливы отправиться в долгожданное путешествие к Сиккиму и приблизиться к могучим Гималаям.

16 февраля прибыл надолго задержавшийся караван с припасами, и губернаторы, сопровождаемые всеми чиновниками дзонга, собрались в штаб-квартире экспедиции. Мы получили припасов на сумму семьсот семьдесят нгу-сангов. Плохая мука, немного цампы, китайские консервы в банках, очень плохой сахар, китайская вермишель, замороженная репа и замороженные мандарины. После продолжительной диеты из цампы и баранины все эти продукты казались чудесными деликатесами. Мы были также рады получить пятнадцать мешков корма для бедных ездовых лошадей.

Вечером следующего дня я посетил кхан-по и имел с ним продолжительный разговор о подготовке нашего будущего каравана. Правительство согласилось дать нам возможность оплатить всю сумму налогов за караван через британское представительство в Сиккиме. Я старался получить некоторую информацию о местности, которую мы собирались пересечь. По утверждению кхан-по, нам предстояло путешествие в течение шести дней по территории, принадлежащей району Нагчу. Нагчу имел население около двенадцати тысяч, занимающееся главным образом разведением яков. Район Намру был заселен намного меньше, здесь проживала всего лишь одна тысяча семей. В этом районе разводят овец. Соседний район Нагтшанг известен разведением очень хорошего рогатого скота, и его население состояло приблизительно из десяти тысяч жителей. Губернатор опасался наступления войск Фенг Ю-хсянга из Кансу и старался заручиться помощью со стороны Тунганского губрнатора Синина.

На следующий день (20 февраля) мы стали свидетелями церемонии сожжения торма или жертвоприношений местным духам, совершаемой перед Новым годом. Первая церемония происходила у дома кхан-по. Мы были приглашены, и нам разрешили сфотографировать процессию. Впереди двое лам несли торма. За ними следовал главный лама, одетый в красную мантию и ша-сер, или желтую шапку, на голове. Его сопровождали множество лам, несущих предметы для церемоний За ними шли ламы-музыканты с барабанами и длинными трубами, называемые дунг-ченами, и тибетскими гобоями. Процессия сопровождалась глухими звуками барабанов и эскортировалась отрядом местных старшин в ярких цветных одеждах с красно-зелеными тюрбанами на головах. У всех были сабли и фитильные ружья с дымящимися фитилями. Процессия медленно двигалась по улице перед домом губернатора. После короткой службы, сопровождаемой шумом тамбуринов, торм был брошен в огромный костер, сложенный на улице.

Старшины выстрелили из ружей в костер и с громким криком стали размахивать саблями. После церемонии последовало дикое зрелище -нищие и заключенные с кандалами на ногах бросались в огонь и вырывали друг у друга в дикой драке куски горящего торма. Говорят, что обладатели таких кусков торма станут неуязвимыми для пуль.

После церемонии мы все отправились к кхан-пону. Губернаторы, одетые в китайскую парчу, расположились на высоких стульях около стены. Они предложили нам рис и тибетский чай. Согласно новогоднему этикету, общему для китайцев и тибетцев, каждый должен быть веселым и не вести серьезных разговоров. Губернатор выбрал нашего полковника объектом своих шуток и называл его «дорогой любимый брат», настаивая на том, чтобы полковник подарил ему свои часы. Было бы слишком утомительно повторять здесь все шутки губернатора. Бедный полковник очень устал от всех этих потех. Празднества в доме кхан-пона сопровождались теми же церемониями, что и в резиденции гражданского губернатора, только в меньшем масштабе.

После обеда состоялась большая церемония в монастыре. Длинная процессия монахов двигалась по монастырскому двору, возглавляемая ламой-настоятелем монастыря, или Джеко ламой. Большие трубы, или дунг-чены, находились на крыше ду-кханга и оттуда наполняли пространство глубокими звенящими звуками. Торма был сожжен на главной площади Нагчу. Потехи и редкая стрельба продолжались до позднего вечера.

22 февраля, 1928. Сегодня праздновался тибетский Новый год. Кхан-по устроил после обеда прием, и каждому приглашенному было уделено внимание; очень утомительная обязанность с чаепитием и бесконечными новогодними поздравлениями. К вечеру город охватила необычайная тишина. Я поинтересовался причиной и узнал, что все порядочные граждане Нагчу были безнадежно пьяны и отсыпались после дневного напряжения. Ближе к вечеру нищие водили хороводы и пели новогодние песни. На следующий день губернаторам предстояло возглавить процессию к вершине близлежащего холма и заложить основание нового обо – ритуал, исполняемый ежегодно в Нагчу. Этой церемонией местные новогодние празднества завершаются, и каждый вернется к повседневным делам, хотя чиновники и богачи продолжат ублажать себя в течение всего месяца.

Приготовления к отъезду шли успешно. Все яхтаны были осторожно связаны веревками и сложены во дворе штаб-квартиры, чтобы их не повредили яки. Лошади были подкованы для длительного путешествия и ежедневно получали дополнительный фунт корма. Гражданский губернатор в ответ на наши подарки подарил нам молодого конг-понского волкодава по кличке Кадру. Собаки Конг-по очень ценятся в Тибете, хотя их повадки не всегда приятны. В раннем возрасте они приносят много хлопот, нападают на овец и домашнюю птицу. Обычно встречаются два вида собак: один – большая стройная, с хорошо развитыми ногами и очень быстрая, другой – тяжелого телосложения. Последний вид напоминает одну из финских собак, служащих для охоты на белок.

26 февраля два солдата, посланные майором, сообщили нам, что яки должны прибыть в этот день и что сам майор предполагает покинуть Нагчу на следующий день. Днем майор появился и подтвердил свое намерениие покинуть Нагчу. Он был пьян, как обычно, и это сделало его более откровенным. Он признался что перед прибытием в Чу-на-кхе гражданский губернатор посетил верховного комиссара Хора и решал с ним вопрос о нашей поездке в Нагчу. По словам майора, нам было разрешено приехать в Нагчу сразу, но затем гражданский губернатор возвратился и совещался с кхан-поном, в результате чего он притворился не знающим о нашем прибытии. О причине такого изменения отношения майор сказать не мог. По его мнению, такие действия могли быть вызваны дополнительными приказами из Лхасы.

Профессор Рерих попросил майора остаться в Нагчу до прибытия всех животных. Майор был явно очень недоволен этим, но притворно согласился. Днем губернаторы неожиданно пригласили нас к себе. Они объявили, что, по полученной информации, яки не смогут добраться до места в этот день и что майору совершенно необходимо остаться в Нагчу до тех пор, пока не прибудет весь караван животных. Губернаторы не могли сами заставить майора оставаться дольше и надеялись, что мы сможем сделать это. Один из доньеров был послан за ним. Нам пришлось стать свидетелями неприятной сцены: майор и гражданский губернатор ссорились и обвиняли друг друга. Кхан-по получал очевидное удовольствие от спора и смеялся, когда майор высказывал гражданскому губернатору, что он о нем думает. Мы сообщили губернаторам, что если все яки не прибудут в Нагчу через несколько дней, мы вынуждены будем немедленно отправиться самым кратчайшим маршрутом в южном направлении, и попросили снабдить нас яками или кули, чтобы везти багаж в Понду дзонг, к югу от перевала Шанг-шунг. Угроза заставила майора дать обещание не уезжать до прибытия всех караванных животных. Как и ожидалось, яки не прибыли в назначенный день, хотя местные чиновники и старшины уверяли нас, что животные прибудут в Нагчу вечером или ночью.

На следующий день губернаторы опять попросили меня прийти к ним. Было получено письмо из Лхасы, в котором сообщалось, что правительство намеревалось начать расследование причин нашей задержки и потерям, которые понес караван. От кхан-пона я узнал, что верховный комиссар Хора доложил правительству о том, что мы сами прибыли в Чу-на-кхе и что он никогда не приглашал нас. Было ясно, что тибетский генерал пытался свалить ответственность на кого-то другого, а губернаторы не были готовы взять ответственность на себя.

Ночью легкий снег покрыл землю, но вскоре растаял. Утром я снова пошел повидать кхан-пона и сказал ему, что если яки не прибудут на следующий день, мы вынуждены будем отправиться через Дам ла. Губернатор ответил, что не в его власти позволить нам идти этим маршрутом, но в то же время у него не было средств, чтобы запретить нам поступить так. При желании мы могли бы идти, но он снабдить нас вьючными животными не мог, и нам пришлось бы нанимать их у частных лиц. Он посоветовал мне идти одному, так как в этом случае он окажет некоторую помощь на пути в Лхасу. Я ответил ему, что лучше мы оставим часть нашего багажа и отправимся с несколькими мулами, поскольку экспедицию разъединять было нельзя.

Мы пригласили майора и твердо сказали ему, что если его яки не прибудут на следующий день, то мы сразу же отправимся в Лхасу, и ему придется сопровождать нас, раз уж он был в некоторой мере ответствен за задержку. Он ответил, что не может достать яков из своего кармана и что нам, находящимся в настоящее время в Нагчу, следует просить караванных животных у губернаторов. Что касается его ответственности за нашу задержку, то плохо сработали его старшие офицеры, а у него не было причин задерживать нас на такое долгое время. Он напомнил, что сам сильно страдал в течение этой задержки и что его жена умерла.

Яки не прибыли, а вновь приехавшие из Цемара сообщили, что ничего не слышали о них. Все это очень тревожило. Профессор Рерих, сопровождаемый полковником и мной, посетил днем губернаторов. Майор тоже присутствовал и вел себя в высшей степени оскорбительно. Он ругал всех Он заявил, что верховный комиссар никогда не приглашал нас и что сержанта, или ше-нго, который приезжал проверять наш багаж в Шенгди, никогда не существовало, а он сам не знал о его прибытии в наш лагерь. Это была слишком большая вопиющая ложь даже для тибетцев, так как доньер дзонга, посетивший наш лагерь в Шенгди, внезапно вошел и подтвердил, что он возвратился в Чу-на-кхе из Шенгди вместе с сержантом и что они оба доложили об этом верховному комиссару Кушо Капшопа. Будучи уличенным во лжи, майор внезапно вспомнил человека, по его утверждению младшего офицера, совершившего какой-то проступок, якобы бежавшего из лагеря генерала и по дороге зашедшего в наш лагерь, чтобы купить несколько лошадей или мулов. Я сказал ему, что мы здесь не для того, чтобы слушать его глупые истории и наша цель – точно разузнать, когда караванные животные прибудут из Цемара. Получал ли сержант приказ осмотреть наш багаж, или он делал это по своему собственному усмотрению, было неважно. Наш багаж осматривал офицер, одетый в форму тибетской армии, выполняющий официальный приказ своего начальника. Эти факты никто не мог отрицать. Мы добавили, что вынуждены будем сообщить обо всем в Америку и что тибетскому правительству придется объяснять свое поведение по отношению к экспедиции. Кхан-по, видя наш серьезный настрой, решился на компромисс и пообещал устроить наш отъезд не позже 6 марта. Он дал нам письмо со своей печатью, в котором говорилось, что он берет на себя все приготовления. Мы согласились на это. Гражданский губернатор вышел из комнаты переговорить со старшинами, собравшимися во дворе за пределами резиденции губернатора.

В отсутствие гражданского губернатора кхан-по и майор обвинили его во всем. Это он улаживал дело с верховным комиссаром. Доктор экспедиции вручил губернатору медицинское свидетельство со своей подписью, констатирующее, что состояние здоровья некоторых наших людей было очень серьезным, и до тех пор, пока нам не позволят отправиться в Индию, вся дальнейшая задержка будет рассматриваться как организованное покушение на жизнь членов экспедиции. Кхан-по попросил меня перевести документ, так как свидетельство было написано по-английски, и, изучив формулировку, категорически отказался послать его в Лхасу или сохранить. Верховный комиссар был виновен в нашей задержке, и документы такого рода должны адресоваться ему. Он посоветовал майору отправить свидетельство генералу и вручил ему конверт с документом, но майор швырнул его на стол, стоящий перед ним, также отказавшись его принять.

Кхан-по сообщил нам, что наше письмо к правительству с просьбой о разрешении получить некоторые лекарства из Гянцзе было отправлено, но ответа не получено. Здоровье не принимается во внимание в Тибете – так утверждал кхан-по.

Мы спросили кхан-по, когда он ожидает получить наши паспорта из Лхасы. Он ответил, что нам не следует волноваться, поскольку на это требуется длительное время, особенно если необходима личная санкция Его Святейшества. Дело должно быть представлено сначала Государственному Совету, или Ка-ша, потом Национальному Собранию, или Тшонг-ду, затем Ик-тшангу, или министерству Суда. Из Йк-тшанга дело предстанет перед Далай ламой, который решает все важные международные вопросы. В том случае, если наши паспорта не прибудут вовремя, нам позволят отправиться дальше с временным паспортом, выданным губернаторами Нагчу, а лхаский паспорт будет выслан в Намру или Шенца. Было уже очень поздно, и мы покинули кхан-пона. Шел мокрый снег, и город был погружен во мглу.

2 марта. Губернаторы получили сообщение, что все караванные животные прибудут на следующий день или 4 марта. Так как паспорт не был получен из Лхасы, то нам пришлось платить за наем животных до Намру. Плата за наем лошади до Намру составляла семь нгу-сангов, за яка – три нгу-санга. Весь день был занят расчетами с нирва дзонга за корм лошадям. За один мешок зерна нам пришлось заплатить тринадцать нгу-сангов.

На следующее утро мы встали очень рано. Толпа старшин и погонщиков яков заполнила двор. Яки были привязаны веревками за воротами дома День прошел в невероятной сутолоке. Крики, удары и общий беспорядок продолжались до захода солнца. Вместе с тибетскими солдатами мы тщетно пытались восстановить порядок. Багаж был распределен между хорпами и чангривами, и около него была поставлена охрана, так как хорпы и чангривы мало доверяли друг другу.

XVIII