Фортепьянной игре

Маленькая книжка

прямых ответов

на двести пятьдесят вопросов,

заданных

учащимися-пианистами

{93}

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта маленькая книжка составлена из вопросов и мо­их ответов на них в том виде, в каком они печатались на протяжении прошедших двух лет (Писано в 1909 г.) в «Ladies Ноmе Journal» («Домашний журнал для дам».).

Так как вопросы исходили большей частью от молодых учащихся-пианистов и затрагивали множе­ство проблем, имеющих важное значение при занятиях на фортепьяно, то думается, что настоящее издание может представить интерес для всех, кто учится игре на фортепьяно вообще. Собранные в маленький томик, эти вопросы и ответы могут образовать новый и, быть мо­жет, не неуместный род справочной книжки. Чтобы кни­га эта могла служить таковой и чтобы облегчить чита­телю поиски той или иной проблемы, я сгруппировал вопросы вместе с ответами на них под соответствующи­ми заголовками.

Вполне естественно, однако, что такого рода книжка не может содержать в себе ничего, кроме одних лишь советов, имеющих целью стимулировать индивидуаль­ную мысль читателя. Поэтому фактические сведения, ко­торые можно найти в книгах по истории музыки и в ана­логичных работах, приводятся здесь только тогда, когда они необходимы в качестве основы для ответов. Никакое правило или совет, данные одному, не могут подойти {94} никому другому, если только не пройдут сквозь сито его собственного, индивидуального ума и не подвергнутся в этом процессе таким изменениям, которые сделают их пригодными для данного частного случая.

В дополнение к публикуемым вопросам и ответам имеются еще один-два момента из области фортепьянной игры, которые, естественно, не могли прийти в голову рядовому учащемуся. Возможность обсудить их здесь слишком благоприятна, чтобы ее можно было упустить, и так как они с трудом поддаются точной классифика­ции, я попытаюсь изложить их здесь в виде краткого предисловия.

Сотням учащихся, спрашивавшим меня в разное вре­мя: «Каков кратчайший путь стать большим пиани­стом?», я хочу сказать, что такой вещи, как устланная коврами дорога, фокус с секретом или патентованный способ, чтобы быстро сделаться большим артистом, не существует. Как мир состоит из атомов, как существу­ют бесконечно малые крупицы вещества, заставившие ученых вооружиться микроскопом, так и в искусстве содержится бесчисленное множество мелких, на вид не имеющих значения вещей, жестоко мстящих учащемуся за полное пренебрежение ими. Вместо того чтобы преж­девременно заботиться о своем вдохновении, одухотво­ренности, гениальности, фантазии и т. д., пренебрегая материальной стороной фортепьянной игры, учащийся должен стремиться продвигаться вперед от атома к ато­му, медленно, осмотрительно, но с абсолютной уверен­ностью, что каждая проблема разрешена до конца, каж­дая трудность преодолена полностью, прежде чем он возьмется за следующую. Скачки — их не существует!

Бесспорно, иной раз случается, что артист внезапно приобретает широкую известность. В таком случае ска­чок состоял не в том, что артист стал большим, а лишь в признании этого публикой; он, должно быть, был уже большим до того, как публика это признала. Если тут и имел место скачок, то он был совершен не артистом, а публикой (Стало быть, скачки все же существуют. Так автор этим аб­зацем опровергает заключительную фразу предыдущего, уже не в первый раз на протяжении книги обнаруживая свою слабость в области философских обобщений. Скачки, конечно, существуют, но для того чтобы они совершились, необходима — тут Гофман, без­условно, прав — долгая и упорная предварительная работа.).

{95} Не будем закрывать глаза на тот факт, что бывали— и, вероятно, всегда будут — артисты, которые приоб­ретают широкую известность, не будучи крупными ве­личинами; реклама, подкрепленная некоторой личной эксцентричностью, вполне способна ввести в заблужде­ние публику, но, в лучшем случае, лишь на короткое время; падение же такой репутации, коль скоро оно должно произойти, всегда бесповоротно и представляет собой жалкое зрелище.

Пристальное внимание к деталям никак не может повредить живости ума и его способности к полету мыс­ли, столь необходимым как для творческого, так и для исполнительского искусства. Если внимание к деталям окажет пагубное действие на эти свойства, то беды не будет, ибо они, следовательно, не были подлинными, а представляли собой лишь сентиментальную игру вооб­ражения.

Детали — это те самые ступеньки, которые одна за другой ведут нас к вершинам искусства; мы должны быть осмотрительны и не заносить ноги вверх, прежде чем другая не утвердится вполне надежно на предыду­щей ступеньке. Не следует, например, довольствоваться способностью «проскочить» — «стиснув зубы» или «не споткнувшись» — через тот или иной трудный пассаж, а нужно стремиться играть и м, как игрушкой, чтобы он был послушен вам, в каком бы настроении вы ни нахо­дились, то есть играть его так, как угодно вашему уму, а не только пальцам. Необходимо добиться неограничен­ного господства над ним.

Это господство есть техника; но техника—еще не искусство. Она всего лишь средство достижения искус­ства, мост на пути к нему. Опасность смешения техники с самим искусством весьма серьезна, так как развитие надежной техники требует много времени, а такое дли­тельное занятие чем-то одним может повести к тому, что последнее станет господствовать над всем остальным в сознании человека.

{96} Чтобы оградить себя от этой серьезной опасности, учащийся должен прежде всего никогда не упускать из виду того факта, что источником музыки, как и всякого другого искусства, является врожденная потребность человека к индивидуальному выражению. Подобно то­му, как словесная мысль передается от человека к че­ловеку при помощи речи, так чувства, эмоции и настрое­ния, выкристаллизованные в форме звуковой мысли, вы­ражаются музыкой. Поэтому по своему воздействию му­зыка может быть облагораживающей и возвышающей, но так же легко может стать источником деградации и деморализации. Святые и грешники встречаются среди музыкантов в такой же, вероятно, пропорции, как и сре­ди представителей других профессий.

Следовательно, этическая ценность музыки зависит не от техники музыканта, а исключительно от его мо­ральной направленности. Учащийся не должен никогда пытаться ослепить своего слушателя чисто техническим блеском; нужно стараться радовать его сердце, возвы­шать его чувства и ощущения, донося до его сознания благородные музыкальные мысли. Ученик должен пре­зреть все ненужное, шарлатанское, внешнее и всегда стремиться к проникновению во внутреннюю сущность исполняемого им произведения; ибо, будучи честным по отношению к произведению, он будет также честен по отношению к самому себе и таким образом, сознатель­но или бессознательно, выразит лучшие стороны своей индивидуальности. Если бы все музыканты искренне стремились к этому, между ними не могло бы быть ни зависти, ни ревности; идя рука об руку к общему идеалу, они не могли бы не оказывать друг другу взаимной под­держки.

Искусство, подобно религии, нуждается в алтаре, во­круг которого могли бы собираться его служители. Лист в свое время воздвиг такой алтарь в Веймаре и в качест­ве верховного жреца сам предстоял перед ним — яркий пример беззаветного служения искусству. Рубинштейн сделал то же самое в Петербурге. В этой атмосфере, благодаря вдохновляющему влиянию таких замечатель­ных личностей, как Лист и Рубинштейн, выросло боль­шое количество весьма достойных и несколько {97} выдающихся артистов. Тот факт, что многим из них в дальней­шем не хватило силы противостоять соблазнам быстрого материального обогащения, и они опустились на более низкий уровень, достоин сожаления, но — такова жизнь. Много званых, но мало избранных. Впоследствии некото­рые из этих «многих» пытались создать подобные цент­ры в Европе. Они потерпели неудачу, потому что не слу­жили искусству, а скорее заставляли искусство служить их собственным мирским целям.

Талантливые артисты не группируются больше вокруг гения. Правда, теперь его, может быть, и нельзя найти. В наши дни всякая маленькая знаменитость среди пианистов содержит для самого себя свою собственную лавчонку. Многие такие лавчонки представляют собой «монетные дворы», причем некоторые из них выпускают фальшивые деньги. Само собой разумеется, что в усло­виях такой обособленности не может быть и речи о ка­ком-либо единстве художественных принципов, что на­носит большой вред нынешнему поколению учащихся. Добросовестный учащийся, способный отличить такие, подчас ловко замаскированные, мастерские фальшиво­монетчиков от подлинного алтаря искусства, должен быть личностью с врожденными высокими принципами. Пусть же он помнит — это в какой-то степени поможет ему, — что и тогда, когда не из чего выбрать хорошее, можно во всяком случае отвергнуть плохое.

Что справедливо в отношении учителей, так же спра­ведливо в отношении музыкальных произведений. Уча­щийся не должен слушать,.по крайней мере повторно, плохих произведений, хотя бы они и назывались симфо­ниями или операми. В этом вопросе он может в значи­тельной мере положиться на свое собственное чутье. Учащийся может не понять и, вероятно, не поймет с пер­вого раза всей глубины новой симфонии, но он должен получить общее впечатление достаточной силы и ясно­сти, чтобы захотеть прослушать ее вторично. Если такое желание отсутствует, то не надо слушать произведение снова только лишь из чувства долга; куда разумнее будет избежать вторичного прослушивания, ибо при­вычка — большая сила, и если мы приучим паше ухо слушать какофоническую музыку, то можем утратить {98} наше отвращение к ней, что равносильно утрате хоро­шего, естественного вкуса.

Многое в современной музыке напоминает опиум, морфий и другие ядовитые средства. Следует избегать даже соприкосновения со всеми этими вещами. Такие музыкальные наркотики фабрикуются иногда лицами значительной известности—той быстро завоеванной из­вестности, какую можно приобрести в нынешние времена путем коммерческих приемов (в чем в определенной сте­пени повинна продажная часть прессы). Учащийся не должен обманываться именами, чья широкая популяр­ность слишком недавнего происхождения. Повторяю, пусть он лучше прислушается к своему собственному чутью и, следуя его указаниям, посодействует своей скромной лептой возвращению некоторых нынешних «новомодных» музыкантов обратно во мрак заслужен­ной ими неизвестности.

Я употребляю термин «новомодные» намеренно, ибо подлинные мастера—некоторые из них умерли лишь недавно — никогда не унижались до таких прие­мов саморекламы, на которые я указывал. Их почетные места были присвоены им всем миром, потому что при­надлежали им по праву их художественной силы, их ге­ния и чистоты их искусства.

Мой совет учащимся и всем любителям музыки: во что бы то ни стало придерживайтесь школы, культиви­рующей искренность и целомудрие в музыке! Она, пра­во же, здоровее, морально и эстетически надежнее всей своры наших нынешних щекочущих и раздражающих нервы «модернистов». Музыка должна всегда возвы­шать, всегда пробуждать в нас то, что, сообразно требо­ваниям времени и места, есть в нас лучшего. Если вмес­то выполнения этой священной миссии, она будит самые низменные наши инстинкты и спекулирует на этом для того, чтобы наполнить карманы виновника ее появления, она не должна встречать ни поддержки, ни поощряюще­го внимания со стороны благородно мыслящих людей. При этих условиях пассивное сопротивление нередко мо­жет оказаться действенным.

Вопрос о воздержании от известного рода музыки приводит мне на память еще одно зло, которого {99} американцы должны были бы избегать: речь идет о странном и устарелом предрассудке, будто обучаться музыке лучше за границей, чем здесь (То есть чем в Америке.).

Хотя это количество и не очень велико, я лично могу назвать пятерых амери­канских преподавателей, в течение многих лет безус­пешно добивавшихся здесь высокого признания, какого они заслуживали. А теперь? Теперь они живут в различ­ных европейских столицах, получая самые высокие го­норары, какие когда-либо выплачивались за преподава­ние, и эти высокие гонорары они получают от американ­ских учеников, которые толпами идут в их студии. Рав­нодушие их соотечественников, фактически изгнавшее этих людей с их родины, пошло им на пользу; но как отнестись к тем, кто не сумел удержать их здесь? Ошиб­ка непоправима, поскольку эти люди и не помышляю! о возвращении в Америку иначе, как в качестве гостей.

Долг американских учащихся и любителей хорошей музыки—позаботиться о том, чтобы те квалифицирован­ные преподаватели, какие здесь еще есть, здесь и оста­лись. Массовая эмиграция в Европу наших учащихся музыке должна прекратиться! Если учащийся что назы­вается «закончил» здесь свои занятия, и учитель отпус­тил его на волю, он может совершить ознакомительную поездку в Европу. Смена обстановки и обычаев, несом­ненно, расширит в некотором смысле его умственный кругозор. Но если говорить о музыке, то он наверняка убедится, что большей частью своего очарования Евро­па обязана расстоянию. За исключением превосходных оркестров Европы, дела в отношении музыки обстоят там в настоящее время далеко не так хорошо, как у нас, средний же учитель музыки в Европе ни на йоту не лучше равного ему по положению лица в Америке.

Американцы должны знать, что в области музыки их страна не стояла на месте — так же, как и во всех ос­тальных областях. Каждый год ознаменовывался шагом вперед в ее развитии. Пора перестать сравнивать совре­менную Европу с Америкой, какой она была пятьдесят лет тому назад. В настоящее время в Америке имеется поразительно большое количество искусных и {100} талантливых музыкантов, чьи способности, как и у хороших вра­чей и адвокатов, обычно обратно пропорциональны их рекламе. Это и есть те достойные учителя, ради которых следует предостеречь от предрассудка насчет «обучения за границей».

То, чего в области музыки Дядя Сэм (Дядя Сэм — шутливое собирательное прозвище американцев) не создал непосредственно, он приобрел с помощью естест­венного закона притяжения; и поскольку у нас имеется столько одаренных и знающих учителей как местного, так и иностранного происхождения, это дает прекрас­ную возможность доводить, раз это в силах учителя, развитие ученика до законченности вместо того, чтобы лицезреть, как он недоучкой устремляется «в Европу».

Не будь я убежден в возможности изменить описан­ное положение вещей, я бы не посвятил этому столько слов. Позвольте мне надеяться, что каждый читатель этой маленькой книжки возьмется положить начало этому изменению или, если начало будет уже положено, окажет ему покровительство и поддержку. Если же кто-либо будет порочить его усилия, пусть он не падает ду­хом, а вспомнит, что живет в «стране неограниченных возможностей»

(Полемика автора с людьми, не уважающими родной культуры и преклоняющимися перед всем «заграничным», представляет в наши дни несомненный принципиальный интерес. Во многом справедливы и критика положения дел в Западной Европе, «оча­рование» которое сильнее «на расстоянии», и указания на то, что американская культура не осталась там, где была «пятьдесят лет тому назад», и располагает в настоящее время немалыми музы­кальными ценностями (больше, впрочем, скупленными или, как де­ликатно выражается автор, «приобретенными с помощью естествен­ного закона притяжения», чем «созданными непосредственно Дядей Сэмом»).

Вместе с тем автор не закрывает глаз на такие отрицательные явления американской художественной жизни, как «про­дажная часть прессы», недобросовестная реклама, порождающая обилие дутых имен, — свидетельство, звучащее особенно убеди­тельно в устах такого апологета Америки, как Гофман. Но по­следний далек от понимания общественной природы подобных яв­лении, ил неизбежности в условиях «демократии доллара».

Отсюда, в частности, не оправдавшиеся надежды Гофмана на скорое исчез­новение модернистского искусства, против которого он справедливо направляет свои стрелы.).