Глава 5. — Идем, Ла Тойя, покатаемся на машине

— Идем, Ла Тойя, покатаемся на машине!
— Ты же знаешь, Майкл, что сегодня у нас семейный совет. Ничего не получится.
— Да, да, Ла Тойя, но сегодня тебя на нем не будет!
— Это невозможно, Майкл, ведь это, в конце концов, семейный совет, — настаивала я.
— Как хочешь, но я боюсь, что тебе это будет неприятно, — предостерег он меня, качая головой.— Их собирает одна из наших невесток, и все они накинутся на тебя.
— Неужели опять? — простонала я.
Такие встречи в семье Джексонов были традиционными. Каждый, включая наших невесток и зятьев, мог назначить семейный совет. Темы были разные: от покупки подарков ко Дню матери для Кэт до каких-то малозначимых семейных мелочей. Из моих братьев чаще всех назначал такие встречи Жермен. С того времени, как он женился на Хэзел Гордон — симпатичной, но упрямой женщине, — он становился все более невыносимым, чем-то напоминая мне Джозефа.
Большинство детей отделяются от родителей, вступив в брак. Но у моих братьев и сестер все было не так. Для Джозефа семья Джексонов — наша семья — всегда оставалась на первом плане. Жермен звонил каждый день с восходом солнца, что очень радовало отца. Джеки, Тито, Жермен и Марлон жили в нескольких шагах от Хейвенхёрста и заходили почти каждый день, чтобы поболтать с мамой. Большая семья, которая держится вместе, встречается не так уж часто. Но посторонних это
иногда шокирует. Я знаю, что женам моих братьев было сперва очень непросто найти контакт с нашим семейством. Они происходили из семей, где не так сильно развиты родственные чувства, и нужно было время, чтобы привыкнуть.
Вначале я радовалась, когда к нам приходили невестки, потому что надеялась, что они станут моими подругами. Но вместо этого я стала козлом отпущения: они ревновали меня к братьям. Вначале я отказывалась верить в это. Но когда догадки подтвердились, вынуждена была посмотреть правде в глаза. Однажды мальчики решили устроить мне небольшой праздник по случаю дня рождения. Их жены были по вполне понятным мне причинам против и поэтому наметили коварный план: они хотели намекнуть Тито, будто я утверждала, что мой племянник Тэй на самом деле не его сын. Итак, они распространяли обо мне всякие подлые сплетни. К счастью, Марлон услышал этот разговор и рассказал братьям, которые затем потребовали ответа от своих жен. Это событие так повлияло на мое самочувствие, что у меня начались спазматические боли в желудке, и пришлось вызвать врача, который запретил мне вставать.
— Но не могу же я подвести остальных, — слабо протестовала я.
Врач дал мне лекарство. И в этот же вечер я слышала недобрые пересуды моих невесток...
Однажды в порыве откровения Кэрол призналась мне:
— Знаешь, Ла Тойя, почему тебя ненавидят невестки? Я покачала головой.
— Ты даже не представляешь, что мне приходится ежедневно слышать от Марлона: Ла Тойя делает это лучше, Ла Тойя делает это иначе.
— Но я же не виновата, — возразила я.
— Как бы там ни было, но причина в том, что нам все это надоело, и мы обозлились на тебя. Хватит с нас — постоянно слышать твое имя.
Позже я узнала, что ДиДи сказала однажды Тито:
— В конце концов, ты женился на мне, а не на своей сестре.
И она была совершенно права.
Нельзя забывать, что братья почти не имели опыта общения с женщинами до супружества. И так как я была единственной девушкой, которую они знали в юности, они невольно сравнивали своих жен со мной. Я думаю, мальчики не имели ни малейшего понятия, что они обижают тем самым своих жен. Понятно, что это действовало невесткам на нервы. Я благодарна Кэрол за откровенность, но подлые намеки в мой адрес не прекращались. Поэтому я была в ужасе от наших собраний, особенно от предстоящего. Несмотря на предостережение Майкла, я пошла на него, и сразу же Хэзел гневно показала на меня пальцем.
— Я с тобой разберусь! — кричала она.— Ты не будешь ни видеться, ни разговаривать с моими детьми.
— Но почему же? — испуганно выдавила из себя я.
Хэзел знала, как сильно я любила ее детей, и своей угрозой больно ранила меня.
— Что я такого сделала?
— Ты прекрасно знаешь, что ты сделала, — тоном обвинителя ответила она.
— Что же?
— И она еще разыгрывает перед нами невинность.
— Но, Хэзел...
— Не делай вид, что ничего не понимаешь, — вмешался Жермен и укоризненно покачал головой, — ты больше не увидишь наших детей — и баста.
Так как я не имела ни малейшего понятия, что же на этот раз натворила, я умоляла их объяснить, в чем дело. Но все было напрасно. Я побежала в свою комнату. Через минуту в дверь постучал Майкл.
— Я же предупреждал тебя, Ла Тойя, — утешал он меня.— Почему ты позволяешь вести в твоем присутствии подобные разговоры. Ты же знаешь, что невестки всегда готовы наорать на тебя. Не подыгрывай им.
— Ты прав, но меня это ранит. Братья верят каждому их слову, но я же, правда, ничего не сделала.
— Я знаю это, — ответил он сочувственно.— Они лгут, не краснея. Но ты не должна забывать, что эти женщины ужасно ревнивы. Поэтому они и придумывают все эти сказки.
Однажды Майкл позвал меня к себе.
— Я хотел бы спеть песню, которую я написал для тебя, — сказал он.— Мне очень жаль, что случилось между тобой и невестками.
Песня называлась «Когда я что-то начинаю» из альбома «Триллер». После того, как я прочитала измышления некоторых критиков по поводу текста этой песни, мне стало просто смешно. Один из них даже взялся утверждать, что песня наводит на мысль о мании преследования, которой якобы страдает Майкл. На самом деле Майкл здесь абсолютно ни при чем, а если и есть какой-то намек, то разве что на мои сложные взаимоотношения с невестками.

Если кто-то из братьев заезжал в Хейвенхерст, он сразу же звонил домой, чтобы сообщить о своем благополучном прибытии. Затем они звонили еще раз, чтобы сообщить, что выезжают. Джозеф, наблюдая за всем этим, ругался:
— Кэт, это позор. Мальчишки все пошли в тебя. От меня в них вообще ничего нет. Они тихони, тряпки и находятся под каблуком у своих жен.
Как это бывает во всех молодых семьях, у Джеки, Тито, Жермена и Марлона случались семейные недоразумения. Тогда они шли за советом к матери, она, по своему обыкновению, старалась все уладить миром. Вне зависимости от того, что сказала одна из жен, она всегда советовала сыновьям:
— Ты должен вернуться. Будь разумным и подумай о своих детях.
Она сама всегда уступала, чтобы брак не распался, и пыталась убедить своих детей в том, что уступить — лучший путь к согласию.
Семейные проблемы моих братьев сваливались на наши головы. Каждую неделю возникал новый кризис, и по вечерам постоянно звонил телефон. Мама вставала, одевалась и уезжала на поле семейной битвы, чтобы предотвратить самое худшее. Неудивительно, что Джозеф не хотел иметь ничего общего с женами сыновей и был против того, чтобы они вмешивались в семейные дела. Когда Марлон на некоторое время ушел от Кэрол, она почти ежедневно наезжала в Хейвенхерст, плакалась перед матерью, доказывая, как она любит своего супруга. Конечно, я не могу быть объективной в оценке Марлона, ведь я его сестра. На время развода Марлон снова перебрался в родительский дом, а Кэрол уехала в свою Луизиану.
Кэрол была болезненно ревнивой, но ревность ее всякий раз оказывалась совершенно беспочвенной, потому что Марлон был домоседом — ложился спать в десять вечера. И жены других моих братьев подозревали своих мужей в супружеской неверности. Я думаю, только зрелые, уверенные в себе женщины должны становиться женами знаменитых людей, в особенности, если речь идет о таких привлекательных поп-музыкантах, как мои братья. Кэрол призналась мне однажды:
— Ла Тойя, я ревную даже тогда, когда ты целуешь Марлона, здороваясь с ним. Мы с ним всегда после этого ссоримся.
— Но, Кэрол, это же мой родной брат!
— Я знаю, но ничего не могу с собой поделать. Если в доме лежит издание «Эбони» или «Джет», я вырываю все пикантные снимки, чтобы они не попались на глаза Марлону. А в «Воге» я вырываю все подряд, особенно снимки с изображением обнаженных девушек, — продолжала она.
— Но все журналы полны таких снимков!
— Ты права, но я не хочу, чтобы он смотрел на кого-то, кроме меня.
Я ничем не могла помочь Кэрол, так как знала, что она действительно очень любит моего брата. Марлон не хотел возвращаться к ней. Но моя невестка была полна решимости вернуть его к себе. Она была уверена в успехе. Можно подумать, что она ясновидящая или обладает тайными волшебными чарами.
— Марлон вернется ко мне. Я не беспокоюсь. Я знаю даже дату и время его возвращения, — утверждала она совершенно спокойно.
Маме иногда казалось, что Кэрол близка к сумасшествию. Но в назначенный день, за десять минут до установленного женой срока, Марлон покинул Хейвенхерст и навсегда возвратился к Кэрол.
Брак Джеки с самого начала сопровождался бурными эксцессами и был, к сожалению, первым, который закончился разводом. В 1975 году, через год после свадьбы, Джеки подал на развод, и «перетягивание каната» длилось до 1984 года. Семейный конфликт привел к тому, что он влюбился в другую женщину. Брат был отчаянным болельщиком бейсбольной команды в Лос-Анджелесе и часто брал меня на стадион. Во время одной из игр я заметила, что одна из девушек не сводит с него глаз. Я толкнула его в бок и спросила:
— Почему она так смотрит на тебя?
— Я ей нравлюсь, — не стал скрывать он. После игры Джеки представил меня ей. Это была изящная брюнетка экзотической внешности.
— Ла Тойя, это Пола Абдул.
Хотя мы были приглашены на ужин, я попросила брата отвезти меня домой. К моему изумлению, девушка тоже села в машину.
— Джеки, — зашептала я, — что ты делаешь? Что будет, если Энид увидит нас? Я не хочу в этом участвовать.
— Она только хорошая подруга, Ла Тойя.
— Джеки, не говори глупостей, у меня же есть глаза. На следующий день Джеки спросил меня:
— Ты находишь ее симпатичной?
— Она очаровательна, — я не льстила.
Я могла хорошо представить себе, почему Джеки был несчастлив в семье, но в его связи с Полой я не могла ничего понять. Связь продолжалась восемь лет и не была легким флиртом или обыкновенной дружбой, как все вокруг предполагали. Они по-настоящему любили друг друга. Одно время они даже поговаривали о браке, но эти планы рухнули, когда она в 1988 году сделала карьеру певицы. Тайная пара влюбленных часто встречалась в Хейвенхёрсте, что было неприятно всей семье.
Пола навещала нас часто, и я иногда беседовала с ней. Иногда мы вместе ходили за покупками. Она рассказывала мне о своих проблемах с Энид. Джеки осыпал Полу дорогими подарками, среди них был элегантный спортивный автомобиль.
Гнев и отчаяние Энид были мне вполне понятны, потому что Пола, не скрывая, часто звонила Джеки. По-моему, оба влюбленных пренебрежительно относились к чувствам Энид.
В конце концов, Пола зашла слишком далеко. Однажды она пришла к Джеки домой. Она была, конечно же, удивлена, когда ей открыла Энид и вежливо поздоровалась с ней, попросив зайти в дом. И только когда дверь за ней закрылась. Пола поняла, что совершила ошибку. Энид грубо толкнула ее на стул и привязала веревкой.
— Энид кричала, что она меня прикончит, но я отговорилась тем, что якобы не знала, что Джеки женат, — рассказывала мне потом Пола.
К счастью, Энид ей поверила.
Дети Джеки тоже были в курсе дела. Однажды за обедом племянница спросила меня:
— Ты знаешь, кто такая Пола?
— Кто же она, эта Пола? — я тщетно попыталась прикинуться дурочкой.
— Ты наверняка знаешь, кто она! Я была шокирована.
— Пола такая миленькая, — пролепетал мой маленький племянник.
— Никакая она не миленькая, — зашипела на него моя племянница.— Она отбирает у мамы папу.
Было грустно видеть, как ни в чем не повинные дети были втянуты в семейные проблемы своих родителей.

Практически все браки вокруг нас не были идеальными. Уже одного примера наших родителей было достаточно для того, чтобы мы с Майклом утратили желание обзаводиться семьями. Мы не собирались участвовать в таком спектакле. Как я уже упоминала, проблематичным был тот факт, что мои братья очень рано женились. Кроме того, они никогда не жили до брака вне родительского дома (только Джеки краткий период времени прожил с Энид до свадьбы).
Когда же 18-летний Рэнди объявил, что он хочет сойтись с женщиной старше его на десять лет, родители были в шоке.
— Это против наших правил, — сказала испуганно мать.— Ты знаешь, что должен жить дома до свадьбы.
— Тогда я буду первым, кто нарушит это правило, — холодно возразил Рэнди.
Его подруга Джули Хэррис была симпатичной хористкой в одной группе, которая во время турне выступала перед программой Джексонов.
— Рэнди, ты же еще ходишь в школу, — сказала мать и сердито добавила: — Эта женщина намного старше тебя. Почему ты хочешь переехать к ней и содержать ее?
— Потому что я люблю ее. Кроме того, я хочу быть свободным.
Мы с Майклом слышали разговор матери, Джозефа и Рэнди. Наконец мать сдалась.
— Джозеф, отпусти его, — сказала она, — не удерживай. Пусть идет своей дорогой.
Мы были удивлены, что мать уступила. Рэнди и Джули переехали в свою роскошную квартиру.
Вскоре после этого мы с Майклом допоздна засиделись у меня на кровати. Мы часто оставались вместе, чтобы поговорить, поиграть во что-нибудь, и спали потом в одной комнате. Зазвонил телефон, но я не снимала трубку. Возможно, это какой-нибудь поклонник, который раздобыл номер моего телефона. Когда позвонили еще раз, Майкл забеспокоился.
— Ла Тойя, я думаю, надо подойти. Я подняла трубку.
— Алло?
Из трубки прозвучал незнакомый голос:
— Ваш брат Рэнди попал в автокатастрофу. Дело плохо.
Мать и Джозеф тоже подняли трубку и слышали все со своего аппарата.
— Какая марка машины? — спросил Джозеф.
— Мерседес 4505Ь.
О боже! Это машина Рэнди. Мы почувствовали, что звонивший не ошибся. Я тотчас позвонила в больницу, и мне ответили, что Рэнди Джексон доставлен в угрожающем состоянии.
— Пожалуйста, приезжайте немедленно! — сказала медсестра. — Я думаю, что вашему брату недолго осталось жить.
Я с рыданиями упала на колени.
— Рэнди! Почему именно Рэнди? Почему именно с ним случилось такое? Брат и сестра сделали все, чтобы успокоить меня.
— Ла Тойя, успокойся, — строго сказал Майкл, — ты только разволнуешь мать.
Они помогли мне одеться, и мы побежали к машине. Дорога в больницу была настоящей мукой. Джозеф очень осторожный водитель, а я, Майкл и Дженнет сидели, сжавшись, на заднем сиденье и опасались, что мы приедем слишком поздно. Мы были готовы выпрыгнуть из машины на полном ходу и остаток пути мчаться, сломя голову.
Я думала в те минуты только об одном:
— Что если Рэнди уже нет?
В этот вечер в Лос-Анджелесе шел сильный дождь. Рэнди занесло на опасном повороте, и он врезался в осветительный столб. Удар был настолько сильным, что капот превратился в гармошку. Крыша сплющилась, а двигатель вдавился в шоферскую кабину, сплющив брата со страшной силой. При первом взгляде на машину полиция и санитары решили, что водитель мертв. Прошел час, когда Рэнди удалось освободить из железных тисков с помощью металлических ножниц. Ноги были сломаны во многих местах, особенно сильно пострадала его левая ступня, она была, по словам врача, полностью раздроблена. Мы побежали в приемный покой, там Рэнди еще лежал на носилках в глубоком шоке.

— Прошу вас, если вы непременно желаете его увидеть, то делайте вид, что все в порядке. Лучше всего вообще не смотреть на его ноги. Они полностью раздроблены.
— У меня дикие боли, — простонал Рэнди. Когда мы вошли к нему, полицейский сказал врачу:
— Ему, пожалуй, не выкарабкаться. Чудо, что он еще жив до сих пор!
— Если он выживет, — тихо ответил врач, — наверное, придется ампутировать обе конечности.
Майкл чувствовал, что я могу разрыдаться в любую минуту. Он отвел меня в сторону и повторил указание врача:
— Ла Тойя, ни слова при нем.
Я пыталась быть спокойной, но когда увидела Рэнди, невольно стала ловить ртом воздух. Это было намного хуже, чем ожидала, хуже, чем сказал врач.
— Помогите мне, пожалуйста, — всхлипнул мой брат. Бедняга даже не подозревал, как плохи его дела. По моим щекам катились слезы. Я ничего не могла с ними поделать. Майкл был просто убит. Он вывел меня из комнаты и попытался утешить. А в это самое время Джозеф читал еле живому сыну со свойственным ему бездушием нудную проповедь:
— Если бы ты остался с нами дома, то ничего не случилось бы.
Всю ночь мы дежурили в больнице. Врачи хотели ампутировать Рэнди одну или даже обе ноги, но он наотрез отказался от этого. На следующий день они сообщили нам, что хотя жизнь его теперь вне опасности, он никогда не сможет ходить. На следующей неделе его состояние ухудшалось несколько раз настолько, что ампутация казалась неизбежной, но каждый раз он противился этому с поразительным упорством.
Во время его пребывания в больнице Джули не покидала его, что заставило моих родителей изменить свое отношение к ней. Когда Рэнди выписали, он был прикован к инвалидной коляске. Мать предложила нанять сиделку. Джули сказала:
— Я буду его сиделкой.
Она следила за тем, чтобы он вовремя принимал лекарства, готовила для него диетическое питание, возила в коляске, меняла повязки.
Рэнди отказывался принимать обезболивающие таблетки и не верил в мрачные прогнозы врачей.
— Я снова смогу ходить, — без конца повторял он.— Я верю в себя и знаю, что смогу.
Рэнди перенес многочисленные операции, делал различные гимнастические упражнения. И благодаря своей несгибаемой воле перечеркнул диагноз врачей.
В 1980 году я начала свою сольную карьеру, или, вернее, отец, который был моим менеджером, заставил меня сделать это. У Джозефа не было сомнений, что я займусь шоу-бизнесом. Одно время я изучала экономику, но он всегда спрашивал:
— Зачем ты это делаешь? Тебе это вовсе не нужно! Я возражала ему, потому что знала, какие сложные юридические ситуации лежат в основе музыкального бизнеса. Но когда я начала петь, несмотря на первоначальные сомнения, я очень старалась. Прожив последние десять лет в Голливуде, я хоть и знала о теневых сторонах шоу-бизнеса, но это не касалось лично меня. Я была тогда настолько наивна, что сегодня не могу вспоминать об этом без смеха. Например, меня все время приглашала к себе домой хорошенькая супруга одной эстрадной звезды. Она меня мало знала, а кроме того, была намного старше, и я сперва не поняла ее настойчивости и чрезмерной любезности. Позже узнала, что она и ее муж были известны своими оргиями. И в определенных кругах не было секретом пристрастие этой дамы к молоденьким девочкам.
Да, работая в шоу-бизнесе, надо быть всегда начеку, даже с друзьями дома. Один известный актер, который был давно знаком с нашей семьей, пригласил меня, однажды в свое бюро, где я должна была договориться о роли в его новом шоу. Мы тогда отдыхали на Гавайях и условились, что подписывать контракт поедем вместе с мамой. Когда мы приехали в бюро этой звезды, его ассистент сказал:
— Он хотел бы поговорить с одной Ла Тойей. Мать осталась в машине. Секретарша провела меня в офис. Он был обставлен элегантной мебелью и отделан ценными породами дерева, а мой руководитель восседал за письменным столом с мраморной поверхностью. Я села напротив. Он тут же нажал на кнопку под столом, и я услышала щелчок позади меня. Он ласково поинтересовался:
— Как поживаете?
— Спасибо, хорошо.
— Хотите выпить?
— Нет, спасибо.
— Спорю, что вы избалованный любимчик в семье, — поддразнивал он.
— Нет, это не так.
— Знаете, я следил за вашей карьерой. Вы очень красивая девушка.
После часа непринужденного разговора он вдруг встал и наклонился ко мне.
— Почему бы вам не поужинать со мной в Лас-Вегасе?
— Я не могу.
— Почему?
— Я не ужинаю с незнакомыми людьми.
— Но вы же меня знаете, — возразил он.— Мы уже битый час беседуем с вами.
— Это так, но для меня вы по-прежнему чужой человек. Кроме того, я улетаю сегодня вечером с мамой на Гавайи.
— У меня сегодня шоу. Пойдемте со мной. Скажите, что вы хотели бы получить, — я все исполню. Мы можем потом пройтись по магазинам.
— Не надо ходить со мной. У меня есть свои деньги.
Я знала о том, что бывают такие случаи, когда роль дают после постели, но чтобы такое случилось со мной... Он же все-таки друг семьи, в дедушки мне годится по возрасту. Я постаралась заговорить в деловом тоне:
— Я думала, что меня пригласили, чтобы утвердить на роль. Было бы очень любезно с вашей стороны приступить к делу. Мама ждет меня в машине.
— Роль и так ваша, Ла Тойя, вы это знаете, — ответил он, улыбаясь.
— Но мы же ни о чем не договорились.
— Она ваша, сокровище мое... при условии, что мы сегодня вместе поужинаем.
Как хищник, он подошел к моему стулу. Я вскочила и пересела на диван, лихорадочно обдумывая, что мне делать, а мой незадачливый обольститель подошел к проигрывателю и поставил пластинку.
— Знаете, что мне напоминают ваши глаза? — спросил он льстиво.
Песня как бы подсказала ответ:
«Когда я вижу твои карие глаза, так хорошо на сердце...»
Боже! Музыка звучала на всю комнату, а я ломала себе голову: как мне поскорее удрать отсюда?
— Вы должны меня отпустить. Я не могу остаться и не пойду ужинать с вами, — сказала я настойчиво.— Вы напрасно на что-то надеетесь. Я не из тех, за кого вы меня принимаете. Я пришла только потому, что вы позвонили, и отец просил меня об этом. Не нужна мне ваша роль. Отпустите меня.
— Нет! — его голос, который раньше звучал обольстительно, принял командный тон.
Я вскочила и побежала к двери, но она, как я и предполагала, оказалась запертой. Он схватил меня своей костлявой рукой.
— Никуда вы не пойдете. Сядьте! — командовал он.— Вы поужинаете со мной, но сначала мы купим вам что-нибудь красивое из вещей на Родео-драйв. Потом вы полетите в Лас-Вегас.
Сопротивление только распаляло его. Я изменила тактику: сделала вид, что готова уступить.
— О'кей, — сказала я покорно. — Я хочу эту роль, очень хочу. Вы выиграли.
Старик улыбнулся.
— Роль как будто специально для вас. И вы должны знать, что я люблю вас. Я всегда вас любил.
Я попыталась переменить тему, делая вид, что рада предстоящему совместному уикенду. Я спросила его, где мы переночуем и где будем есть.
— О! — воскликнул он обрадовано.
— Но мне надо взять пару вещей из дома. Во сколько мне вернуться?
Уже одно это проявление актерского мастерства должно было бы решить распределение ролей в мою пользу. Мне удалось блестяще разыграть мужчину, которого я никогда не собиралась больше видеть. Он наконец-то выпустил меня из офиса, и я спокойно пошла к двери, одарив его улыбкой, и стремглав побежала к машине. Когда я все рассказала матери, она пробормотала:
— В следующий раз мы пойдем вместе. Вероятно, она была напугана так же, как и я, но не хотела это показать. Я хотела как можно скорее забыть о неприятном эпизоде, но когда повзрослела, то никак не могла без недоумения вспомнить тогдашнюю реакцию матери на происшествие. Я представила себе, что было бы со мной, если бы такое случилось с моей дочерью. Равнодушие моей матери было мне совершенно непонятно.

Вскоре я решила издать свой первый альбом «Ла Тойя Джексон». Джозеф пытался уговорить Майкла быть моим издателем, но брат отказался. Майкл был известен своей готовностью помочь кому угодно, но члены семьи, по его мнению, должны твердо стоять на ногах. Я с этим совершенно согласна, потому что хотела всего достичь в жизни сама, а не полагаться на свою знаменитую фамилию. И хотя в семье Майкл не занимал особого положения, в обществе он был звездой, и никому не хотелось бы находиться в его тени. Я даже пыталась помешать тому, чтобы фамилия Джексон упоминалась в моем альбоме, но Джозеф настоял на этом. Отец настойчиво обрабатывал Майкла, пока тот не согласился взять на себя издание и записать вместе со мной песню «Ночь — время любви». Ни он, ни я не владели игрой на рояле, но если нужно, мы могли подобрать мелодию. Обычно Майкл напевает мелодию пианисту или записывает ее на магнитофон, а потом делает инструментовку.
— Та-та-та — о'кей, бас играет там-там-там, гитара, горны: ду-ду-ду!
Каждая партитура у него в голове, каждый инструмент он имитирует сам. Даже страшно становится. Звучит ансамбль, но в исполнении одного человека, его голоса. Надо самому услышать это, чтобы поверить. Я думала, что запись пластинки с Майклом будет огромным удовольствием, но для моего брата это была серьезная работа.
— Ты готова? — спрашивал он меня в студии так строго, будто я была чужая.— Слушай внимательно, я хочу, чтобы ты повторила все в точности.
Майкл пропел мне текст. Когда мы закончили, он сознался, что только потому согласился записывать вместе со мной, что Джозеф очень настаивал на этом. Окончательная аранжировка Майкла мне очень понравилась. Но он еще раз все переосмыслил и многое изменил. И снова было замечательно, но слушалось по-другому. Я верила Майклу и была убеждена, что он старается сделать все как можно лучше. Но мама была другого мнения.
— Майкл ревнив, — сказала она мне.— Он боится, что в семье будет еще одна звезда. Поэтому он пошел в студию и все изменил. И теперь все не так хорошо, как было.
Это было величайшей глупостью.
— Мама, я не знаю, сделал ли он хуже или мне просто больше нравилось то, что было раньше. Но, может быть, он считает, что так звучит более выразительно.
На ее лице было отчетливо написано: «Блажен, кто верует!»
— Я не могу себе представить, что Майкл ревнует или что хочет меня подвести.
Уходя, я спрашивала себя, какую же цель преследует она сейчас? Мать ведь хорошо знала Майкла, как она могла утверждать такое? Вначале мое отношение к карьере певицы было двояким. Не только оттого, что это была идея Джозефа, но также из-за религиозных убеждений. До двадцати четырех лет я слушала только Фрэнка Синатру. Даже если я слушала что-то уж совсем невинное, как, например, пластинку Питера Фрэмптона, я боялась, что совершаю грех. Если же по радио звучала песня сомнительного содержания, я, как верная последовательница учения Иеговы должна была тут же выключить его.
Легко представить мое возмущение, когда я воспротивилась тексту своей первой песни. Одна строка в ней звучала так: «Если ты чувствуешь Funk — шевели бедрами».
— Эту песню, — решительно заявила я отцу, — записывать не буду.
— Но это же очень хорошая песня, — возразил он. — Что ты нашла в ней плохого?
— Мне неприятно петь такое. Я просто не смогу себя заставить.
В конце концов, победил отец, который позвал на подмогу маму. Это меня просто поразило. Как активистка общины Иеговы мать должна была разделить мои сомнения, но она настояла:
— Сделай это!
Я засомневалась: может быть, и в самом деле песня не такая уж скверная, как мне показалось. С этого дня отношение к моей сольной карьере со стороны матери становилось все более противоречивым. Все предложения казались ей недостойными меня. Она отклоняла один контракт за другим. И тот факт, что мать могла даже оспорить мнение Джозефа-менеджера, говорил о том, что она на моей стороне. Но я не знала, что отцу и Майклу она говорила, что это я сама из чистого упрямства и нежелания отклоняю контракты. Зачем она придумывала такое?
Я старалась не обращать внимания на подобные увертки матери. В конце концов, мы целые дни проводили вместе, если Майкла не было дома. Уже утром она звала меня из своей спальни:
— Ты уже встала? Что собираешься делать сегодня?
Мы вместе ходили по магазинам, обедали, читали Библию. Мы смотрели развлекательные телевизионные передачи, обсуждали семейные проблемы. Мы жили, как две типичные домохозяйки из Беверли Хиллз. Чем взрослее я становилась, тем ближе друг другу мы были. Я могла пойти куда-то без мамы и чувствовала себя виноватой, если оставляла ее одну. Она всегда с любовью в голосе говорила:
— Ты моя лучшая подруга. Что я буду делать, если ты меня когда-нибудь покинешь?
Так как у меня не было друзей и почти всю свою жизнь я провела в Хейвенхерсте, я со временем становилась все более зависимой от матери. Поэтому мой брат Джеки спросил однажды полушутя:
— Ла Тойя, что бы ты стала делать, если бы мама умерла? Наверное, велела бы похоронить себя с ней рядом, потому что вы целые дни проводите вместе. Я этого не могу понять. Ты не хочешь найти себе друга?
Джеки пытался в шутливой форме сказать мне правду, и я знала, что он прав. Если бы мама умерла, я действительно не знала бы, куда деваться. Жизнь стала бы для меня пустой.

Странно, но супружеская неверность Джозефа имела большое значение в наших отношениях с матерью. Мы поменялись с ней ролями. Раньше мать пыталась оградить меня от внешнего мира, а теперь, став взрослой, я чувствовала себя обязанной защитить ее. Мне было ужасно неприятно, что измена отца перестала быть нашей семейной тайной. Ходила злая молва: «Если хочешь заполучить детей Джексона, найди ему бабу». Было плохо, что мать не хотела появляться в обществе, предпочитая оставаться дома. Она знала, что люди за ее спиной злословят, и была, конечно же, права.
— Я не буду сидеть за одним столом с любовницами Джозефа и смотреть на то, как они ухмыляются, — говорила она.
Бедная мамочка! Как много ей пришлось пережить! Любовницы мужа были всегда сама любезность, если встречали ее. Они целовали ее в щеку, бросались ей на шею, роились, как пчелы, вокруг нее. У меня разрывалось сердце, когда я видела, как любезно и вежливо вела себя моя мать по отношению к ним. Теперь, когда Джозеф обижал мать, мы все больше ополчались на него. Я никогда не забуду, как тогда, в Гэри, она ходила пешком на остановку автобуса, чтобы ехать на работу в магазин. После закрытия магазина она подолгу задерживалась, чтобы подсчитать кассу. Редко она возвращалась домой около десяти. Кроме того, женщине было опасно так поздно появляться на улице одной. Но Джозеф ленился заехать за женой на машине. Он сидел у экрана телевизора и смотрел бои на ринге. И мои братья, а не он, одевшись потеплее, нарушив запрет о выходе из дому, шли навстречу маме. Нам часто приходилось брать такси, когда мы ехали за покупками, потому что Джозеф не хотел отвезти нас в город. Нас очень травмировало такое отношение. Может, другие дети и не обращают внимания на семейную жизнь своих родителей, с нами же было иначе. Мы никак не могли понять, почему мать прожила с Джозефом сорок лет. Он вел себя так, как ни в коей мере не подобает выглядеть супругу. Дни юбилея их свадьбы? Это его не интересовало. Он никуда не ходил с мамой. Цветы? Забудьте об этом. Но невзирая ни на что, как только Джозеф появлялся у двери, мать шептала: «О, Джозеф!» И все же, наряду с загадочным поведением нашего отца, мать была не менее загадочной для нас. Оставалось множество вопросов, на них мы не получали ответа: почему она оставалась с мужем, который издевался над своими детьми? Почему она не защищала нас? Могу лишь предположить, что она безумно любила Джозефа. Кроме того, возможности женщины с восемью детьми были ограничены. Может быть, она считала себя безгранично счастливой, имея физический недостаток, заполучить мужа. Или она его попросту боялась.
С 1980 года начали зреть гроздья гнева нашей матери: она была сыта по горло изменами своего мужа.
Раньше она никогда не отвечала на любопытные вопросы Майкла насчет своего супружества.
— Не правда ли, мы все — жертвы случайности, — подтрунивал он над матерью. — Ребби и Джеки вы запланировали, а мы, остальные, были не предусмотрены.
Сейчас она делилась с нами подробностями своей жизни с Джозефом. Мы удивились, когда однажды она коротко и ясно заявила нам:
— Я разведусь с Джозефом. Я жду, когда вы станете немного постарше. Возможно, это будет тогда, когда Дженнет закончит школу.
Затем мать стала следить за Джозефом. Годами я наблюдала, как он шептался по телефону, стоило только ей уйти из дому. Я была уверена, что он что-то скрывает, и я рассказала об этом матери. Однажды она сказала:
— Я иду в магазин за покупками.
И вышла через парадную дверь, а потом вместо того, чтобы сесть в машину, прошла через студию записи и подслушала телефонный разговор ничего не подозревавшего отца с его любовницей: они договаривались о встрече. Когда Джозеф поехал на свидание, она отправилась вслед за ним и свела счеты с этой женщиной у ее дома.
— Я не знаю, что на меня нашло, — рассказывала она Майклу и мне на следующий день, — но когда я увидела их вдвоем, меня охватила такая ярость, что я схватила ее за шиворот и ударила.
Я не могла поверить в это.
— Ты в самом деле так сделала?
— Да.
Мы разрывались между радостью, что она, наконец, отважилась на протест, и печалью, что Джозеф довел ее до такого унижения.
— Мама, — утешали мы ее, — твой муж не стоит этого.
— Я больше не могу терпеть, — закричала она с непривычной для нас решимостью.
А так как она в самом деле сходила к адвокату, мы были удивлены еще больше. Реакция Джозефа была скупой и сдержанной. Годами он позволял себе делать все, что ему нравилось, и вдруг все кончилось? Практически за одну ночь мать стала другим человеком. Раньше она отказывала себе в роскоши, а теперь ходила за покупками и возвращалась с коробками, полными дорогих платьев. Однажды я увидела, как она убирала шляпу, пальто и туфли — все из меха леопарда.
— Мама! Это же тебе совсем не подходит. Зачем ты купила ненужное? — испуганно воскликнула я.
— Потому что я ухожу от отца. Переезжаю к своим старикам.
«Мама» и «Папа», ее отчим, после выхода на пенсию переехали в Алабаму. Мне было трудно представить маму в ее леопардовом наряде в каком-то захолустном Хёртсборо, потому что она никогда не надела ни одного из тех платьев, которые покупала здесь. Джозеф очень страдал от разлуки. Он постоянно звонил маме, чтобы она вернулась. Мы его никогда не видели в таком отчаянии. Он больше не встречался со своими любовницами, не ходил в офис и сидел без дела целыми днями. Я не припомню, чтобы он когда-нибудь так подолгу бывал дома. Ежедневно звонила из Алабамы мать:
— Ла Тойя, он плакал и умолял меня вернуться.
— Мама, ты хочешь теперь развестись с ним или нет? Кажется, ты уже теряешь свою уверенность.
— Ты бы только слышала, как он плачет! Как малое дитя. Я услышала в ее голосе удовлетворенность.
— Это так непохоже на Джозефа, мама.
— Он меня еще любит, он хочет меня вернуть. Кажется, Джозефу удалось смягчить ее гнев, потому что через несколько недель она снова была с нами.
Зато отец быстро вернулся к своему прежнему образу жизни. Разница была лишь в том, что он теперь не афишировал свои грязные делишки перед женой, а считал своим долгом сообщать о них своим детям. Я хорошо помню, как однажды мы с Дженнет пошли к нему в офис и должны были сидеть лицом к лицу с его секретаршей, которую звали Джуди. Она была занята телефонными заказами:
—...о, это платье стоит 900 долларов? О'кей, я его возьму! Кредитная карточка на имя...— и она объявила гордым тоном: — Джозефа Джексона.
Она заказала в нашем присутствии товаров не менее чем на тысячу долларов. Сделав последний заказ и повесив трубку, прошла в кабинет к отцу.
— Дай мне другую кредитную карточку, - потребовала она сварливым голосом.
— Тс-с-с, — прошептал Джозеф.— Они могут услышать.
— Не могу понять, как она командует им, — прошептала я сестре.
Но прежде чем Дженнет успела ответить, Джуди уже сидела у телефона и набирала новый номер:
—...да, знаете, какие туфли я имею в виду? Те, что на витрине. Хорошо. Тогда и эту пару, пожалуйста. Счет пришлите, пожалуйста, Джозефу Джексону, а туфли доставьте по моему адресу.
Что еще больше злило нас, так это постоянные телефонные звонки домой. Когда мама не смогла больше терпеть этого, она сказала Джуди:
— Из уважения ко мне вы не должны больше звонить и не должны работать у моего мужа.
— Вы не имеете права мне указывать, — возразила нахальная секретарша.
Тогда мать выставила Джозефу ультиматум: или он немедленно увольняет Джуди, или развод.
— Не беспокойся, — заверил мой отец, — я все улажу.
Конечно, он ничего не сделал, и вскоре мама это обнаружила, когда позвонила Джозефу на работу и услышала голос Джуди, который нельзя было перепутать ни с чьим другим:
— Алло, фирма Джо Джексона.
— Хватит! — закричала мать и бросила трубку.— Больше я не буду терпеть ни минуты!
Она, Рэнди и ее подруга Джули сели в машину и помчались в бюро Джозефа. Когда Джуди оторвала свой взгляд от письменного стола, перед ней стояла красная от гнева мать:
— Немедленно убирайтесь отсюда!
— Нет, — нагло ответила та.— Вы не смеете мне указывать.
— Тогда мы поговорим, но не здесь, а лучше всего в холле.
Так как Джуди не последовала этому предложению, мать, обычно такая добрая и спокойная, схватила ее за волосы и потащила к двери. В холле мать отпустила Джуди и приказала ей:
— Вы оставите моего мужа в покое, понятно? Вы мне надоели.
К сожалению, этот эпизод обошел все музыкальные издания. Мать, конечно, нагнала страху на Джуди, но унизилась еще раз.
История не закончилась и на этом. К сожалению, отец еще несколько лет продолжал связь с Джуди. И хотя матери не удалось помешать этому, она, по крайней мере, показала Джозефу и всем нам, что она больше вовсе не та покорная, терпеливая, всепрощающая женщина, что раньше. Она больше не станет молчать, если будет чувствовать, что ее семье, ее супружеству угрожает опасность. Мама стала меняться, и, к сожалению, не только к лучшему.