ОТ АВТОРА 3 страница

В 1972 году Майкл семь раз достиг вершин лучшей «двадцатки» музыкального сезона: четыре раза как участник «Пяти Джексонов» и трижды как солист. Темпераментное исполнение хита Бобби Дайса «Роккин Робин» и прочувствованной баллады «Бен», в которой он воспевал крысу, принесли ему успех. Многие считали тему «Бен» странной, но Майклу это не мешало. Ему не было противно ни одно живое существо, даже грызуны. Раньше он даже выходил со своими белыми мышами к обеденному столу, а я закрывала на ночь полотенцем дверную щель, чтобы мышь не залезла ко мне в постель.
Несмотря на частое отсутствие Майкла, концерты «Пяти Джексонов» по-прежнему притягивали публику. В 1973 году братья объехали США, Японию и Австралию. Тито должен был стать в конце турне отцом, но Джозеф не отпустил его домой, чтобы он смог побыть со своей женой. Поэтому я ходила вместо моего брата с Ди-Ди на курсы предродовой подготовки. Когда у нее начались схватки, я держала ее за руки и помогла ей произвести на свет ми-Лого Ториано Эдэрилла II. Я люблю всех моих пле-мянницплемянниц и племянников, но Тэй, как его называют, мне ближе всех.
Через месяц после рождения Тэя еще одна пара — Жермен и Хэзел — разослал приглашения на их свадьбу. Они влюбились с первого взгляда, и с того дня Хэзел писала моему брату много раз в неделю. Когда мы жили еще в Индиане, Джозеф просматри-валпросматривал почту, а потом кричал своим дурашливым голо-сомголосом: «О, Жермен! Я думаю, тебе снова пришло письмо от твоей малышки Горди!»
После того, как мы переехали в Калифорнию, где жила Хэзел, их роман с Жерменом продолжился. Я думаю, мои родители вздохнули с облегчением, когда он женился на Хэзел, потому что она была из порядочной семьи. Они всегда опасались, как бы их сыновьям не достались в жены девушки, охочие до денег. Наверное, Бэрри Гордон тоже вынашивал подобные опасения относительно своей дочери. Так как Жермен отвечал на чувства Хэзел, отец под-держивалподдерживал всеми силами эту связь и буквально пота-щилпотащил молодых к алтарю.
15 декабря 1973 года Бэрри устроил для Хэзел самую роскошную свадьбу в истории Голливуда. Хэзел была очаровательна в своем белом платье, украшенном норкой и жемчугом. Жермен был в бе-ломбелом смокинге. Сын Мэрвина и Энни Гэй, Мэрвин-младший, держал наготове кольцо, а Марлон был свидетелем Жермена. Я была свидетельницей, а ос-тальныеостальные братья выполняли роль билетеров. Смоки Робинсон спел песню, которую он сочинил для мо-лодоженовмолодоженов. Среди шестисот приглашенных гостей были мэр Лос-Анджелеса Том Брэдли с супругой, Дайана Росс и ее супруг Боб Зильберштейн, Билли Ди Вильяме, Коретта Скотт Кинг, Валерия Симп-сонСимпсон. Это была сказочная свадьба.
Некоторые поклонники рассерженно отреагиро-валиотреагировали на свадьбу Тито с Ди-Ди, но это не идет ни в какое сравнение с тем обстрелом, под который по-палпопал Жермен, когда он распрощался с холостяцкой жизнью. Для многих Жермен был самым привлека-тельнымпривлекательным из всех братьев. У него ласковые глаза на-шейнашей мамы и ее соблазнительно припухшие губы. " Мотаун" с самого начала отметил его «сексуальное обаяние». По заказу фирмы фотографы снимали его обнаженным по пояс, придавая ему романтиче-скийромантический имидж. Роман с Хэзел тщательно скрывался. Тысячи молодых девушек чувствовали себя обма-нутымиобманутыми в своих чувствах и изливали огорчения в сердитых письмах, адресованных кумиру:
«Если бы я теперь добралась до тебя, ты бы
получил по морде...»
«Почему ты так со мной поступил?..»
«Даже при одном упоминании о тебе мне стано-вятсястановятся противно...»
«Я надеялась, что мы созданы друг для друга...»
Фанаты вполне серьезно полагали, что Жермен всецело принадлежит им. Такие письма, больно ранили его, ему было очень обидно, когда некоторые из его поклонниц не хотели брать автограф, потому что он был женат. В 1974 году «Пять Джексонов» ступили на новый путь со своей «Танцевальной машиной». Голос Майкла стал глубже и развился в сочный тенор.
Сразу же после записи этой пластинки братья уехали на гастроли в Сенегал. Они еще никогда не были в Африке, новые люди и новые впечатления очень вдохновляли их. Но путешествие было знаменательным еще и по другой причине. Как-то после концерта Джозеф собрал всех сыновей и, сияя, объявил:
— Мне надо кое-что сообщить вам. У вас есть маленькая сестричка.
— О ком ты говоришь? Вроде бы мать не рожала никакого ребенка.
— Да, но у меня есть дочь, — продолжал Джозеф.— Она родилась почти в то же время, что и Тито. Ее зовут Анна (имя изменено), ей примерно шесть лет.
У отца была другая семья! У нас все время было подозрение, что ночи, которые он проводил вне дома, были ночами измены, но мы не думали, что все настолько серьезно. Мальчики были в ужасе. Джозеф же вел себя так, будто это было самым естественным делом. Не хватало еще, чтобы он начал раздавать сигары по случаю праздника. Сразу по возвращении домой братья рассказали мне об измене отца.
— У него есть еще одна семья, Ла Тойя, другая женщина.
— Сказать об этом маме? — спросил Жермен.
— Ты что, спятил? — возразил Майкл.— Она не должна этого знать.
— Ее это могло бы убить, — добавила я.— Почему он такое вытворяет?
— Не имею понятия, но видела бы ты его, Ла Тойя. Он чуть не лопнул от гордости и ожидал, что мы будем разделять его восторг, — в голосе Майкла
звучала ненависть.— Это было омерзительно.
— Как только он может этим гордиться? — процедил сквозь зубы Жермен.
— Нами он не гордился никогда.— Слезы выступили на глазах у Майкла.
Мы хранили от мамы тайну этой измены Джозефа, пока один из братьев не рассказал ей всю правду. В глубине души мы надеялись, что она сразу же разведется с ним.
Конечно, мать чувствовала себя униженной, но когда Джозеф отказался прекратить эту связь, она не стала угрожать разводом, предпочитая попросту лгать, что все дела у нас в порядке. Раньше я воспринимала такую реакцию с ее стороны как силу духа, а теперь знаю, что это проявление слабости. Мать просто боялась смотреть правде в глаза. Вместо того чтобы обратить свой гнев на Джозефа, она кляла ребенка этой другой женщины. Это так не вязалось с ее образом в наших глазах.
Позже мы узнали, что возлюбленной Джозефа была женщина, безответно влюбленная когда-то в Джеки. Некоторое время они с Анной жили в другом конце города, но Джозефу, видимо, надоело ездить туда, и он устроил их в собственном доме в нескольких минутах ходьбы от Хейвенхерста. Однажды, когда мои братья с детьми были в торговом центре, они увидели, как Джозеф с подругой и дочкой, рука в руке, прошлись по магазину. Чтобы избежать вопросов детей: «Кто эта дама с девочкой рядом с дедушкой?», они отвлекли их и быстро пошли в другой магазин.
Большинство моих братьев и сестер старались не иметь ничего общего с Анной, но мы с Майклом интересовались ею и часто спрашивали друг у друга:
— Как ты думаешь, она хорошенькая? Что она за человек?
Когда мы думали об отцовских качествах Джозефа, нам становилось жаль эту малышку, но казалось, что наш отец баловал ее, как маленькую принцессу.
И хотя никогда не высказывал этого вслух, мы догадывались о его желании познакомить нас со своей дочерью.
Много лет спустя Джозеф сказал мне однажды:
— Есть маленькая девочка, которая собирает все твои фотографии и восхищается тобой. Она очень хотела бы с тобой поговорить. Ты не могла бы позвонить ей?
Сперва я подумала, что речь идет о какой-нибудь фанатке.
— Как ее зовут?
— Анна.
— Неужели та самая?
Он не выдал этого, только набрал ее номер и дал мне трубку.
Была милая короткая беседа, состоящая большей частью из ее взволнованного хихиканья.
— О, я так тебя люблю! — ворковала она.— Я хотела бы когда-нибудь стать такой, как ты.
— Меня это радует.
— Я так рада, что ты мне позвонила.
— Не надо благодарить, я сделала это с удовольствием.
Во время исполнения степа мальчики ободряюще аплодировали: «О, ты можешь!» «Превосходно, давай дальше!» Но Жермен и Марлон отпускали глупые комментарии. «Глянь на Титр, у него две левых ноги!» «Вы не чувствуете себя идиотами, изображая медведей перед публикой?»
На сцене положено улыбаться, но мы были близки к тому, чтобы лопнуть от смеха. Однажды, когда мы с Майклом увлеченно отбивали степ, Жермен вдруг закричал:
— Эй, Ла Тойя, у тебя разъехалась молния! Не сообразив, что это розыгрыш, я прервала танец, понеслась за кулисы. Бедный Майкл, не зная, что ему делать, остался один. Публика бешено аплодировала, никто ничего не понял, очевидно, полагая, что так и было задумано устроителями нашего шоу.
Мать всегда была большой поклонницей семейного ансамбля и не пропускала ни одного нашего выступления. Она и сегодня часто сопровождает Майкла. После выступления мы всегда бежали к ней и спрашивали: «Ну как, мама?» «Ну так, — отвечала она, — одна песня была в начале слишком медленно исполнена. Майкл, в следующий раз надо попробовать по-другому. Тито, твое соло на гитаре было великолепно, но не надо так кривляться». Странно, но она никогда не хвалила нас. Однажды мы с Майклом наблюдали за кулисами молодую женщину с вундеркиндом — маленькой звездой. Она без конца спрашивала у всех окружающих:
«Разве это не чудо? Разве он не прекрасно это исполнил?» Мы с братом переглянулись. «Мама никогда бы не сказала так о нас», — подумала я. Мать объяснила мне однажды свою философию: «Вы же знали, дети, что вы способные. Зачем же мне было вам об этом повторять?» Я думаю, что ни Джозеф, ни мать никогда не поймут, что все аплодисменты мира не заменят родительского «я люблю тебя» или «я горжусь тобой». Сегодня, сейчас мои братья, сестры и я осыпаем наших детей, племянников и племянниц похвалами.
Когда мы однажды поехали выступать в Лас-Вегас, один из наших охранников доложил, что Майклу угрожают убийством. Нам и до этого часто угрожали, мы по-настоящему испугались. Преступник даже назвал точное время. Охрана очень серьезно отнеслась к делу. Оценив фактор риска, решили все-таки дать шоу. Наш контракт вынуждал нас к тому, и владельцы гостиниц не интересовались проблемами исполнителей, даже если речь шла об угрозе убийства. Нам ничего не оставалось, как нанять лучших охранников и молиться, чтобы ничего не случилось. И хотя вокруг роились охранники, мы очень беспокоились о Майкле. В тот вечер, когда Майкл уже стоял на сцене, Ребби вдруг заявила мне:
— Я не выйду на сцену. Разве ты не понимаешь, что меня тоже могут убить?
Я редко выходила из себя, но на этот раз у меня сдали нервы:
— Ребби, как ты можешь быть такой эгоисткой? Майклу придется быть на сцене более двух часов, тебе же надо продержаться не более четырех минут — и ты дрожишь от страха!
— Но если они выстрелят именно тогда, когда я буду на сцене? — спросила Ребби с паническим ужасом в голосе.
Бедняга, она так и не смогла ко всему этому привыкнуть, хотя для нас угрозы со временем стали обычными.
Хотя все мы по горло были заняты работой и семейными делами, никто из нас не испытывал творческой удовлетворенности. " Мотаун" по-прежнему не разрешал нам исполнять наши собственные песни. Майкл умолял продюсера дать нам свободу творчества, и хотя Бэрри считал его почти своим сыном, он не смягчился. Несмотря на победы в хит-парадах, братья зарабатывали не столько, сколько им причиталось. Группа с их диапазоном творческих возможностей должна была иметь намного больше. Но Джозеф и его партнер Ричард Эронс удачно вложили свои деньги. Когда составлялся контракт с Мотауном, это было надежно. Фирма редко шла на изменения в контракте, невзирая на то, сколько прибыли приносила группа. В дальнейшем отношения заметно ухудшились. Менеджеры фирмы держали в своих руках все бразды правления, но Джозеф не давал им покоя, если дело касалось его сыновей. " Мотаун" реагировал на это с недовольством. Менеджеры понимали, что другого выхода, кроме сотрудничества с ним, нет. Внешне все выглядело благопристойно: казалось, что сыновья целиком и полностью поддерживают отца. " Мотауну" удалось создать конфликтную ситуацию, когда он помог Майклу, Жермену и Джеки сделать карьеру солистов, ведь соперничество и конкуренция могут вбить клин даже в самую дружную семью. " Мотауна" это мало беспокоило. Все братья были согласны с предложениями отца, кроме Жермена, который был невысокого мнения о предпринимательских способностях отца. Майкл говорил ему: «Помни о прошлом, думай о будущем».
Несмотря на возражения Жермена, Джозеф начал искать новую фирму грамзаписи. Как только истек срок контракта с " Мотауном", в марте 1975 года «Пять Джексонов» заключили контракт с «Эпик рекордз».
Новое соглашение было очень выгодным; оно позволяло исполнителям быть полностью свободными и сохраняло за ними преимущественные права. Я уверена, что карьера Майкла и «Пяти Джексонов» пошла бы под уклон, если бы они не ушли от " Мотауна". Контракт с «Эпик» был оглашен летом 1975 года на пресс-конференции в Манхэттене. Почти вся семья была в сборе, кроме Жермена.
«Я остаюсь у Мотауна, — через несколько дней объявил Жермен. — Мы начинали с ним, и я останусь верным ему!»
Это звучало, как удар грома. Жермен оправдывался, приводя свои доводы: «Он сделал из нас то, что мы есть. Нашим успехом мы обязаны " Мотауну". Вы допускаете ошибку, бросая его. Без Бэрри мы были бы сегодня ничем".
— Ты прав, Жермен, — сказал Джозеф.— Но неужели тебе хочется голодать?
— Как вы смогли предать Бэрри? — защищался Жермен.
— Нам нужна свобода. Мы хотим делать то, что находим нужным.— А у " Мотауна" из нас сделали роботов и обращались с нами, как с роботами. Мы хотим исполнять свою музыку, а не плясать под дудку Бэрри и Сюзанны де Пасс.
Но Жермен не соглашался с этим. Через минуту напряженной тишины Тито сказал:
- Жермен, мы же братья.
— Да, нам надо держаться вместе, сказал Джеки.
— Тогда идите со мной, — сказал Жермен.— Я не оставлю Бэрри в беде.
Многое было сказано в этот вечер, но, как оказалось, напрасно: Жермен просто сбежал после второго концерта. И нам пришлось заканчивать без него. Никто так сильно не переживал разлуку, как Майкл, привыкший, что слева от него пел и играл на своей бас-гитаре Жермен. Майкл чувствовал себя обязанным заменить брата.
После этого вечера Майкл мобилизовал все свои силы и способности, о которых он сам и не подозревал. Он танцевал еще эффектнее, пел более прочувствованно, чем прежде. И так как Майкл исполнял свои песни слишком высоким, почти звенящим голосом, срывавшимся на крик, мама предостерегала его: «Майк, ты когда-нибудь перенапрягаешь свой голос».
— Жермена ведь нет! — отвечал он.— А мы должны звучать так же, как раньше.
И хотя Рэнди очень старался подражать Жермену, Майкл продолжал, напрягаясь, заполнять брешь, оставленную Жерменом. " Мотаун" повел себя довольно гнусно после того, как группа заключила контракт с «Эпик». Фирма подала иск в суд, чтобы братьям запретили называться «Пять Джексонов». Продюсер утверждал, что он сам придумал это название. Это было неправдой. Какими мотивами руководствовалась фирма? Местью, желанием наказать братьев? Это подозрение усилилось, когда многие диск-жокеи втайне сознались нам, что их вынудили не ставить пластинок «Пяти Джексонов». Мотаун зашел так далеко, что пригрозил создать новый квинтет и назвать его «Пять Джексонов». Один из менеджеров фирмы сказал, что есть достаточно много чернокожих молодых людей по имени Джексон, среди которых можно выбрать то, что нужно.
Жермен не был ко всему этому безразличен. Когда мы хотели записать пластинку с его участием, он пригрозил, что подаст в суд. Мы считали это шуткой, пока не получили письмо от его адвокатов. Братья предполагали, что он находится под влиянием своей жены и тестя. Но мы не восприняли это как личное оскорбление. В семье Джексонов всегда могли хорошо отличать дружбу от службы. И тот факт, что Жермен покинул нас, не повлиял на его отношения с отцом: он по-прежнему оставался его любимым сыном.
Лично я думаю, что Жермен чувствовал себя виноватым в этом конфликте (разного рода иски и встречные иски между Джексонами и " Мотауном", прекратились лишь к 1980 году, когда они утратили юридическую силу). Хотя Жермен и не признавался, я считала, что у него не все в порядке с совестью. Много позже, когда обещанная ему карьера у Бэрри не состоялась, он понял, что совершил ужасную ошибку. Но, как говорится, нет худа без добра. После разрыва с Жерменом мои остальные братья получили, пожалуй, первую в своей жизни возможность немного отдохнуть. А Майкл, наконец, осуществил свою давнюю мечту: посетил Дисней-Лэнд.

Глава 4
Наверное, Майкл потому до сих пор любит все фантастическое и сказочное, что пожертвовал своим детством ради карьеры. Его любимые фильмы — «Питер Пэн» Уолта Диснея, «Страна чудес». Он очень радовался тому, что ему доверили роль огородного пугала в «Стране чудес». Фильм был снят при участии только чернокожих актеров и основывался на сценической версии, которая имела большой успех на Бродвее. Ирония судьбы заключалась в том, что именно " Мотауну" принадлежало авторское право на фильм.
Дайана Росс должна была исполнять роль Дороти. Брат был вне конкуренции среди многих претендентов на роль робкого, философски настроенного пугала. Майкл был захвачен этой работой. Мы с ним уже много раз видели спектакль, который нам очень понравился. Песня «Дом», волнующий гимн дому и семье, имела для нас особое значение. Летом 1977 года мы с Майклом полетели в Нью-Йорк на съемки. Мама провожала. Уже оба совершеннолетние, мы впервые уезжали из дома одни. Мы немного боялись, особенно из-за ужасных историй, которые рассказывали о Нью-Йорке, — уголовщина, грязь, злые люди, — но мы, в конце концов, любили приключения.
Если я не провожала Майкла на съемочную площадку, я встречалась с нашей подругой Стефани Миллз, которая в бродвейской постановке спектакля играла Дороти. Она была, само собой разумеется, рассержена, что ее роль получила Дайана Росс. Иногда я ходила с младшим братом Дайаны, Чико, в кино. За всю мою жизнь я была в кино лишь несколько раз, да и то, такие выходы были настолько редки, что я даже запомнила название фильма: «Золотой Палец». В роли Джеймса Бонда был Шон Коннери. Чико, по-видимому, влюбился в меня, и Дайана надеялась, что мы когда-нибудь поженимся. Мне тоже нравился Чико, но я смотрела на него как на брата. Когда вечером после съемки мы сидели в комнате, Майкл посмеивался надо мной: «Угадай, что сказала сегодня Дайана? Она сказала: «Ла Тойя так подходит Чико. Я была бы так рада, если бы они сблизились, ведь он немного диковат. Ему нужна такая жена, как она». Майкл, хороший актер, подражал голосу и манерам Дайаны так, что я корчилась от смеха.
Мама иногда навещала нас. Когда она снова приехала в город, мы наблюдали за съемками. В эпизоде, который как раз тогда снимали, огородное пугало заворачивают в белую скатерть на фабрике злой феи, и циркулярная пила распиливает его на куски. Как только ее включили, мама в ужасе закричала: «Развяжите немедленно моего сына! Я не позволю проделывать с ним такое!» Впервые Майкл тщетно пытался успокоить ее. — Мама, — сказал он, смеясь.— Это же только кино. Все, что здесь делается, совершенно безопасно.
Но мать стояла на своем:
— Майкл, а если эта штука соскользнет? Может произойти несчастье. Пожалуйста, оставь это.
— Мама, пила рубит куклу, манекен, а не меня.
— Это все равно. С тобой тоже может случиться
что-то нехорошее.
Эпизод пришлось снимать в ее отсутствие. Несмотря на все наши заверения, страх не оставлял ее. Подозрения усилились после того, как однажды Майкл получил серьезные ожоги на телевизионных съемках. Мама утвердилась во мнении, что трюковые съемки опасны для жизни.
Один из наших новых друзей, Дик Грегори, который по-отечески заботился о Майкле, рекомендовал употреблять витамины. Каждое утро Майкл сразу проглатывал все свои 50 таблеток и смеялся надо мной, принимающей их по одной, постепенно, в течение часа.
Здесь, в Нью-Йорке, мы не страдали от одиночества: с нами всегда были слуги и охранники. Мы с Майклом чаще, чем в Лос-Анджелесе, уходили из дому. Дискотека " Студия 54" была к тому времени " излюбленным местом встречи разных знаменитостей, и мы познакомились там с такими завсегдатаями, как Хэлстон, Энди Уорхолл, Боб Мэкки, Трумэн Кэпот, Бианка Эггер и Лайза Минелли.
В это время мы стали многое понимать. Несмотря за некоторый опыт в шоу-бизнесе, мы с Майклом были ужасно наивными во всем, что касалось наркотиков. Когда мы возвращались однажды вечером с Лайзой Минелли, одной из самых милых и естественных женщин, которых мне приходилось знать, Майкл сказал:
— Эти ньюйоркцы, кажется, никогда не устают. Я просто не перестаю удивляться.
— Точно.
— Представляешь себе завтрак в пять утра?
И хотя мы тоже не всегда вели добропорядочно-мещанский образ жизни, это казалось нам все-таки довольно странным.
— И они так радостно хохочут!
— Я думаю, что это просто нью-йоркский стиль жизни, Майкл.
Мы не имели ни малейшего понятия о подлинной причине того, что нас так удивило, когда мы пришли в " Студию 54". Стив Рабелл, один из ее владельцев, проводил нас в комнату, где люди нюхали какие-то маленькие пестрые флакончики. Я подумала, что речь идет о новейших модных аксессуарах, поскольку их носили на шее, но мне даже не пришло в голову, что это флакончики с кокаином.
— Хочешь? — шепнул мне кто-то на ухо.
— Нет, спасибо.
— А ты?
— Тоже нет, спасибо, — ответил Майкл. В это трудно поверить, но мы не знали, что такое кокаин, как он выглядит, как его употребляют.
Дома мы не могли обсуждать свои личные проблемы, поскольку никогда не знали, подслушивают ли нас отец или телохранитель. Поэтому мы с Майклом развивали наши телепатические способности. Условный взгляд значил для нас больше, чем тысяча слов, и мы всегда знали, что думает каждый из нас. В Нью-Йорке мы с Майклом любили подшучивать друг над другом. Однажды я пошла с Диком Грегори на прием, в то время как Майкл остался дома, чтобы посидеть у телевизора. Он был в восторге от телесериала «Зловещие огни», в тот день шла серия о человеке, которого перестали узнавать. Все его знакомые обращаются с ним, как с чужим, он сам начинает сомневаться, существует ли он на самом деле. Почему-то именно на Майкла с его богатой фантазией это произвело особое впечатление. Когда я открыла дверь, он, оторвавшись на минуту от экрана, обратился ко мне со странным вопросом: кто он и существует ли он в реальности?
Не знаю почему, но я решила подыграть брату и сделала вид, будто не узнаю его:
— Кто вы такой? Что вам надо в моей квартире? Майкл в ужасе вскочил.
— Что ты хочешь этим сказать? Я же Майк.
— Кто, простите?
— Я Майк!
— Кто? — переспросила я.
— Ла Тойя, оставь это, прошу тебя, — взмолился он. Я расхохоталась.
— Я хотела посмеяться над тобой, идиот, — сказала я и удивилась, почему он так испугался.
— Ты не понимаешь? — простонал он.— Я же смотрел «Зловещие огни», где одного типа все перестали узнавать. И тут я подумал: а вдруг такое случится со мной! Ты меня ужасно испугала.
В октябре 1978 года вся наша семья отправилась на премьеру фильма с участием Майкла. Было интересно видеть его на экране, и все дружно хвалили Майкла, исполнителя роли пугала. Но фильм был прохладно встречен критиками и оказался посредственным. Майкл очень переживал, он считал фильм очень удачным. Кинопродюсеры рассматривали его как пробу «черных» фильмов, которые должны были иметь кассовый успех. Прохладные отклики на фильм разочаровали Майкла, а реакция его была типичной. Он пожал плечами и сказал: «Ну ладно. Мы снимем другой фильм, лучше этого». Майкл был тогда занят своим сольным альбомом, над которым работал уже четыре года - «На стене». Одновременно он работал с Рэнди, Марлоном, Тито и Джеки. Сейчас они сами писали и исполняли свои песни. Это была настоящая свобода творчества, за которую боролся Джозеф и которая доказала, что уход от " Мотауна" был правильным шагом. Мальчики выпустили целый ряд пластинок у «Эпик», которые по своей популярности превзошли все записанное ранее. Джексономания повторилась через десять лет тиражом в 90 миллионов пластинок.

Джозеф занимался менеджментом со своими партнерами Роном Вайзнером и Фредди Де Манном у Джексонов. Кроме того, он был ответственным за Дженнет и меня. Хэзел опекала Жермена. Самое незначительное решение, касающееся нашей карьеры, обсуждалось в семье. В то время как Майкл еще был занят альбомом «На стене», он заявил, что хотел бы работать с Квинси Джоном. Эти двое станут позднее «командой века», но тогда казалось, что они не подходят друг другу, потому что Квинси был в основном известен как сочинитель джаза и музыки к фильмам. Все были против, особенно Джозеф, хотя в 50-е годы он был ярым поклонником Квинси. И менеджеры из «Эпик» отреагировали на заявление Майкла о выпуске альбома вместе с Квинси далеко не радостно. Но Майкл был уверен, что он и Квинси будут плодотворно сотрудничать, он поверил в свою инициативу. Люди трактовали скромную, сдержанную манеру поведения Майкла как отсутствие самоуверенности — и очень ошибались. Он был очень уверенным в себе человеком. Если Майкл что-то задумал, это означает, что он заключил сам с собой надежный контракт. Майкл обладает невероятным умением собраться, сконцентрировать все силы на деле, будь то турне, пластинка или видеоклип.
Поклонники знают, что Квинси называл Майкла «Вонючка», что объяснялось его потогонной танцевальной музыкой.
— Слушай, это воняет! — воскликнул Квинси после одного из труднейших дней работы в студии, причем это прозвучало в его устах как комплимент исполнителю. Но дома этот комплимент означал нечто другое. По непонятным причинам в двадцать лет Майкл решил, что дезодоранты вредны для здоровья, а ежедневный душ — излишество. Он подолгу носил одни и те же джинсы и носки, что очень смущало его братьев. Они обращались ко мне: «Ла Тойя, ты ближе всех к Майклу. Поговори с ним. Ты же сама должна целыми днями стоять рядом с ним в студии...»
Когда мать однажды заметила дыры в его туфлях, она купила ему новые, но он не захотел носить их. Я умоляла брата выбросить старые, даже рискнула попросить поменять носки, но безуспешно.
— Ла Тойя, это так несущественно, — ответил он.— Почему всех беспокоят какие-то тряпки? Все дело только в музыке. Как она звучит, как я играю. Почему для кого-то так важны новые туфли, если у многих нет вообще никаких.
— О боже, Майк! Но ты ведь ужасно выглядишь.
— Эти туфли еще в полном порядке, — упрямился он.— Я буду их носить!
И он сдержал слово.
Каждый раз, когда он работал над новой пластинкой, все повторялось. Уровень исполнения был бесспорным, но все остальное... Отправляясь на гастроли, братья однажды высказали Майклу все: нельзя появляться в таком запущенном виде на глаза публике.
— О'кей, — сказал он.— С этим я справлюсь. Вскоре после этого брат стал щеголять в костюме полувоенного образца с отутюженной складкой на брюках.
Но дома он все равно облачался в старый свитер и потертые джинсы. Неряшливость Майкла распространялась и на его комнату, для уборки которой пришлось нанять горничную. Иногда я не могла удержаться, пробиралась к нему в комнату, чтобы собрать бумаги, разбросанные на кровати, на полу - всюду. Иногда он заставал меня за этим занятием.
— Оставь это, не трогай! — кричал Майкл.
— Но, Майкл, посмотри, какой беспорядок. Здесь же некуда ногу поставить. Как ты что-нибудь можешь найти в таком хаосе?
— Я сам разберусь с этим, — настаивал он.— Оставь все, как есть.
Не только бумаги и книги Майкла валялись, где и как попало. Он по натуре сентиментален и собирал все семейные фотографии, талисманы, мои школьные табели, туфельки и одежки наших племянников и племянниц, их первые испачканные пеленки. В его коллекции был также удаленный хирургическим путем его собственный носовой полип.
Однажды он торжественно поклялся: «О'кей, завтра я все уберу и целый год буду поддерживать порядок». И в самом деле, он взялся за уборку на следующий день, и все последующие 365 дней комната была в образцовом порядке. А в день «юбилея» она снова напоминала поле битвы. Так как теперь в Хейвене жили только Майкл, Рэнди, Дженнет и я, дом казался довольно тихим. Младшим детям, кажется, досталось более счастливое детство, чем старшим. Предполагаю, что во многих больших семьях родители несколько ослабляют поводья, воспитывая младших. Но даже то, что мы считали относительной свободой, многие люди восприняли бы как явное покушение на свободу личности. Так как Рэнди и Дженнет редко бывали жертвами Джозефа, они не очень-то боялись его, но мы, старшие, по-прежнему сторонились Джозефа, особенно Майкл, который перестал защищаться. Подростком он окончательно понял, что Джозеф его все равно достанет.
Однажды мама, Дженнет и я сидели за кухонным столом и слушали, как Майкл решил пожаловаться на отца.
— Как ты могла за него выйти замуж? — спрашивал он из кладовки, стоя к нам спиной. Мать улыбалась:
— О, я не знаю…
— Все равно, я его терпеть не могу. Что ты нашла в нем? — спрашивал он полушутя.— Понравились его зеленые глаза?
Отец появился на кухне как раз в тот момент, когда прозвучали обрывки фразы: «Противный старик... Терпеть не могу его!..» Я надеялась, что Майкл догадается по нашему смущенному молчанию о стоящем за его спиной Джозефе, но тот ничего не понял.
Наконец, он нашел то, что искал, повернулся, продолжая бормотать ругательства, и носом к носу столкнулся с отцом.
— Так-так, значит, я старый, противный урод? — взревел Джозеф.
" О боже, — с ужасом подумала я, — что же теперь будет с Майклом? "
Мой хитрющий братец сразу нашелся.
— Ла Тойя первая так сказала, — выпалил он и показал на меня.
— Майкл, это неправда! — возмутилась я.
— Правда. Ты говорила об этом в своей комнате. Джозеф повернулся ко мне.
— Вот как! — выдохнул он.— Вот как вы обо мне думаете!
Отец повторил эту фразу как минимум раз пять или шесть, но, к нашему изумлению, он даже не ударил и не обругал ни Майкла, ни меня. И ситуация благополучно разрядилась. Когда мы стали старше, Джозеф изменил свою тактику в сторону ведения психологической войны. Много раз он будил меня громким стуком в дверь: «Открывай, или я ее выломаю!»— орал он, и я в ужасе вскакивала, чтобы открыть дверь. За ней стоял разъяренный отец. Почему он разбушевался - я не знаю.
Джозеф был страстным коллекционером оружия. Он хранил его в ящиках под своей кроватью или в шкафах. Мать была против, особенно потому, что однажды на охоте он по недосмотру разил своего швагера в глаз.
- Джозеф, - с постоянной тревогой говорила она.— Тебе еще не надоело это оружие?
Но отец попросту игнорировал любые уговоры. Ему доставляло дикое удовольствие наводить на нас ружье и нажимать на спусковой крючок. Страшно подумать, что было бы, если бы он однажды забыл разрядить ружье.
— Джозеф, — ворчала мать, — ты уверен, что там нет пули?
— Кэт, я смотрел, магазин пуст, — хохотал он. Другим «приятным» времяпровождением отца было следующее: он любил вламываться без стука в чужие комнаты и вечно околачивался в коридоре, подслушивая наши разговоры.
— Я всевидящий Джо-Джо, — хвалился он.— Я сокол. У меня глаза на затылке.
Каждый раз, когда Джо-Джо входил в мою комнату, у меня начинались спазмы в желудке. Я пыталась уйти от скандалов, избегая отца, насколько это было возможно. Когда он кричал на меня, я не вслушивалась в поток его брани, отвечая односложными «да» или «нет». Это еще больше бесило его. Майкл испуганно наблюдал за нами и говорил изумленно: «Тойя, Джозеф стоял вплотную к тебе, а ты смотрела в пустоту, будто бы его не было вообще». Так как этот метод хорошо срабатывал, брат тоже часто пользовался им.
— Отвечай! Ты что, не поняла? — бушевал Джозеф.
— Да, — отвечала я отрешенно.
Когда отец говорил со мной, приходилось быть очень осторожной, так как он был чувствителен к малейшему изменению интонации. Надо было отвечать вежливо, но если слишком вежливо, Джозеф мог расценить это как издевку или вызов. Конечно, такое поведение не меняло положения, но этим хотя бы создавалась иллюзия, что можно немного повлиять на ситуацию. Мы с Майклом стали подавлять в себе всякие эмоции, в том числе положительные. Даже теперь я не позволяю себе быть слишком радостной или печальной. Так как наша семья находилась в центре внимания, нередко возникали напряженные ситуации, когда кто-то говорил: «Ваш отец так хорошо воспитал вас. Вы, наверное, гордитесь таким отцом!» Все считали нас идеальной семьей.
— Если бы они только знали! — перешептывались мы с Майклом после таких разговоров.
Джозеф мог быть очаровательным и разговорчивым, если хотел. Перед гостями он разыгрывал превосходный спектакль, еще больше отталкивающий нас от отца. Это было не более чем лицемерие, но я не знала, как нам удавалось выдержать это семейное шоу. Сидя во главе обеденного стола, где мы видели его только в присутствии гостей, Джозеф изображал любящего отца семейства и спрашивал, подзадоривая, меня: «Ну, Ла Тойя, как дела?»
— Ничего, — бормотала я, не поднимая глаз от тарелки.
— А ты как поживаешь, Майк?
Майк бормотал «О’кей» и бросал на меня полный сострадания взгляд. После обеда мы все вместе собирались в чьей-нибудь комнате.
— Невероятно! — восклицал Майкл.
— Это так отвратительно, — шипела Дженнет.
— Я понимаю, — соглашалась я, — но он наш отец...
Во всех больших семьях кто-то из братьев и сестер сходится между собой ближе, чем остальные. Странно, но каждый из моих братьев, к которому я сильнее привязывалась, женился очень рано: Тито, Жермен, Марлон и Джеки.

Сейчас я и Майкл стали лучшими друзьями. Брат прекрасно владел видеокамерой и оказался хорошим художником, поэтому я часто служила ему фотомоделью и натурщицей.
Я охотно помогала ему, когда он увлекся мультипликацией. У нас были общие интересы и наклонности. Прежде всего, это была ненасытная жажда дознания мира, о котором мы так мало знали. Мы придумали игру: каждый день заучивать пару новых слов, а затем пользоваться ими в разговоре как можно чаще, пока не приводили в бешенство окружающих. Мы очень интересовались историей и находили фильмы на исторические сюжеты. Особенно нравились нам документальные фильмы об истории негритянского движения. Мы показывали эти фильмы в маленьком частном кинотеатре, который купил Майкл. В нем было всего тридцать пять мест. Кроме того, мы были страстными книголюбами. Майкл спрашивал меня: «Ла Тойя, что бы ты стала спасать, если бы вспыхнул пожар?» Я еще не успевала дать ответ, а он смеялся: «Твои меха и бриллианты, наверное. Я же брошусь спасать мои книги!»
Стены в комнате Майкла были от пола до потолка заставлены книжными полками. У него были самые разные книги: философские труды, биографии великих людей... Наверное, он знал обо всех великих художниках, изобретателях, бизнесменах, которые когда-либо жили на земле. Прочитав биографию Генри Форда, брат в изумлении воскликнул:
«Как ему пришла в голову такая идея — создать автомобиль?» Майкл пытался доискаться до причин, которые приводят к деградации личности, поднявшейся на вершину успеха.
Многие считали Майкла ребячливым, но я хочу возразить. Это верно, что ему удалось сохранить в себе лучик детского обаяния. Он полон любознательности и смотрит на жизнь широко открытыми глазами. Его, например, заинтересовала анатомия, и он купил себе точно такую же пластиковую модель человеческого тела с выдвижными органами, какую мы привыкли видеть в кабинетах биологии. Он внимательно изучал строение человеческого организма у себя в комнате.
— У нас есть голосовые связки, мы можем говорить, а обезьяна — нет. Почему? Ла Тойя, как ты думаешь, можно научить обезьяну разговаривать?
— Не знаю, все возможно.
— О'кей, я докопаюсь до этого.
Однажды он попросил знакомого врача достать ему полную медицинскую библиотеку.
— Но, Майкл, — изумленно возразил врач, — это же научные труды, они издаются специально для врачей.
— Тогда закажите себе за мой счет новые книги, а мне отдайте свои.
Но это не шло ни в какое сравнение с подарком другого врача. Однажды Майкл позвал меня к себе:
— Т-с-с, Ла Тойя, иди сюда. Я тебе что-то покажу.
Я ответила, что у меня нет времени, но он настоял на своем.
— Пожалуйста, зайди в мою комнату. Я должен тебе что-то показать.
Он провел меня в ванную и закрыл дверь. На столе стояла банка с головным мозгом. Он поднял банку и повернул ее, чтобы я могла получше рассмотреть.
— Вот, полюбуйся-ка!
— О боже, Майкл, откуда это у тебя?
— Т-с-с!
Он высунул голову за дверь, чтобы посмотреть, не подслушивает ли нас кто-нибудь. Я никогда раньше не видела мозг и с любопытством рассматривала плавающую в формальдегиде серую массу.
— Это человеческий мозг? Откуда это у тебя?
— Один врач подарил, — ответил он уклончиво. Наверное, у многих эта картина вызвала бы отвращение, но для Майкла мозг и тело — чудеса природы, в которых не может быть ничего отталкивающего. В 1984 году, после выздоровления от тяжелых ожогов кожных покровов головы, его заинтересовали процессы регенерации человеческого организма. Он даже получил разрешение присутствовать на некоторых операциях в халате и маске. Читая медицинскую литературу, Майкл заинтересовался разными физиологическими аномалиями и мог часами рассуждать о сиамских близнецах, человеке-амфибии. Узнав о его интересе к таким несчастным созданиям, пресса злословила, называя Майкла «болезненным чудаком». Но, как и большинство оценочных суждений о его личности, это было неверным, так как не вскрывало истинных причин столь необычного увлечения. Это не было кощунством. Могу с полной уверенностью утверждать: как и наша мать, будучи очень чувствительным, Майкл не мог выносить человеческих страданий ни в какой форме. Вид голодного африканского ребенка на экране телевизора давал ему повод расплакаться.
— Ты только представь себе жизнь этих людей, — говорил он с печалью в голосе.— Это, должно быть, ужасно, когда все пялят на тебя глаза. Каждому хочется быть не таким, как все, но болит-то всем одинаково.
Мне понятно, почему Майкл так сочувствовал этим людям: быть звездой — это значит превратиться в витрину для других людей, на которую все глазеют. Я сержусь, когда над Майклом посмеиваются из-за его интереса к таким людям: ему жаль их, он не глумится над ними. Люди этого не понимают, и частично в этом повинен сам Майкл, ведущий уединенный, замкнутый образ жизни. Скрываясь от глаз людских, он скрывает и то, какой он замечательный, великодушный человек. Эти качества раскрываются в его общении с животными. Все Джексоны, включая нашего отца, друзья животных, и кроме привычных всем домашних животных, таких как собаки, кошки, хомячки, мыши, в Хейвенхерсте появлялись время от времени львята, лебеди, утки, шимпанзе, ламы и змеи. Первый раз, когда я взглянула на десятиметрового питона, я испугалась, но потом привыкла к змеям, как к домашним животным. Они прекрасные существа, вовсе не такие отвратительные, как думают люди. Змеи завораживают, когда на них смотришь. Захватывающее зрелище! Они не откликаются на зов, не поддаются дрессировке. Но если знаешь змею, наблюдаешь за ее привычками, можно понять, нравишься ты ей или нет! Если нет, лучше соблюдать дистанцию. Я знаю, что если змея охватывает тебя, надо стоять спокойно: сопротивление вызывает у рептилий ответную реакцию — они инстинктивно сжимаются.
А как нежны и послушны ламы! Лола (она умерла) и Луис всегда лизали наши лица. Вначале мне и братьям не разрешали держать шимпанзе. Мама считала, что они очень неряшливы и слишком «человекоподобны». Что она под этим подразумевала — не пойму. Майкл, которому очень нравились шимпанзе, пытался ее переубедить и брал их иногда напрокат, чтобы доказать, какие они милые. Через несколько лет мама уступила, и мы взяли Бабблза.
Когда он подрос, мы считали его членом семьи. Хотя он принадлежал всем нам, Майкл отвоевал себе особые права по отношению к Бабблзу. Нельзя было видеть Бабблза и не влюбиться в него. У этого шимпанзе был детский характер, и вел он себя, как настоящий ребенок.
Майкл, который редко покупал для себя что-либо из вещей, одел Бабблза, как игрушку. Он притащил домой горы одежды, они были такие красивые, одежки Бабблза, что Ребби захотела взять что-нибудь для своих детей. Каждый вечер Бабблз по указанию Майкла надевал пижаму, становился на колени у кровати, делая вид, что читает на ночь молитву. Потом он залезал под одеяло. Утром его было трудно добудиться. Майкл будил его, шепча: «Бабблз, пора вставать...» Но сонный шимпанзе только зевал, переворачивался на другой бок и натягивал на голову одеяло. Брат тянул одеяло к себе, а Бабблз пытался удержать его.
Вскоре это стало для них своего рода перетягиванием каната. Когда Бабблз, наконец, вставал, он шел в ванную и чистил зубы (честно!). Потом он причесывал шерсть, сначала на голове, а потом на руках, надевал кроссовки и садился с нами завтракать. Майкл всюду брал его с собой, даже в самолет, где Бабблз сидел рядом с ним в салоне-люкс.
Как и все дети, Бабблз вел себя иногда не совсем прилично, придумывая разные шалости. Часто он пробирался в мою комнату и хватал баночку лимонада. Если она была пуста, он швырял ее через всю комнату. Иногда он становился драчливым. Мне пару раз тоже досталось.
А однажды Бабблз взял на руки маленького сына Жермена и стал спускаться с ним вниз по лестнице.
Это было комичное зрелище, хотя мы замерли от страха. Когда подросший шимпанзе начал опустошать наши комнаты и раскачиваться на люстрах, перепрыгивая с одной на другую, мы решили отдать его в руки профессионального дрессировщика.
Впервые посетив Хейвенхерст, дрессировщик испугался, насколько очеловечили мы животное. «Это очень забавно», — сказал он, не забыв упомянуть, что, пожалуй, со своей обезьяной мы стоим на пороге научного открытия.
Однажды во время работы над альбомом «Со стены» Майклу стало трудно дышать.
— Скорее врача! Я умираю! — простонал он.
Мы отвезли брата к врачу. Оказалось, что у него сравнительно небольшой объем грудной клетки, вследствие чего легкие иногда сдавливаются. Врач дал Майклу с собой кучу лекарств, и маме пришлось его уговаривать принять таблетки. Он проглотил таблетку и тут же начал жаловаться на затрудненное дыхание, и мы снова поехали в больницу. На этот раз дело было в повышенной реакции на обезболивающие средства. Нельзя забывать, что Майкл никогда прежде не принимал таблеток, не употреблял алкоголь. Он даже не пил кофе. И сегодня он страдает от этой обусловленной стрессовыми состояниями одышки, часто попадая из-за нее в больницу, что до начала 1990 года нам удавалось скрывать.
Альбом «Со стены» вышел в конце лета 1979 года, и четыре хита из него заняли место в первой десятке. Речь идет о песнях «Она ушла из моей жизни», «Не останавливайся, пока не насытишься» и «Рок с тобой». Пластинка шла на гребне волны музыкального бизнеса, было продано семь миллионов экземпляров. Брат очень гордился. Ходили слухи, что годом позже он получил бы еще больше наград. Майкл, мама, Дженнет и я смотрели видеозапись награждения по телевизору. К нашему разочарованию, Майкл выиграл только один из двух призов, на которые он был выдвинут: за лучшую интерпретацию ритмов и блюзов.
Я никогда не забуду, как слезы текли по его щекам после того, как огласили имена победителей.
Нам было так жаль его! Честолюбивый Майкл был убежден, что неудача не имела ничего общего с его дарованием. И в музыкальном бизнесе, к сожалению, премии не всегда дают за талант. Майкл подозревал, что люди искусства придерживались такого убеждения, что он в свои двадцать с небольшим еще слишком молод для получения такой престижной премии. Кроме того, нельзя забывать и о цвете кожи. Музыкальный бизнес хотя и был менее расистским, чем другие области искусства, но все же...
Майкл поплакал немного, вскочил, вытер глаза и поклялся: «Больше этого никогда со мной не случится! Я выпущу альбом по самым высоким ценам в истории поп-музыки и завоюю несколько наград. Подождите!» Мать, Дженнет и я кивали головами и ни секунды не сомневались в том, что эти слова не окажутся брошенными на ветер.