Глава 19. Однажды я выбрался в парк погреться на солнышке Промах за промахом, не все шло гладко

Однажды я выбрался в парк погреться на солнышке… Промах за промахом, не все шло гладко. Работать решительно не было никакого желания.

— У вас, Рест, все получится, — сказала мне тогда Аня.

Если бы она могла знать, как в ту минуту меня поддержала! Не знаю, разделила бы с нею эту уверенность Тина. Не уверен. Хотя Тина…

Легкий северный ветерок ворошил волосы, я поднял воротник пиджака. Мимо меня, во все горло задорно крича, пробегали дети. Я поймал взглядом двух бабочек и следил за тем, как они, кувыркаясь вокруг друг дружки, порхали над моей головой. Я не находил в их полете ничего осмысленного — совершенно беспорядочные движения, танец двух сумасшедших, пляска святого Витта. Я старался понять, каков же, собственно, смысл этих загадочных кувырканий, и не мог. И мне было нестерпимо обидно: два пузатых тельца, четыре крыла, но какое ощущение невесомости и сколько кружевной вязи в полете! Возможно, этот танец и вызывал чувство ревности и стыда: недоступная пониманию простота. А мы с топором и бензопилой лезем в гены! Можем ли мы в этом дремучем лесу хозяйничать? Имеем ли право?!

Было уже, наверное, около пяти часов вечера, когда на край скамьи, где я сидел, примостился мужик с шахматной доской под мышкой.

— Сыграем?

Солнце коснулось верхушек деревьев, но птицы еще трещали в ветвях. Собственно, я собирался уже уходить. А этот мужичок шумно высыпал фигурки в свою потертую кепку и установил между нами доску.

— Тебе — белые, — сказал он.

Я люблю играть в шахматы: сидишь себе за столом или на скамье, а то и на траве, думая об очередном ходе сколько душа пожелает, никто тебя не торопит, не гонит в шею, хоть час сидишь, хоть полдня, никто слова не скажет; вокруг, как обычно, галдят зеваки, и у тебя есть возможность побыть одному. В этом и есть прелесть шахмат.

Пока что мы сидели вдвоем. Можно было просто встать и уйти. Без слов. Я, собственно, и хотел это сделать, даже опустил ворот пиджака. Тем временем мой партнер, как оказалось, совсем лысый, уже успел расставить мои фигуры, белые, и теперь взялся за черные. Он даже сделал за меня первый ход: е2 – е4, классический ход. Белыми. Не успев расставить свои. Это был вызов, нет, это было приглашение, а вызов случился через несколько ходов. Нельзя сказать, что его угроза была серьезной, тем не менее нужно было как-то выпутываться. О том, что он неплохой игрок, свидетельствовал уже следующий его ход. Этот черный слон просто выводил меня из себя. Встать и уйти? С этим я не мог согласиться. Я все еще думал о бабочках и о наших генах. Что если заменить, думал я, динатриевую соль этилендиаминтетраацетата трипсином? Жесткая декальцинация клеточной поверхности, возможно, просто повреждает ее, а трипсин все-таки сработает мягко…

— Ходи.

Партия разгоралась, черные наступали, теснили на левом фланге. Я держал за голову своего короля, не находя ему места. Я понимал, что все дело даже не в повреждении поверхности. Тогда в чем?

— Что тут думать, у тебя один ход, — заверял меня лысый враг.

Это был его промах. У меня, действительно, был один-единственный ход: королем на с5. Я так и пошел. И он клюнул на это, он даже взялся за голову коня, чтобы объявить мне гарде[2]. Пожалуйста, объяви! И он-таки прокололся.

— Шаг!..

Моя пешка оскалила свои белые зубы.

— Фу ты, мать родная! — он всплеснул руками. — Ах, ты…

Теперь его мат слушали и зеваки, успевшие окружить нас со всех сторон. Его мат все еще стоял в моих ушах, когда меня просто жаром обдало: клон!.. Странная ассоциация: матерщина и клон, но было именно так. Клон! Я даже не слышал такого слова. Никто еще в нашем окружении его не произнес. Клонировали только растения, морковь, капусту… Но человека! Клонировать человека — это казалось безумием. Тинка бы отхлестала меня по щекам: дурак, что ли?! Даже фантасты еще не нащупали эту жилу. Я вдруг вспомнил — странная ассоциация — вспомнил Архипова, его лекцию о пересадке ядра из клеток кишечника лягушки в яйцеклетку. Это осуществил некто Кинг и что-то там у него получилось. Что если попробовать?..

— Ну, ты, брат, даешь, — сказал лысый и поскреб ногтем лысину.

Мне показалось, что закачалась скамейка. Можно ли вырастить клон человека из ядра клеток кожи или языка, или, скажем, крови? Вот вопрос! Что если попробовать?.. Когда я встал со скамьи, мне показалось, что качнулась под ногами земля.

— Ты куда? — не меняя позы, шахматный враг поднял голову и уставился на меня с открытым ртом.

Клон человека! Это был мат всем будущим моим врагам и противникам.

— Я счас, — сказал я.

Идея состояла в том, чтобы ядро нашей клетки, содержащее набор разнородных генов, скажем, черепахи (нам удалось добыть у индийских друзей геном черепахи возрастом свыше 250 лет), какого-то моллюска (северная речная жемчужница, не имеющая программы старения) и, к примеру, секвойи, живущей, как известно, сотни и даже тысячи лет, пересадить это многонациональное ядро в энуклеированную яйцеклетку. И вырастить плод! Живого ребенка, клон... Который мог бы жить, по идее, тысячу лет. Это была сумасшедшая идея! Тинка бы повертела пальцем у моего виска!

Но дело было не только в получении возможности увеличения продолжительности жизни. Все коварство этого шага таилось в другом. Хотя клоны еще и не ходили по улицам...

— Я счас, — повторил я и повернулся, чтобы уйти.

Я понимал, что эта идея может стоить человечеству жизни, что химеры и уроды заполонят пространство между землей и небом, что человек может превратиться в невиданное до сих пор на земле чудо-чудище, что…

Тинка бы своим острословым кляпом заткнула мне пасть…

— Сдаешься?! — победительно спросил беззубый рот.

Испустив радостный крик и восторженно озираясь, победитель только что разыгравшейся партии шумно зашелестел своими ладонями.

— Конечно, — улыбнулся я, и не думая сдаваться, — еще как.

Никакие взлеты фантазии не в состоянии представить даже в общих чертах последствия такого вмешательства в жизнь клеточного ядра человека. Атомному ядру такое и не снилось! Здесь нельзя торопиться: нужно быть прозорливым, умным, бережным и осторожным. Все это было понятно и дятлу, но уже тогда любопытство побеждало во мне осторожность. Любопытство мало подвластно разуму. Даже безгрешный Адам не устоял перед соблазном ощутить запах яблока. И вкус золотого налива, как известно, пришелся ему по душе. Как же нам устоять, маленьким и грешным? Мы чему угодно найдем оправдание.

— То-то, — сказал лысый победитель и тотчас потерял ко мне интерес.

А мысль моя продолжала лихорадочно биться. Экспериментировать можно бы и на бабочках-однодневках, — думал я, — на разных там мушках, жучках-паучках… Потом на мышах, на крысах… Пусть попробуют пожить дольше обычного, а мы посмотрим…

Но клонировать человека!

В моей голове был настоящий цугцванг! Или цейтнот?

Тинка бы все испортила! Хорошо, что ее не было рядом.

Но мы и без нее уверенно вступали в мир большой науки.

— И вступили? — спрашивает Лена.

— Ты же знаешь.