Глава 17. Теперь-то я понимаю: Жору больше всего на свете интересовала кибернетика

Теперь-то я понимаю: Жору больше всего на свете интересовала кибернетика. Это было модно в то время, кибернетика только-только врывалась в жизнь. А мы были умны и красивы, и преданы науке. Фантазеры! Мы хотели победить все болезни, вылечить рак, запивая вчерашние сырники остатками пива и засыпая в лаборатории на кафельном полу. Мы потрошили крыс и мышей — Боже мой! — и подвергали их страшным пыткам: травили, топили…

— Не трави душу, — говорит Лена.

—...резали, даже распинали, как Иисуса Христа, пытаясь выведать у Природы ее тонкие тайны. Мы отсекали им головы, как гильотиной, рассекали их сердца и печенки, желудки и селезенки, дикари!

— Рест, перестань, пожалуйста!

— …выдергивали ядра из клеток в попытке добыть ДНК, РНК, всякие там гистоны и протамины... Наши карманы были просто набиты рибосомами и митохондриями, а на зубах ощущалась оскомина от долгого жевания эндоплазматического ретикулума и гликокаликса...

— Тина ваша права, — говорит Лена, — дикари! Я бы тоже…

— Прости нас, Господи, грешных. Сколько мы загубили бедных животных без чьего-либо соизволения, присвоив право распоряжаться их жизнями по своему усмотрению. Палачи, мы считали себя богами.

— Хватит причитать! — говорит Лена.

— Мы верили! Повторяю: мы, живодеры, были преданы науке...

— Живодеры?!

— Ну да!..

Через две недели, прихватив курс моих лекций, в Штаты укатил наш кудрявоголовый голубоглазый парторг.

— Это тот, что из «пиздриков»? Авлов?

— Самый тот. Не имея желания с ним связываться, мы отдали ему какие-то результаты, чтобы он мог поразить Америку.

— Ты рассказывал, — говорит Лена, — что он этой поездкой перечеркнул все ваши планы.

— Он всегда был глуп, как баран, со своими вылупленными, просто выпадающими из орбит бараньими блекло-водянистыми глазами. Не обязательно ведь знать английский, чтобы быть гостем Джеймса Уотсона, открывателя структуры ДНК, Нобелевского лауреата. Потом оказалось, что не обязательно и мои лекции читать. Можно ведь просто рассказывать о себе, о быте, о планах на будущее. По возвращении он собрал нас на пиво с жареным мясом и, порыгивая и ковыряясь в зубах ногтем мизинца, с восхищением рассказывал, как он заткнул за пояс нашими результатами самого Уотсона.

— Они же там ни хера не понимают в вопросах прикладной генетики, ковыряются в генах, как куры в говне...

Рассказывая, он брызгал слюной и пересыпал рассказ сочной матерщиной. При этом куцыми толстыми пальцами с нестриженными ногтями, похожими на клешни краба, помогал грязным словам вырываться из своей черной пасти. Он изрыгал гадости, чихвостя и распиная Уотсона, а с ним и всех американцев с их хваленым The American Way of Life (Американский образ жизни, — англ.).

— Это же физифин труд, — говорил он.

— Сизифов...

— Ну да!.. Сизифин!.. Они же ни рылом, ни ухом...

От подобных его высказываний я сперва ярился, но со временем ярость сменилась покорностью и уныньем, а затем я перестал обращать на это внимание.

— Апофизом же моего доклада, — продолжал он, — было то...

— Апофеозом...

— Ну да!..

Что же касается наших экспериментов, то парторг не понимал их существа и не придавал этому непониманию большого значения. В своем развитии, как и многие партийцы, он остался сидеть на дереве. Даже в болоте… Этот головоногий моллюск…

— Тупой, что ли? — спрашивает Лена.

— Он всегда черное называл белым и убеждал тебя в этом с такой яростью в своих бараньих глазах, со всей мощью глотки, что ты, подавляя приступ тошноты и вытирая обрызганное лицо, верил ему: черное — это белое, а красное — это зеленое. И потом ехал, сам того не подозревая, на красный как на зеленый. И когда никаких ДТП не случалось, он сверкал глазами: „Я же говорил! ”.

— Он что же, — спрашивает Лена, — полный кретин?

— Этот жалкий обрубок… Знаешь, я заметил, что все они, эти недомерки с комплексом Наполеончика, все эти переметчики, авловы, чергинцы, все эти штепы и шпуи, шариковы и швондеры, вся эта шушера, как сказал бы Жора — «мерзкая мразь», все они пытаются компенсировать свою…

— Да, — говорит Лена, — это комплекс, между прочим, тоже обусловлен…

— Гнилыми хромосомами…

— Ага…

— Если бы Тинка прознала, с кем в те годы мне приходилось якшаться… Ну, да ладно… О мертвых, ты же знаешь, или хорошо, или ничего. Ничего — пустота, вакуум, пыль... Абсолютный ноль! У него так и не был обнаружен ген, отвечающий за прямохождение. Хотя такие как он и ходят петухами — грудь колесом...

— Он что, умер? — спрашивает Лена.

— Для меня — да.

— Давно?

— Навсегда.

— Я и не знала, что ты умеешь так злиться, — признается Лена.

— Как?

— Ну, ты этого своего Авлова просто расплющил.

— Да ладно, ладно тебе. За него я спокоен. Ничего хорошего с ним уже не случится. Ни с ним, ни с Переметчиком, ни с Валерочкой Ергинцом…

Если бы Тина знала, с какими уродцами мы строили свое совершенство…