Russian orphans mention tortures, abuse 8 страница

— Сколько всего нагромоздили, и ведь не одно поколение зодчих трудилось! — с некоторой грустью подумал Ванька. — Даже жалко эдакую лепоту ломать. А что делать — другого выхода нет…

— Ой, смотрите, какая башенка красивая! — зазвенело за спиной. Царицын даже присел от неожиданности.

— Тише! — зашипел он. — Зачем вылезли из рюкзака?

— Мне душно и скучно, — объявила Надинька. Оказывает­ся, она давно высунула белобрысую голову наружу и жадно разглядывала живописные крыши Мерлина. — Ах, Ивануш­ка, поглядите на эту милую башенку. Я читала про неё в книж­ке, это Башня звездочётов. Видите, подзорная труба торчит из окошка?

Царицын послушно обернулся. Ух ты! Над лесом ветвис­тых антенн и чёрных коленчатых труб возвышалась камен­ная гранёная башенка с хитроумным золочёным флюгером в виде астролябии. Четыре стрельчатых окошка смотрят на все стороны света, и торчит из северного окна задранное кверху дуло старинной подзорной трубы.

Бурый медведь, пригибаясь, побежал вниз по скату. Он спешил туда, где болтался на железных тросах висячий мос­тик, перекинутый меж домами.

Пробегая по мостику, медведь глянул вниз — и чуть не рух­нул. Под ногами шумел переулок. Покрикивали торговцы бутербродами, колесили на велосипедах студенты с тяжёлы­ми книжками на багажниках. Две фигуры в ослепительно-белых балахонах чинно двигались посреди дороги… профес­сора что ли? Ванечка титаническим усилием воли сдержал жгучее желание смачно плюнуть на блистательные профес­сорские лысины.

Вскоре он уже взбирался по мокрой чешуйчатой стене обсер­ватории, цепляясь пальцами за выступы старых камней. Шум­но сопя, подтянулся на руках, забросил один локоть, потом дру­гой… обдирая живот, перевалился через подоконник внутрь.

— Я тоже, тоже хочу посмотреть! — пищала Надинька, воз­мущённо копошась в рюкзаке. Но Ваня Царицын не отвечал, с суровым видом он прильнул к окуляру.

— О! Вижу места боевой славы! Вон там мы десантирова­лись, — пробормотал он, разглядев на горизонте скалистый мысок Лох-Патти. Подумать только… ещё вечером он стоял во-он там, на утёсе. Смотрел сюда, на эти башни, и не знал, как проникнуть внутрь…

Вот чёрные опоры ЛЭП гуськом выдвигаются к замку из тумана. Петляет автомобильная дорожка по склону горы, поднимается наверх к Запретному, то бишь Гнилому, лесу — и ныряет в тоннель. Где выныривает? Где-где? А вот здесь… Ха-ха! Даже козырёк видно, с которого они с Громычем сига­ли на крышу жёлтой фуры!

Несчастный Громыч… Лежит сейчас, бедолага, в ящике с сушёными скорпионами… Или, что хуже, давно вылез и самостоятельно разыскивает наших детдомовцев. А если так — можно быть уверенным, что Громыча уже поймали и теперь его допрашивает в тесной комнатке какой-нибудь одноглазый маг с тонкой улыбкой и костлявыми пальцами…

Нет, не может быть, опомнился Царицын. Ведь он велел Петруше не высовываться из сундука. Ваня хорошо знал ста­рину Тихогромова. Если Громыч обещал, то будет сидеть в сундуке до упора. День, два, а если надо — и дольше. Всех скор­пионов сжует от голода, но просидит сколько надо.

— Ну же, дайте я Вам всё расскажу! — Надинька высуну­лась из рюкзака и слегка дёрнула Царицына за воротник. — Вы же ничегошеньки не знаете про замок! Вот смотрите, мы находимся в квартале Саламандр. Здесь живут студенты стар­ших курсов. А дальше — видите невысокий такой хрусталь­ный купол? Там ещё зелёные флаги на шпилях? Это старый Дворец церемоний, самый красивый во всём замке! Ах, как я мечтала попасть туда!

— Ага-угу, — бормотал Ваня, покручивая стёклышки. — А где размещают второкурсников?

— Вас какой факультет интересует? Моргнетильцы живут в Ласточкиных гнездах — это такие маленькие домики, кото­рые как бы прилеплены прямо к стене Внутреннего замка. Факультет Дуйсбергхоф расположен во-он там, в угловой Стрельчатой башне. Её легко узнать по крылатому пылаю­щему маяку на верхушке…

— А на какой факультет зачисляют русских? Об этом в книжке не говорилось?

— Нет, — сказала Надинька. — Так слушайте дальше! Фа­культетский корпус имени Клермонтской ведьмы находится в Вальпургиевой башне на сваях, которая стоит посреди Пот­ного озера. Общежития Генуэзского клуба вампиров распо­ложены — вон, посмотрите, их видно без подзорной трубы — на склоне Лысоватой горы, сразу за бестиарием.

— Послушайте, я начинаю путаться, — взмолился Ванеч­ка. — Да сколько же всего этих факультетов?

— Поначалу было четыре, спустя пять лет сделалось сразу восемь, а с прошлого года уже тринадцать! — радостно затараторила Надинька. — И мне больше всего нравится Моргнетиль! У моргнетильцев на гербе — ядовитая ласточка с лицом сфинкса. Это символ добра и милосердия.

— Не знаю насчёт ласточек, а вот воронья тут предоста­точно, — прошептал Ваня, с опаской оглядываясь на чёрную тень, мелькнувшую в воздухе. Он поспешно крутил трубой, стараясь запомнить расположение учебных корпусов и об­щежитий. Ага, кривая аллея со статуями ведёт к лабирин­ту… С другой стороны к нему примыкает нечто похожее на ацтекскую пирамиду, только зачем-то её увешали турнирны­ми щитами…

— А здесь что за корявое строение виднеется? — спросил кадет, указывая на высокомерную чёрно-багровую башню по­среди Внутреннего замка, увенчанную гигантскими золочё­ными бивнями, похожими на оленьи рога.

Надинька не успела ответить. С истошным карканьем мимо пронеслась ворона — и Ваня Царицын присел, хоронясь под окном. Ещё минуту назад вокруг обсерватории летала, точно принюхиваясь, одинокая птица — один раз каркнула, да вроде смолкла. А теперь… их уже штук пять!

Птичья сигнализация снова сработала исправно. Снизу, из-под дощатого пола, донеслось отдалённое, но торопливое постукивание. Кто-то взбирался по лестнице. Не дожидаясь, пока под ногами сдвинется крышка люка и высунется из щели дуло волшебного зонтика, Ваня скомандовал Надиньке засу­нуть голову обратно в рюкзак — и, глухо сопя, полез в окош­ко. Ах, незадача! Клочья медвежьей шкуры остались на кова­ной решётке… Вытаскивать некогда: надо рвать когти…

Медведь загремел когтями по самому гребню крыши — а вороны-то следом летят! Каркают всё громче, и стая стреми­тельно увеличивается… Ваня заторопился…

И не заметил дохлой кошки, валявшейся под ногами. Кош­ка была вонючая и гадкая, но особенно неприятно то, что она была… скользкая.

Бурый медведь всплеснул руками, крутанулся в воздухе — и рухнул на скользкую железную кровлю. «Вот и всё…» — по­нял кадет Царицын, едва почувствовал, как бешено скользит железо, точно залитое маслом… Надинька испуганно запи­щала в рюкзаке, а Ванечку безудержно поволокло под уклон, к самому краю.

Царицына несло на груду жёлтых кирпичей, аккуратно сложенных на кровле, — он ударил в кирпичи ногами, надеясь затормозить… Не тут-то было! Груда немедленно обрушилась и добрая сотня кирпичей вместе с Иванушкой покатилась, заскользила вниз по кровле.

«Плохи дела», — застонал сквозь зубы кадет Царицын, чув­ствуя, как его закручивает волчком. Рюкзак распахнулся, по­сыпались вещи… Зазвенела по железу бляха с гербом! Вее­ром разлетелись Надинькины карандаши, грохнул и покатился термос…

— Надя! — успел крикнуть Царевич. — Держись за шею!

Через миг крыша резко закончилась — и, нелепо дёрнув ногами, медведь полетел вниз. В полёте успел заметить: что-то блестит и сияет. Приземистый купол, точно хрустальный… Падаем прямо на него!!!

Ваню и Надиньку спасло то, что несколько кирпичей уго­дили в купол чуть раньше — вмиг превращая стёкла в тучу колючих сияющих брызг. Сквозь пробоины в хрустальной кровле дети полетели вслед за кирпичами — и вот, вместе с россыпью кирпичей, битого стёкла и цветных карандашей, они обрушились прямо в центральный Волшебный фонтан в атриуме старинного Дворца церемоний.

В вестибюле играл оркестр, россыпи розовых лепестков покрывали сумрачный мрамор ступеней. Молчаливые и тор­жественные сновали преподаватели с папочками в руках, за­вершая последние приготовления к церемонии начала учеб­ного года. Двести пятьдесят мальчиков и девочек, которых только что привезли к замку Мерлина на старинном парово­зике и теперь выстроили в вестибюле Дворца церемоний пе­ред древним фонтаном, с восторгом озирались, ожидая появ­ления господина проректора академии.

Под хрустальным куполом плыли в густом воздухе, чуть покачиваясь, сотни разноцветных свечей. Медленно кружась, падал ароматный волшебный снег — и сахарными хлопьями ложился на вишнёвые с прозеленью гербовые ковры. Важно раздувались старые шёлка факультетских флагов, надменно взирал с дворцового герба блистающий олень — эмблема Принципала академии. Утробно звучали виолончели, сладо­страстно изливались скрипки.

Внезапно наверху оглушительно рвануло — и с грохотом посыпались осколки. Музыка оборвалась, свечи шарахнулись к стенам — и декан факультета Моргнетиль профессор Йенна Мак-Нагайна вздёрнула кверху смертельно побелевшее лицо.

Все двести пятьдесят первокурсников, раскрыв рты, на­блюдали за тем, как летит и рушится в фонтан, вздымая рос­кошную тучу брызг, бурая медвежья туша.

Удар о воду был настолько силён, что у кадета вмиг вы­шибло дух. Не совсем, конечно, а секунд на десять. За это время он успел трижды хлебнуть шипящей фонтанной воды, вытаращить глаза и перевернуться спиной кверху, чтобы вы­ставить из воды плечи — точнее, девочку, которая по-прежне­му крепко обнимала его за шею.

А ещё Иван успел подумать, что это — про­вал. Охрана, небось, уже сбегается к фонтану. И дело провалил, и бедную Надиньку ухитрил­ся доставить прямиком в колдовское логово, ведьмакам на растерзание!

Фонтан был старинный, глубокий… Иван Царицын ужаснулся, понимая, что выплыть не в си­лах. Тяжкая шкура потащила в глубину, и Надинькины руч­ки, намертво сцепленные вокруг шеи, сдавили горло. «Воз­дух, где мой воздух?!» — Ваня захрипел, безнадёжно булькая, проваливаясь ко дну… Стыдно! Перед Еропкиным, перед Громычем и Телегиным. А ещё… перед старым Герондой.

Ванька духом рванулся — к доброму старцу с чудесной горы. «Геронда, помоги!» — беззвучно крикнул он, чувствуя, что в глазах уже вовсю кровавеет от боли. Больно ткнулся коленом о каменное дно бассейна. Поджал ноги — изо всех сил ударил пятками в камень. Вода взревела пузырями, и Ваня неожиданно легко вылетел кверху, к сладкому воздуху — под шипение струй!

«Неужто выплыл? — удивился он, судорожно глотая воз­дух. И подумал: «Не иначе, Геронда обо мне помолился». Вспомнил: Геронда стоит, жмурится на солнышке, держит за рукав и говорит: «Всё будет хорошо».

А ещё старец велел запомнить имя Ванькиного сверстни­ка, юного колдуна. И Ваня запомнил: «Шу-шу-рун».

Невесть откуда взялось потрясающее спокойствие: «Про­вал? Кто сказал, что провал?!» Ваня искренне поразился: от­чего паниковал-то? Ну да, вот они, перекошенные лица ох­ранников, глядят на него. Сбежались вокруг фонтана, тычут стволами волшебных зонтиков. «Какие же мы нервные», — хмыкнул медведь Царицын, подплывая к мраморному бортику. Старая ведьма с гадючьим лицом в хищных очках буравит Ваньку пылающим взглядом. Молодой господин в пенсне, с голым черепом и наглым лицом пробирается ближе, распи­хивая охранников. Конечно, всем любопытно посмотреть на мокрого медведя, свалившегося с луны!

— Надеюсь, я не опоздал? — с улыбкой спросил медведь на чистейшем английском языке, протягивая руку и хватаясь за ствол волшебного зонтика. — Помогите выбраться, пожалуйста. Лица охранников вытянулись. Двести пятьдесят юных первокурсников зашумели, старая ведьма в очках подняла выщипанную бровь.

— Откуда вы взялись? — взвизгнул лысый в пенсне, выдёр­гивая из-под пиджака и направляя на медведя чёрную указ­ку, точно ствол с глушителем. — Что вам нужно?

— Извините за разбитую крышу, — вежливо извинился си­бирский медвежонок, с трудом вылезая из бассейна. — Где тут записывают в школу волшебников?

Глава 7.

Засланные казачки

Вот так я и попал в колдуны с пер­вых шагов. Хозяева на меня косились и хмурились.

М. М. Пришвин. Колдуны

Впоследствии юные первокурсники Мерлина вспомина­ли: с небес свалился сибирский медведь, а потом он лоп­нул, и из его брюха выбежали мальчик и девочка.

Мальчик сказал, что он — Шушурун, ученик известнейше­го алтайского шамана.

— Не приближайтесь ко мне, — с хладнокровной улыбкой бросил мальчик Шушурун бородатым охранникам. — Иначе я нашлю на вас порчу. Настоящую сибирскую язву, понятно?!

Сказано было достаточно громко — первокурсники взволно­ванно зашептались. Мальчики, толкаясь, кинулись за спины девочек. Девочки бледнели и тупо моргали ресницам. Все чувст­вовали, что привычный ход церемонии совершенно нарушен.

— Не надо, не приближайтесь к нему, — кивнула охранни­кам похожая на очковую кобру профессор Мак-Нагайна, вгры­заясь в Иванушку чёрными свёрлами глаз. — Вы ученик Шушуруна? Чем докажете?

Мальчик пожал мокрыми мохнатыми плечами:

— Тем, что я здесь. Разве обычный человек может так удач­но свалиться с неба?

— Только не надо резких движений! — с фланга потихонь­ку заходил лысый, тиская в потных пальцах дрожащую указ­ку. — Где остальные? Где парашют?!

Один из охранников нетерпеливо передёрнул подствольную помпу. Ученик Шушуруна слабо улыбнулся:

— Мой учитель съел тринадцать волшебных грибов и на­чал мечтать о том, чтобы я перелетел сюда, к вам. Учитель Шушурун Старший — величайший колдун. Его мечты всегда обретают силу. И вот я здесь.

— А девочка? Откуда девочка?

Ваня не успел придумать ответ. Толпа расступилась, точ­но от ледяного ветра, — развязно вышагивая длинным нога­ми, весь разболтанный и ломливый, в подчёркнуто неформаль­ном свитере на Ваню надвигался долговязый человек, который, видимо, знал себе цену. Человеку было лет сорок. Загорелое узкое лицо с зализанными назад волосами, надмен­ный взгляд и длинный иронический подбородок.

— Что вы тут устроили, а? — быстро и злобно спросил он, качнувшись на лысого в пенсне, который сразу попятился. Профессор Мак-Нагайна тоже невольно смутилась, на её морщинистой шее, похожей на бледное брюшко змеи, заиг­рали надувшиеся жилы.

— Какого диавола, а? — долговязый в свитере поехал пле­чом на охранников с зонтами. — Через минуту сюда про­ректор придёт, речь будет читать. Вы хотите церемонию сорвать, так?

Наконец, он обернул острое лицо в сторону Вани, глянул ленивым глазом — и скомандовал охране:

— Уведите вот этих мокрых, потом разберёмся с ними. И мелких успокойте. Сейчас торжественный момент, ясно? Все радуются и улыбаются, я сказал!

— Да-да, декан Фост, Вы правы, — побледнев, закивал лы­сый крепыш в пенсне.

Декан факультета наступательной магии Колфер Фост окатил лысого ледяным взглядом. Привычным усилием ра­стянув рот в улыбку, повернулся к напуганным перво­курсникам.

— Милые дети! — радостно возгласил он, вихляясь и раска­чиваясь на тонких ногах. — К нам только что прибыли опоз­давшие ученики, ваши будущие однокурсники.

Не глядя, он показал на Ваню костлявым пальцем:

— К сожалению, юные путешественники нуждаются в по­мощи целителей. Они получат первую помощь и присоеди­нятся к вам позднее. А теперь прошу прекратить разговоры! Помните, что вы находитесь в замке великого Мерлина! Наша церемония начинается…

— Скоро тебе будет не до смеху, — негромко сказал лысый, наклоняясь к Ваниному плечу, пенсне его помутилось от зло­бы. Он махнул указкой вбок:

— Туда, живо! И девчонку тоже!

Ваня покосился на охранников с зонтиками — и, шлёпая мокрыми медвежьими лапами, с которых на старинные ков­ры обильно стекала водичка, двинулся в боковой проход. Здесь темнели статуи костлявых стариков и смеющихся жен­щин в островерхих шляпах. На стенах пестрели графики с име­нами и датами. Видимо, галерея вела в учительский флигель…

Что-то укусило в шею, в глазах вмиг потемнело… Иван качнулся, что-то промычал… и повалился на ковёр. Надинька тоненько вскрикнула — её подхватили и поспешно унесли в боковой проход. Следом два бородача поволокли «уснув­шего» шаманёнка.

Сзади, насмешливо покачивая лысой головой, двигался молодой ведьмак в золочёном пенсне, с маленьким, уже опус­тевшим шприцем в руке.

Ваня очнулся в инвалидном креслице с колесиками: руки заботливо притянуты специальными креплениями к подло­котникам. Лодыжки тоже зафиксированы мягонькими рем­нями. Перед ним — в рыхлых жёлтых креслах раскинулись тела нескольких преподавателей: очковая кобра с морщини­стой шеей, ещё какой-то артистический тип со сладкими, точ­но опухшими глазами и пирсингом в каждой складке лица. Сбоку у решетчатого окна нервный господин с подёргиваю­щимся веком сквозь длинные вороные пряди внимательно буравит Царицына ледяными гляделками. За его спиной по­смеивается лобастый в пенсне. «Не иначе, это ты, лысый, вко­лол мне сзади, когда шли по коридору, — подумал Царицын. — Ладно, подлый шпак, я у тебя в долгу».

— Вы допускаете, что они действительно трансгрессиро­вали сюда из Сибири? — донеслось до Ваниного слуха. Про­фессора оживлённо обсуждали инцидент.

— Почему нет? — повёл щипаной бровью творческий тип с пирсингами. При каждом слове его жёлтая бородёнка, за­плетённая в косицу, подрагивала:

— Видите ли, профессор Мак-Нагайна, современной науке известны множественные свидетельства окказиональных телепортаций у сибирских шаманов. Такому креативному мастеру, как Шушурун Старший, не составит большого тру­да перенести почти невесомые физические тела двух детей даже через десять тысяч километров…

Артистический тип почесал босую подошву, закинутую на журнальный столик и добавил:

— Видите ли, мы плохо знаем практику сибирских коллег, но, безусловно, у них есть очень хорошие наработки в облас­ти привлечения тангалактической энергетики, да-да…

Ваня вспомнил про Надиньку, попытался оглянуться.

— «Я здесь», — улыбнулась Надинька глазами. Она сидела на высоком стульчике позади Царицына. Кажется, новых си­няков и царапин у девчонки не появилось. «Значит, пока всё хорошо, — сказал себе Ваня. — Пока держимся на плаву».

Внезапно гул учительских голосов смолк. Раскрылась дверь и вошёл некто высокий, с белой бородой, похожей на жидкие струи мыльной пены… Сначала Царицыну показа­лось, что это дряхлый старик, едва передвигающий ноги. Ог­ромный, взморщенный лоб его был необычно высок, казалось что вошедший вносил под крышкой черепа всю тайную муд­рость древних библиотек. На крупном носу плотно сидели стекляшки без дужек, а тонкая чёрная бровь поднималась так круто и выспренно, что казалось, каждую минуту этот чело­век сосредоточенно творит стихотворную вязь. Потом Ваня заметил, что мыльнобородый вовсе не стар. Его выдавали губы — молодые, презрительно тонко прорезанные, с надмен­ным философическим изгибом.

В особенности же поразило Ваню то, что глаза этого чело­века были, казалось, постоянно сожмурены — словно ежесе­кундно совершал он пограничное человеческим возможнос­тям мыслительное напряжение или же пытался прозреть предстоящее внутренним взором, посредством некоего скры­того глаза, находящегося в возвышенном лбу его. Жидкие скользкие волосы не могли сокрыть обнажившейся пергамент­ной кожи на темени и бугристом затылке, нависающем поза­ди воротника, — лишь тонкие прядки струились по вискам, обтекая крупные, точно восковые, уши и произливаясь на вздёрнутые плечи.

Руки он держал как бы на манер орлиных крыльев — сло­женными на груди так, что длинные пальцы, как острые пе­рья, выставлены были по сторонам предплечий. Наглухо зас­тёгнутый долгополый сюртук скрывал под глухим белым бортом половину златого ожерелья с неведомым Царицыну орденом, а чуть выше стальная пуговица стягивала тугой воротник, высоко, под самые уши поддерживавший голо­ву сзади.

Профессура молча встала, уступая дорогу, изгибаясь в почтительных поклонах. Видно было, что это особенный вол­шебник, возможно, один из главнейших в замке. Белая фигу­ра в шорохе клубящихся воскрылий надвинулась на детей — сомкнутые глаза воззрели на Ваню с высоты запрокинутой в воздух головы.

— Что у нас здесь? Русские дети… — произнесли губы пер­гаментного человека. Говорил хрипловато, точно с собою са­мим разговаривая:

— Интересно знать, что нужно русским детям в замке…

— Отвечай! Профессор Тампльдор спрашивает тебя! — по­спешно подскочила и зашипела Мак-Нагайна, испуганно та­раща гадючьи глаза.

— На стажировку прилетел, поучиться у великого юного волшебника Гарри! — ответил Ваня, разглядывая небывало гордое лицо.

— Как же дети смогли добраться… хочется знать, — прого­ворил пергаментный, и брови его заходили вверх и вниз по­верх очковых стёкол.

— А что рассказывать-то? Это наш сибирский секрет. Во­обще говоря, это я к вам приехал учиться, а не наоборот, — звонко ответил осмелевший Царицын. — Я-то думал, такие простые вещи у вас в академии даже первокурсники умеют делать…

— То есть ты… умеешь? — старик изогнул улыбкою тонкие, точно из пластилина вылепленные губы.

— Конечно, — кивнул Ваня.

Надинька в недоумении поглядела на Царицына. Что он такое говорит? Лёгкий румянец играл на щеках кадета. По особенному блеску в его глазах Морковка, которая уже на­училась разгадывать некоторые черты в поведении Цареви­ча, поняла: Царевич что-то придумал.

— Если хотите, я вызову кого-нибудь из Сибири, — запрос­то предложил мальчик.

— Прямо сюда? — медленно улыбнулся профессор Гендальфус Тампльдор.

— Мальчик дерзит! — тихонько, по-змеиному рассмеялась Йенна Мак-Нагайна.

— Ну… прямо сейчас не получится. Заклинание сложное, нужна серьёзная подготовка, — вздохнул Шушурун. — Кое-какие магические вещицы необходимы.

— Какие именно вещицы необходимы мальчику? — профес­сор немного накренил голову, при этом царственный изгиб его тела, сильно откинутого назад, не изменился.

— Что мне нужно? — Ваня моргнул. — Ну, кое-какие мело­чи… Сушёные мухоморы у вас есть? А кровь белой лягушки?

— Разумеется, — кивнул профессор Гендальфус, с любопытст­вом разглядывая мальчика сквозь стиснутые веки. Потом наце­лил стёкла в лысого господина, стоявшего у Вани за спиной.

— Драгоценный друг фон Бетельгейзе сейчас проводит мальчика в складскую зону. Пусть мальчик выберет всё, что ему нужно. А потом мы оценим искусство нашего юного гос­тя. Итак, кого Вы собираетесь доставить из Сибири?

— Да мне-то как раз всё равно, — лениво сказал Ваня, по­давляя зевок. — Вам мальчика или девочку?

Под крышей гигантского ангара пронзительным эхом раз­носилось поскрипывание колесиков. Барон Рюдегер фон Бе­тельгейзе с побелевшим от омерзения лицом неприязненно толкал перед собою серебристое кресло-каталку, в котором как ни в чём не бывало развалился русский мальчик в поло­сатой больничной пижаме.

— Так, это у нас что? Развесные пиявки горячего копче­ния? Ну, возьмите граммов триста, — задумчиво сказал Ваня, придирчиво разглядывая контейнеры на стеллажах.

— Эй ты! Делай, что он говорит! — хрипло скомандовал гос­подин фон Бетельгейзе плечистому и волосатому охраннику в чёрном плаще, толкавшему перед собой корзину с разнооб­разной дрянью, которую Ваня счёл необходимой для пред­стоящего магического действа. Охранник, грохоча высоки­ми ботинками, подошёл к ящику с пиявками и, равнодушно запустив в коробку пятипалые грабли в грязной резиновой пер­чатке, извлёк пригоршню копчёных соплей — бросил на весы.

— Триста пятьдесят оставить? — вопросительно прорычал он на древневерхненемецком. Ваня кивнул.

— Так… почти всё необходимое взяли, — бормотал Цари­цын. — Пыльца подземной орхидеи — вычеркиваю, пиявки вы­черкиваю. Моча мускусного барана, конечно, жидковата, но делать нечего, будем работать с жидкой. Что ещё осталось?

Кадет хотел почесать макушку, но не тут-то было: запяс­тья по-прежнему прикованы к подлокотникам.

— Ах да! — спохватился юный шаман Шушурун. — Сушё­ные скорпионы.

— Сколько можно, а?! — едва сдерживая ненависть, про­скрипел Рюдегер фон Бетельгейзе, подкатывая кресло к сле­дующему ряду стеллажей. — Вот скорпионы, в жёлтом ящике.

— Свежие?

— Сегодня ночью привезли.

— Беру целый ящик, — кивнул Шушурун.

— Это просто издевательство! Наглый щенок устраивает здесь цирк, а мы должны терпеть? — возмущённо надулся про­фессор красноречия Феофрасто Феофраст, пряча подбородок в снежные кружева на груди. — Неужели вы думаете, он прав­да сможет перенести сюда кого-нибудь из Сибири? Невооб­разимо.

— Надо было прикончить его в фонтане, — задумчиво про­говорил лысый Рюд фон Бетельгейзе, играя желваками так силь­но, что дёргались уши. — Просто маленький русский шпион.

— Едва ли шпионы станут у всех на глазах падать в фон­тан, — обернула плосколобую голову Йенна Мак-Нагайна.

— Всё равно! Прикончить — и проблема решена.

— Я согласен с Вами, Рюди, — вздохнул Феофрасто Феоф­раст, закатывая глазные яблоки в сизые полутени верхних век. — Однако господин проректор заинтересовался молодым человеком. Это значит, профессор Гендальфус что-то почувст­вовал в душе мальчика. Что-то важное…

— Да-да, это верно! — жадно подхватила Мак-Нагайна. — Профессор Гендальфус не ошибается, у него верное чутьё. А что, коллеги? Может быть, мальчик и правда ученик шамана?

Юный шаманёнок наотрез отказался раскрывать секреты национального искусства телепортации. Уже минуты три он ворожил за плотной ширмой. По сторонам замерли охранни­ки с крупнокалиберными зонтиками наперевес. Взрослые волшебники вслушивались, пытаясь определить, что в дан­ный момент делает таинственный мальчик: вот брякнула крышка… похоже, выливает в котел кровь белой лягушки. Теперь зазвенела ложка — размешивает…

— У самоедских шаманов есть практика телепортации, это научный факт, — кивал лорд Бустерхаус, учёный муж с боро­давками на веках и губах. — Отчего же мы не допускаем мысли, что перед нами в действительности потомок одного из шама­нов, узнавший о нашей школе и пожелавший здесь учиться?

— Довольно! Это шарлатанство, — расхохотался профессор алхимии, старый пройдоха Кош, всплеснув шершавыми ла­донями. — Даже-таки пламя забыл развести! Что он там кол­дует, без огня? Не смешите меня, коллеги.

— Не мешайте же, осталось недолго. Возможно, это аутен­тичная шаманская метода, — улыбнулся увядшими губами доктор вдохновений Артемиус Кальяни, колечки пирсинга мелодично зазвенели в тонких крыльях его носа. — Мы плохо знаем древние сибирские практики, господа. Странно лишь, что молодой человек совершенно не пытается камлать. Не бьёт в бубен, не пляшет, как обычно делают коллеги в Сиби­ри. Чего он может достигнуть без камлания, не ясно.

— Мальчик просто сумасшедший! А мы теряем время…

— Коллеги, нельзя ли заткнуться?! — ощерила круглую, гладкую мордочку мастер лётных искусств Карлотта фон Холль. Облачённая, как обычно, в измятое шёлковое кимо­но, она неистово раскачивалась на стуле, ожидая финала это­го необычного шоу.

— Помогите мне, пожалуйста, — раздался из-за ширмы го­лос шаманёнка. — Нужно открыть крышку.

Охранники подскочили и откатили ширму в сторону — Мак-Нагайна вытянула шею, Карлотта фон Холль, стиснув мел­кие зубы, пружинисто вскочила со стула…

С противным скрипом отвалилась тяжёлая крышка ящика.

— Сейчас вылезет, — пробормотал Шушурун. — Эй, выле­зай давай.

Ничего. Только сдавленно смеётся, икает алхимик Кохан Кош. И слышно, как свистит воздух в мощной груди Рюдегера фон Бетльгейзе.

— Вы постучите погромче, может быть, он заснул, — неуве­ренно сказал мальчик Шушурун.

Тишина. Давится смехом Кохан Кош. Жидко, несколько раз хлопнул узкими ладонями профессор Феофрасто Феоф­раст. Рюдегер фон Бетельгейзе нервно стаскивает с носа пен­сне, сбрасывает пиджак и подскакивает над стулом:,

— Достаточно, не правда ли? Все поняли, что он издевается?

— Возьмите его и пристегните к креслу, — холодно кивну­ла Мак-Нагайна. Громилы в чёрных плащах шагнули к Ива­нушке… Профессора с кряхтеньем начали подниматься с мест.

— Он пожалеет об этом, — скрипит кто-то в зале.

— Благодарю за шоу. Мне пора на занятия, — оправляет кружевное жабо Феофрасто Феофраст. — А мальчика надо наказать примерно, чтобы другим было не повадно.

Охранники схватили Царицына за локти, жёсткими пальцами сдавили под ключицами, дабы легче согнуть его в кресло…

— Минуточку, — удивлённо приподнял надбровные бубен­цы доктор Артемиус Кальяни.

— Смотрите! — визгнула Карлотта фон Холль, подскакивая над стулом. — Голова, голова!

Действительно. Ушастая, с золотистым ёжиком на макуш­ке, с совершенно дурными глазками, высунулась из ящика крупная голова русского кадета Петра Тихогромова.

— Пустите, пожалуйста! Да уберите Вы руку! — юный ша­ман Шушурун выкарабкался из цепких объятий инвалидно­го кресла. — Вот, пожалуйста, господа. Это мой друг Ашур-Теп по прозвищу Тихий Гром.

Друг был весьма бледен. Под глазами пролегли чёрно-зелёные круги, пальцы немного тряслись. С ушей с сухим трес­ком осыпались скорпионы.

— Здравствуй, мой друг Тихий Гром, — Ваня что есть силы двинул Громыча по плечу, пытаясь привести в чувство. Громыч шатнулся и сразу опомнился:

— Ой. Здравствуй, мой друг…

— Шушурун, — подмигнул Ваня.

— Ага, Шумбурум. Я тебя сразу признал, — расплылся в улыбке Тихий Гром и распахнул объятья.

Друзья обнялись. Что-что, а радость встречи была непод­дельной.

— Видели? — торжествующе подбоченился Шушурун. — Надеюсь, больше проверок не будет. А теперь мы хотим учить­ся на волшебников, и поскорее.

* * *

Холодные хлопки в холодные ладони — с заднего ряда, из-за спин.

Встаёт девушка. Тоненькая, точно девочка. Немного кри­вые ноги, немного короткая шея. Зато — огненно-рыжие ко­сички, брючный костюм, каблуки. Подходит ближе, и видно: лицо подростка, только взгляд немного на крови, нижнее веко отстаёт от выпуклого карего глаза. Губы под чёрной помадой.