Russian orphans mention tortures, abuse 2 страница

— Хвала, хвала! Шпасиби, рус, поджалюсда!

Петруша немного отпрянул, когда албанец повалился пе­ред ним на колени:

— Доллар, евро! — застонал он, просительно пригибая го­лову набок. Руки вытянул, как попрошайка:

— Хлеба нета, дай доллар, дай! Москва гут!

— Простите, у меня совсем нет денег, — пробормотал Пет­руша, отступая.

— Рус хорош! Поджалюйста, рус! — албанец потянулся за­грязнёнными пальцами к Петруше, и Тихогромов понял, что он указывает на полевой компас, висевший на поясе в доб­ротном кожаном чехольчике. Компас был подарком дедуш­ки. Петя Тихогромов получил этот подарок ещё в детстве и, честно говоря, не собирался кому-либо передаривать. Но бед­ный албанец упрашивал так униженно и жалостно, что Петру­ша отдал ему компас — лишь бы тот перестал валяться в ногах.

Схватив компас, албанец немедля вскочил на ноги, блес­нул на Тихогромова глазами и, не говоря ни слова, часто при­гибаясь, побежал через дорогу прочь — туда, где вдали мига­ли огоньки посёлка.

Отбежав на несколько метров, он вдруг обернулся и что-то крикнул. Петруша не расслышал. А ещё Петруша не по­нял, зачем албанец показывает ему некие странные знаки: два кулака с оттопыренными средними пальцами. Пожав пле­чами, Тихогромов едва слышно вздохнул о дедушкином ком­пасе — и поплёлся обратно к подполковнику Телегину.

Сербская старуха уже собрала разбежавшихся коз и уеха­ла на своей скрипучей повозке. На прощанье она ухватила подполковника Телегина за руку и начала целовать, вмиг об­слюнявив и закапав слезами. Телегин с усилием вырвал ла­донь, похлопал бабушку по горбатой спине и подарил единст­венный предмет мирного назначения, обнаруженный в карманах, — одноразовую зажигалку. «Ничего, до вечера по­терплю без курева», — усмехнулся он.

Подполковник Телегин ещё не знал, что ему не суждено больше выкурить ни сигареты.

— Хочешь посмеяться? Бабушка нам козу подарила! — Ца­рицын подмигнул другу, прикручивая тушку к шасси верто­лётика. — А знаешь, что эта достойная женщина утверждает? Якобы Косово поле… заколдовали!

— Ух ты! А это как? — спросил Петруша.

— Дескать, сербы колдунов на свою землю пустили. И сра­зу люди начали развратничать, пьянствовать, девушки стали делать всякие аборты. А мужики хором кинулись жадничать, добро накапливать, друг другу завидовать. И в церкви ходить перестали, детей рожать перестали, только телевизоры, автомашины у всех на уме…

— А колдуны-то при чём?

— А вот слушай. Дескать, сербы забыли дедовские обычаи и потеряли какую-то очень важную защиту от колдунов. Вот как хочешь, так и понимай, — усмехнулся Царицын.

Тихогромов не нашёлся, что сказать. Телегин подозвал кадетов, раскрыл кожаный планшет, прикидывая маршрут возвращения на базу, и уже раскрыл рот, собираясь изложить новое учебное задание, как вдруг…

Резкая автоматная очередь распорола воздух и жарким свинцом хлестнула по маленьким вертолётикам.

Глава 13.

Балканские звёзды

Мы летели, блуждая во мгле, Мы к родной пробирались земле:

Бак пробит, хвост горит и машина летит На честном слове и на одном крыле.

Песня военных лет

Смерть просквозила, пропели под пулями лопасти. Брызнул песок на бугре, а Петруша ойкнул, хватаясь за обожжённое ухо.

— Что это было? — прошептал он, покачнулся — и с размаху упал на задницу.

— Уходим быстро! — рявкнул Телегин и обернул позелене­лое лицо к дороге. Две автомашины, облепленные автомат­чиками, — ещё далеко, но на полном газу. Только-только вы­вернули из-за холма — и сразу стрелять. Метров шестьсот… Успеем.

— Успеем! — зарычал подполковник Телегин и бросился к своей машине. Ага, умница Царицын уже в седле, затягивает ремень. А где второй?

Петруша сидел на траве и держался за ухо.

— Встать! — подполковник налетел, рывком вздёрнул каде­та на ноги. — Что?! Голова?! Дай!

Схватил Петрушину голову огромной лапой, точно кочан крутанул.

— Голова цела! — рявкнул в лицо. — Слышишь, цела! Ухо задето, не страшно! Быстро в седло, дурилка!

Размашистый пинок пошёл Тихогромову на пользу: парень заморгал, оживился, перекинул ногу поверх сиденья.

— Что это было, товарищ подполковник?

— Пуля была! — послышалось сбоку. Телегин уже проде­вал ноги в стремена.

— Лететь строго за мной! Курс не менять!

Во-он облако пыли растёт из-за кривого холма. Грязно-жёлтый пикап, обсиженный автоматчиками. И снова, снова — зачиркали скользкие, страшные иглы. Снова мимо. Слава Богу, они ещё далеко.

— Готов! — крикнул Царицын, впиваясь пальцами в кольцо зажигания.

— Я тоже, — пискнул Тихогромов.

Телегин крикнул: «Поехали!» — крик его погас в одновре­менном треске движков. Вертушки легли на правый бок и торопливо поползли к солнцу — Иванушка понял, что Теле­гин специально уводил на свет, чтобы бандитам было слож­нее целиться. Ванька старался не глядеть под ноги — туда, где разрасталось пыльное облако… Ну вот, теперь видно не толь­ко пикап, но и чёрно-зелёный грузовик, а в грузовике…

Характерный пулемётный лай. Злобная тварь на треноге ощерила рыльце и заводила свинцовой харкотиной по небу, нащупывая трёх бешено улепётывающих Карлсонов. Цари­цын сразу вспотел и тут же похолодел на ветру — ах, какой плотный огонь! Альтметр сонно, точно издеваясь, едва тя­нул стрелочку к трёхсотметровой отметке. Вот бы повы­ше забраться…

Ф-фу, пронесло… Царицын выпрямился в седле, зажму­рился и снова раскрыл счастливые глаза. «Ха-ха, — подумал он, — а ведь это был первый бой. Значит, я стал солдатом. Я был под пулями и выжил. Теперь есть о чём рассказать ребя­там в училище». Царицын слегка откинулся назад — насколь­ко позволяло сиденье — и более уверенно огляделся по сторо­нам. Так-с. Вон впереди фырчит вертолётик Телегина. Подполковник будто немного ссутулился, но курс держит твёрдо. Сзади… как там друг Петруша? Вроде жив — ага, ру­чонкой машет. Бедняга, ухо почти потерял. За что теперь Те­легин его дёргать будет?

Царицын поморщился. Повезло Тихогромову! Теперь бу­дет показывать всем настоящее боевое ранение. Чего добро­го этому увальню раньше меня орден дадут… Ну ничего, пу­тешествие только начинается, мы ещё докажем, кто здесь по-настоящему достоин звания русского кадета!

Что греха таить, хотелось Ивану повесить на чёрную кадетс­кую куртку хоть один, но настоящий орден. Маленькая сереб­ристая звёздочка очень недурно смотрелась бы на чёрной тка­ни. «Подумать только, такой молодой, — будут говорить все вокруг, — а уже кавалер ордена Мужества!» С этим орденом он придёт на вступительный экзамен в Военную академию. Или нет, лучше со скромной орденской планкой. Зачем выпячивать свои подвиги? Надо думать, орденоносцев зачисляют без экза­менов… Ему дадут анкету, а в анкете, наверняка, есть графа про награды. И все вокруг будут писать в этой графе «не имею». А он, Иван Царицын, вынужден будет написать мелким почерком, как бы стесняясь: «орден Мужества 1 степени».

Но почему он так привязался к этому ордену Мужества? Между прочим, на чёрной куртке ещё красивее будет смот­реться орден «За заслуги перед Отечеством». Недавно Цари­цын разглядывал изображения орденов в альбоме. Безуслов­но, «За заслуги перед Отечеством» — самый красивый. С настоящими бриллиантами…

Солнце садится. Уже, небось, битый час летим… Кстати, это странно. Сюда летели никак не больше получаса. Так, солнце у нас справа — значит, летим на юго-восток. Стоп. А база-то была на северо-западе, то есть в противоположном направлении… Видать, Телегин передумал возвращаться к Медной горе. Но куда мы чешем на ночь глядя? Помахать ему, что ли? Сидит в неизменной позе, в рычаг вцепился — и жарит по прямой.

Ещё немного — и передовой вертолёт уже не разглядишь. К счастью, обглоданная луна выручает. Также большое спа­сибо звёздам — светят, как фонари. У нас на севере такие и не водятся: мохнатые, пульсирующие.

Телегин вдруг резковато бросил свою машину вниз, к зем­ле. «Ага, значит, посадка», — кивнул Иванушка.

Честно говоря, место подполковник выбрал не самое идеаль­ное — пологий горный склон, поросший редкими кривыми со­сенками. Чудом разминувшись с одной из хвойных особей, Царицын кое-как выровнял машину, заглушил тарахтелку, расстегнул ремни и побежал к Телегину.

Ещё на бегу он понял, что подполковник как-то неестест­венно упирается лбом в штангу.

— Товарищ подполковник, Вы…

Царицын осёкся. Ему показалось, что Телегин убит. Это потому что увидел лицо подполковника, бледно-голубое. Светлые усы теперь казались зеленоватыми.

— С-с… покойно, — простонало страшное лицо, — вс-с… мально.

— Что? — выдохнул Ваня. — Вы ранены, товарищ подполко…

— В задницу, — слабо улыбнулся Телегин. — Достань… птеч-ку в моём рюкзаке.

— Что, что доставать, товарищ подполковник? — Царицын с ненавистью на самого себя понял, что суетится. Так, спо­койно. Обезболивающий укол. Вот упаковка. Вот ампула…

— Что за позорное ранение… — хрипло рассмеялся Теле­гин. — Вкалывай прямо через штаны. Не бойся, побольше за­бей, чтобы…

Голос подполковника вдруг осёкся, и Царицын услышал, как страшно тот скрипит зубами.

Ваня поспешно ударил иглой в бедро, надавил тугой поршень.

— Петруха! Как твоё ухо? — Телегин закинул белое лицо, пытаясь увидеть Тихогромова.

— Очень хорошо, товарищ подполковник, — пропищал Громыч из-за Ванькиного плеча. — Лучше, чем было. -,

— Моей заднице тоже лучше, — кивнул Телегин. Он по-прежнему не мог даже спины разогнуть. Царицыну было оче­видно, что шутит подполковник с усилием, только для того, чтобы мальчишки не падали духом. — Значит, так, порхучие кадеты, ситуация осложнилась. Я немножко потерял кровуш­ки. И поэтому мальца отключился. Несколько часов летел без сознания.

— Ничего страшного, товарищ подполковник, — поспешно сказал Петруша. — Мы сейчас вернёмся назад. Вызовем вра­ча, и он Вас вылечит.

Иван обернулся и жестковато сказал:

— Чтобы вернуться, Петя, нужно две вещи. Во-первых, бензин. А во-вторых, надо определить, где мы находимся.

— Вот суворовец Царицын пра-авильно говорит, — Телегин всё пытался улыбнуться. — У вас ведь был компас, ребята. При­знаться, я свой уронил, пока мы летели. Тут у меня… план­шет за пазухой, вытягивайте. Сейчас разберёмся, куды нас занесло.

Тут Ваня заметил, что Тихогромов становится в излюблен­ную позу провинившегося бычка: носки вместе, пятки врозь, уши на ширине плеч, руки слегка разводятся в стороны.

— Я тоже… свой компас… потерял. Вернее, утратил.

— Ты шутишь, — угрожающе прошипел Ваня. — Товарищ подполковник был без сознания, понятно, что он мог выро­нить компас из рук. А ты-то… как ты мог?!

Петруша молчал. Видно было, что ему очень и очень плохо.

— Не нужен нам никакой компас, — вдруг уныло сказал Телегин. — Вон видите огоньки, поезд идёт? Я узнал это мес­течко. Это мост через речку Вардар.

— Значит, мы в районе города Скопье! — выпалил Царицын. — Я помню, я учил для олимпиады по географии!

— То-то и оно, — вздохнул подполковник. — А город Скопье — это и есть самая настоящая задница, господа кадеты. Мы на­ходимся на территории, контролируемой вооружёнными си­лами блока НАТО.

— На территории НАТО, — повторил Тихогромов. — Навер­ное, натовцы очень удивятся, если обнаружат у себя ранено­го российского десантника…

— И не просто так, а с тремя засекреченными образцами спецтехники… — пробормотал Царицын.

— Да ещё с двумя несовершеннолетними гражданами Рос­сии, облачёнными в форму сербских ВВС, — с досадой докон­чил Телегин. Он немного помолчал, потом цыкнул зубом:

— Хватит нюни развешивать. Слушай мою команду. У меня к бензобаку пустая канистра прикручена. Чтоб через полча­са были здесь с бензином. Доставайте, где хотите. Напряги­те мозги, кадеты.

С горного склона на пустынную, залитую лунным светом асфальтовую дорогу спустились два нетипичных обитателя Балканского полуострова. Первым шагал — почему-то на зад­них лапах — некрупный, но энергичный бурый медведь. За ним ковылял коренастый балалаечник в розовой расписной руба­хе и полосатых штанах.

— Когда вставишь шланг, начинаешь подтягивать бен­зин ртом, — серьёзным тоном поучал медведь балалаечни­ка. — Точнее, не бензин, а воздух из шланга. Не долго, а то нахлебаешься!

— И чё будет? — тонким голосом поинтересовался плечис­тый балалаечник.

— Законы физики начнут действовать, вот чё будет! — от­ветил медведь. — Бензин, как угорелый, потечёт из бензобака в твою канистру. Ну ладно, я сам буду откачивать, не вол­нуйся. Смотри и учись, пока я жив.

Впереди, чуть выше по склону, замелькал прыгающий свет автомобильных фар.

— Галогенками светят, значит, машина дорогая. Ну всё, давай, ложись на дорогу, — строго сказал медведь. — И чтобы всё по сценарию, понял?

Балалаечник послушно растянулся на асфальте, подложив пухлый кулак под голову. Медведь нырнул в придорожные кусты и хищно затаился. Вскоре темноту прожгли слепящие сполохи голубоватых лучей: военный джип! И даже не джип, а целый «хаммер» — тупорылый, на бульдозер похож, только впятеро быстрее и гаже. За ним ещё один, почему-то с пога­шенными фарами… И третий!

Медведь прищурился из кустов — и разглядел на борту первого «хаммера» горделивую надпись: «KFOR».

— Натовцы, — пробормотал он. — Это уже не законы физи­ки, а закон подлости.

Передовая машина, нехотя сбавляя скорость, приблизи­лась к лежащему на дороге человеку… Ваня чуть не вскрик­нул: сейчас раздавит! С визгом вильнув, «хаммер» объехал лежащего — и, оптимистично газанув, помчался дальше.

— Look here he is! The drunk bastard[9], — донёсся весёлый лоснящийся голос из приоткрытого окна. Оранжевой искрой мелькнула выброшенная сигарета.

Следующий «хаммер» и вовсе пронёсся, не сбавляя пры­ти, — едва не проехался по ботинкам! А Тихогромов лежал в своей рубахе как влитой — даже ноги под себя не подтянул. Теперь уж не до бензина. Напрягся Иванушка — лишь бы Петрушу не раздавили! Вот выпрыгивает из-за поворота третья машина, в чёрный цвет вымазана, колёса огромные, решет­чатое забрало на морде, натовская звезда на полкапота…

И тут Ваня услышал, что водитель чёрного «хаммера»… добавил газу. Что-то уверенное, целеустремлённое возникло в движении громадной машины… Царицын вдруг почувство­вал, что третий «хаммер» — не станет объезжать.

Нет!

— Гады, гады! — Царицын бросился на дорогу. Что они сде­лали?! Они… проехали по ногам?! Последний, третий «хам­мер», взметая пыль, унёсся вниз по дороге. Царицын кинул­ся к Петруше, который по-прежнему лежал на дороге.

— Ванюш, ты не волнуйся, пожалуйста, — послышался вдруг тихий голос. — Я в порядке, они по шнуркам, кажется, проехали.

Царицын без сил опустился на дорогу.

— Брат… ноги точно целы?

— Ноги-то целы, — грустно сказал Петруша, приподнимая голову в идиотском парике. — А ты смеяться не будешь? Ка­жется, я в штаны напустил со страху. Немножко.

— Высохнет, — уверенно сказал Ваня. — Но какие гады, а? Ведь ни один не остановился, ни один! А если бы тебе и прав­да нужна была помощь?

Он помог товарищу подняться на ноги. Медведь и балалаеч­ник поплелись обратно в кювет. Из тридцати минут, отведён­ных Телегиным на поиски бензина, в запасе оставалось око­ло десяти.

— Ой, — сказал Петруша. — Какой же я глупый. Видно, из-за пояса вывалилась на дорогу. Я сейчас вернусь и найду её, подожди минутку.

— Опять?! — Царицын сжал кулаки. — Ты снова что-то «утратил»?

— Не утратил, а… потерял. Ну эту самую, пилотку с белой чайкой.

— Пилотку сербских ВВС? С нашивкой боевых галебов?

— Ванюш, ну, пожалуйста, не ругайся. Сейчас я вернусь, и…

— Не двигайся, — Царицын поднял указательный палец. — Я сам принесу. Сиди в кустах и не высовывайся.

Едва он выбежал на дорогу, произошло непредвиденное. Из-за поворота вырвался хищный рёв двигателя и выпрыг­нул… четвёртый «хаммер», с погашенными фарами, почти невидимый во мраке!

Вот он, кадет Иван Царицын, как на ладони!

Они увидели его, врезали по тормозам: завизжали колод­ки, джип слегка повело задом — и тут распахнулись, как жучьи крылышки, чёрные дверцы с колючими звёздами… Посы­пались на дорогу люди с американскими автоматами.

«Приехали, — обречённо подумал Царицын и опустился на асфальт. — Сейчас будет команда «руки за голову, лицом вниз». Начнут прочёсывать окрестности и найдут в кустах описавшегося Тихогромова, затем чуть выше по склону — ок­ровавленного Телегина».

— Hey look! Don't shoot! It's a real bear! '[10]

Ушам своим не поверил Иванушка. Даром что хорошо по­нимал по-английски. Везенью своему не поверил: нет, не мо­жет быть, послышалось.

Глядите все. Глядите на эти умильные улыбки, на эти по­ловинки гамбургеров, протянутые бедному, голодному жи­вотному. Вот вылезла женщина в униформе и радостно виз­жит, показывает накрашенными ноготочками:

— Oh my gosh! What a cutie-e… Shit, where's my camera? [11] Они бросают в него половинками гамбургеров. Они фото­графируют. А он-то, дурачок, перепугался. Совсем забыл про свой маскарадный костюм. Итак, натовцы принимают его за настоящего медведя, спустившегося с гор.

Поневоле пришлось подыграть. Иванушка помотал голо­вой, сделал вид, что нюхает кусочек пиццы, приземливший­ся неподалёку.

— Hey man, you want some beer? [12]

Это один из автоматчиков, наибо­лее отважный, на всякий случай придерживая оружие у бедра, начи­нает приближаться с початой бан­кой пива в руке. Так. Вот это уже слишком.

Тут уж любой уважающий себя топтыгин почтёт за лучшее для себя ретироваться.

— Looks like the animal needs some help! Maybe it's wounded! We can take him to the hospital! [13]

«Эге, да они сейчас врубят фары, — ужаснулся Царицын. — Представляю, как заблестит «мол­ния» у меня на пузе…» Успешно симулируя» косолапость, Ваня бро­сился с дороги в кусты. Благосло­венные заросли — бегом в лес!

С размаху упал на пузо и затаил­ся. Вот здесь, среди валунов, мож­но полежать и поглазеть на дорогу.

Они искали его минут десять, жадные лучики фонариков беспоря­дочно прыгали по склону. Потом «хаммер» завёлся и уехал. Царицын, кряхтя, поднялся на ноги, расстег­нул и сбросил с головы тяжёлую медвежью морду.

Тихогромов поджидал его в кюве­те, на прежнем месте.

— На, держи и больше не теряй! — строго сказал Иванушка, протяги­вая другу смятую пилотку. — Ну что, брат, полчаса прошло, что делать будем? Следующую маши­ну ждать?

— Зачем ждать, Ванюш? — ласково спросил Тихогромов. — Вон, полная канистра.

Царицын не понял. Недоверчиво принюхался:

— От тебя бензином пахнет.

— Ещё бы, — вздохнул Петруша. — Если б ты знал, как я нахлебался!

Пока натовцы общались с милым топтыжкой, Тихогро­мов под шумок набрал полную канистру высокооктаново­го топлива.

— Крышка бензобака тугая попалась, с кнопочками, — жа­ловался он, когда радостные кадеты, по очереди волоча ка­нистру, поднимались по склону.

— С кнопочками? Это же кодовый замок был! — расхохо­тался Ваня. — Как же ты открыл?

— Ну… я надавил немножко, она и сломалась, — вздохнул Петруша. — Как думаешь, товарищ подполковник будет силь­но ругать за опоздание?

Товарищ подполковник обрадовался так, что даже попы­тался подняться — но тут же заскрипел зубами и упал обрат­но на сиденье.

— Молодцы, барышни! А тебе, Тихогромов, и вовсе медаль полагается! — хрипел Телегин, пока кадеты по очереди пыта­лись наложить жгут на подполковничье бедро рядом с ра­ной. — Как же они не заметили тебя?

— Сам не знаю, товарищ подполковник, — пыхтел над ра­ной Тихогромов. — Я когда крышку бензобака открывал, она так затрещала… Испугался. Думал, меня сразу поймают.

— А ты, Царицын, ну просто циркач! — не унимался Теле­гин. — Это ж надо придумать: медведем прикинулся!

— Рад стараться, товарищ подполковник, — ответил Цари­цын и прикусил губу.

Телегин, покряхтывая от боли, объяснил, что по перво­начальному плану кадетам полагалось двое суток обучаться полётам на «Чёрных осах» в окрестностях Медной горы. И только после этого маленький отряд должен был отпра­виться прямо в условленную точку в Эгейском море. Там подполковника Телегина с ребятами поджидал некий за­гадочный капитан Шевцов, о котором Телегин сказал толь­ко, что это «очень хороший человек, который переправит нас в Шотландию».

Однако по случайности — из-за того, что раненый подпол­ковник потерял сознание, — «Чёрные осы» уже отмахали на юг добрых три четверти того расстояния, которое поначалу отделяло их от капитана Шевцова.

— Мы пролетели самый опасный участок пути — над Косо­во и Скопье, где сейчас полным-полно натовцев. Возвращать­ся назад глупо. По сути, нам остаётся взять покруче к восто­ку — и через триста километров мы встретимся с капитаном Шевцовым, — прохрипел Телегин. Ребята заметили, что ему всё труднее говорить: на верхней губе снова проступили мел­кие бусинки пота.

— А как же Вы, товарищ подполковник? — обеспокоенно спросил Петя. — Вам же врач нужен…

— У Шевцова подлечусь, — Телегин махнул рукой. — Ну всё, братцы кадеты, надо срочно упархивать отсюда. Пока натов­ские вертолёты не появились…

Взлетели и потянулись на восток, к морю. Слава Богу, подполковник держался молодцом, больше сознания не те­рял. Иванушка убеждался в этом всякий раз, когда Телегин вдруг резко менял курс — видимо, для того, чтобы облететь очередной опасный район.

На рассвете запахло морем. Вскоре оно показалось вда­ли, словно край огромного зеркала. Царицын увидел кра­сивую, очень большую чайку.

— Ещё один «ратный галеб!» — он обернулся, чтобы по­махать Петруше рукой и показать ему птицу.

Петруши позади не было.

Глава 14.

Затерянный мир

Люби истинную славу, отличай любочестие от надменности и гордос­ти. Приучайся сызмальства про­щать погрешности других и никогда не прощай их самому себе.

А. В. Суворов. Из письма крестнику Александру

Вот дурень… Он же без компаса… Пропадёт, и машина секретная невесть кому достанется…

Как проклятые, они с Телегиным кружили минут двадцать, ожидая, не покажется ли из утренней дымки чёрный тарах­тящий «Ка-56».

Царицыну хотелось плакать. От жалости, что Петруша пропал теперь уж наверняка, потому что они не могут ждать его больше, чтобы самим не упасть в море с опус­тевшими бензобаками, и от злости, что толстый дурачок опять опозорился.

«Хорошо ещё, если погибнет, это хотя бы спасёт его от позора, — думал Царицын, борясь с настойчивым желанием расплакаться. — А что если он просто сидит где-то на бе­режку и ждёт, пока приедут полицейские, чтобы отвезти его на допрос, а «Чёрную осу» — в лабораторию, к натовс­ким экспертам?»

Царицын даже сплюнул с досады. Плевок полетел в Эгей­ское море. Он, Царицын, никогда бы не оказался в такой ду­рацкой ситуации. Никогда бы не подвёл товарищей. Нет, всё-таки неправильный этот Тихогромов. Ненастоящий был кадет.

Какая жалость, друзья мои, что наш герой был так огор­чён потерей друга именно в те минуты, когда его маленький вертолёт летел над благословенной землёй Эллады — самой прекрасной и дивной страны под небесами! Ах, если бы се­верный мальчик Иван Царицын перестал плакать, он бы не мог не подивиться удивительной, вечной красоте величест­венных гор, возвышенных и дивных, как древние боги Олим­па, а также широких и щедрых долин, где испокон веку — ещё в те времена, когда дикие Ванины предки грелись в пещерах гиперборейской Скифии, — уже плодоносили искусства и ре­месла… Он бы внял звону хрустальных источников, напол­ненных живым блеском резвящейся форели, стыдливому шелесту оливковых рощ, где и поныне, кажется, звучит эхо вакхических песен… Ах, если бы этот суровый северный юно­ша, воспитанный среди медведей и полярных оленей, мог прикоснуться к тёплому камню церквушек, попробовать пар­ного молока, пахнущего горным разнотравьем, отведать уди­вительного заоблачного мёда — я уверен, он был бы покорён гипнотической, эльфийской красотой моей Родины.

Бледно-розовое утреннее солнце уже совершенно выныр­нуло из упругих шелков Эгейского моря, и ночную прохладу растерзал, развеял сухой азиатский ветер, когда два крошеч­ных упорных вертолётика перестали кружить на одном мес­те — и уныло потащились дальше, на юго-восток. Вскоре вко­нец измученные подполковник Телегин и кадет Царицын увидели впереди нечто вроде гористого острова — продолго­ватый, заросший лесом хребет, завершавшийся на южной око­нечности внушительной вершиной, склоны которой обрыва­лись в море.

Передовая «оса» Телегина начала снижение. Они ещё до­вольно долго летели над горами, скрывавшими в зелёных рас­щелинах россыпи беленьких хижин. Часто попадались и хра­мы — как правило, красного цвета, не очень похожие на русские церквушки, но тоже с крестами.

Наконец подполковник высмотрел удобное место для по­садки. На пологом, возвышенном склоне оврага в кругу вы­соченных и строгих кипарисов виднелся ослепительно-белый домик с округлой крышей. А чуть пониже, на противополож­ном берегу бурливого потока, — довольно просторное поле, где паслось несколько непривязанных маленьких лошадок. Всё поле было в утреннем тумане. Казалось, лошадки стояли по колено в молочном озере. Ни одного человека не виднелось ни возле лошадок, ни на тропинке, ведущей к белоснеж­ному домику. Это обстоятельство, думается, особенно пора­довало подполковника Телегина.

Вертолётики вмиг разогнали винтами туман и — попрыгав по мягкой траве — затихли. «Ратный галеб» Царицын соско­чил с воздушного мотоцикла — и бросился к Телегину. Тот уже слабо махал рукой.

— Слышь, брат Царицын, сознание слабеет. Могу отклю­читься. Надо передохнуть…

— Прикажете устроить лагерь, товарищ подполковник? — переспросил Ваня, но Телегин уже не слышал.

— А ты, Тихогромов, где шлялся? Ну-ка быстро в лес и нару­би дров. Вопросы есть? — утопающим голосом сказал Телегин.

Иванушка понял, что дело плохо. Подполковник начал бредить, его лицо от скользкого пота казалось лакированным, застывшим. Повязка на спине и бедрах была черна от крови. Жгут на бедре сполз до колена, кровавая лужица скопилась на сиденье.

— Я мигом, товарищ подполковник!..

Ваня опрометью бросился в сторону белого домика. Пере­пуганному кадету почему-то показалось в ту минуту, что это сельская больница… Может быть, потому, что домик был чистенький, белый и приветливый на вид.

Рискуя свернуть шею, Царицын скатился по довольно кру­тому склону, плюхнулся в ледяной поток. Стиснув кулаки и часто дыша от холода, по скользким камням, по колено в ре­вущей пене перебрался на другой берег.

Вон и белый домик показался! Чуть не врезавшись в за­борчик из ржавой сетки, натянутый среди деревьев, Ваня хотел было привычно, по-суворовски, преодолеть это пре­пятствие — но приметил сбоку скамеечку, поленицу дров и рядом косую калитку. Задыхаясь, ухватил железное кольцо и заколотил по металлической пластине.

Деревянная дверь в домике отворилась мгновенно — будто стоявший за ней бородач в сером долгополом халате только и ждал, когда же Ваня наконец постучит. «Высокий, длинно­рукий и страшно похож на рыцаря», — успел подумать Ваня.

Завидев гостя, худощавый «рыцарь» в халате стал поспеш­но спускаться по тропинке. Возле самой калитки он поднял глаза, и Царицыну снова показалось, будто этот человек со­всем недавно отбросил копьё и вылез из доспехов. Вся ниж­няя часть лица его была скрыта тёмно-русой бородой, что по­неволе подчеркивало красоту серых глаз, во взгляде которых светился благородный ум.

Бородач не удивился, увидав перед собой мальчика в по­тёртой форменной куртке и совершенно мокрых штанах.

— Калимера, — с вежливым вниманием произнёс он, живо отворяя перед Царицыным калитку.

— Good morning, sir! — быстро сказал Ваня. — We desperately need a doctor, it's pretty urgent, sir[14].

— Bist du aus dem Deutschland? [15] — мягко улыбнулся чело­век, поглаживая длинную вьющуюся бороду; крупные серые глаза его посмотрели с интересом. — А впрочем, я вижу — вы из России. Очень-очень хорошо. У нас есть доктор, заходите скорее в дом.

Ваня едва лоб не расшиб о низкую притолоку. Внутри было чистенько и пахло печкой, тёплыми досками, сухой пылью да какой-то приятной для чутья древесной смолой. Навстречу из-за боковой двери выскочил некто низенький, тоже боро­датый — только не с белым и высоколобым лицом, как пер­вый, а совсем смуглый, с живыми чёрными глазами и круп­ной зубастой улыбкой в бороде:

— Руссос, руссос! Калимера! Кала, кала! — заквохтал он, зачем-то обнимая Ваню за плечи. Пальцы у него были корич­невые, железные и с обломанными ногтями.

— Вы доктор? — быстро и прямо спросил Ваня.

— О нет, юный друг, это не доктор, — мягко пояснил худо­щавый, склоняясь сзади к Ваниному плечу. — Это наш отец Арсений. Он хорошо разбирается в травах и делает прекрас­ные отвары, однако он всего лишь ученик. Как, впрочем, и я. А настоящий врач скоро придёт, садитесь пока на лавочку.

— Скорее позовите врача! — Ваня не мог усидеть на месте. — Там человек умирает, понимаете Вы?!

— Нужно подождать совсем немного, старец сейчас беседует с другим больным, — ласково, но твёрдо сказал худощавый. Он говорил так, будто стеснялся собственного голоса, а между тем, этот голос был очень прият­ный, прямо какой-то шелковис­тый. «Ужасно умный дяденька, но ужасно медлительный», — по­думал Ваня и в отчаянии сел на скамейку.

Отец Арсений присел напро­тив, поджал босые ноги с заско­рузлыми пятками. Выглядел он ужасно потешно: борода белая, а лоб и нос — тёмные, загорелые. По всему было видно, что отец Арсений — старичок неунывающий. Он тут же достал из кар­мана немного запылившийся рыжий сухарь и со счастливой улыбкой протянул Царицыну.