IV. Бегство

Если первый тип приспособления (конформность) проявляется чаще всего, то четвертый тип приспособления (отвержение культурных целей и институциональных средств) встречается, вероятно, наиболее редко. Люди, которые приспособились (или неадекватно приспособились) таким способом, строго говоря, находятся в обществе, но при этому ему не принадлежат. В социологическом смысле, они поистине являются в нем чужими. Поскольку они не разделяют общую структуру ценностей, их можно отнести к числу членов общества (в отличие от населения) чисто фиктивно.

Под эту категорию подпадают некоторые виды приспособительной активности психотиков, аутистов, париев, бездомных, лиц без определенного рода занятий, праздношатающихся, бродяг, хронических алкоголиков и наркоманов[215]. Они отвергли предписанные культурой цели, а их поведение не согласуется с институциональными нормами. Это не значит, что источником их способа приспособления не была в некоторых случаях сама социальная структура, которую они отвергли, равно как не означает и того, что само их существование рядом не представляет проблемы для членов общества.

Этот способ приспособления, учитывая его социально-структурные источники, должен становиться наиболее вероятным в том случае, когда индивид глубоко усвоил и культурные цели, и институциональные практики, вложил в них свои чувства, наделил их высокой ценностью, но доступные институциональные пути не принесли ему успеха. В результате возникает двойной конфликт: усвоенное моральное обязательство применять только институциональные средства вступает в конфликт с внешними давлениями, побуждающими прибегнуть к противозаконным средствам (позволяющим достичь цели), и индивид оказывается отрезанным от средств, которые одновременно и законны, и эффективны. Конкурентный порядок остается, а разочарованный и потерявший всякую надежду индивид, неспособный с ним справиться, “выбывает из борьбы”. Пораженческие настроения, пассивность и смирение находят выражение в механизмах бегства, которые в конечном счете приводят индивида к “бегству” от требований общества. Стало быть, это такое средство, которое рождается из постоянных неудач в стремлении приблизиться к цели законными средствами и из неспособности прибегнуть к незаконным способам в силу интернализированных запретов; этот процесс происходит, пока высшая ценность цели-успеха еще не отвергнута. Конфликт разрешается устранением обоих досаждающих элементов: и целей, и средств. Бегство завершено, конфликт устранен, индивид выключен из общества.

В публичной и церемониальной жизни этот тип отклоняющегося поведения осуждается консервативными представителями общества наиболее сурово. В отличие от конформиста, который продолжает вращать колеса общества, “беглец” является непроизводительным балластом. В отличие от инноватора, который по крайней мере “ловок” и активно стремится к цели, “беглец” не видит никакой ценности в стремлении к успеху, столь высоко превозносимому культурой. В отличие от ритуалиста, который по крайней мере подчиняется установленным нормам, “беглецу” нет почти никакого дела до институциональных практик.

Да и само общество не принимает с легким сердцем отречение от его ценностей. Поступить так значило бы поставить эти ценности под сомнение. Тех, кто отверг стремление к успеху, общество, настаивающее на том, чтобы все его члены ориентировались на это стремление, безжалостно преследует, не оставляя их в покое даже в облюбованных ими укрытиях. Так, в самом сердце чикагской Хобогемии книжные прилавки ломятся от продукции, призванной оживить их мертвые устремления.

“Книжная лавка Золотого Берега ютится в полуподвале старого жилого дома, возведенного некогда вдали от улицы и теперь зажатого между двумя деловыми кварталами. Все пространство перед ней заполнено лотками, забастовочными плакатами и постерами.

Эти постеры рекламируют книги, которые должны привлечь внимание неудачников. Один из них гласит: «...Тысячи людей ежедневно проходят мимо этого места, но большинство из них так и не достигли финансового успеха. Не более двух шагов отделяет их от оборванцев. Вместо этого, им следовало бы действовать более смело и решительно, ”преуспеть в игре”, пока старость не настигла их и не выбросила за борт. Если хочешь избежать этой печальной участи, участи подавляющего большинства людей, заходи и купи книжку “ Закон финансового успеха ”. Она вложит несколько новых идей в твою голову и выведет тебя на прямую дорогу к успеху. Всего 35 центов».

У этих лотков всегда толпятся люди. Но книги покупают редко. Цена успеха — даже тридцать пять центов — слишком высока для бродяги.”[216]

Но если в реальной жизни такого девианта осуждают, то в жизни вымышленной он может становиться источником удовольствия. В частности, Кардинер разработал идею о том, что такого рода персонажи в современном фольклоре и популярной культуре поддерживают “крепкий моральный дух и самоуважение, предлагая зрелище человека, отвергающего текущие идеалы и выражающего презрение к ним”. Прототипом такого героя в кино является, конечно, “никчемный человек” Чарли Чаплина.

“Он г-н Никто и прекрасно сознает всю свою незначительность. Он неизменно становится посмешищем для сумасшедшего и приводящего в недоумение мира, в котором ему нет места и из которого он постоянно бежит в умиротворенное ничегонеделание. Он свободен от конфликта, потому что отказался от поиска безопасности и престижа и смирился с отсутствием всякой претензии на достоинство или почести. [Точный характерологический портрет четвертого типа приспособления.] Он всегда оказывается вовлечен в мир случайно. Там он сталкивается со злом и агрессией против слабых и беспомощных, и у него нет сил с этим бороться. Тем не менее всегда, вопреки самому себе, он становится защитником обиженных и угнетенных, однако не в силу каких-то великих организаторских способностей, а благодаря своей простой и дерзкой находчивости, с помощью которой он выискивает слабые стороны обидчика. Он всегда остается скромным, бедным и одиноким, но в то же время презрительно относящимся к этому непостижимому миру и его ценностям. Следовательно, он представляет собой типичного героя нашего времени, раздираемого дилеммой: быть раздавленным в борьбе за достижение социально одобренных целей успеха и власти (он достигает их лишь однажды, в “ Золотой лихорадке ”) либо покорно отдаться безысходности и уйти от них. Никчемный человек Чаплина дает великое утешение тем, как он радуется своей способности перехитрить ополчившиеся против него злые силы, когда ему это понадобится; он доставляет каждому человеку приятное чувство, что окончательный уход от социальных целей в одиночество — акт выбора, а не симптом поражения. Микки Маус — это продолжение чаплинской саги”[217].

Четвертая форма приспособления свойственна, стало быть, социально обделенным людям, которые — несмотря на то, что не получили ни одного из вознаграждений, предлагаемых обществом, — в то же время почти лишены фрустраций, сопутствующих продолжающимся поискам этих вознаграждений. Более того, это скорее приватизированный, нежели коллективный способ приспособления. Хотя люди, проявляющие девиантное поведение этого типа, могут тяготеть к центрам, где они будут вступать в контакт с другими девиантами, и даже доходить до участия в субкультуре этих девиантных групп, их адаптации являются преимущественно частными и обособленными, а не объединенными под эгидой нового культурного кода. Осталось рассмотреть тип коллективного приспособления.