Стороны: Карла и Пит

Карла и Пит познакомились на родео. Карла работала журналисткой в Нью-Йорке и освещала события в мире моды, но однажды — так, для разнообразия — взялась написать репортаж о родео в штате Вайоминг для одного мужского журнала. Не будем отрицать, что при этом у нее промелькнула мысль о красавчиках-ковбоях, которых там должно найтись немало.

Пит был красавчиком-ковбоем. На родео он объезжал быков, а в остальное время трудился на ранчо и тренировал лошадей. Он планировал провести остаток года в Вайоминге, а потом переехать в Вирджинию — где он несколько лет назад закончил военный колледж — и начать свой бизнес. Высокий блондин с мягким голосом, вежливый, уверенный в себе, прямодушный, сильный, эмоционально устойчивый, он был всем тем, чем все ухажеры Карлы за последние 15 лет ее жизни никак не являлись.

Они провели вместе головокружительную романтическую неделю, и засим, по мнению Карлы, все и должно было закончиться.

«Я была уверена, что длительные отношения между такими разными людьми, как мы, невозможны, — говорит Карла. — Он носил чапсы! ^[40]»

Но стремительно пролетевшие полгода, пять встреч в разных концах страны, тысячи долларов за междугородние переговоры, еженедельные письма (да, Пит все еще писал письма — те самые, которые ручкой на бумаге, — и Карле приходилось отвечать ему в таком же виде) и наконец предложение руки и сердца доказали, что отношения между Питом и Карлой не только возможны, но и очень даже реальны.

Да, это с самого начало было «притяжение противоположностей»: горожанка и деревенский парень, атеистка и христианин, Manolo Blahnik^[41] и Carhartt^[42]. Но оно оказалось на редкость сильным.

«Он словно пробудил все лучшее, что во мне было», — вспоминает Карла, которая после стольких лет, проведенных на Манхэттене, была не прочь сойти с беговой дорожки — и в буквальном смысле: с той, что в спортзале (на которой она провела, кажется, полжизни), и в переносном: с дорожки, по которой она бежала с тех самых пор, как приехала в Нью-Йорк из Огайо строить журналистскую карьеру.

«Мне никогда ни с кем не было так весело, как с ней», — говорит Пит, которому ни разу не доводилось вставать на беговую дорожку, что бы под ней ни подразумевалось, но который зато прекрасно знал, что если в руки плывет что-то хорошее, надо хватать.

Вопрос был лишь в том, как им объединить свои столь непохожие жизни. Пит объезжал лошадей, строил загоны и жил в согласии с природой. Его бы тоска иссушила, если бы ему пришлось поселиться в тесной квартирке на предпоследнем этаже дома с видом на газовую электростанцию округа Уэст-Виллидж. Карла не хотела ломать Пита — он нравился ей таким, какой есть: заклинатель лошадей, неспособный сидеть в четырех стенах, — к тому же она считала, что сможет приспособиться к сельской жизни, в отличие от Пита, которому никогда не хватит мужества переехать в город.

В общем, она загрузила свои пожитки в его фургон и они отправились в Вирджинию.

Они купили дом и восемь акров земли, и у Карлы началась совсем другая жизнь. Она разбила огород и стала учиться отличать листовую капусту от мангольда, а брюкву от пастернака. У Пита был пес по имени Ковбой, и Карла тоже взяла себе собаку из приюта. Уоллис сидела у ее ног, когда она писала в своем домашнем офисе заказанные ей статьи, и ходила за хозяйкой по двору, когда та навещала свои саженцы. Беговой дорожки здесь было за мили не сыскать, поэтому Карла стала бегать в лесочке за домом и вскоре проложила несколько маршрутов с потрясающими видами на горы. Она научилась готовить — более того, каждый раз, когда уставший Пит приходил домой после возведения очередного загона, она потчевала его каким-нибудь кулинарным изыском, вроде домашней вяленой оленины, блинчиков с арахисовым маслом или чего-то невообразимого под названием «кока-кольная ветчина».

Но, хотя теперь перед Карлой открылись совершенно новые горизонты, бывали дни, когда ей казалось, что она вот-вот сойдет с ума от одиночества. Питу эта проблема не была знакома. Он мог неделями не разговаривать с людьми. Он строил загоны практически в полной тишине, лишь изредка давая команды своему верному Ковбою.

А Карла привыкла к общению. Она скучала по своим нью-йоркским друзьям. Сколько дней подряд она способна просидеть в затворничестве, разговаривая только с Уоллис, Питом и самой собой? Задумываясь об этом, она впадала в панику. Беспокоилась о нехватке денег, о своей загубленной карьере и об отсутствии близких друзей. Она бесконечно анализировала, какие именно поступки и решения завели ее сюда, в это богом забытое захолустье. Она смотрела в зеркало и не узнавала свое отражение: кто вообще эта женщина в потрепанных джинсах, водолазке и безрукавке из магазина L. L. Bean^[43], которые были на ней и вчера, и позавчера, и позапозавчера?

Не радовало ее и то, что Пит работал семь дней в неделю, вставая до рассвета и возвращаясь затемно. Он был всецело поглощен идеей расширить свой бизнес и сколотить состояние — и при этом обладал завидной трудоспособностью. Он, конечно, видел, что Карла с каждым днем становится все более хмурой и уже мало походит на ту смешливую девушку, которую он полюбил, но ему было не до нее. К тому же он был уверен в том, что скоро она привыкнет. И она всеми силами пыталась привыкнуть, но сделать это, когда твой муж на любую твою жалобу отвечает «не кисни», слишком сложно. Пит искренне не понимал, на что ей жаловаться.

«У нас все было отлично, — говорит он. — Мы любили друг друга. Чего еще нужно?»

Карла стала валяться в постели до полудня. И когда Пит возвращался домой, на кухне было темно: Карла лежала на диване, смотрела телевизор и жевала ветчину недельной давности, запеченную в кока-коле, делясь кусочками с верной старушкой Уоллис.