Теоретическое знание и его структура. Типы научных объяснений.

Теоретическое знание и его структура. Представление о границах и сущности теоретического знания различаются в позитивистском и постпозитивистском представлениях о науке.

Позитивисты (кроме совсем радикальных эмпирицистов) и люди, близкие к их взглядам, склонны проводить четкое разделение между эмпирическим и теоретическим знанием. Основная модель появляется уже у Фрэнсиса Бэкона в его описании индукции («Новый Органон», 1620): от наблюдения ученый через некие промежуточные этапы движется к уровню законов. Роль промежуточных этапов обычно выполняют либо абстрагирование, идеализация и формализация, либо «эмпирические законы» (или и то, и то). Идеализация подразумевает выделение единой сущности за многими сходными объектами и пренебрежение их различиями. Получаются «идеальные объекты»: их иногда считают способом экономно репрезентировать всю эмпирическую информацию (Э. Мах), а иногда – реальностью (эссенциализм). «Эмпирический закон» (иногда его называют «статистическим законом») – обобщение наблюдаемых данных без вписывания их в более широкий теоретический контекст. В качестве примера приводят вывод Иоганном Якобом Бальмером на основании наблюдений формулы спектральных линий водорода (1885), теоретически обоснованной только в 1913 году Нильсом Бором. Получается, что после предварительной обработки эмпирических данных на этих «промежуточных стадиях» уже может начаться чисто теоретическая наука, выводящая теоретические законы. Иногда, впрочем, теоретическая наука все же представляется как работающая непосредственно с эмпирическими данными.

Операции теоретической науки позитивисты обычно описывают в терминах логики: гипотетико-дедуктивный метод (Уэвелл, см. вопр. 5), дедуктивно-номологические и индуктивно-номологические объяснения (Гемпель, см. ниже о типах объяснения). Но все равно не получается, чтобы эти действия совершались исключительно над абстракциями: из постулируемых законов все равно должны выводиться факты. В качестве примера метода, не имеющего дела с эмпирическими данными вообще, называют математическое моделирование (если модель сохраняет соотношение характеристик, свойственное моделируемому объекту, то на ней можно ставить модельные эксперименты). Но оно, по-видимому, не везде применимо (в истории, скажем).

Неопозитивистская модель отрицает четкую границу между эмпирической и теоретической наукой: не бывает наблюдения, которое не было бы теоретически нагружено, не бывает теоретической науки, которая не работала бы с эмпирическими данными. Лакатос против примера с Бальмером и Бором как доказательства движения к теоретическим законам через эмпирические законы: «Магистраль научной абстрагирующей мысли, проложенная смелыми умозрениями Планка, Резерфорда, Эйнштейна и Бора, дедуктивным образом привела бы к результатам Бальмера как к проверочным предложениям по отношению к их теориям, обходясь без так называемого “первопроходчества” Бальмера» («Фальсификация и методология научно-исследовательских программ», 1970). Действительно, хороших примеров развития через «эмпирическую гипотезу» мало.

Поппер, тем не менее, признает существование отдельного теоретического знания. Он называет его «третьим миром» («Объективное знание: Эволюционный подход», 1979): «Если не принимать слишком серьезно слова " мир" или " универсум", то мы можем различить следующие три мира или универсума: во-первых, мир физических объектов или физических состояний; во-вторых, мир состояний сознания или мыслительных состояний; и, в-третьих, мир объективного содержания мышления, в частности, научного и поэтического мышления и произведений искусства». Поппер сравнивает «третий мир» с платоновским миром идей, хотя он больше похож, напр., на универсум объективного содержания мышления Г. Фреге. Доказательство существования «третьего мира»: если человечество потеряет все свои орудия и субъективные знания о них, но сохранит библиотеки и способность пользоваться ими, то через какое-то время наша цивилизация будет восстановлена, а без библиотек – нет. Обитатели «третьего мира» – «теоретические системы», «проблемы и проблемные ситуации», «критические рассуждения» и «состояние дискуссий».

Эта теория подверглась сильной критике и не была особенно популярна. И вообще это скорее метафизическая теория знания, чем объяснение структуры теоретической науки. Но важен тот момент, что отсутствие границы между теоретической и эмпирической наукой, действительно, позволяет все же говорить о теоретическом знании, если под знанием понимать продукты науки.

Типы научных объяснений. Суть теоретической науки в конечном счете всегда в формулировке законов и сведении к ним фактов, т. е. в объяснении (различие между объяснениями и предсказаниями оказывается непринципиальным напр. у Дж. С. Милля, К. Г. Гемпеля, И. Лакатоса). Классификация научных объяснений была предложена логическим позитивистом Карлом Густавом Гемпелем (спор о них развернулся в основном вокруг различия между естественными и гуманитарными науками, и Гемпель, в частности, выступал против позиции В. Дильтея, считавшего, что только естественные науки занимаются объяснением, а дело наук о духе – понимание, см. 1 и 5 вопрос второй половины). Классификация Гемпеля основана на отношениях эксплананта (или эксплананса, «объясняющего») и экспланандума («подлежащего объяснению»). Есть два варианта – дедуктивно-номологическое объяснение и индуктивно-номологическое объяснение («номологическое» от гр. nó mos «закон»). В первоначальном варианте теории («Логика объяснения», совм. с П. Оппенгеймом, 1948) требование дедуктивной связи между экспланантом и экспланандумом входило в «логические условия адекватности объяснения» (остальные логические условия – экспланант должен содержать общие законы, действительно необходимые для выведения экспланандума; экспланант должен иметь эмпирическое содержание, т. е. быть проверяем экспериментом или наблюдением; плюс эмпирическое условие – предложения, составляющие экспланант должны быть истинными). Поскольку получалась очень жесткая схема (как гипотетико-дедуктивный метод, только вместо гипотезы должен быть истинный закон), а идея Гемпеля была в том, чтобы применить ее еще и к гуманитарным наукам (особенно истории), то предложение вызвало критику, и Гемпель ответил на нее (? по-видимому, в «Аспектах научного объяснения», 1965) введением второго, более мягкого варианта – индуктивно-номологического объяснения (Гемпель его чаще называет «статистическим» или «индуктивно-вероятностным»). Законы здесь имеют вероятностную, индуктивную и статистическую форму; связь эксплананта и экспланадума в этом случае – не дедуктивная необходимость, а индуктивная вероятность.

Представления Гемпеля об объяснении в истории критиковал Уильям Дрей («Законы и объяснение в историческом познании», 1957). Он указывает, что Гемпель упускает из виду рациональность человека как источник поступков: если схема объяснения у Гемпеля выглядела как «Если для феномена Х выполняется условие F, то для него выполняется и условие G», а схема мотивации (не удовлетворяющей, по Гемпелю, требованиям к объяснению) выглядела как «Человек Х находится в ситуации F, в этой ситуации следует совершит действие G, поэтому Х совершил G», то Дрей предлагает такую схему: «Человек Х находится в ситуации F, человек Х является рационально действующим лицом, рационально действующее существо в ситуации F обязательно или с большой вероятностью совершает действие G, поэтому Х совершил G». Однако это не дедуктивно-номологическое объяснение, поскольку связь между экспланантом и экспланандумом не является дедуктивной, и вообще «охватывающие законы» в истории непродуктивны.

Существовала и другая критика гемпелевской теории объяснения. Так, Патрик Гардинер («Природа исторического объяснения», 1957, не он один и м. б. не он первый) считал, что объяснение в истории по-настоящему отсылает не к закону, а к цепочке фактов в их связи (colligation), к некому нарративу. Уолтер Брюс Гэлли соглашается (в более поздних работах), что исторический нарратив может быть self-explanatory, но признает в отдельных случаях и необходимость обращения к модели экспланата и экспланандума. Однако в истории, согласно Гэлли, отношения между ними не номологические, а «генетические»: это значит, что «предшествующее событие не должно составлять достаточного условия для появления последующего события» («Объяснения в истории и генетических науках», 1955).

За пределами этой дискуссии об объяснении в истории, предлагалось вводить и другие типы объяснений: редуктивное объяснение (насколько я понимаю, этот термин используют по-разному: либо это когда одно утверждение сводится – is reduced – к другому, напр. высокая температура куска железа объясняется тем, что у молекул этого куска высокая кинетическая энергия; либо это когда феномены одного уровня пытаются полностью свести к другим, напр. полностью свести психологию к нейробиологии; второе значение вряд ли обозначает отдельный тип объяснения), функциональное объяснение (особенно в биологии: факты объясняются не через причину-антецедент, а через функцию), телеологическое объяснение (обычно оно признается неуместным в науке, но экстравагантные позиции, утверждающие обратное, существуют, напр. позиция Чарльза Тэйлора: вообще, наверное, действительно в самом основании физики лежит какое-то количество телеологических положений, напр. «наши ощущения не должны быть случайным и неупорядочиваемым набором информации»).

Радикальные позитивисты, как Бас ван Фраассен (? видимо, в статье «Спасти феномены», 1976), полагают, что представление, будто наука должна заниматься объяснениями, вообще неверно. Теории следует судить не по тому, какая из них «лучше объясняет» (тем самым теория просто делает нечто простым, а это не обязательно признак истинности), а по «эмпирической адекватности». Точно так же он отвергает и теоретические объекты вообще.