Два зайца.

В зале совещаний за столом — Гаспар де Колиньи, Карл IX, Анри де Гиз, Генрих Наваррский. Все молчат. Анри де Гиз напевает какую-то модную английскую песенку — что-то типа припева «Should Have Known» No Fan At All.

ГАСПАР ДЕ КОЛИНЬИ. Ну, что скажешь, король?

КАРЛ IX. Надо с братом посоветоваться.

ГАСПАР ДЕ КОЛИНЬИ. Ну брось, Карл. Мы здесь все свои и все в курсе. Твоему брату пока чихать на Францию — он спит и видит, как будет вставлять славянским блондинкам.

КАРЛ IX. Гаспар, я понимаю, что все свои и все в курсе... но тем не менее...

ГАСПАР ДЕ КОЛИНЬИ. Я всё-таки напомню — пока ты размышляешь и советуешься, я, твой смиренный подданный, теряю по тринадцать тысяч в день. Не смею представить себе, сколько теряешь ты, мой король.

КАРЛ IX. Ты теряешь, я теряю... кто-то же зарабатывает? Ребята, не вы?

АНРИ ДЕ ГИЗ. Точно не я, мой король. Может, испанцы?

ГАСПАР ДЕ КОЛИНЬИ. Испанцы — в первую очередь.

КАРЛ IX. А во вторую — Англия с кучей германских неумытых принцев и принцесс, которых там больше, чем всего остального во всём мире! И знаешь, почему они зарабатывают, обожаемый командир мой? Потому, что кое-кто уже три бюджета страны засандалил на покупку оружия и наёмников!

АНРИ ДЕ ГИЗ. Не будем тыкать пальцами, ибо неприлично. Но все и так знают, что это — слонёнок.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Ты меня слонёнком назвал? Или его?

ГАСПАР ДЕ КОЛИНЬИ. Генрих, осади. Парни, мне кажется, вы всё ещё не прочувствовали важность момента. Мы неплохо веселились все эти годы, но, мне кажется, пришло время показать, что мы можем не только отрывать друг другу бошки.

КАРЛ IX. Это когда вы стали такими мудрыми?

ГАСПАР ДЕ КОЛИНЬИ. Не скрою, недавно. Ещё месяц назад я при упоминании твоего имени мял оловянные кубки и прокусывал щёки от злости.

КАРЛ IX. Ты ж моя зая...

ГАСПАР ДЕ КОЛИНЬИ. От злости, что ты глуп, как король Себастьян, мой король. Ну тот — ладно, пятнадцатилетний дурак, начитавшийся папирусов, к тому же — португалец, но тебе-то, мил человек, двадцать два года! Ты-то неужели не видишь, как богатейшие провинции вместо продуктов поставляют трупы, а налог оттуда идёт в основном в гробах. И всё из-за того, что вы с папой и с королём Филиппом-Мать-Ему-В-Горло-Вторым упёрлись, как бараны, в латынь, которую ты лично даже не доучил!

КАРЛ IX. Гаспар. Ну не заставляй меня по-новой зачитывать тебе все эти контраргументы на аргументарий, комментарии к сноскам и приложения к дополнениям! Ты прекрасно понимаешь, что дело в традициях, которые...

АНРИ ДЕ ГИЗ. Святых традициях, которые.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. А у нас в Наварре никто не имеет права перебивать своего короля.

Пауза.

АНРИ ДЕ ГИЗ. И что ты хочешь по этому поводу произнести, Генри? Или, может, ты собираешься по этому поводу что-то сделать?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. А это зависит от того, какими будут твои следующие слова, Анри. Или действия.

Пауза.

ГАСПАР ДЕ КОЛИНЬИ. Так вот, Карл. Традиции — это святое. Но ты и я, да и вообще все, у кого в голове не сопли земляных червяков, понимают, что традиции в нашем деле — дело десятое. Всё дело в налоге.

КАРЛ IX. Верно.

ГАСПАР ДЕ КОЛИНЬИ. В десятине.

КАРЛ IX. Правильно.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. И в свободе для сотен тысяч людей.

КАРЛ IX. В свободе называть королями вас, а не нас? А вы уверены, что им не всё равно, кому платить?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Уверен. Потому, что под нами они платят единожды.

ГАСПАР ДЕ КОЛИНЬИ. Птенец выпорхнул впереди старого дрозда, но в его песне нет фальшивых нот.

КАРЛ IX. Гаспар, ненавижу, когда ты начинаешь так говорить. Обычно такой тон означает, что ты припёр меня к стене и у меня нет выбора.

АНРИ ДЕ ГИЗ. А ведь выбор у нас есть. О да, он есть.

КАРЛ IX. Анри, вякнешь вперёд меня ещё раз, отрежу средний палец на ноге. Понял? (Поворачивается к Колиньи). Гаспар, так вот. То, что сейчас берёт ваша с Монтгомери сторона, ещё далеко не всё. Вы контролируете три крупных города, контролируете прочно, но дальше не продвинулись. Как думаешь, что будет, если я таки уломаю Филиппа-второго дать мне бабла на шесть корпусов швейцарских гвардейцев? Тех самых, которых пару месяцев назад ты пробовал нанять, но у тебя не хватило бабла?

Пауза.

КАРЛ IX. А что будет, если я обещаю Филиппу помочь ему с Генеральными Штатами, а он мне — quid pro quo^↓ - с вашей Наваррой, уважаемый Генрих? Ну, и главное — а что, если я тоже договорюсь с Англией? Пообещаю ей разобраться с Испанией, если они помогут мне разобраться с вами? А если я пообещаю Англии разобраться с вами, а Испании — разобраться с Генеральными Штатами, и возьму у обоих деньги, и куплю гвардейцев... видишь, сколько вариантов, Гаспар.

ГАСПАР ДЕ КОЛИНЬИ. Вижу. Но во всех них один финал, Карл, мой король. И ты его знаешь. Будет война.

КАРЛ IX. Да, будет война.

ГАСПАР ДЕ КОЛИНЬИ. Но разве тебе нужна война, мой король? Разве не благополучие и покой своих подданных призван ты обеспечивать?

АНРИ ДЕ ГИЗ. Мой король, можно съязвить?

КАРЛ IX. Разрешаю.

АНРИ ДЕ ГИЗ. Ой, ну прям Agnus Dei^→ !

КАРЛ IX. Он прав, Гаспар. Не надо корчить из себя феечку. Ты тоже тут бьёшься не за своих подданных, а за свой процент. За то, что они под тобой платят один раз — и не папе, а тебе.

ГАСПАР ДЕ КОЛИНЬИ. Так чем плохо-то?

КАРЛ IX. Тем, что у меня три четверти страны готовы твоим глаза выцарапать! И недаром, Адмирал! Потому, что ты не объединения хочешь, а своей собственной страны на базе Наварры! И Францию вы с вашими товарищами-олигархами растащите по кускам и продадите Англии, Германии, Испании, России — кому угодно! Кто согласится купить. А потом вы все уедете в Гоа и станете там жить! На вырученные деньги! А здесь воцарится хаос и тьма!

Генрих Наваррский безмолвно изображает аплодисменты.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Блестяще, правда. Гаспар, можно я резюмирую?

ГАСПАР ДЕ КОЛИНЬИ. Попробуй.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Хаос и тьма — это ты и твоя политика, Карл! И твоя церковь! Это не Жан Кальвин жжёт людей на кострах. Это не Мартин Лютер дерёт с крестьян три шкуры и каждый год загибает цены на крещение и венчание. Это не от нас недавно к вам улетел голый чувак, который сшил из своей одежды мешок и наполнил его тёплым дымом от своего сгоревшего дома, а от вас к нам. Поэтому не надо нас учить, как стремиться к счастью. Вы своим личным примером ясно показываете, чего не стоит делать, если ты хочешь его достичь. Мы пришли к тебе, король Франции Карл, чтобы предложить условия мира. Нам ведь, по сути, даже ничего и не нужно, кроме налоговых скидок лет на десять, да свободы отправления культа не за городскими стенами, как по Сен-Жермену, а в доме и с детьми. Но даже этого вы дать не можете, потому, что это заставит ваш мир расползтись по швам, как поеденная молью дедовская рукавица.

КАРЛ IX. Что плохого в том, что мы хотим удержать мир в целости?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Вы не хотите удержать его в целости. Вы хотите загнать взрослого мужика обратно в детские сандалики. Мы — эволюционировали, Карл. Мы поняли, что Бог понимает не только латынь. И мы поняли, что начальники нам не нужны. Мы сами достаточно взрослые и ответственные люди. И мы будем жить так, как сами хотим. Сегодня мы пришли к вам и предлагали вам решить дело миром. Но вы хотите драться. Воля твоя, король Карл, но только это глупая воля. Мой мир победит. Не потому, что мы удачнее вас заняли денег у немцев и англиков. Мой мир победит потому, что он — более комфортный.

ГАСПАР ДЕ КОЛИНЬИ. Хорошо сказал, Генрих Наваррский.

КАРЛ IX. Действительно, неплохо. Ладно, джентльмены. Поздно. Я обсужу ваши предложения на совете, и вообще — с кем найду и посчитаю нужным. До встречи. Будет нужно — пришлю повестку.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. До встречи, король Карл.

ГАСПАР ДЕ КОЛИНЬИ. До встречи, мой король.

Генрих и Гаспар выходят.

КАРЛ IX. Жопа какая-то, да, Анри?

АНРИ ДЕ ГИЗ. Согласен, мой король. А понтов заметили сколько?

КАРЛ IX. Им вольно понтами швырять. После Тулузы-то. А?

АНРИ ДЕ ГИЗ. Ну, мы им — Тулузу, они нам — Пуатье...

КАРЛ IX. Но вообще в его словах что-то есть, конечно. Было бы круто заиметь свою собственную церковь, как у англичан.

АНРИ ДЕ ГИЗ. Согласен. Англичанам прям сам Бог помогает.

КАРЛ IX. Нам так не поможет. Ладно, иди к себе, Анри. Сегодня приказов нет. И к девкам в вине плавать не поедем. Голова, как булыжник...

АНРИ ДЕ ГИЗ. Спокойной ночи, мой король.

Анри уходит. Карл IX идёт отлить в камин. Из стены появляется Екатерина Медичи.

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Канализацию для прОтестов проложили?

КАРЛ IX. Ох... мама, вы как всегда. И где там дверь? Как включается?

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Как надо, так и включается. Что делаешь, венценосный сын мой?

КАРЛ IX. Размышляю. Адмирал нарисовал мне удивительную картину. Ты подслушивала, или пересказать?

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Я не подслушивала, но мне доложили. И что думается?

КАРЛ IX. Пока думается, что в основном Гаспар прав. Войной народ сыт по горло, и уж если воевать, то не внутри страны, а за её пределами.

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. И с какими силами он собирается это сделать? Регулярная армия — у нас, а его парикмахеры и сапожники, призванные на время конфликта, живо побросают аркебузы, как только в воздухе мелькнёт перемирие.

КАРЛ IX. И я останусь с Нидерландами один на один.

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Именно, что один на один. А он подождёт, пока они растреплют тебя, как растрепали Филиппа до тебя, а потом заберёт у тебя Францию.

КАРЛ IX. Или я завоюю Нидерланды.

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Что опять-таки ослабит тебя, и тогда они заберут и Францию, и Нидерланды.

КАРЛ IX. Куда ни кинь — всюду клин?

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Нет. Всё просто. Еitgenô z^ϯ являют раскол. Даже если это прогресс — они являют раскол. Потому, что не служат нашей цели. Ты помнишь цель?

КАРЛ IX. Мама, ну пожалуйста! Все эти речёвки семейные...

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Повтори эти речёвки.

КАРЛ IX. Мам...

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Повтори эти речёвки, сын. Докажи, что помнишь, для чего ты родился на этот свет.

КАРЛ IX. Semper.

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Вот именно. Постоянство. И не надо гизарму путать с глевией. Правильно?

КАРЛ IX. Скорее всего да, раз ты так говоришь. Ты на моей памяти никогда не бываешь неправа. Даже если все складывается из рук вон плохо, у тебя всегда есть вариант, как сделать всё ещё хуже. Шучу, мама.

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Смеюсь, сынок. Итак, говоришь, Гаспар хочет воевать с Испанией? А почему бы тебе не отослать его на эту самую войну?

КАРЛ IX. Его? Объявить войну Испании?

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Его. Но не в Испанию, а в Нидерланды.

КАРЛ IX. Ага...

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Именно, что ага. В Нидерланды, вместе с этим его богомерзким Монтгомери. А здесь пусть остаётся Наваррский. Ему найдётся дело.

КАРЛ IX. Не нравится мне оно, кстати. Дело это.

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Дела, Шарли, не кусок золота с конскую голову, чтобы всем нравиться. И дела эти не твои, так что выбрось их из головы. Наваррский останется здесь. В твоём дворце, где ты в любой момент сможешь отправить его в небо по трубе.

КАРЛ IX. Постоянство всегда такое?

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Сколько себя помню — всегда. И мой отец говорил мне то же самое. Постоянство — это не мир и не прогресс, Шарли. Постоянство, стабильность — это семья. Потому, что всё начинается в семье и в ней же заканчивается. Потому, что это главное деление человечества. Люди делятся не на страны и не на национальности. Они из разных семей. Поэтому нет и не будет никогда полноценного единства, поэтому так сложно сохранить единое целое — страну, когда каждый норовит отрезать ломтик в единоличное пользование. Каждый тащит к себе в семью, Шарли. И в этом — постояноств. Нам повезло утащить эту страну. Мы сделали тут профессиональную армию, ввели жандармерию, мы погнали англиков ссаными тряпками, мы сожрали и выплюнули Жанну д'Арк...

КАРЛ IX. Мам, Жанну сожрали и выплюнули бургундцы с предками моего отца. Ты тут ни при чём.

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Это неважно. Я просто хочу, чтобы ты понял масштаб. Семья важнее всего, потому, что именно в семью ты придёшь потом умирать.

КАРЛ IX. И всё равно мне это не нравится.

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Тем не менее, это почти уже произошло. И нечего кукситься. Иди подыши с этим твоим тайно вывезенным из Канады гуроном, который учит тебя махать топором.

КАРЛ IX. Томагавком. И об этом никто не знает.

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Никто. Я слежу, чтобы так и было.

КАРЛ IX. Мама, а вот скажи — если мы всё равно собираемся воевать, и так или иначе — с Испанией, почему нельзя честно об этом сказать? Почему мне не выйти на балкон, как это делали наши предки, не собрать народ и не объявить — так, мол, и так — пойдёмте, ребята, наваляем испанцу балды и всё у него отнимем, да ещё и платить заставим! И что? Не пойдут?

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Не пойдут. Потому, что люди не любят умирать, Шарли. У древних королей получалось, потому, что время было другое. Тогда по ночам саблезубые тигры гуляли. Видел, какую кость Жак Картье привозил недавно, показывал? Вот такие были тигры.

КАРЛ IX. Мне бы такие проблемы...

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Вот именно. Сейчас люди поумнели. Они прекрасно понимают, что могут вполне себе нормально и спокойно жить без нас. Не все, но до многих, как видишь, дошло. Протестанство — фигня, это просто предлог отколоться. Аргумент для дураков.

КАРЛ IX. Это я как раз понимаю. Так, может, и нам с ними?

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Нам с ними нельзя.

КАРЛ IX. Но почему?!

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Потому, что тогда тебе придётся руководить цехом по производству фарфора. А я закажу у венецианцев очки с диоптриями, усядусь дома на расписной диван и стану вести бухгалтерский учёт. А твоя сестра будет нашим торговым представителем — станет разъезжать по свету, рискуя быть изнасилованной целым фрегатом пиратов, и предлагать нашу продукцию арабским шейхам.

КАРЛ IX. Слушай, ну, в принципе-то ничего страшного...

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Ничего. Кроме того, что это — не наше будущее. Мы — не торговцы. Мы — цезари. Понимаешь? Господь поставил нас блюсти стадо, а не слюнявить мелочь на сдачу. Если исчезнут такие, как мы, в мире останутся только продавцы и покупатели.

КАРЛ IX. А такие, как мы — какие, мама?

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Такие, как мы. Твёрдые, властные, целеустремлённые.

КАРЛ IX. А цель — постоянство, да, мама?

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Да.

КАРЛ IX. След потерялся. Знаешь, иногда кажется, что у тебя есть какой-то заковыристый план, но в такие вот моменты мне становится ясно, что никакого плана у тебя нет.

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Есть. Просто, как все гениальные планы, он выглядит полным безумием. Но не опасайся ничего, мой милый сын. Просто подумай над тем, что я сказала, и ты поймёшь, что существуют способы всё уладить, не влезая в долги к врагу и не заливая страну кровью по колено, а всего лишь по щиколотку. Всё будет ОК.

КАРЛ IX. ОК?

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Это из Бретани. Означает, что всё будет пучком.

КАРЛ IX. Ну, раз по щиколотку ОК, то и ладушки. Париж стоит окровавленной щиколотки. Всё, пойду спать, голова трескается.

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Рановато. Самый треск ещё впереди.

КАРЛ IX. И тебе спокойной ночи, матушка.

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ. Сладких снов.

Медичи проходит сквозь стену. Карл IX ощупывает стену вокруг и около в поисках рубильника или педали. Ничего.

КАРЛ IX. Олд скул...

4. Suum Cuique^↓

Генрих Наваррский ходит по покоям Маргариты, рассматривает вещи. Маргарита лежит в кровати, читает книгу, делая вид, что не следит за Генрихом.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. А что слышно от Картье?

МАРГАРИТА. Канаду осваивает. Недавно туда первые поселенцы уехали, от них в прошлом месяце первый корабль пришёл. Табака привезли, кстати, отличного. Хочешь?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Круто. Давай!

Маргарита и Генрих Наваррский закуривают трубки.

МАРГАРИТА. Говорят, какие-то шошоны выращивают, в Калифорнии.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Калифорния? Нет, не слышал.

МАРГАРИТА. А у вас как? Отстроились?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Вашими молитвами. У нас теперь тоже государственный займ.

МАРГАРИТА. Поздравляю. Но вы, кстати, смотрите там — у нас теперь из-за этих займов инфляция и кризис производства.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Не, наши финансисты ваши ошибки учли, и теперь у нас там как-то по хитрому.

МАРГАРИТА. А что пишут нового?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. О, у нас недавно пираты Монтеня новые записки выпустили. Парень к нему ночью в дом пролез, сейф вскрыл и переписал у него новую часть «Опытов».

МАРГАРИТА. Это, которые только в 1580 году планируют выпустить только?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Абсолютно точно. И у меня есть список с этого списка.

МАРГАРИТА. И вы, конечно же, дадите мне его переписать.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Конечно же, дам.

МАРГАРИТА. Тогда — здравствуй и я рада тебя видеть.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. И я.

Маргарита встаёт на кровати, Генрих Наваррский подходит к ней и аккуратно пожимает кончики её пальцев.

МАРГАРИТА. Наваррский, ты вообще как к этой ситуации с замужеством относишься?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Честно, Медичи? Не особенно.

МАРГАРИТА. Спасибо за честность.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Да ты тоже не то, чтоб прямо рвёшься.

МАРГАРИТА. Твоя правда.

Пауза.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Ты только не злись и не обижайся. ОК? У меня страна в руинах, внешний долг с Римскую империю размером, Испанцы на границе и католики по лесам с арбалетами. Это уже не говоря о драконах, вампирах, эпидемиях чумы и дизентерии, отравителях, оборотнях, серийных убийцах и финансовых пирамидах. Ты всё равно меня не будешь видеть. Я целыми днями по стране мотаюсь. Ладно ещё, Наварра не очень большая.

МАРГАРИТА. Наваррский, я понимаю. Ты тоже ничего особенного не жди. У меня утончённые интересы и большие запросы. Больше всего на свете я ценю музыку, потом живопись, особенно японскую акварель. И только потом — интересных мужчин. Политика и дизентерия мне совершенно безынтересны. Поэтому ты, скорее всего, будешь меня видеть тоже не часто. Зато, судя по нашей обоюдной и плотной занятости, видеться мы будем, скорее всего, только в постели, что не может тебя не радовать, а, Наваррский?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Смеёшься, Медичи? Мне пришлось разобрать на дрова ту постель, в которой мы с тобой познакомились.

МАРГАРИТА. Ну и ладненько. Тогда продолжаем разговор. С братцем моим как у тебя дела?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. А можно мне вопрос?

МАРГАРИТА. Можно.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. С Меченым у тебя всё, или...

МАРГАРИТА. Наваррский! Мы, кажется, ещё в первый мой приезд договорились, что нравимся друг другу, как друзья. И соответственно станем проводить время. Как друзья. А друзья не спрашивают друг у друга о личной жизни.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Ясно.

МАРГАРИТА. Не «ясно», а «извини-меня-Медичи-я-сожалею-о-своём-бестактном-вопросе»

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Ясно. Извини меня, Медичи. Я сожалею о своём бестактном вопросе, тем более, что по твоей реакции я узнал ответ на него.

МАРГАРИТА. Но от этого это не стало твоим делом. Наваррский, ну в самом деле. Я ж не лезу к тебе в постель.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Просто скоро она станет у нас в некоторой степени общей...

МАРГАРИТА. Наваррский, занимайся политикой, а? А сексуальные дела в нашей семье буду решать я. Всё. Сошли, как говорит мой френолог. Вернёмся к действительно важным вещам. Как у тебя дела с моим братцем?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Да никак. Сегодня опять приходил Колиньи, говорил с ним. Я присутствовал. Твой брат упрям, как гасконец.

МАРГАРИТА. Это от того, что у него в голове нет своих мыслей, а только мамины. Если он откажется от них, он повиснет в воздухе. А мой брат боится висеть в воздухе.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Я тоже боюсь повиснуть в воздухе.

МАРГАРИТА. Наваррский, хочешь честно? Я тоже боюсь. Именно поэтому я за тебя и выйду. Потому, что я понимаю, что если я выйду за Анри, то проживу с ним лет пять, а потом он увлечётся какой-нибудь очередной юной проституткой, а я останусь вечно сидеть у окна в каком-нибудь засранном замке на периферии. Это ведь и есть — висеть в воздухе.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. И это тоже.

МАРГАРИТА. А с тобой будет движуха, Наваррский. Я это чувствую. И у тебя есть ещё одно достоинство — ты не нравишься моей матери. Оня прямо зубами скорипит, когда произносит твою фамилию. Знаешь, что это значит?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Что?

МАРГАРИТА. То, что ты хороший человек. А прОтест ты при этом, или мусульманин — мне чихать. Но, кстати, имей в виду — бить зеркала в своём доме и жечь бестселлеры я не позволю.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Да не жгу я бестселлеры. Это Кальвин жжёт, да и то в одном городе всего. Оттуда, кстати, разбежались почти все.

МАРГАРИТА. Вот и молодец, Наваррский. Чтение — лучшее учение, сам знаешь.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Да уж. Я от родаков постиг только искусство вязать сучек — от отца, и основы управления людьми с помощью взятия их детей в заложники — от матери.

МАРГАРИТА. Стори оф май лайф. Только отца я помню плохо. Когда мне было шесть лет, он по пьяни настоял на продолжении поединка, который закончился у него в глазу восьмидюймовой щепкой. Мой папа просрал этот турнир, как и всё, на что подписывался в жизни. Поэтому моей маме пришлось нанять няньку и заниматься этой страной вместо него. И мы больше не видели нашу маму, понимаешь, Наваррский?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Конечно, понимаю. У меня было то же самое. К счастью, твоя мама вовремя отравила мою, а то бы страной сейчас правила бы она, а я только подписывал бы документы, как твой братец.

МАРГАРИТА. Зато у тебя было бы время сосредоточиться на душе и поисках гармонии, Наваррский. Вот как у меня.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Медичи, ты в этом вопросе недосягаемый лидер!

МАРГАРИТА. Вот выйду за тебя замуж — буду проводить тебе мастер-классы.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Мне всё равно не верится в эту затею. Особенно с таким двойным венчанием. Католики не примут человека, не принявшего их веру. Они тупые, как полипы.

МАРГАРИТА. Так, Наваррский! От полипа слышу! Все великие литераторы — католики, и все великие художники — тоже. Ваши ещё не развились. Монтень, кстати, тоже наш, так что нечего. У вас куча недооценённых талантов, но из-за войны шансы их малы до неприличия.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Я знаю. Но я не об этом. Мои, как вы тут изволите выражаться, прОтесты, тоже не с восторгом отнесутся, что вместо достаточного количества принцесс...

МАРГАРИТА. Принцесс? Откуда в Наварре принцессы? Вы приняли мавританских беженцев?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Там принцессы нового образца, Медичи. Принцессы королей, основавших империи нового мира — стальных, соляных, финансовых, каменных, угольных и текстильных. Хотим мы того, или не хотим, но грядёт новое дворянство, с которым уже сегодня нельзя не считаться.

МАРГАРИТА. Я это понимаю, наваррский. Но попробуй объясни это моей маме. Им бы спокойно жить себе за городом, всем вместе, проводить старость в приятных воспоминаниях, в разоблачениях... нет, им подавай кровавую баню напоследок.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Ты так говоришь, как будто среди нашего поколения все готовы договариваться. Анри, не тем будь помянут? Он сегодня, кстати, нарывался, как в последний раз.

МАРГАРИТА. Не смей.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Да ясное дело, супруга и госпожа моя, не смею, спите спокойно. Я для примера — таких ведь большинство.

МАРГАРИТА. У вас не меньше.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Не меньше. Но мы с вами будем стараться, чтобы было меньше.

МАРГАРИТА. Супер. Давайте за это выпьем.

Маргарита вынимает книгу с нижней полки и нажимает ногой в пустоте какую-то педаль. С одной из верхних полок выдвигается книга. Маргарита открывает её — в книге бутылка.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Сильно. Это кто такие делает?

МАРГАРИТА. Это наш краснодеревщик. Причём смотри. (Открывает бутылку, нюхает). Это — самбука. Пил такое?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Ни разу в жизни.

Маргарита ставит бутылку на стол.

МАРГАРИТА. Тогда оставим, потому, что это прикольная штука. Смотри.

Маргарита ставит книгу на место, снова нажимает на педаль внизу. Выдвигается другая книга с другой полки.

МАРГАРИТА. Каждый раз новая. И никогда не знаешь, какая.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Здорово. Чья идея?

МАРГАРИТА. Моя, конечно.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Снимаю шляпу. А в Наварре сможешь такую же устроить?

МАРГАРИТА. Легко.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Отлично. У меня как раз в библиотеке три стены из четырёх свободны.

МАРГАРИТА. Не сомневалась, Наваррский! А на четвёртой две книги, да? Библия и Маккиавелли!

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. И пиратский Монтень.

Маргарита тем временем наливает самбуку. Поджигает в бокале.

МАРГАРИТА. За то, чтобы таких дураков, как Анри, становилось меньше. И за то, чтобы таких красавцев, как Анри, становилось больше.

Выпивает, втягивает через соломинку горячий воздух. Генрих Наваррский осторожно проделывает то же самое.

МАРГАРИТА. Странно, что ты не юзаешь эту штуку. Это национальный итальянский ликёрчик. Сейчас уже у нас из моды выходит, текила вытесняет.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Вот с текилой я знаком. Благодарю покорно.

МАРГАРИТА. О да, я тебя понимаю. Уже двадцать раз жалела, что на свет родилась.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Вот бы все женщины были бы такими как ты, Медичи!

МАРГАРИТА. И не говори, Наваррский! Самой тошно. Но слушай, мой нелюбимый муж и любимый друг. Ты будешь смеяться, но моя мать недавно опять что-то задумала.

Смеются.

МАРГАРИТА. И даже провела по этому поводу брифинг.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. А мне-то это с какой стороны может грозить?

МАРГАРИТА. Не знаю. Пока, как видишь, даже у членов семьи нет допуска. А потому я думаю, что там что-то особенно чудовищное.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Интересно.

МАРГАРИТА. Ужасно интересно. Причём в буквальном смысле. Береги себя, Наваррский. Твоё имя упоминалось на брифинге.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. В каком контексте, не знаешь?

МАРГАРИТА. К сожалению, герцог. Но вряд ли в хорошем. Вообще я нелюбимый ребёнок в семье, я не говорила? Моя семья отбросит меня, как хвост ящерицу, едва ты попробуешь на них давить.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Я не пытался на них давить. Я взывал к их здравому смыслу. Я хочу прекратить войну и начать торговать с Испанией и с Францией.

МАРГАРИТА. Вот на это-то они и не пойдут, Наваррский.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. На что?

МАРГАРИТА. На это. Чтобы ты торговал с Францией. Они видят Наварру частью Франции, как и Бретань, и Нормандию, и всё остальное. С независимостью на севере покончено, теперь очередь Юга.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Я думал об этом. Но на мой век независимости хватит, да и потом я всё-таки надеюсь на бархатную революцию. Всё-таки просвещённая оппозиция...

МАРГАРИТА. Я тебя умоляю. Это песню не задушишь, не убьёшь, а вот певца — запросто. Тем более, что ты имеешь дело с моей мамой.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Мне кажется...

МАРГАРИТА. Тебе кажется, Наваррский. Поверь мне. Я с ней девятнадцать лет прожила. И выгляжу, скорее всего, на все двадцать пять после этого. Я тут такого навидалась... ты знаешь что-нибудь о контактных ядах, корпускулы которых способны консервироваться в волосах человека на срок до полугода и срабатывать при определённой температуре? Поясняю — отравить человека можно летом, а умрёт он в конце февраля. Ясно? Так вот этим моя мать занималась десять лет назад. Представляешь, чем она занимается сейчас?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. В конце февраля, говоришь?

МАРГАРИТА. Не это главное, Наваррский. Главное — береги себя. И ешь только то, что я пошлю. А лучше вообще питайся с моей кухни. Я завтра передам.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Значит, ты считаешь, что они хотят нас зохавать...

МАРГАРИТА. Девиз нашего рода — Semper, что, в каком-то смысле означает «в роду Медичи стоИт даже у покойников». Даже мёртвый Медичи способен на по крайней мере одно осмысленное действие, и действие это, как правило — присвоение чужого имущества. Или отравление того, кто мешает тебе его присвоить. Поэтому каждый раз, здороваясь с моей мамочкой, пересчитывай пальцы.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Если бы она хотела меня убить, то прислала бы отравленные трусы. Но приглашать меня сюда, женить на тебе, а потом убить в собственном дворце — это мог бы придумать Шарль, но не она. Больно идиотски.

МАРГАРИТА. Будем надеяться. У тебя в городе сколько человек, на которых ты можешь рассчитывать?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. О, наших полно в городе. Если что, мы устроим тут вторую Жакерию.

МАРГАРИТА. Ясно. Пусть возле тебя постоянно будет человек пять. Можешь так сделать?

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Попробую. Надо поговориь с баронами.

МАРГАРИТА. Поговори. У меня тут куча скучающих девок, если что. Скучно не будет.

ГЕНРИХ НАВАРРСКИЙ. Это существенно упрощает мне задачу. Ладно, пойду. Адиос, Медичи!

МАРГАРИТА. Арриведерчи, Наваррский.

Маргарита закрывает за Генрихом Наваррским дверь.

МАРГАРИТА. Твоих пять да моих три... в случае чего мы выставим десять человек...