Таинственное исчезновение

Ожидая Кошевого, Туркенич продумывал, с чего начинать операцию и как расставить людей. Он курил папиросу за папиросой. Степан Сафонов то и дело восклицал:

- Угонят! Разве нам осилить? Эх, если бы пулеметик!

Туркенич был старше остальных молодогвардейцев. Ему шел двадцать третий год. Его плотная статная фигура внушала товарищам уважение. Говорил он басовито и неторопливо. За его плечами лежала уже боевая жизнь: он дрался в Севастополе и на юге Украины. На Кубани, в дни наших военных неудач, попал в окружение. Много раз пытался пробраться через линию фронта к своим, но это ему не удавалось. Обессиленный, он вернулся в родной городок.

Туркеничу было о чем порассказать, и ребята часто приставали к нему с расспросами. Но он обычно говорил:

- Все прожитое пустяки в сравнении с тем, что ждет нас впереди. Вот сейчас кое-кто нос повесил: дескать, к Волге враг подошел. А мне продвижение немца напоминает пружину: сжал немец ее так, что руке непосильно держать, а когда опустит, его ж и отшвырнет пружина. Полетит он вверх тормашками...

Туркенич прекрасно знал все виды оружия. Возьмет пистолет, разберет и соберет в нем каждый винтик. Авторитет бывалого бойца среди молодогвардейцев был непоколебим.

Как-то раз Женя Машков и братья Левашевы устроили на большаке Краснодон-Свердловка ночную засаду. Улеглись за пригорком. Долго ждали. Устали ждать.

- Может, домой? - не выдержал Вася Левашев.

- А Туркенич? - проворчал его брат Сергей. - Что он нам скажет? Думаешь, по головке погладит?

Только на рассвете вынырнула из-за поворота пятитонка. Мотор рычал, захлебываясь, и ребята поняли, что машина тащит тяжелый груз. Как только она поравнялась с пригорком, Женя Машков привстал на колено и выстрелил. Его меткая очередь сразила одновременно и шофера и солдата, сидевших в кабине. Машина застопорила, но мотор продолжал пыхтеть. Сергей Левашев выбросил из кабины труп шофера, сел за руль и помчал в степь. Женя, забравшись в кузов, торопливо осмотрел груз.

- Что там? - высовываясь из кабины, прокричал Сергей.

- Десять бочек бензина и три автола.

- Поджига-а-й!..

Чиркнула спичка, огонек змейкой пополз по доскам кузова, подкрадываясь к бочкам.

Ребята спускались уже в балку, когда вдали раздался сильный взрыв. Они видели, как взметнулся к небу столб огня. Радостно возбужденные, они вернулись к своему командиру, которого любя называли " стратегом", и доложили об успешной операции.

...Сегодня Туркенич особенно волновался. То и дело он прислушивался к шагам за окном.

Как только пришел Олег, Туркенич открыл заседание штаба. Происшествие было не из маловажных. Степан Сафонов узнал от полицейского, что через день немцы начнут угонять из Краснодонского района коров. Для сопровождения " коровьей колонны" выделен наряд охраны.

Штаб выработал подробный план операции.

Туркенич приказал ребятам связаться с молодогвардейцами Первомайска и Семейкино, устроить засады у обочин дорог и открыть такую стрельбу, которая навела бы панику на охранников.

Весь следующий день прошел в приготовлениях. Туркенич не знал ни минуты покоя. Командиры пятерок просили у него " на всякий случай" добавочных патронов. Радик Юркин - ему шел пятнадцатый год - спрашивал деловито:

- Пленных будем брать?

- Кого, коров?

- Немцев и полицаев!

- Бить на месте.

- Есть бить на месте!

Благодаря Туркеничу у подпольщиков накопился кое-какой боевой навык. Многие уже участвовали в схватках, даже добывали трофеи. Но предстоящая операция, как считал Туркенич, должна была окончательно испытать боевой дух молодогвардейцев. И вот наступила ночь. Во многих домах матери не ложились спать: с тревогой ждали сыновей и дочек- куда они подевались?..

На рассвете, вздымая облака пыли, показалось в степи огромное стадо - голов пятьсот. Молодогвардейцы напали так стремительно, что гитлеровцы не успели опомниться. Охрана сразу была перебита. Коровы разбрелись в разные стороны.

Молодогвардейцы все были живы, и лишь двое семейкинских ребят получили легкие ранения. Девушки перевязали раненых и отвели их в свои семьи.

Вечером в хуторах и на улицах Краснодона стали появляться одна за другой коровы. Они были голодны и жалобно мычали. На рогах тучной рыжей коровы болталась дощечка с надписью: " Меня зовут " Касатка", Немцы хотели угнать меня в Германию. Дудки"

Операцию можно было бы считать блестяще выполненной, если бы не таинственное исчезновение Земнухова: он не вернулся с задания. Попытки разыскать его не увенчались успехом.

Не вернулся Ваня Земнухов и на следующий день.

Ребята приуныли.

- Ума не приложу, - недоумевал Тюленин. - Словно сквозь землю провалился! Я видел, как он налетел с автоматом на немца. Тот упал на колени и поднял руки.

- А дальше? -выспрашивала Клава Ковалева, переживавшая исчезновение Земнухова особо болезненно.

- Дальше мы с Абреком (так Тюленин звал Арутюнянца) набросились на начальника охраны, и я уже по сторонам не смотрел...

Никто не хотел мириться с мыслью о гибели Ивана. Не верилось, что никогда больше не появится этот неладно скроенный, да крепко сшитый паренек. В памяти возникало его открытое волевое лицо, прищуренные близорукие глаза. Вот-вот он войдет, поправит на носу очки и скажет с шутливым пафосом:

Отворите мне темницу,

Дайте мне сиянье дня,

Черноглазую девицу,

Черногривого коня.

Он называл себя " илларионовским поэтом", потому что родился в деревне Илларионовка Шацкого района, под Москвой. О нем не без основания говорили, что он умеет найти ключ к сердцу каждого. Ключом этим была искренность, которую Ваня считал " стержнем дружбы".

Накануне последней операции друзья праздновали день рождения Земнухова. Ему исполнилось девятнадцать лет. Откинувшись на спинку стула, он говорил, стараясь пришепётывать по-старчески:

- И к нам нешлышными шагами подкрадываетшя штарошть...

- А помнишь, как мы выпускали школьный " Крокодил"? -- говорил Олег Кошевой.

- И прямо с заседания редколлегии отправились провожать тебя, Олег, на курорт...

- А Радик Юркин просил, чтобы ты привез нам винограду из Крыма...

- Радик теперь взрослый: пятнадцатый год пошел, -улыбнулся Земнухов. - Встретил меня вчера и говорит, что решил повесить полицая в балке.

Все дружески посмеялись над детской серьезностью Радика потом под аккомпанемент гитары затянули украинскую песню о дивчине, вишневом садикер месяце ясном... Земнухов прочел свое последнее стихотворение, посвященное Клаве Ковалевой:

Твой милый облик сердце покоряет,

Струится в жилах кровь быстрей,

Улыбка на лице игривая сияет, -

Улыбки той, друг, не найдешь ясней.

И вмиг становишься таким влюбленным,

Миг веселишься, час грустишь.

Не раз с дыханьем затаенным

За девушкой следишь...

Лирик по натуре, Земнухов вел, однако, суровую жизнь подпольщика и готов был в любой момент отдать свою кровь за товарищей. В " Молодой гвардии" он играл, как сказала о нем Валя Борц, одну из первых скрипок: обеспечивал подпольщикам конспирацию, подбирал деловых агентов для связи, выдумывал самые удачные пароли, раздобывал и хранил у себя карты города, поселков, хуторов и рудников. Земнухову были знакомы все дороги и тропинки, перекрестки, карьеры и балки. Он обычно назначал место явки и всегда так удачно, что гитлеровцы ни разу не могли обнаружить подпольщиков, бесились, обещали за голову главного бунтовщика четыре тысячи, потом десять тысяч - и все безрезультатно. Тогда вызвали из Ворошиловграда " ученых" аргусов, специально проходивших шпионские школы, но и те оказались бессильными. Земнухов был умнее и смелее их.

И вот теперь вдруг Земнухова не стало. Исчез...

Наконец, к вечеру четвертого дня, он появился. Голова у него была перевязана.

- Воскрес! -- обрадовался Олег. - А мы тебя, брат, уже похоронили. Что случилось?

И Земнухов рассказал, что когда он расправлялся с гитлеровцем, поднявшим руки, то не заметил, как сзади к нему подбежал еще один конвоир и ударил рукояткой пистолета по голове. Земнухов потерял сознание. Очнулся в темном сарае, на соломе. Голова кружилась, в горле пересохло. Но вскоре явилась " добрая фея" и напоила его целебным нектаром - парным молоком. Это была пожилая колхозница из соседнего хутора. Ей тяжко было расставаться со своей коровой: она шла за стадом и все упрашивала конвоира вернуть буренушку-кормилицу... Тут налетели молодогвардейцы. Женщина упала на землю и, лежа за камнем, наблюдала, как ребята истребляли охранников и отбивали у них коров. Когда побоище закончилось, колхозница перетащила его к себе в сарай.

" ФРЕЙЛЕН" ЛЮБА

Люба вихрем влетела в комнату, обняла на ходу мать:

- Уезжаю, мамочка, милая, уезжаю...

Чулки, носовые платки, гребенки, зубная щетка полетели в ручной чемоданчик. Люба вытащила из шкафа свое лучшее крепдешиновое платье и стала прихорашиваться у зеркала. Мать молча следила за дочкой.

Пестрое платье шло к Любе, ничего не скажешь... Дочь выросла стройной, красивой. И глаза голубые, и волосы, как золото. Мать тяжело вздохнула.

- Ты что, мамочка? - насторожилась Люба.

- На какой праздник собралась, дочка?

- Поеду в Серго денька на два. Туда, говорят, немцы всякого товару наволокли. Может, привезу чего.

- Ты бы послушала, что говорят о тебе в городе; Шевцова, мол, с немцами путается...

- И пусть себе говорят! У сплетниц язык трудолюбивый! - бойко ответила Люба и с нарочитой тщательностью стала рассматривать себя в зеркало.

- Ты же русская! - с укоризной заметила мать. - Вернутся наши, как ты им в глаза глянешь?

Люба обняла мать.

- Какая ты, мамка, у меня хорошая... Наши вернутся, обязательно вернутся. И я ни тебя, ни отца не опозорю. Выйду навстречу нашим с чистой душой, не замаранная...

А слухи про Любу ползли и ползли. Пожилые женщины при встрече с Любой бросали ей в лицо обидные слова: вот она, мол, немецкая усладительница, разъезжает в экипаже с немецкими офицерами, танцует с ними в клубе, впустила на квартиру двух офицеров и позволяет открыто волочиться за собой. Сказать бы - без роду, без племени девка, так нет: родилась в рабочей, шахтерской семье. Позорище-то какое...

Отец Любы был потомственным горняком. В годы гражданской войны он партизанил и о своих партизанских делах любил вспоминать в семейном кругу. Эти рассказы запечатлелись в памяти Любы, и она гордилась отцом. В школе Люба училась прилежно, поражала учительницу своей памятью, увлекалась физкультурой и на спортивных соревнованиях по легкой атлетике всегда выходила победительницей. Ни один школьный вечер не проходил без ее участия: играла она и Марину Мнишек в " Борисе Годунове", и Земфиру в " Цыганах", читала монологи из пьес Островского и Горького, пела песни, - одним словом, росла живой, веселой, талантливой девушкой. После окончания школы училась на курсах медсестер и успешно сдала экзамены. А когда началась война, поступила в Ворошиловграде на курсы радисток-телеграфисток. Едва успела их закончить, как Ворошиловград захватили немцы. Она убежала в Краснодон, к матери, встретилась там с товарищами по школе и стала одним из активных организаторов " Молодой гвардии".

- Шевцова будет у нас главной разведчицей, - решили в штабе.

Первая ее разведка была в Ворошиловград: оттуда она привезла в мешке с солью листовки. Позже доставляла прокламации в Серго, в Каменск, в Ровеньки и всюду собирала сведения о расположении немецких частей.

Люба покидала город иногда на пять-шесть дней, ничего не говоря матери. Потом неожиданно подкатывала к дому на мотоциклете. Ее подвозили ехавшие в сторону Краснодона немецкие посыльные, не желавшие отказывать в услуге красивой фрейлен, " дочери крупного промышленника".

На явочной квартире Любу обычно поджидали Кошевой, Туркенич, Машков и Громова. Запершись на ключ, они выслушивали Любу, обсуждали ее донесения, намечали дальнейшие планы. Но как только под окном раздавались шаги, все брались за инструменты и начинали бренчать какую-нибудь излюбленную немцами песенку.

Как-то раз Люба привезла кучу новостей: в Ровеньках расположился штаб крупной авиационной части; в Ворошиловград прибыло много раненых фрицев из-под Сталинграда; у одного немецкого летчика-растрепы она стащила пистолет; передала через связного товарищу Антону карту...

- И у нас, Люба, есть новость, - сказала Громова.- Знаешь Люсю Щербатую? Так вот, она замуж выходит за немца. Свадьба в воскресенье...

Люба вскочила со стула, возмущенная. Это второй случай, когда русская девушка выходит за немца. Ничтожество! Она льстится на безделушки; свою честь, свой долг меняет на тряпье!

- Как хотите, товарищи, а свадьбу эту нужно сорвать! - предложила Люба.

Ее поддержал Олег Кошевой.

- Поможем Люське опомниться, спасем от гибели...

- Вот что случилось недавно в Ровеньках, - продолжала, волнуясь, рассказывать Люба.-Одна дивчина вышла замуж за немецкого летчика. Пожила с ним недолго, забеременела. А фрицу пришло время уезжать, его часть перебазировалась. Жена плачет: " На кого ж ты меня бросаешь? Бери с собой". Немцу слезы надоели. " Ладно, возьму! " согласился он. Посадил ее на самолет, а поднявшись, сбросил ее с самолета неподалеку от города.

- Напишем об этом случае Щербатой. Авось, задумается, - решила пятерка. И тут же составили письмо, которое, как потом выяснилось, отрезвляюще подействовало на Щербатую.

Когда друзья стали расходиться, Люба остановила их:

- А еще я привезла подарок к празднику!

И она вытащила из чемодана кусок красной материи...