Товарищ Антон

Продолжительное отсутствие Любы Шевцовой сильно тревожило молодогвардейцев. Ваня Земнухов даже вызвался отправиться на розыски.

Но в один из воскресных дней ребята, проходя по Садовой улице, наткнулись на странное зрелище. По мостовой, подпрыгивая, ехала легковая машина. Вскоре она остановилась возле тополей. Открылась дверца. Из машины вышла девушка в длинном шелковом платье и модной шляпке. Ребята в этой девушке узнали... Любу.

Она приехала из Ворошиловграда на машине немецкого офицера, чтобы не вызывать подозрений.

- Ты словно с бала. Такая нарядная! - сказал ей Олег, когда они подходили к дому Земнухова.- Встретила?

- Да.

Ваня, увидев Шевцову, проворчал:

- Хорошенькое дело. Как в воду канула, нет ее и нет! Новостей много?

Люба рассказывала не спеша.

По дороге в Ворошиловград она заехала в лагерь военнопленных. Среди конвоиров нашелся один сговорчивый. Люба умело подошла к нему, обещала дать большие деньги за освобождение своего " дяди". Охочий до взяток, конвоир обещал помочь. Люба угостила водкой конвоира и его сподвижников. Те разомлели, раскисли и под пьяную руку отпустили троих пленных. Больного полковника Люба свезла в город и устроила на квартиру к знакомым. Все обошлось как нельзя лучше - русские воины оказались на свободе.

Но была у Любы и другая, неприятная новость. Оказывается, Виктор Третьякевич, приехав в Краснодон, солгал ребятам, приукрасив свои подвиги. В партизанском отряде плохо отзывались о Третьякевиче. Третьякевич уклонился от боя, который вели партизаны с немцами.

Состоялось экстренное заседание штаба " Молодой гвардии".

Поступок Третьякевича возмутил товарищей.

- Если у тебя нет чести, лучше отойди от нас! - негодовал Кошевой.

Третьякевич сидел хмурый. Резкие слова друзей хлестали его.

Наконец он встал и твердо сказал:

- Каюсь, ребята. Смалодушничал. Обещаю делом загладить свою вину.

Решили Третьякевича от руководства штабом отстранить и назначить вожаком пятерки. Командиром " Молодой гвардии" стал Иван Туркенич.

Весь вечер Люба рассказывала друзьям о своей встрече с товарищем Антоном. Этот человек был примером для всех. И хотя товарищ Антон никогда не появлялся в Краснодоне, его присутствие чувствовали все молодогвардейцы. Все чаще повторяли они: " Товарищ Антон приказал", " Товарищ Антон ждет", " Товарищ Антон советует".

Кто он был? Одни говорили: соратник Ворошилова, старый луганчанин; другие представляли его бородатым партизаном; третьим он рисовался отчаянным моряком-черноморцем.

Одно было ясно всем: товарищ Антон - это партия. Незримые нити связывали его с молодыми подпольщиками. В самые тяжелые дни, когда немцы распоясывались вовсю, когда, казалось, сама донская земля стонет под их пятою, товарищ Антон давал о себе знать, поддерживал боевой дух молодогвардейцев.

Однажды отряд юных подпольщиков с помощью женщин устроил на базарной площади побег пленных красноармейцев, когда их вели под конвоем мимо ларьков.

Вскоре после этого Люба привезла от товарища Антона записку. Он писал:

" Восхищен вашей операцией! Не столь дерзость и отвага ребят поразили меня, хотя и этим следует восхищаться, сколько умение так завладеть душой народа, что он не менее смело и преданно, чем сами молодогвардейцы, пошел за ними на немецких бандитов с благородной целью освободить из плена своих русских братьев.

По-большевистски желаю и впредь побольше таких успехов".

Ребята чувствовали подле себя испытанного сына большевистской партии. Слово его окрыляло их, заставляло всегда быть начеку.

В каждом слове товарища Антона юные подпольщики как бы видели указание партии и ради выполнения этого указания готовы были итти в огонь и в воду.

Всякий раз, когда Люба Шевцова уезжала в Ворошиловград, молодогвардейцы давали ей наказ повидать товарища Антона. Что скажет он? Что посоветует?

И она подробно передавала друзьям советы товарища Антона:

- Будьте такими же стойкими, как старые шахтеры-революционеры. Вспомните Клима Ворошилова, Артема, Александра Пархоменко! В глубоком подполье эти железные люди, верные сыны своего народа, никогда не теряли присутствия духа. Жандармы расставляли им ловушки, выслеживали, травили их, но подпольщики умели обманывать жандармов. Ничто в мире не могло оторвать большевиков-подпольщиков от трудового народа. Вспомните, у нас, в Донбассе, в годы гражданской войны рождались первые подпольные отряды. У нас, у шахтеров, учились борьбе подпольщики Украины...

В глубине своего сердца берег Олег Кошевой эти слова товарища Антона. И, перелистывая страницы книги, которую он тайно хранил, обращался к своим друзьям:

- Здесь о том же говорится, ребята!

Друзья склонялись над книгой. Это была " История партии".

" РАЗОЧАРОВАННАЯ ДУША"

Шура Дубровина - пытливая, умная девушка. Ее всегда можно было застать за книгой. Окончив десятилетку, она уехала в Харьков, поступила в химико-биологический институт. Накануне войны вернулась в родной городок и в той школе, где раньше училась, начала работать преподавателем химии и биологии.

Немецкий плен тяжело ранил ее душу, живую и восприимчивую. Свет ей был не мил. Целыми днями она не выходила из дома, жила затворницей. Долгими вечерами у мигающего огонька коптилки сидела наедине с книгой; иногда брала карандаш, рисовала.

Звали на вечеринки - не ходила. Перестала встречаться с самыми близкими подругами - Маей Пегливановой и Тосей Мащенко.

Временами девушке казалось, что жизнь ее стала бесцельной; все лучшее, что она носила в себе, все надежды потеряны, смяты. Где-то далеко остался любимый. Шура до боли грустила о нем, плакала исподтишка. Она мечтала о научной работе - собиралась писать диссертацию. Немцы растоптали и эту мечту. Безысходная тоска затопила девичье сердце. На что надеяться, чего ждать? И есть ли смысл теперь жить?

О смятении своих чувств она так записала в дневнике:

" Август. Ох, хотя бы дождик пошел! Хожу, слоняюсь, не находя работы. Все разрушено, все потеряно. Думаю, хоть бы опять картошку заставили чистить. Если бы можно было ни о чем не думать! Мне хотелось бы отобразить один из дней моей, теперь никому не нужной жизни, но все они похожи один на другой, с еле заметными отличиями".

И позже:

" Приходится валяться в кровати и вспоминать сны. Они уносят в край забвения. Какое горькое разочарование встречаешь утром! Думаю, что бы предпринять в этот бесцельный день. Прощай всё! Надежды, жизнь, молодость. Неужели все кончено? "

В Краснодоне нашлась горсточка молодежи, испугавшейся немцев. Она " ушла в себя", растерялась, не знала, что делать. И вот " Молодая гвардия" решила взять " разочарованные души", как их в шутку называли ребята, под свое крыло.

О Шуре Дубровиной вспомнили подруги. На дом к ней зачастила Мая Пегливанова: штаб поручил ей вовлечь Шуру в " Молодую гвардию". Начались задушевные беседы. Шура с жадностью слушала рассказы подруги о советской родине, о Красной Армии.

- Откуда ты все это знаешь, Майка?

- А вот погоди: станешь с нами дружить, вся жизнь перед тобой раскроется, - лукаво сощурив глаза, отвечала Мая.

- " И скучно, и грустно, и некому руку пожать", - вздохнула Шура.

- Экая ты кислая! - не выдержала Мая. - Разве можно опускать руки? не навеки немцы на Дону! Все равно наша возьмет. Бороться надо...

- Бороться? Как же мы будем бороться, когда у них сила, а у нас - голые руки?

- А партизаны? Среди них и девушки есть. Сама, небось, не раз читала в газетах. Вспомни... Вот почитай-ка письмецо!

Мая достала из потайного кармашка свернутый листок и подала подруге. Это было письмо украинской девушки Любы Земской о готовности умереть за родную землю.

Шура ожила. В ее дневнике появились совсем другие записи:

" Приход Майи освежает мою келью. Я снова оживаю. Мая - это бурный молодой поток. Нет, кажется, для нее усталости, она всегда в беспрерывных движениях и речах, с этими нежно-розовыми щечками и блестящими глазенками. У нее такая открытая душа русской девушки! "

Немного спустя Шура Дубровина вступила в ряды " Молодой гвардии".

Жизнь ее резко изменилась. Уже не тянуло ее сидеть дома, тосковать и бессильно плакать. Иногда она оставалась ночевать у Майи и вместе с ней и Тосей Мащенко писала листовки, рисовала плакаты.

О чем только в осенние слякотные вечера не вспоминали подруги!

- Шура, - спросила как-то Мая, - а если нас поймают, казнят?..

- Я не хочу умирать, девушки, - ответила Шура.- Я хочу дождаться наших. Теперь вот только видишь, как хорошо мы жили. И не умели ценить тех радостей, какими баловали нас...

- Я так думаю, - сказала Мая: - если уж придется умирать - умрем, как " Таня".

Девушки вспоминали, как шла на смерть замечательная комсомолка Зоя Космодемьянская, как стойко переносила она пытки и как смело, гордо отдала свою жизнь за родину. Вот что записала потом Шура в своем дневнике:

" Тебе, тетрадь, я доверяю все. Ты мертва и молчишь; ты, тетрадь, лишь друг. Я частенько разговариваю с тобой, но я тебе признаюсь: у меня мало искренности с тобой. Я хотела бы все тебе сказать, но... хоть у тебя глаз нет, зато у других есть. Я хотела сообщить тебе о глубоко взволновавшем прошедшем вечере и доброй половине ночи. Сколько счастья в этом разговоре, полном воспоминаний, сколько образов, сколько мыслей плывет непрерывным потоком, заполняющим все клетки моего тела, как живо я представляю одухотворенные лица моих собеседников! "

ДРУЗЬЯ, НАВЕК ДРУЗЬЯ!

Накануне Иван Туркенич наставлял: - Пойдите в балку, что у Каменки. Хорошенько оглядитесь. Если никого не заметите, вполголоса пропойте: " Вдоль по улице метелица метет". И вас встретит один товарищ.

Подруги отправились к условленному месту. В этот день немцы расклеили по городу объявления: в городе, мол, появились смутьяны, нарушители покоя. За поимку " бандитов и распространителей листовок" немцы обещали награду в четыре тысячи рублей. Девушки шли, охваченные смутной тревогой.

- Как бы Сергей себя не выдал! Больно напорист, - высказала опасение Тося Мащенко.

- В самом деле, отчаянный очень, - поддержала ее Валя Борц. - Позавчера в кино меня пригласил. " Пойдем, - говорит, - посмотрим " Ее первые переживания". Из Мюнхена привезли фильм". Пошли. Во время сеанса он наклонился ко мне и шепчет: " Видишь знамя над портретом Гитлера? " - " Вижу", отвечаю. " Через час оно висеть не будет". А знамя это местного батальона жандармерии. Большое полотнище: посредине - белый круг, а в нем фашистская свастика. После сеанса зрители разошлись. Только кривой сторож Лихванча остался. Сергей спрятался в суфлерской будке. Я в парке ждала его минут пятнадцать. Наконец прибежал со знаменем в руках: " На, - говорит, - спрячь".

Вскоре девушки подошли к балке, присели на камень. Кругом тишина. Трава не шелохнется. Тихо запели. И вдруг услышали позади себя знакомый голос. Обернулись. Перед ними стоял Сергей Тюленин в замасленной спецовке.

- Сергей! - вскрикнула Валя Борц.

- Тс-с...- прошептал он и указал на свою голову: - Четыре тысячи стоит!

Но шутка эта скорее встревожила, чем развеселила. Тюленин сразу приступил к делу.

- Штаб поручил мне принять от вас клятву, - сказал он. - Друг друга мы знаем давно. Правда, больше в мирной обстановке, но русская пословица говорит, что друзья в несчастье познаются. Вы не обижайтесь. Скажите откровенно, без обиняков: способны вы на очень опасную, очень суровую жизнь? Не мне даете клятву, а " Молодой гвардии". Отныне она будет распоряжаться вами.

Тося Мащенко, волнуясь, сказала:

- Я видела, как в парке немцы живьем зарывали шахтеров-коммунистов, слышала, как перед смертью товарищи пели " Интернационал". Этого не забудешь. Все слышится голос старого Валько: " Чуете нас, сыны? " Раскидывать листовки - это мало. Мы должны убивать немцев. Понимаете, убивать, убивать! Девушки тоже способны на это!

Сергей вынул бумажку с текстом клятвы. Тося и Валя встали. Сергей стал торжественно читать:

- " Перед лицом своих друзей по оружию, перед лицом родины, многострадальной земли, перед лицом всего народа клянусь: беспрекословно выполнять любое задание, данное мне старшим товарищем. Хранить в глубочайшей тайне все, что касается моей работы в " Молодой гвардии". Я клянусь мстить беспощадно за сожженные, разоренные города и села, за кровь наших людей, за мученическую смерть тридцати героев-шахтеров. И если для этой мести потребуется моя жизнь, я отдам ее без минуты колебаний".

Девушки медленно повторяли за ним слова клятвы...

Сергей продолжал:

- " Если же я нарушу эту священную клятву под пытками или из-за трусости, то пусть мое имя, мои родные будут навеки прокляты, а меня самого покарает суровая рука моих товарищей. Кровь за кровь, смерть за смерть! "

Крепко пожали они друг другу руки. Родилась подлинная боевая дружба.

Друзья, навек друзья!