Организация исследований

Если групповой терапевт задумывает исследователь­ский проект, он должен оценить его с вниманием, какого ожидают от опытного клинициста. Он должен спросить себя, какие сложные мотивации определяют его интерес именно к этой проблеме. Эти мотивации удобнее всего рассмотреть со структурной точки зрения. Что надеется узнать его Взрослый? Что будет делать в этой ситуации его Родитель? Почему его Ребенок интересуется этой про­блемой, как его Ребенок собирается использовать проект и что он будет делать с данными? Такие вопросы созда­ют проекту рациональную перспективу. Если выяснится, что архаичные мотивации доминируют над неопсихичны-ми, весь проект следует подвергнуть сомнению и ради­кально изменить организацию эксперимента или вообще от него отказаться. В одном случае, связанном с груп­повой динамикой, степень самообмана граничила с са­дизмом и была очевидна всем, кроме экспериментато­ра; но он отчаянно сражался за свою академическую «свободу» и продолжал осуществлять свой проект, со вре­менем вызвав возмущение научного и политического со­общества. В данном случае вопрос не в ценности или надежности результатов, а в том, оправдывают ли они эксплуатацию субъектов. Менее решительный человек мог предпочесть бы, чтобы кто-то другой проявил ини­циативу в столь сомнительном проекте, в котором ко­личественные взаимоотношения между архаичными (Ре­бенок) и рациональными (Взрослый) мотивациями были подвергнуты сомнению многочисленными компетентны­ми комментаторами.

В другой аналогичной ситуации молодой групповой терапевт, у которого необычные личные критерии отбо­ра пациентов не были четко сформулированы, кончил тем, что создал группу из молодых привлекательных женщин с одинаковыми брачными проблемами. Вопрос возник не потому, что получилась столь единообразная группа, а потому что терапевт этого не предвидел (поскольку лич­ная привлекательность и сексуальная фрустрация не вхо­дили в сформулированные им критерии отбора). В дан­ном случае Взрослое обязательство заключалось в иссле­довании женской тревожности, Родитель проводил необъявленное и основанное на предубеждениях иссле­дование неудовлетворительных мужей, а Ребенок втайне был зачарован периферийными аспектами; и соответ­ственно пострадала эффективность всего проекта. Руко­водитель предложил пересмотреть мотивации терапевта, и результат благотворно сказался на его работе.

Поскольку архаичные (Детские) и заимствованные (Ро­дительские) отношения почти всегда влияют на органи­зацию эксперимента, по крайней мере в отношениях с субъектами-людьми в социальных науках, их простое при­сутствие вовсе не всегда указывает на необходимость пе­ресмотра, при условии, что доминирует рациональное (Взрослое) отношение. В этом случае Ребенок и Родитель не снизят ценность исследования, но придадут ему осо­бый привкус. Так, изучая воздействие алкоголя, трезвен­ник с сильным Родителем может разработать совсем не такой эксперимент, как алкоголик с активным Ребенком, но рациональные (Взрослые) соображения скорее возьмут верх над этими скрытыми тенденциями, чем наоборот, и в таком случае оба замысла могут оказаться разумными. Тем не менее можно рекомендовать, чтобы предваритель­но мотивации экспериментатора были проверены нейт­ральным специалистом. В некоторых случаях найти та­кого нейтрального участника почти невозможно. Особен­но это относится к случаям так называемой «подростко­вой преступности». Всякий, кто наслушался докладов на эту тему на больничных конференциях, может прийти к выводу, что обе стороны в равной степени рациональны, но существует своего рода «избирательная рациональ­ность» в зависимости от того, на чьей стороне участник обсуждения: жертвы или агрессора, к тому же существу­ют и расхождения во мнении, кто именно является жерт­вой, а кто агрессором.

Случай-иллюстрация. Пятнадцатилетний мальчик избил восьмилетнюю девочку, которую пришлось госпитализи­ровать. Когда этот случай рассматривался на больничной конференции, обсуждающие разделились на три группы, в равной степени рациональные: 1) «консерваторы», ко­торые рассматривали общество как жертву, которую нуж­но защитить от агрессивного подростка; 2) «плохие» люди, которые хотели наказать подростка; и 3) «хорошие» люди, желавшие уберечь подростка от участи жертвы, которую «излечивает» разгневанное агрессивное общество. Все они любезно согласились с предложением гостя конференции, чтобы различные точки зрения подверглись проверке пу­тем «исследования». Однако все пришли в замешательство, когда гость добавил, что он предлагает исследовать само обсуждение, а вовсе не подростковую преступ­ность. Один из участников обсуждения с надеждой сказал: «А, вы предлагаете сделать обзор мнений». На что гость твердо ответил: нет, вовсе не обзор; он собирается при­ложить реальные усилия, чтобы понять, каким образом суждения разных людей кажутся в равной степени раци­ональными, в то время как эти суждения прямо проти­воположны. Конференция закончилась в состоянии об­щего смятения. Подростковая преступность — это тема, при обсуждении которой люди особенно горячо спорят, если из этого обсуждения устраняются многосложные ин­ституциональные предосторожности.

Из приведенных выше примеров должно быть ясно, что хотя скрытые влияния не обязательно воздействуют на организацию эксперимента, они все равно проявятся при истолковании данных. Поэтому желательно, чтобы каждый эксперимент, связанный с алкоголизмом, интер­претировали трезвенник, «нейтральная» личность и алко­голик и чтобы все три интерпретации обнародовались од­новременно. В каждой области существует достаточное количество хорошо подготовленных ученых, что позволяет осуществить такое предложение, если оно будет воспри­нято серьезно.

Есть необходимость в дополнительной информации, касающейся влияния на социальные действия звукозаписи и наблюдателя. В действительности во многих случаях гипотезы, на которых основаны эксперименты, оказыва­ются менее значительными, чем то, что обнаруживается в поведении человека при ненавязчивом наблюдении. Если, например, пациент говорит о неприятностях с же­ной, в его сознании социальный контракт (вежливость) указывает на то, что терапевт выслушает его. Но если те­рапевт говорит: «Во время разговора вы покраснели», он нарушает контракт: он не слушал пациента, а наблюдал за ним. Реакция пациента на такое вмешательство часто кли­нически гораздо более интересна и существенна, чем со­держание его высказывания. Постоянное влияние звуко­записи более тонко и незаметно, и трудно определить его воздействие на разных людей в разных обстоятельствах.

Эти наблюдения подчеркивают, что важная обязанность экспериментатора перед самим собой и руководителя пе­ред студентами — постараться, чтобы способности, возмож­ности, время и энергия использовались наиболее продук­тивно, чтобы они не были связаны общепринятыми «ис­следовательскими» канонами, которые сами по себе недостаточно исследованы. Экспериментальное исследо­вание этих канонов во многих случаях может оказаться более необходимым, чем эксперименты, предпринимае­мые в соответствии с каноническими правилами. Кажет­ся не менее важным прослушивать записи конференций наблюдателей, чем записи групп, за которыми они наблю­дали. В данном случае регресс может предоставить дан­ные, необходимые для решительного прогресса. Изучение интерпретаций данных — одна из наиболее неотложных проблем социальных наук в настоящее время, однако трудно найти исследователя, который сам не работал бы в соответствии с такими канонами.

Например, простейший эксперимент в области груп­повой динамики (который неоднократно и в самых раз­ных формах проводился на сан-францисском семинаре по трансакционному анализу) касался вопроса «Что про­исходит, когда два человека оказываются в одном поме­щении?» Обычный предлагаемый консультантами метод заключается в том, чтобы обсудить различные методы на­блюдения и записи для точного сбора «материала» или «данных», которые можно будет проанализировать, а по­том изменять условия, в которых людей «помещают» в одну комнату. Однако подход семинара был совершенно иным. Для участников либо не устанавливались никакие условия, либо создавался стандартный набор условий. Зато менялся метод наблюдения. Это делалось на основании позже подтвержденного предположения, что само нахож­дение под наблюдением — наиболее важный параметр та­кой ситуации, он важнее других (разумных) условий. Воз­никающий при этом (и обычно ускользающий от внима­ния) фактор — воздействие самого наблюдателя на акт наблюдения и побочное воздействие, которое оказывают его реакции на субъектов эксперимента. В этом отноше­нии, как бы «объективно» ни вел себя наблюдатель в данной ситуации, как бы «объективно» он ни давал инструк­ции, его личность оказывает самое решающее воздействие на реакции субъектов. Как только это положение фор­мулируется, оно становится «очевидным» для опытного клинициста; но исследователи далеко не всегда педантич­ны в отношении этого фактора, возможно, в надежде на то, что им не придется иметь дело с такой трудной пере­менной.

Элемент игры, связанный с социальными и психоло­гическими исследованиями, проявляется в таком эмпи­рическом наблюдении. Обычно роль исследователя серь­езно и специально рассматривается только в том случае, если научное сообщество не хочет признавать результа­ты его исследования. Если же исследователь говорит то, что хотят услышать другие, его будут расспрашивать о цвете его глаз лишь для проформы.

Это непосредственно подводит к следующей группе проблем, с которыми сталкивается исследователь в обла­сти групповой терапии.