Тайна шляпы Андрея Громыко

Итак, номенклатурные блага, обмен услугами… Что еще?

Советские зрители конца 1970-х, видевшие с экранов своих телевизоров партийных лидеров, которые по большим рабоче-крестьянским праздникам выстраивались на трибуне мавзолея, наверняка запомнили их серо-мышиные шляпы — практически неотличимые друг от друга. Как будто существовала некая униформа, введенная решением съезда КПСС для всех без исключения членов политбюро.

Мне представлялось тогда, что шляпы, костюмы и все прочее есть продукт какой-нибудь швейной фабрики имени кепки Ильича, расположенной в тщательно засекреченном месте под одной из башен Кремля. Каково же было мое изумление, когда выяснилось, что шляпы для соратников и сподвижников закупал раз в год министр иностранных дел Андрей Громыко во время своих деловых визитов в Нью-Йорк. Делал он это в одном из лучших магазинов на Мэдиссон-авеню с помощью своего переводчика. По всей видимости, наследники Ильича не могли организовать на должном уровне даже производство аналогов знаменитой кепки.

Шляпы тщательно отбирались. Цвет, фасон и размер согласовывались непосредственно с руководителем советской внешней политики. А затем купленный товар специально размечался, чтоб не перепутался в дороге. На подкладке ставились буквы: Л. И. Б., А. Н. К., Ю. В. А., А. А. Г. и т. д. (позволю читателю самому догадаться, что означает каждая аббревиатура).

Экономный Громыко сильно нервничал, когда выяснялось, что шляпы
с прошлого года подорожали на несколько долларов. Переводчик вынужден был давать министру объяснения на понятном марксисту языке: мол, ничего удивительного, Андрей Андреевич, у них тут инфляция, уровень жизни трудящихся падает и т. д.

На шляпы для верных ленинцев Громыко в любом случае раскошеливался — вопрос все же государственный. Но вот дубленку для сына как-то раз не купил: счел, что дороговато дерут акулы империализма.

В общем, получается, что даже представители высшей советской номенклатуры не упускали возможность так или иначе отовариваться за рубежом, восполняя нехватку отечественных качественных товаров. Тем более, к данному способу решения проблемы дефицита вынуждены были прибегать простые советские люди.

Знатоки хорошо себе представляли, что и где следует приобретать с наибольшей выгодой. Я в этом вопросе был не силен, но, скажем, А. Рубинов, много лет писавший статьи о проблемах торговли, обобщил представления советских людей об успехах социализма в Восточной Европе. “В Югославии дешевый мохер, в Болгарии можно купить замшевую куртку, в ГДР следует покупать обувь „Саламандер“ < …>. А в Венгрии лучше всего купить „феррарку“ — шерстяную кофточку, на которой написано „Феррара“, „Стар“, „Лорд“”.

Я первый раз оказался за рубежом в 1977 году — еще школьником,
с родителями. Поездка была на 16 дней — Румыния, Болгария. Папа с мамой знали, что из Болгарии можно привозить недорогие паласы. И парочку купили, благо рабсила (в моем лице) была бесплатной. Помню, как гордо шел я по Варне, рассекая толпу, со здоровенным рулоном на плече: расступись, народ, “старший брат” следует. И болгарские “братушки” вежливо уступали дорогу. Примерно так же, наверное, как уступали чехи в 1968 году дорогу советским танкам.

Болгария с Румынией, в общем-то, считались бедными странами. Настоящий шоппинг шел в других местах. Сотрудник ЦК А. Черняев, объездивший по долгу службы чуть ли не весь мир, полагал, что столицы Чехословакии и Венгрии беднее товарами, нежели Париж, Лондон и города ФРГ. Но при этом контраст с Западом все же гораздо меньше, чем контраст между Прагой и Будапештом, с одной стороны, и Варшавой, Москвой, Софией,
с другой.

Впрочем, что где покупать, знали многие. Сложнее было решить вопрос, на какие деньги покупать? Ведь рядовой турист мог обменять у государства на валюту лишь фиксированный (относительно небольшой) объем советских денег. Свободного рынка валюты тогда не существовало вообще.

Для того чтоб привозить необходимые товары из стран социализма, советские люди уже в 1970-х активно приступили к спекуляции. Вывозили
в большом количестве то немногое из отечественных товаров, что было конкурентоспособно (в первую очередь, фотоаппараты), продавали за гроши, но затем на эти “гроши” могли приобрести много хороших вещей, которые за большие деньги реализовывались в СССР.

Один путешественник в мемуарах вспоминает, как ехал с такими “челноками” на поезде в Венгрию. При пересечении границы в городе Чоп их нещадно шмонали таможенники, откуда и произошла модификация старой известной поговорки: “Не говори „гоп“, не проехав Чоп”.

Другой случай добычи валюты описала в мемуарах Майя Плисецкая. На гастролях в Италии к ней был приставлен государством специальный сопровождающий (помочь в пути, в отеле, деньги пересчитать, от докучливых поклонников оградить). Помогать этот парень особо не помогал, зато активно занимался реализацией большого числа баночек черной икры, провезенных через таможню по специальной справке из Министерства культуры. Когда сей ответственный товарищ возвращался в Россию, через специальный дипломатический выход он пер одиннадцать громоздких коробов почти в человеческий рост. Обычно в таких коробах ввозилась дефицитная импортная видеотехника. Судя по всему, этот “челнок” с государственным прикрытием делился доходами с теми, кто посылал его в такие поездки и снабжал необходимыми документами.

Помимо разного рода “челноков” были еще люди, которые получали доступ к иностранному дефициту, так сказать, “по долгу службы”. Наибольшей известностью в этом смысле пользовались моряки загранплаванья, заходившие на своих судах в иностранные порты. Но были помимо них и менее известные, однако значительно более богатые поставщики импортных товаров.

Плисецкая, например, описывает известную в актерской среде московскую предпринимательницу Клару, ходившую по домам с огромной сумкой, которая вмещала в себя целый гардероб: платья вечерние и каждодневные, пальто, пелерины, туфли, кофты, нижнее белье, сумочки… Клара была торговой посредницей между женами советских дипломатов, регулярно в большом количестве скупавшими дефицитные вещи на солидную зарплату своих мужей, и актерами, никогда не бывавшими за границей, но желавшими одеваться соответственно своей ко многому обязывающей профессии.

Некоторые актеры, правда, регулярно бывали за границей и тоже скупали товары — как для себя, так и для последующей перепродажи на родине. Танцовщик Владимир Шубарин видел за рубежом, как один мощный советский хорист, неся огромный тюк тюля, протаранил стеклянную дверь отеля. Через пару дней вставили новое стекло, и этот же человек умудрился вновь разнести его на осколки.

Для отелей советский гость вообще был бедствием. Артисты получали на руки лишь малую часть тех денег, которые советское государство выручало от концертов. Некоторые вообще ничего не получали и вынуждены были экономить на грошовых суточных (“шуточных”), которые им выдавало государство на прокорм. Деньги тратили на покупку дефицитных товаров, а кормились консервами, копчеными колбасами и плавлеными сырками, привезенными из СССР. Когда кончались консервы, скупали дешевые полуфабрикаты, а то и просто корм для собак. Вот воспоминания Плисецкой: “Между двух стиснутых казенных гостиничных утюгов аппетитно жарили собачьи бифштексы. В ванной в кипятке варили сосиски. Из-под дверей по этажам начинал струиться пар. Запотевали окна. Гостиничное начальство приходило в паническое смятение. От дружно включенных кипятильников вылетали пробки, останавливались лифты”. Несчастный артист — гордость советской культуры — часто боялся сходить в кафе: “Не могу, кусок застревает, — признавался один из таких бедолаг. — Ем салат, а чувствую, как дожевываю ботинок сына”.

А вот — похожие воспоминания Г. Вишневской: “Когда наш советский авиалайнер спускался на чужую землю, из него вываливалась ватага, всем своим видом напоминающая цыганский табор: мешки, сумки, набитые до отказа кастрюлями, электроплитками, продуктами, сухарями, консервами и прочим, вплоть до картошки. Задача у труппы была четкой и ясной — не больше одного доллара в день на еду, — и выполнялась она свято. Поэтому когда Большой театр приехал в 1969 году на гастроли в Париж, из отеля недалеко от Оперы, куда всех поселили, пахло щами и луком на весь бульвар Осман. Через несколько дней оттуда сбежали постояльцы”.

Наиболее известным “кулинаром” среди артистов считался Спартак Мишулин (Саид из “Белого солнца пустыни”). В своем номере он тщательно закрывал все шторы, клал асбест для изоляции, а затем с помощью сухого спирта разжигал в санузле костер, на котором варил, к примеру, уху из консервированной сайры.

Чтобы артисты не обессилели с голодухи, гостеприимным хозяевам приходилось порой устраивать что-то вроде походно-полевой кухни, куда обязаны были ходить все участники гастролей. Наверное, подобная ситуация гораздо больше говорила иностранцам о “величии и мощи Советского Союза”, нежели добытые ЦРУ разведданные о числе наших ракет и ядерных боеголовок.

Еще один способ проникновения импортных товаров в Россию был связан не с поездками наших людей за рубеж, а с поездками иностранных туристов к нам. Например, в Ленинграде соседей-финнов, приезжающих на “водочный тур”, быстро подхватывали местные фарцовщики, меняя бутылки на галстуки, рубашки или туфли, которые потом перепродавались втридорога.

Наконец, надо отметить, что престижные товары попадали порой и в советскую торговлю, поскольку государство их официально импортировало. В этой ситуации обычно кто-то из работников магазина накануне сообщал своим знакомым о поступлении дефицита. К утру информированные люди занимали очередь и оказывались первыми у прилавков. Если очередь была невелика, они успевали два-три раза достигнуть прилавка и потом отправить добытое в перепродажу.

Одна дама, промышлявшая перепродажей у дверей московского ГУМа, шла для приобретения дефицита на специфическую хитрость. “Достав себе пару костылей, она к открытию магазина подходила, опираясь на них. Толпа молча пропускала ее вперед. Как только двери открывались, она бросала костыли и устремлялась вперед, к заветному прилавку. Уверяла, что костыли ни разу не украли. А входы в ГУМ ей приходилось менять, чтобы ее не опознали”.

Государство, желавшее, чтоб импортный дефицит попадал в нужные руки (особенно номенклатурные), боролось с подобными хитрецами. Для этого создана была специальная сеть магазинов “Березка”, где продавались товары не за рубли, а за специальные чеки. Ведь в СССР нельзя было иметь валюту, а потому каждый, кто зарабатывал что-то за границей, обязывался сдать иностранные деньги родине, приобретая взамен право на доступ в “Березку”.

Как-то раз все общежитие моего факультета было поставлено на уши юным студентом, приехавшим только что с Кавказа. Он обнаружил магазин с изобилием дефицита и радостно бросился к друзьям с этим известием.
В итоге толпы студентов, застегивая на ходу штаны, понеслись в указанном направлении. Каким же было разочарование, когда выяснилось, что парень по наивности привел народ в “Березку”, куда даже вход человеку, не имевшему чека, строго воспрещался.