Кале зачерпнула пиво раковиной и предложила Дафне, вдохновляюще кивнув. 10 страница

— А человек, который сам создает себе душу... Он был в стране Локахи?

— Да, но сумел обогнать его.

Темные пронзительные глаза некоторое время раз­глядывали Дафну. Ей показалось, что она выдержала какой-то экзамен.

— Ты очень умна, — застенчиво сказал старик.— Я хотел бы когда-нибудь съесть твои мозги.

Книги по этикету, которыми пичкала Дафну бабуш­ка, почему-то не описывали подобных ситуаций. Ко­нечно, не очень умные люди говорят младенцам: «Ух, какой ты сладкий! Так бы и съел!» Но когда подобные вещи произносит человек, покрытый боевой раскрас­кой и владеющий более чем одним черепом, они ка­жутся менее забавными. Дафна, чьим проклятием бы­ли хорошие манеры, ограничилась словами:

— Спасибо, вы очень добры.

Он кивнул и пошел обратно к соплеменникам, стол­пившимся вокруг Кокса.

К Дафне, улыбаясь, подошел Мау.

— Ты понравилась их жрецу, — сказал он.

— Не я, а мои мозги! И даже если он их съест, я все равно буду умнее тебя! Ты что, не видишь, что у Кокса в руке? Это револьвер-«перечница»! У одного папиного знакомого есть такой. Шестиствольный. Значит, он может выстрелить шесть раз без перезаряд­ки! И вдобавок к этому у него еще и обычный писто­лет.

— Я буду двигаться быстро.

— Пули ты все равно не обгонишь!

— Я буду от них уворачиваться, — сказал Мау с воз­мутительным спокойствием.

Ты что, не понимаешь? У него револьвер и пи­столет, а у тебя одно копье. Твое копье кончится рань­ше, чем его пистолеты!

Зато у его пистолетов кончится бабах раньше, чем у моего копья кончится острота, — ответил Мау.

Мау, я не хочу, чтобы ты умирал! — завопила Дафна. Слова отдались эхом от утесов, и она ужасно покраснела.

А кто должен умереть? Мило? Пилу? Нет. Ес­ли кто-то и умрет, это должен быть я. Я уже умирал. Я знаю, как это делать. Разговор окончен!

Глава 14

Поединок

Гул голосов у них за спиной затих.

Тишина упала на боевые каноэ, над которыми вид­нелись ряды лиц; на кучку вождей на берегу; на людей, которые притаились на утесе, подсматривая. Солнце светило так ярко, что было больно глазам; оно словно высасывало цвет из пейзажа. Мир затаил дыхание.

Не будет ни отсчета, ни сигнала. Нет и правил. Но есть традиция. Поединок начнется, когда первый из сражающихся возьмет в руки оружие. Копье и нож Мау лежали перед ним на песке. В десяти футах от не­го Кокс после долгих споров положил на песок свои пистолеты.

Оставалось только следить за взглядом против­ника.

Кокс ухмыльнулся.

Разве не об этом мечтал каждый мальчишка? Сто­ять лицом к лицу с врагом? Все собралось здесь, под раскаленным добела солнцем: вся ложь, все страхи, все ужасы, все кошмары, принесенные волной, — все они стояли здесь в виде одного смертного человека. Здесь Мау мог их победить.

Важно было только одно: «Кто не смеет думать, что победит, тот не победит».

У Мау заболели глаза — так пристально он вгля­дывался. Палящий свет солнца почти ослепил его, но, по крайней мере, в голове больше не слышались го­лоса...

Но вот...

«Сегодня хороший день для смерти», — сказал Ло­каха.

Рука Мау взлетела в воздух, швырнув горсть песка в глаза Коксу. Мау не стал ждать — он схватил нож и помчался, слыша ругательства за спиной. Но где нет правил, там нет и обмана. Он подобрал свое оружие, когда положил копье на землю. Он не обязан был го­ворить, что выбрал в качестве оружия песок. И это бы­ло хорошее оружие.

Не останавливайся. Не оглядывайся. Беги.

Плана у него не было. У него и раньше не было пла­на. Была только надежда, самая малость, и еще кое-что, чему научила его девочка-призрак в их самую первую встречу: пистолеты боятся воды.

Сейчас ему надо было оказаться в лагуне, и он мчал­ся туда, по возможности виляя и петляя на ходу. В во­де он будет как дома. Кокс — большой, тяжелый, вода будет тянуть его за одежду. Да!

Прогремел выстрел, и пуля просвистела у головы Мау. Но он уже был в лагуне и нырнул, как только во­да стала чуть выше колен. Придется подниматься на поверхность, чтобы вдохнуть, но ведь Кокс не риск­нет полезть за ним в воду?

Доплыв до середины лагуны, где дрейфовали раз­битые каноэ, Мау остановился и воспользовался их прикрытием, чтобы подышать. Потом осторожно вы­глянул из-за каноэ, чтобы посмотреть, где Кокс. Тот стоял прямо в полосе прибоя и уже заметил Мау.

Мау нырнул, но Кокс этого ожидал. Может быть, это правда, что он умеет заглядывать к людям в го­лову...

Мау обернулся. Он ничего не мог с собой поделать. Мужчины должны стать лицом к лицу с врагом хотя бы однажды...

И увидел, что к нему приближается пуля. Она уда­рилась о воду в нескольких футах от него, таща за со­бой хвост пузырей... и остановилась в нескольких дюй­мах от лица Мау. Он осторожно выловил пулю, когда она стала падать, а потом отпустил и проводил изум­ленным взглядом. Пуля упала на песчаное дно.

Как это могло случиться? Похоже, пули на самом деле не любят воду...

Мау всплыл, чтобы глотнуть воздуху, и, ныряя об­ратно, услышал еще один выстрел. Повернувшись, он увидел, что к нему несется поток воздушных пузырей. Пуля отскочила от руки. Отскочила! Мау едва почув­ствовал ее прикосновение!

Он поплыл к проему рифа, чтобы оказаться на глу­бине. Проем сегодня наполовину загораживали водо­росли. Хоть какое-то прикрытие. Но что такое с пу­лями? Ведь от Атабы пуля вовсе не отскочила. Она сде­лала в нем большую дырку, и было много крови.

Придется опять подняться на поверхность: Кокс наверняка гораздо опасней, когда его не видишь.

Мау схватился за край коралла и встал поудобнее на корень дерева, застрявшего в проеме. Очень осто­рожно подтянулся.

И увидел, что Кокс бежит по дуге старого коралла, ведущей от берега к острову Малый Народ и новому пролому. Мау слышал, как хрустит коралл под сапогами — Кокс ускорял бег, а людоеды-наблюдатели спешно убирались с дороги.

Кокс поднял взгляд, прицелился и, не переставая топотать по кораллу, выстрелил дважды.

Пуля прошла через ухо Мау. Он свалился назад в воду, и первая мысль его была о боли. Вторая — тоже о боли, потому что ее было очень много. Вода стано­вилась розовой. Он потрогал ухо — большая часть его отсутствовала. Третья мысль была: «Акулы». А следу­ющая, существующая в каком-то маленьком собствен­ном мирке: «Он стрелял пять раз. Когда он расстре­ляет все пули, ему придется перезаряжать оружие. Но я бы на его месте дождался, пока в большом пистоле­те кончатся патроны, и тогда перезарядил бы его, дер­жа маленький пистолет наготове, на случай, если чер­номазый вдруг выскочит из воды».

Это была странная, пугающая мысль. Она пляса­ла в голове Мау, как белая нить на зловещем красном фоне. Мысль продолжалась: «Он умеет думать как ты. Ты должен думать как он».

«Но если я буду думать как он, он выиграет», — по­думал в ответ Мау.

«Почему же? — возразила новая мысль.— Думать как он — не значит быть как он! Охотник приучается понимать кабанов, но сам от этого не превращается в свинину. Он приучается понимать погоду, но сам не становится облаком. И когда на охотника бросается ядовитый зверь, охотник не забывает, кто из них охот­ник, а кто дичь! Ныряй! Сейчас же!»

Он нырнул. Дерево, наполовину застрявшее в про­ломе, было опутано массой водорослей и пальмовых ветвей — все это переплелось и скрутилось, пока вол­ны гоняли дерево по морю. Мау нырнул под защиту дерева.

На нем уже возник собственный маленький мир. Многие ветки были сорваны, но дерево опутали хво­сты водорослей, маленькие рыбки вплывали в эти тем­но-зеленые леса и выплывали обратно. Но еще лучше то, что, втиснувшись между деревом и краем проло­ма, как раз можно высунуть лицо из воды под прикры­тием водорослей.

Он опять нырнул. Вода вокруг порозовела. Сколь­ко может быть крови в одном ухе? Достаточно, чтобы привлечь акул, — вот сколько.

Послышался удар, и дерево вздрогнуло.

— Ага, мальчик, я тебя поймал, — сказал Кокс. Су­дя по звуку, он стоял прямо над Мау.— Теперь тебе некуда деваться, а?

Дерево снова закачалось — человек разгуливал по нему взад-вперед в тяжелых сапогах.

— И я не свалюсь, не волнуйся. Для моряка это бревно — все равно что широкий проспект!

Раздался еще удар. Кокс принялся прыгать, раска­чивая дерево. Оно слегка повернулось в воде, и Мау не успел спрятаться обратно в тень — мимо лица про­летела еще одна пуля.

— Ай-ай-ай. У нас царапинка, — сказал Кокс. Отлично. Осталось только подождать, пока явятся аку­лы. Страсть люблю смотреть, как они кушают.

Мау, перебирая руками, двигался под водой вдоль бревна. За ним тянулся розовый след.

Уже было шесть выстрелов. Мау поднял голову под прикрытием большого клубка водорослей и услышал щелчок.

— Знаешь, я сильно разочаровался в этих людоедах, — сказал Кокс прямо над головой.— Сплошные разговоры, сплошные правила, сплошное мумбо-юмбо. Дикое количество мумбо-юмбо, ха-ха. Они какие-то вегетарианцы. Должно быть, миссионеров переели.

Снова раздался щелчок. Кокс перезаряжал писто­лет. Для этого нужны две руки, верно?

Щелк...

Мау протянул руку к поясу и не нашел ножа. Щелк...

Поэтому он поплыл вдоль нижней части ствола, ли­цом вверх, так что его нос был всего в футе от коры, по которой ползали мелкие крабы.

Так все и кончится. Лучше всего подняться наверх и дать себя застрелить. Несомненно лучше, чем аку­лья пасть. И тогда все, кто когда-то знал про Народ, умрут...

«Мау, ты что, совсем дурак?» Это был новый голос, и он сказал: «Мау, я — это ты. Просто ты. Ты не умрешь. Ты победишь, если будешь внимателен!»

Щелк...

Бледно-зеленые водоросли перед глазами рассту­пились, и мелькнуло что-то черное. Время словно оста­новилось — Мау раздвинул водоросли и увидел его. Он плотно сидел в стволе, покрытом зарубками, на­поминающими, что мужчины помогают другим муж­чинам.

Как Мау гордился собой в тот день. Он вогнал то­пор алаки в дерево так глубоко, что следующему маль­чику пришлось бы напрячь все силы, чтобы его вызво­лить. Следующим мальчиком оказался сам Мау.

Бездумно, словно наблюдая за собой со стороны, он схватился за топорище и стал поднимать ноги, по­ка они не уперлись в ствол снизу. Топор сидел плотно.

— Я слышу, как ты там елозишь, — сказали прямо над головой.— Сейчас начнешь елозить еще быстрее. Я уже вижу плавники. Язви твою корень, надо было запастись бутербродами.

Щелк...

Топор освободился. Мау ничего не почувствовал. Голову снова затопила серая мгла. Не думай. Делай то, что надо делать, — одно за другим, по порядку. То­пор освободился. Теперь у тебя есть топор. Это факт. Другой факт — Кокс уже зарядил пистолет.

Перебирая ветви, Мау подтянулся к небольшому просвету, где мог дышать, оставаясь невидимым. Точ­нее, где он мог надеяться, что остается невидимым. Он быстро втянул голову под воду. Мимо пролетела пуля. Осталось пять пуль, и Кокс уже терял терпение. Он выстрелил опять (осталось четыре пули — это факт) и оказался прямо над Мау, стараясь уловить движе­ние в путанице плавающих водорослей. Пуля ринулась вниз, прямо, как копье, но сбилась с дороги. «В воде тяжело бежать, — сказал себе Мау.— Чем больше уси­лий прилагаешь, тем тяжелее. Это факт. Должно быть, с пулями то же самое. Это новый факт!»

— Ну что, на этот раз я попал? — спросил Кокс.— Надеюсь, что да, для твоего же блага, потому что они уже совсем близко. Нет, я только из любезности ска­зал, что надеюсь, потому что мне хочется посмотреть, как ты будешь извиваться. Я здесь побуду, пока акула не рыгнет после обеда, а потом вернусь на берег и ми­ло поболтаю с твоей барышней.

В легких у Мау начало саднить. Он потряс ствол де­рева и опустился поглубже. Он не слышал, что орал Кокс, но четыре пули плюхнулись в воду над головой. Несколько секунд за ними тянулись хвосты пузырей, а потом пули принялись медленно тонуть, сносимые течением.

Шесть выстрелов. Остался только маленький пи­столет. Да, Коксу придется перезаряжать револьвер. А для этого нужны обе руки. Это факт.

Сейчас будут еще факты, один за другим, и все ак­куратно встанут на свое место, как маленькие серые кубики.

Мау быстро всплыл, волоча топор за собой. Сво­бодной рукой он схватился за обломанный сук, нога­ми уперся в другой — легкие уже пылали огнем — и вложил всю тяжесть тела, всю скорость и все остав­шиеся силы в бросок.

Топор вылетел из воды по огромной дуге, рассе­кая застывшее время, и капли воды зависли в возду­хе, отмечая его траекторию. Он закрыл солнце, выма­нил на небо звезды, и по всему миру загремели грозы и случились странные закаты (во всяком случае, так потом рассказывал Пилу) — и пока время наверсты­вало свое с удвоенной скоростью, топор ударил Кок­са в грудь, и он повалился с бревна спиной вперед. Мау видел, как, падая, Кокс поднял пистолет, потом его лицо расплылось в широкой ухмылке, углы рта обаг­рила кровь, и его утянуло в бурлящие воды.

Акулы явились к обеду.

Мау полежал на бревне, пока не стало тихо. Он ле­жал и думал; сквозь алую пелену боли в легких с тру­дом пробирались маленькие белые мысли: «Хороший топор был. Интересно, удастся ли его отыскать».

Он с усилием встал на колени и моргнул, не очень уверенный в том, кто он такой. А потом посмотрел вниз и увидел серую тень.

«Я пока похожу по твоим стопам», — сказал голос прямо у него над головой.

Мау с трудом поднялся на ноги. Все до единой мыс­ли, оставшиеся в голове, казалось, тоже были покры­ты синяками. Он дошел до дальнего конца бревна и пе­решагнул с него на дорожку, усеянную обломками ко­ралла. Там, где он шел, серая мгла заполняла воздух, и по обе стороны его тихо вздымались и опадали огром­ные крылья Локахи. Мау чувствовал себя... металли­ческим: твердым, острым, холодным.

Они дошли до первого из больших военных каноэ, и Мау ступил на него. Немногие воины, до сих пор не попрыгавшие в воду, в испуге рухнули на колени. Он посмотрел им в глаза.

«Они видят меня, они мне поклоняются, — сказал Локаха.— В веру трудно поверить, правда? Ибо сей­час, в этот момент, под этими звездами, у тебя есть дар. Ты можешь убить их прикосновением, словом, касанием своей тени. Ты это заслужил. Какой смерти ты для них хочешь?»

— Отвезите всех своих пленников на берег и оставь­те там, — сказал Мау ближайшим людям.— Передай­те эту команду всем, а потом можете уходить. Если останетесь здесь, я сомкну над вами свои крыла.

«И это все?» — спросил Локаха.

Мау повернулся и зашагал по коралловому рифу. Мысли собирались из кусочков в холодной пустоте головы.

«Да, — ответил он, — это все».

«Я бы поступил по-другому», — сказал голос смерти.

«А я нет, Локаха. Я — не ты. У меня есть выбор».

Он плелся дальше в коконе из тишины и серой тени.

«У тебя выдался удачный день», — сказал Локаха.

Мау не отвечал. За спиной у него в стане охотников за черепами шла испуганная суета. «Нам придется кор­мить кучу новых ртов, — думал Мау.— Столько дел... Вечно дел невпроворот...»

«Я нечасто удивляюсь, — сказал Локаха, — и ты ошибаешься. В сложившихся обстоятельствах у меня есть одна возможность...»

Песок под ногами Мау почернел, и по сторонам во­царилась тьма. Но прямо перед ним пролегла тропа из сверкающих звезд. Мау остановился и сказал:

Нет. Это опять ловушка.

«Но это же путь в Совершенный мир! — восклик­нул Локаха.— Лишь немногим довелось видеть эту тропу!»

Мау повернулся.

Думаю, если Имо нужен совершенный мир, он нужен ему здесь, внизу, — произнес он.

Он все еще видел окружающий пляж, но смутно, словно за стеной темной воды.

«Этот? Он очень далек от совершенства!» — заме­тил Локаха.

— За сегодняшний день он стал чуть-чуть совер­шенней. А впереди еще много дней.

«Ты в самом деле хочешь обратно? — спросил Ло­каха.— Другого шанса я не дам. Я вообще не даю шан­сов. Есть только то, что бывает».

— И то, что не бывает? — спросил Мау.

«Это? Это тоже бывает, только где-то в другом мес­те. Все, что может случиться, должно случиться, и у всего, что может случиться, должен быть мир, в ко­тором это случается. Потому Имо построил столько миров, что сосчитать их не хватит чисел. Потому Его огонь и горит таким красным светом. До свидания, Мау. Я с интересом буду ждать нашей следующей встречи. Ты умеешь переворачивать миры вверх тормашками... О, и еще одно. Другие люди, которых я упомянул, — им тоже предлагали пройти сверкающей тропой. Они все сказали то же, что и ты. Они понимали, что совер­шенный мир — это путь, а не точка назначения. У ме­ня только одна возможность, Мау, но я умею делать выбор».

Серая пелена развеялась и попыталась забрать с собой воспоминания. Мозг Мау вцепился в них, не давая ускользнуть, серый барьер рассеялся, и снова хлынул свет.

Мау был жив. Это факт. Призрачная девочка бежа­ла ему навстречу по песку с распростертыми объяти­ями, и это тоже был факт. Мау ощущал странную сла­бость в ногах, и этот факт с каждой секундой стано­вился все более неопровержимым. Но когда она обняла его и они вдвоем стали смотреть, как людоедские ка­ноэ выгружают свой скорбный груз, и не двинулись с места, пока последнее каноэ не стало точкой на гори­зонте... это была очевидность размером с весь Народ.

Глава 15

Мир вверх тормашками

Мау пришел в себя. Незнакомая женщина корми­ла его кашей с ложечки. Увидев, что он открыл глаза, она слегка взвизгнула, чмокнула его в лоб и выскочи­ла из хижины.

Глядя в потолок, Мау ждал, пока вернутся воспо­минания. Кое-что еще было в тумане, но дерево, то­пор и смерть Кокса он видел так же ясно, как геккончика, который сейчас сидел вниз головой на потолке и смотрел на Мау. В памяти все отложилось так, слов­но Мау наблюдал за кем-то со стороны. В событиях участвовал другой человек, и этим другим человеком был он сам.

«Интересно, — подумал он, — а что, если...»

— Не бывает!

Этот вопль пронзил голову Мау, словно молния. Клюв, из которого он исходил, располагался в шести дюймах от уха Мау.

— Покажи нам...— Попугай осекся, забормотал что-то вполголоса, потом довольно мрачно закон­чил: — Невыразимые.

— О, замечательно. Как ты себя чувствуешь? — спросила, входя в хижину, девочка-призрак.

Мау сел, как подброшенный пружиной.

— Ты вся в крови!

— Да, я знаю. Моя последняя хорошая блузка, — ответила Дафна.— Зато больному стало гораздо луч­ше. По правде сказать, я собой горжусь. Мне пришлось отпилить человеку ногу ниже колена! А рану я запе­чатала — плеснула на нее из ведра горячей смолы, точ­но как в учебнике!

— Разве это не больно? — спросил Мау. От того, что он сел, у него закружилась голова, и он снова лег.

— Нет, если держать ведро за ручку.— Она посмот­рела на его непонимающее лицо.— Извини, это была шутка. Благослови небо миссис Бурбур: она может усыпить человека так, что он не проснется, что с ним ни делай. В общем, я думаю, он выживет, а с такой ужасной раной на это нельзя было и надеяться. А се­годня утром мне пришлось отпилить ступню. Она вся... в общем, это был кошмар. Людоеды просто ужасно об­ращались с пленниками.

— И теперь ты отпиливаешь от них негодные куски?

— Спасибо тебе большое. Вообще-то это называ­ется хирургия. И это совсем не трудно, если только найти кого-нибудь, чтобы держал справочник откры­тым на нужной странице.

— Нет, нет, я не говорю, что это плохо! — тороп­ливо поправился Мау.— Я только... просто потому, что ты этим занимаешься. Я думал, ты не выносишь вида крови.

— Потому я и стараюсь ее остановить. Раз уж мо­гу что-то исправить. Ну-ка, давай поставим тебя на ноги.

Она обхватила его руками.

— А что за женщина меня кормила? Я ее вроде бы где-то видел.

— Она говорит, что ее настоящее имя Фи-а-эль, — ответила Дафна. Мау вцепился в стену, чтобы не упасть.— Мы ее раньше звали Безымянной Женщи­ной, а теперь зовем Женщиной — Бумажной Лианой.

— Что? Но ведь она совершенно по-другому вы­глядит...

— Ее муж оказался в одном из тех каноэ. Она сра­зу подбежала к нужному каноэ и вытащила оттуда му­жа своими руками. Разрази меня гром, если я знаю, как она угадала. Я послала ее смотреть за тобой, по­тому что, ну, это ему я вынуждена была отпилить ногу.

— Ньютон лучше всех! — заорал попугай, прыгая вверх-вниз.

— А я думал, попугай погиб, — сказал Мау.

Все думали, что попугай погиб, кроме самого попугая. Он объявился вчера. У него не хватает одно­го пальца на ноге и кучи перьев, но, думаю, когда у него заживет крыло, все будет в порядке. Теперь он за пти­цами-дедушками бегает. Им это страшно не нравится. И я, э-э-э... начала его перевоспитывать, чтобы не ру­гался.

— Да, я так и подумал, — ответил Мау.— Что та­кое Ню-тан?

— Ньютон, — рассеянно поправила Дафна.— По­мнишь, я рассказывала тебе про Королевское обще­ство? Он был одним из первых его членов. Я считаю, что он величайший из всех ученых, которые когда-ли­бо жили, но в старости он сказал, что чувствовал себя лишь маленьким мальчиком, собирающим камушки на берегу необъятного океана неизведанных истин.

Мау сделал круглые глаза. Дафна, потрясенная, по­няла, что давно не видела его таким молодым.

— Он был на нашем пляже?!

— Ну, э-э-э... не на этом пляже, конечно, — объяс­нила Дафна.— Может, он и вообще не был ни на каком пляже. Брючники называют это метафорой. Это та­кая особенная ложь, которая помогает понять правду.

— А, про эти я все знаю, — ответил Мау.

— Не сомневаюсь.— Дафна улыбнулась.— А те­перь пойдем на свежий воздух.

Она взяла Мау за руку. У него в нескольких местах была сильно содрана кожа — он не помнил, как это произошло, — все тело болело, а на месте уха была рваная рана. Но он легко отделался. Он вспомнил пу­лю в воде — как она замедлила ход и свалилась ему на ладонь. Вода бывает жесткой — это знает любой, кто хоть раз падал на нее животом с высоты, — но все равно...

— Идем же! — воскликнула Дафна, таща его на свет.

В Женской деревне кипела жизнь. Люди работали на полях. На пляже было людно. В лагуне даже игра­ли дети.

— У нас так много работы, — сказал Мау, качая головой.

— Они ее уже делают, — ответила Дафна.

Они стояли молча и смотрели. Скоро люди заметят их, и они вернутся в мир, но пока что они были частью пейзажа.

Через некоторое время девочка сказала:

— Я помню время, когда здесь ничего не было... только мальчик, который меня даже не видел.

А мальчик сказал:

— Я помню девочку-призрака.

После еще более длинной паузы девочка спросила:

— Ты бы согласился вернуться назад? Если бы мог?

— Ты хочешь сказать, если бы не было волны?

— Да. Если бы не было волны.

— Тогда я бы вернулся домой, все были бы живы и я бы стал мужчиной.

— Ты бы предпочел быть тем мужчиной? Поме­няться с ним местами? — спросила девочка-призрак.

— И не быть собой? Не знать, что мир — шар? Не встретить тебя?

— Да!

Мау открыл рот, чтобы ответить, и обнаружил, что слов слишком много — они застряли. Пришлось ждать, пока в них не показался просвет.

— Как я могу тебе ответить? Я не знаю нужных слов. Был мальчик по имени Мау. Я мысленно вижу его. Он так гордился собой, потому что собирался стать мужчиной. Он оплакивал свою семью и превра­тил слезы в ярость. Если бы мог, он сказал бы: «Да не будет!», и волна укатилась бы обратно, словно ее ни­когда и не было. Но есть другой мальчик. Его тоже зо­вут Мау, и голова его не может вместить того, что он узнал. Что он может сказать? Он родился в этой вол­не, он теперь знает, что мир — круглый, он встретил девочку-призрака, которая сожалеет, что стреляла в него. Он звал себя синим крабом-отшельником, ме­чущимся по песку в поисках новой раковины, а теперь он смотрит на небо и знает, что любая раковина бу­дет слишком мала. Любая. Как ты попросишь его не быть? Любой ответ неверен. Я могу быть только тем, кто я есть. Но иногда он плачет у меня внутри, зовя своих родных.

— И сейчас плачет? — спросила Дафна, глядя в землю.

— Каждый день. Но очень тихо. Ты не услышишь. Послушай, я должен тебе рассказать. Локаха говорил со мной. Он простер надо мной свои огромные крыла там, на пляже, и прогнал охотников за черепами. Ты не видела?

— Нет. Охотники за черепами бежали, как только упал Кокс, — сказала Дафна.— Ты хочешь сказать, что ты повстречался со Смертью? Снова?

— Он сказал мне, что миров больше, чем чисел. И «не бывает» на самом деле не бывает. Бывает толь­ко «бывает где-нибудь еще».

Мау пытался объяснить, а она пыталась понять.

Когда у него кончились слова, она спросила:

— Ты хочешь сказать, что где-то есть мир, где вол­ны не было? Где-то... там?

— Думаю, да... Я думаю, что я почти увидел этот мир. Иногда по ночам, карауля на берегу, я его почти вижу. Я его почти слышу! И там есть Мау, человек, ко­торый я, и я жалею его, потому что в его мире нет де­вочки-призрака...

Она обняла его за шею и осторожно притянула к себе.

— Я бы ничего не стала менять, — сказала она. Здесь я не какая-то кукла. Я приношу пользу. Люди меня слушают. Я совершила поразительные вещи. Раз­ве я могу вернуться в прежнюю жизнь?

Ты это собираешься сказать отцу? — В голосе Мау слышалась печаль.

— Да, наверное, что-то вроде этого.

Он осторожно развернул ее лицом к морю.

— Корабль идет, — сказал он.

К тому времени, как они добежали до лагуны, шху­на встала на якорь за рифом. Пока с корабля спускали шлюпку, Дафна пошла туда вброд, настолько глубо­ко, насколько могла, не обращая внимания на всплы­вающий вокруг нее подол платья.

Мау смотрел с берега: человек спрыгнул с кормы, как только шлюпка приблизилась к Дафне, и, одновре­менно смеясь и плача, поддерживая друг друга, двое выбрались на песок. Толпа расступилась, чтобы осво­бодить место для обнимающихся — но Мау следил за двумя мужчинами, вылезающими из шлюпки. На муж­чинах были красные куртки, а в руках они держали сложно устроенные палки и смотрели на Мау, словно он был в лучшем случае неприятной помехой.

— Дай посмотрю на тебя, — сказал его превосхо­дительство, отступая на шаг.— Да ты стала совсем... Что случилось? У тебя кровь на плече! У нас на борту доктор, я его сейчас...

Дафна глянула на себя.

— Это просто брызги, — отмахнулась она.— И во­обще это не моя кровь. Мне пришлось отпилить чело­веку ногу, и я не успела помыться.

За спиной у них из шлюпки вылез третий солдат с толстым рулоном и принялся его разворачивать. Он нервно поглядывал на Мау.

— Что здесь происходит? — резко спросил Мау.— Почему у них ружья? Что делает этот человек?

Он шагнул вперед, и два штыка загородили ему путь.

Дафна повернула голову и отстранилась от отца.

— Что такое? — решительно спросила она.— Вы не можете запретить ему ходить по его собственной земле! Что в этом рулоне? Флаг, верно? Вы привезли флаг! И ружья!

— Малыш, мы ведь не знали, что мы тут найдем, — сказал слегка опешивший отец.— Видишь, у вас тут пушки.

— Ну да, у нас тут пушки, — пробормотала Дафна; ее саму, кажется, страшно смутила эта вспышка гне­ва.— Они только для виду.

Но тут гнев вернулся.

— А эти ружья — нет! Ну-ка опустите их!

Его превосходительство кивнул солдатам, кото­рые опустили мушкеты на песок — осторожно, но очень быстро. На шум пришел Мило, а он умел угро­жающе выситься.

— И флаг! — добавила Дафна.

— Эванс, будьте добры, подержите его пока так, — сказал его превосходительство.— Понимаешь, ма­лыш, мы не хотим ничего плохого этим... э-э-э...— он бросил взгляд на Мило, — милым людям, но нам нуж­но укрепить свои претензии на острова Четвертого Воскресенья Великого Поста. Мы утверждаем, что они являются лишь частью архипелага Государствен­ного Выходного Дня...

— Кто это «мы»? Ты?

Ну, в конечном итоге король...

— Он не получит этот остров! — заорала Дафна.—

— Чего захотел! Обойдется! Он еще с Канадой не разо­брался!

— Милая, кажется, лишения, перенесенные тобою на этом острове, не прошли даром...— начал его пре­восходительство.

Дафна отступила на шаг.

— Лишения? Да я не променяю этот остров ни на что на свете! Я помогала при родах! Я убила человека...

— Того, которому ты отпилила ногу? — спросил сбитый с толку отец.

— Что? Этот? Нет, этот, скорее всего, поправит­ся, — Дафна небрежно махнула рукой.— Нет, тот, ко­го я убила, был убийцей. И еще я научилась варить пи­во. По-настоящему хорошее пиво! Папа, слушай меня внимательно. Очень важно, чтобы ты понял прямо сей­час. Папа, это другой край света, правда. Это — самое начало. Это... место, где ты сможешь простить Бога.

Слова вылетели словно сами собой. Отец стоял как громом пораженный.

— Извини, папа, — сказала она.— Вы с бабушкой в ту ночь так громко кричали, что я не могла не услы­шать.— И, поскольку сейчас было не время лукавить, добавила: — Особенно потому, что старалась.

Лицо его посерело. Он посмотрел на нее.

— Что такого особенного в этом месте?

— Здесь есть пещера. В ней вырезаны в камне уди­вительные вещи. Она древняя. Возможно, ей больше ста тысяч лет.

— Пещерные люди, — хладнокровно произнес его превосходительство.

— Я думаю, там на потолке карты звездного не­ба. Эти люди изобрели... да практически всё. Они со­вершали кругосветные путешествия, когда мы еще жа­лись вокруг костров. Я думаю, что смогу это доказать.

Дафна взяла отца за руку.

— В лампах еще есть керосин, — сказала она.— Пойдем, я тебе покажу. Да не вам! — добавила она, об­ращаясь к солдатам, которые тут же встали по стойке «смирно».— Вы останетесь здесь. И никаких захватов чужих земель, пока нас не будет, ясно?