I* архив информ. Агентства «глобус»: 93. 12186 by jamestown Moscow. Oct. 22. At eastern от ларри юззелла.

личием. Прагматическому тексту не свойственна тщательность в проработке логической канвы изложения, ведь он не претендует на абсолютную истину. Автор сознает, что представляет лишь одну из множества возможных интерпретаций, только один из вероятных способов решения проблемы, а окончательный выбор за читателем и целиком на его ответственности. И факты здесь не предмет рассмотрения, а улики для обвинительного или оправдательного приговора, который вынесут читатели, словно суд присяжных. А потому и собственное мнение журналиста не авторитетно, если не опирается на юридические документы, ста­тистические выкладки, интервью очевидцев, мнение экспертов. Отсутствие абсолютных критериев порождает попытки пересмот­реть социальные символы и ритуалы с точки зрения их «полезно­сти» и «бесполезности». В прагматическом контексте представля­ется смешным или странным, к примеру, «коллективный взнос» или «награждение знаменем». И в каком бы жанре ни тиражиро­вался прагматический текст, будь то телевизионный комментарий или журнальная статья, газетная заметка или радиорепортаж, его типологическими характеристиками будут:

• Локальность (конкретность, четкая проработка темы).

• Описательность (наглядные детали, последовательность, раз­говорный стиль).

• Фактологичность (подробности, «которые невозможно выду­мать», документы, статистика, свидетели, эксперты).

• Безоценочность (подчеркнутое беспристрастие, безразличие).

• Деритуализация (скептическое отношение к высоким идеям, почитаемым героям, традиционным символам и устоявшим­ся ритуалам).

• Конструктивность (полезность «здесь и сейчас», то есть для решения конкретной проблемы конкретными людьми в кон­кретных обстоятельствах, но без претензий на истинность всегда и для всех).

• Прогностичность (попытка ориентации в «ожидаемом бу­дущем»).

Как видно, это универсальный стиль творчества-в-процес-се-коммуницирования. И стоит только поставить в деловом ас­пекте даже традиционные для рационалистического подхода об­щегуманистические темы межличностных и внутригрупповых от­ношений, как профессиональный журналист выдает прагматиче­ский текст. «Комсомольская правда» в свое время посвятила теме неуставных отношений множество публикаций, убеждающих в нетерпимости, аморальности и даже преступности этого явления. Когда журналисты газеты решили помочь жертвам «дедовщины» полезным советом, появился «Курс выживания " АЛ"» («Алый

парус» — специальный отдел для подростков и молодежи). И вот какие там публиковались правила и обоснования.

«...Правило второе: Меры административного воздействия личные конфликты не решают никогда. ...И сколько мы ни звонили по милициям, прокуратурам и судам, никто в этих почтенных ве­домствах не мог припомнить, чтобы кто-нибудь понес официальное наказание за " дедовщину"...

Правило третье: Если тебе больше 15-ти, у тебя сломана дуж­ка очков, нет пуговицы на ширинке (не потому, что так хочется, а потому, что ты этого не замечаешь), на воротнике рубашки за­пеклись остатки борща — берегись " дедовщины"... Так что при­кинь, что именно вызывает у окружающих особое раздражение и становится поводом для придирок... Конечно, это — компромисс, но вся жизнь состоит из компромиссов, и тебе, если уж очень надоело быть битым и бегать за выпивкой, придется смириться и что-то в себе переделать. <...>

Правило предпоследнее: Если у тебя вымогают деньги — можно договориться (шепотом) с тетушками из бухгалтерии, что­бы стипендию тебе перечисляли на сберкнижку. Это можно. Те­тушки отказать не должны, а сберкнижку можно завести и не имея паспорта»¹⁹.

В этом тексте не содержится никакой морально-нравствен­ной оценки такого болезненного явления, как «дедовщина». Ав­тор лишь анализирует, какие особенности поведения приводят к тем или иным результатам. Скажем, небрежность в одежде, об­щая вялость и расслабленность провоцируют агрессию. А преду­смотрительность и хитрость позволяют избежать «лобовых столк­новений» и даже завоевать уважение. Автор предлагает алгоритм поведения, который, на его взгляд, приведет к успешной адапта­ции, позволит выжить. При этом за скобками остается вопрос о справедливости или несправедливости сложившегося порядка. Важно лишь найти способ выживания. Аналогично можно было бы искать способ эффективного решения проблемы «дедовщины» на уровне реорганизации устава армейской жизни, если бы у ав­тора были перспективы оказать реальное воздействие на положе­ние дел. Но и в этом случае вряд ли раздались бы гневные обли­чения и обращения к совести. Не было бы и особо подробного обоснования необходимости изменений. Автор прагматического текста ставит своей задачей не убедить всех и каждого, а предло­жить информацию к действию для тех, кто в этом действительно нуждается.

¹⁹ Михалыч С. Что ж ты, «дедушка», спать не даешь? // Комсомольская прав­да. 1992. 24 нояб.

В массовой культуре таких текстов все больше: «Как избе­жать конфликтов», «Как стать счастливым», «Как вам поступать с вашим беспокойным подростком» и т.п. вплоть до популярной компьютерной серии «Для чайников». Как правило, все они пи­шутся в виде пошаговой инструкции читателям, будь то родители трудных подростков, начинающие рекламные агенты или пользо­ватели компьютерных программ. Многим они действительно по­могают, и значит, следует их делать. Но странно было бы видеть в них высшие образцы данного типа текста. Как специфическая парадигма мышления позитивизм стал значительным этапом в интеллектуальной эволюции человечества, и прагматический текст, естественно, обрел особые, недоступные ранее возможно­сти точного и впечатляющего отображения не только внешних обстоятельств жизни, но и глубинных состояний психики. Вот отрывок из репортажа фронтового корреспондента канадской га­зеты «Торонто дейли стар» Э. Хемингуэя о вторжении турецких войск в Грецию в ходе войны 1919—1922 гг.:

«Нескончаемый, судорожный исход христианского населения Восточной Фракии запрудил все дороги к Македонии. Основная колонна, направлявшаяся через реку Марицу у Адрианополя, растянулась на 20 миль. Двадцать миль повозок, запряженных коровами, волами, заляпанными грязью буйволами. Измученные, ковыляющие мужчины, женщины и дети, накрывшись с головою одеялами, вслепую бредут под дождем вслед за всеми своими по­житками.

Этот главный поток набухает от притекающих из глубины страны пополнений. Никто из них не знает, куда идет. Они оста­вили свои дома и селения и созревшие, буреющие поля и, услы­шав, что идет турок, присоединились к главному потоку бежен­цев.' И теперь им только и остается, что держаться в этой ужас­ной процессии, которую пасут забрызганные грязью греческие кавалеристы, как пастухи, направляющие стада овец.

Это безмолвная процессия. Никто не ропщет. Им бы только идти вперед. Их живописная крестьянская одежда насквозь про­мокла и вываляна в грязи. Куры спархивают с повозок им под ноги. Телята тычутся под брюхо тягловому скоту, как только на дороге образуется затор. Какой-то старый крестьянин идет, со­гнувшись под тяжестью большого поросенка, ружья и косы, к ко­торой привязана курица. Муж прикрывает одеялом роженицу, что­бы как-нибудь защитить ее от проливного дождя. Она одна стона­ми нарушает молчание. Ее маленькая дочка испуганно смотрит на нее и начинает плакать. А процессия все движется вперед»²⁰.

20 Toronto Daily Star. 1922. 20.Х.

Литературоведы говорят, что это — «накопление самых про­стых и прямых восприятий». В принципе верно. Но автор накап­ливает только те прямые восприятия, которые дают географиче­ски, событийно и даже метеорологически точное до документаль­ности фактологическое описание происходящего. И при этом тонко дифференцирует эпизоды («телята тычутся под брюхо тяг­ловому скоту, как только на дороге образуется затор»), оттенки цвета наблюдаемых предметов («созревшие, буреющие поля»), позы и движения беженцев («измученные, ковыляющие мужчи­ны, женщины и дети, накрывшись с головой одеялами, вслепую бредут под дождем»), так что, несмотря на нарочитую безоценоч-ность изложения, возникают чуть ли не сюрреалистичекие обра­зы, тем более потрясающие, что списаны с натуры («старый кре­стьянин идет, согнувшись под тяжестью большого поросенка, ру­жья и косы, к которой привязана курица»). Только в простых внешних проявлениях выражается состояние духа этих людей («Никто не ропщет. Им бы только идти вперед... Она [роженица] одна стонами нарушает молчание. Ее маленькая дочка испуганно смотрит на нее и начинает плакать»). Но тем более трагичной становится объективная констатация их участи («...теперь им только и остается, что держаться в этой ужасающей процессии») и скептически переосмысляется привычно ритуальная оценка яв­ления («Нескончаемый, судорожный исход христианского насе­ления Восточной Фракии запрудил все дороги»). В целом репор­таж, если и не «рецепт», то по крайней мере «диагноз», постанов­ка конкретной проблемы, которую надо практически решать в конкретных обстоятельствах. Но одновременно весь он — единый символический образ войны как стихийного бедствия, безли­ко-природного катаклизма, даже внешне напоминающего биб­лейский всемирный потоп... Прогностическая сила этого газетно­го репортажа в полной мере станет понятной лишь к концу XX в. Но и сегодня до такой высоты и честности в осмыслении роко­вой общегуманистической проблемы удается подняться мало кому из журналистов, хотя антиномия «права человека — права суверенного государства» обострилась до предела, а творче-ство-в-процессе-коммуницирования необыкновенно продвину­лось и в технологическом и в интеллектуальном плане.

Прагматический текст может отобразить все. И на самом вы­соком уровне. Но в основе всех его выразительных средств и жанровых приемов лежит единый социально-психологический механизм. Если возвратиться к оценке цитированной выше впол­не ординарной публикации о «дедовщине», то станет понятно, что гарантией правильного восприятия является общий социаль­ный контекст, в свете которого обостряется (или стушевывается)

личная потребность индивида в практическом разрешении дан­ной проблемы. Ведь было же время, когда «дедовщина» в обще­ственном мнении просто не фигурировала. А ведь неуставные от­ношения в армии были, конечно же, всегда. И, возможно, даже более жестокие²¹. Но патриархальное, а позже тоталитарное вос­питание заранее приучало воспринимать это как нечто само со­бой разумеющееся, как неизбежные трудности, закаляющие муж­чину и т.п. Однако в 90-х годах уже не было нужды долго объяс­нять необходимость противостоять «дедовщине». Прагматический текст будет замечен или нет, принят к размышлению или нет в зависимости от актуальности лично для читателя и его готовно­сти действовать. Он как бы включается во внутренний диалог чи­тателя с самим собой, приобретая особую лапидарность. Ведь не­обходимые для взаимопонимания общеизвестные факты и пред­ставления входят в контекст события, уже присутствуют в обще­ственном мнении и в публикации могут проходить намеком, только подразумеваться. По сравнению с избыточно-рациональ­ным убеждающим текстом прагматический выглядит более дина­мичным, энергичным, беспристрастным и в конечном счете ока­зывается более суггестивным. Отсутствие явно выраженной оцен­ки снимает психологическое сопротивление, приглушает критич­ность мышления, а лаконично передаваемое, словно недосказан­ное содержание как бы достраивается читателем по своему усмот­рению, создавая иллюзию «чтения мыслей», полного совпадения, синхронности опыта автора и читателя.

Прагматический текст не нуждается в композиционных ухищрениях, которые срабатывали бы как «опорная идея». В нем не имитируется «глас Божий» и не воссоздается «голос Учителя», а просто «дело говорит» уважаемый специалист. Однако прямого заимствования «рабочей идеи» убеждающего текста тоже не про­исходит.

В развернутом убеждающем тексте рабочая идея «предстает как своего рода логически обусловленный и взаимосвязанный комплекс элементов: цель—средства—исполнитель—гаранты»²². Если ситуация достаточно прозрачна, разъяснения не требуются и рабочая идея как бы уплотняется, опуская самоочевидные мо­менты рассуждения. К примеру, в 1986 г. контент-аналитики за­фиксировали, что «самым активным элементом в структуре тек­ста районной газеты в исследуемый период оказалось обращение к социальным гарантам, т.е. общественным силам и организаци-

²¹ См., напр.: Шолохов М. Тихий Дон. М., 1975; Астафьев В. Прокляты и уби­ты. М., 1997.

²² Проблемы эффективности журналистики. М., 1990. С. 78.

ям, а также политическим директивам, идейным принципам и нравственным нормам, которые могли бы стать для читателей ре­альной опорой в практическом решении поставленной проблемы. В социальных гарантах многие журналисты увидели теперь и средство разрешения возникших проблем, и контрольную ин­станцию, и даже аргумент в споре. В значительной части ана­лизировавшихся публикаций зафиксировано резкое уплотнение структуры журналистского текста всего до двух элементов: цель — социальные гаранты ее достижения»²³. Но при любом уплотне­нии (что и демонстрирует цитируемое исследование) рабочая идея убеждающего текста педалирует сугубо идеологический ас­пект рассуждения, благодаря чему в воображении воскрешается соответствующая опорная идея, которая сохраняет прямое сопри­косновение с архетипами коллективного бессознательного. Одна­ко прагматический текст предлагает не «рабочую идею», а поша­говую инструкцию, житейскую рекомендацию, деловую характе­ристику. Он дегероизирован и, более того, деритуализирован, подчеркнуто внеидеологичен и фактологичен. Но это не значит, что прагматический текст преднамеренно отключается от контак­тов с коллективным бессознательным или вообще не нуждается в них. Скорее наоборот. Прагматический текст воплощает спонтан­ное роение массового мышления. Вся его структура, все его пара­метры и характеристики настолько приближены к речемысли-тельным образованиям на уровне здравого смысла, что он вполне органично вплетается в ткань саморегуляции повседневного по­нимания и привычного поведения.

Парадоксальным образом это подтверждает знаменитый ку­рьез-эффект, когда радиопостановка по мотивам широко извест­ного фантастического романа вызвала массовую панику толь­ко потому, что транслировалась как стандартный репортаж в прагматическом стиле: «В памятный сентябрьский день крупней­шая радиокорпорация США " Коламбиа бродкастинг систем" (Си-би-си) внезапно прекратила свои передачи. " Видимо, прои­зошло что-то важное", — говорили американские радиослушате­ли и ждали новостей. И сообщения не заставили себя долго ждать. Они были одно сенсационнее другого. Сначала: " Таинст­венная вспышка на Марсе". Через пять минут еще более оше­ломляющее: " Высадка военного десанта марсиан в штате Нью-Джерси" (между прочим, никто из слушателей не обратил внима­ния на такую сверхфантастическую скорость перелета марсиан). Затем последовал бюллетень с места событий, а спустя некоторое

23 Криницкая А., Пронин £. Идейно-нравственные основания журналистского текста // Радянський журналист. Львов, 1986. 15 мая.

время и " прямой репортаж" из Нью-Джерси. В стране вспыхнула паника: одни упаковывали чемоданы, садились в автомобили и мчались куда-нибудь подальше, другие возводили баррикады, превращая свои дома в крепости. Так прореагировало более 30 лет назад население Соединенных Штатов на радиопостановку по мотивам романа Г. Уэлса " Война миров"»²⁴.

Глубинный механизм такого рода эффектов массовой комму­никации (а не в столь курьезных проявлениях они случаются чаще, чем принято думать) состоит в том, что в прагматическом тексте события предъявляются предметно, то есть как нечто ре­альное, с чем приходится иметь дело практически²⁵. И тот, кого они касаются лично, реагирует на сообщение как на реальность: целостно, во всеоружии психики, включая глубинные структуры бессознательного. В обостренных ситуациях возникает то особое психическое состояние, когда восприятие мгновенно переходит в импульсивное действие, минуя стадию осознания переживаний и планирования поведения. Как психосоциальный эффект творче-ства-в-процессе-коммуницирования это даже более стремитель­ный, нежели «АГА-переживание», прорыв препоны между инди­видуальным сознанием и коллективным бессознательным.

Получается, что в едином тексте прагматический подход к актуальным событиям может возбуждать архаические паттерны психики, потому что предметное предъявление, словно реальный стимул, провоцирует деятельностную реакцию. Но прагматиче­ский текст как бы предлагает и алгоритм самой этой деятельност-ной реакции, поскольку специально предъявляет предмет в таком ракурсе, чтобы его практическая значимость стала настолько са­моочевидной, что решение бы «само приходило на ум», а поведе­ние оптимизировалось, словно по автопилоту. Далее это алгорит­мизированное предметное предъявление может детализироваться. Над ним могут надстраиваться целые цепочки оценок, обоснова­ний и рекомендаций, требующих от реципиента ответственного выбора, самостоятельных решений и сознательного поведения. Но исходным посылом прагматического текста и концентриро­ванным выражением его смысла остается алгоритмизированное преда^т11ае„.лредъявление» Это типологическая единица прагма­тического воздействия, роль которой в позитивистском мышле­нии аналогична функциям мифемы в магическом сознании или идеологемы в сознании рационалистическом. Но если мифемы

^м Коробейников В. Идолы века. М., 1972. С. 26-27.

²⁵ Анализ предметного предъявления как творческого приема журналистики ем.: Пронин Е.И. Текстовые факторы эффективности журналистского воздействия. М., 1981. С. 37-49.

спонтанно складывались в роении коллективного бессознатель­ного, а идеологемы порождались в творческом озарении таланта, то «квант прагматизма» конструируется в массовомпроизводстве, по унифицированной профессиональной технологии. Поэтому его и обозначить следует как «конструкт», то есть не спонтанно возникший, а специально смоЭёлй'рсГванный для предъявления предмет (образ и алгоритм), позволяющий надежно распознавать его аналоги в реальности и эффективно оперировать с ними.

Очевиден инструменталистский характер «конструкта». Для него важна не общая истинность, а конкретная полезность. И в принципе это не гарантия, а вероятностный прогноз. Разрешаю­щая способность данной мыслительной единицы вне канонов де­дуктивной рационалистической логики. Но можно поискать ана­лог в строго индуктивной логике интуиционизма, которая фор­мировалась параллельно с философской концепцией прагматизма как будто специально для того, чтобы «для любой теории можно было выбрать систему, правильно представляющую результаты опыта»²⁶. Знаменательно, что интуиционистские подходы приве­ли к тому, что одним из основных понятий теории алгоритмов стал так называемый «конструктивный объект», рассматриваемый в рамках абстракции потенциальной осуществимости. Это могут быть не только абстрактные, но и конкретные предметы, структу­рированные достаточно жестко, чтобы их различать и отождеств­лять, а главное, результативно оперировать ими. Все эти абстракт­ные теории, точные расчеты и строгие технологии моделирования далеки от обыденной журналистской работы. Но важно уже то, что существуют логические закономерности общего порядка, ко­торые определяют действительность и мощь «конструктов» праг­матического текста.

Однако сам по себе «конструкт» мало впечатляет, если высту­пает вне жизненного контекста аудитории или как частное мне­ние стороннего человека. Впрочем, поскольку прагматический текст является, по определению, рассмотрением актуальных явле­ний и событий в практическом приложении, он всегда оказыва­ется в контексте общественного мнения. И это ключевой момент. Массовый текст любого типа нуждается в усилителе, образно го­воря, синхрофазотроне, который разгонял бы элементарные час­тицы сообщения до скоростей, когда они беспрепятственно про­низывают глубины психики, как нейтрино Вселенную, проникая в механизмы бессознательного. Для мифологического текста — это особые ритуалы, в которых апелляции к древнейшим, доин-теллектуальным еще каналам ориентации (кинестетические ощу-