Радикальная власть высокого модернизма.

Тревожащие особенности высокого модернизма проистекают главным образом из его притязаний претендовать от имени научного знания на усовершенствование условий человеческого существования и отвергать все иные, конкурирующие источники суждения. Прежде всего и самое главное – высокий модернизм полагает возможным радикально порывать с историей и традицией.

Источники этого представления глубоко авторитарны. Если запланированный социальный порядок лучше, чем случайный, неведомо как сложившийся в результате исторической практики, отсюда следуют два заключения. Для управления в новую эпоху пригоден только тот, кто имеет научное знание, позволяющее различать и создавать этот превосходящий прошлое социальный порядок. Более того, тот, кто по своему ретроградному невежеству отказывается уступить научному плану, должен быть образован для своей же собственной пользе, в противном случае его сметут с пути. Сильные версии высокого модернизма, вроде тех, которых придерживались Ленин и Ле Корбюзье, культивировали олимпийскую безжалостность по отношению к объектам их вмешательств. Наиболее радикальный высокий модернизм предлагал все дочиста стереть и начать с нуля²⁴. Идеология высокого модернизма, таким образом, склонна недооценивать или вообще изгонять политический подход. Политические интересы могут только мешать социальным решениям, выдвинутым специалистами с адекватными научными инструментами анализа. Как частные люди, приверженцы высокого модернизма могли придерживаться довольно демократических взглядов относительно народного суверенитета или классических либеральных представлений о неприкосновенности частной сферы, обязывавших к определенным ограничениям права на вмешательство, но такие убеждения были чисто внешними и шли вразрез с их высокомодернистскими взглядами.

При этом, нужно быть справедливым к высокому модернизму. Доктора и проектировщики здравоохранения, обладавшие новым знанием, которое могло спасти миллионы жизней, часто шли наперекор распространенным предрассудкам и укрепившимся политическим интересам. Городские планировщики, которые могли перепроектировать городское жилье, сделав его более дешевым, более здоровым и более удобным, были ограничены интересами торговли недвижимостью и существующими вкусами. Изобретатели и инженеры, которые изобрели новые, революционные способы получения энергии и транспортировки, встречались с оппозицией промышленников и рабочих, чью прибыль и рабочие места новая технология почти наверняка должна была вытеснить.

Незапланированная Бразилиа.

Для российского читателя особый интерес представляет предложенный Скоттом анализ двух утопических проектов, воплощенных на практике: это строительство административной столицы Бразилии – города Бразилиа и проект массового переселения крестьянских семей Танзании в специально построенные для этих целей поселения (так называемая «виллажизация».)

Бразилиа возникла как реализация архитектурной утопии «высокого модернизма», воплощенной в градостроительной идеологии Корбюзье: «порядок, регулярность, точность, справедливость и патернализм». Город Бразилиа был буквально воздвигнут «из ничего», а точнее - из плана, нарисованного архитектором Лючио Коста, последователем Корбюзье. Конкурсный проект Коста был затем выбран знаменитым бразильским архитектором Оскаром Нимейером, построившем в Бразилии, да и по всему миру немало уникальных по красоте зданий, вошедших во все архитектурные атласы. Бразилиа была задумана не только как образцовая столица, антипод фавелл и трущоб Сан-Паулу, Рио-де-Жанейро и прочих построек колониальных времен. Этот город изначально мыслился как антипод городов «старушки Европы». Но они не могли запланирвоать «новых бразильцев» - и первое же поколение жителей испытало жестокую сенсорную депривацию. Любопытно, что чернорабочие, которые в ускоренном темпе возводили город и по окончании строительства должны были его покинуть, постепенно оседали вместе с семьями на прилегающей земле. В результате к 1980 году 75% населения Бразилиа жило в поселениях, появление которых вовсе не было запланировано, а в запланированном городе проживало меньше половины проектируемого населения - по преимуществу обеспеченные госслужащие.

Таким образом, вместо образцового города, населенного «истинными бразильцами», возникло пространственное разделение города по социальному признаку: бедные жили на окраинах и вынуждены были ездить на работу в центр, состоятельные жили и работали в центре, а очень богатые строили себе виллы с садами за пределами Бразилиа, копируя тот образ жизни, который был исконно присущ бразильцам с данным уровнем доходов.

5. Причины краха проектов:

Первый из них – административное рвение, стремящееся приводить в порядок природу и общество – государственные упрощения, описанные выше.

Второй элемент – это то, что я называю идеологией высокого модернизма. Это наиболее мощная, можно даже сказать, чрезмерно мускулистая версия уверенности в научно-техническом прогрессе, расширении производства, возрастающем удовлетворении человеческих потребностей, господстве над природой (включая человеческую природу), и, главное, в рациональности проекта социального порядка, выведенного из научного понимания естественных законов. Она сложилась, конечно, на Западе, как побочный продукт беспрецедентного прогресса науки и промышленности. Высокий модернизм не нужно путать с научной практикой. Это существенно, поскольку термин «идеология» подразумевает веру, которая занимает место учета закономерностей науки и техники, как это и было в действительности. Вера была, таким образом, некритической, нескептической и, соответственно, ненаучно оптимистической относительно возможностей всеохватного планирования человеческого расселения и производства. Носители идеологии высокого модернизма были склонны видеть рациональный порядок в наглядных визуальных эстетических терминах. Для них эффективный, рационально организованный город, деревня или ферма был поселением, которое выглядело упорядоченным в геометрическом смысле

Третий элемент – это авторитарное государство, которое желает и способно использовать всю свою власть, чтобы воплотить в жизнь эти высокомодернистские проекты. Наиболее плодородная почва для этого – время войны, революции, депрессии и борьбы за национальное освобождение. В таких ситуациях чрезвычайные обстоятельства способствуют узурпации чрезвычайных полномочий и часто делегитимизируют предыдущий режим. Также характерно, что к власти приходят такие элиты, которые отрекаются от прошлого и предлагают людям революционные проекты.

Четвертый элемент тесно связан с третьим: обессиленное гражданское общество, которое неспособно сопротивляться этим планам. Война, революция и экономический крах часто резко ослабляют гражданское общество и делают народные массы более восприимчивыми к идее передела имущества. Позднее колониальное правление, с его социально-техническими стремлениями и способностью управлять за счет грубой силы против популярной оппозиции, иногда оказывалось способно выполнить это последнее условие.

6. Неадекватные упрощения: метис

Любой крупный социальный процесс или событие неизбежно окажутся гораздо более сложными для отображения, чем те схемы, которые мы можем разработать для них перспективно или ретроспективно. Время от времени ценой упорного навязывания государственных упрощений в аграрной жизни и производстве был голод – примерами служат принудительная Сталинская коллективизация или политика «Большого скачка» в Китае. Однако в большинстве случаев государственные чиновники успевали остановиться раньше, чем проваливалась официальная система, и вынуждены были закрывать глаза, если не прямо потворствовать, множеству неформальных методов, которые фактически и обеспечивали её выживание.

Понятие «метис» пришло к нам от древних греков. Одиссея часто хвалили за то, что у него имеется в изобилии метис и что он использует его, чтобы перехитрить своих врагов и вернуться домой. Метис обычно переводится как «хитрость», «хитроумие». Хотя перевод и верен, он не дает возможности оценить диапазон знаний и навыков, представляемых этим словом. В широком смысле слова метис представляет огромное множество практических навыков и приобретенных сведений в связи с постоянно изменяющимся природным и человеческим окружением. Такие сложные и рискованные деятельности, как военная дипломатия и политика, вообще представляются навыками, исполненными метиса. Успешный практик в каждом случае пытается влиять на поведение партнеров и противников применительно к собственным интересам.

Навыки метиса могут использовать и общепринятые правила, но приобретаются через практику (часто в обычном ученичестве) и развитое чувство стратегии. Метис сопротивляется упрощению его в дедуктивные принципы, которые могут успешно быть переданы с помощью изучения по книгам, потому что контексты, в которых он применяется, настолько сложны и неповторимы, что формальные процедуры принятия рационального решения становятся невозможными.

Все государственные упрощения и утопические схемы, рассмотренные нами в предыдущих главах, касались деятельности, которая давала в пространственном и временном отношении уникальный результат. Знание о лесоводстве, революции, городском планировании, сельском хозяйстве и поселении вообще будет вести нас в понимании этого леса, этой революции и этой фермы только до определённой степени. Всё сельское хозяйство существует в определённом месте (поле, почва, культуры), в определённом времени (погодные условия, время года, смена популяций вредителей) и в определённых целевых объектах (потребности и вкусы семьи). Механическое применение общих правил, которое игнорирует эти особенности, приводит к практическим неудачам и социальному разочарованию. Общая формула не даёт и не может давать местного знания, которое только и делает возможной успешное преобразование с необходимостью недостаточно подробных общих представлений в успешное и детальное приложение в местном контексте. Чем более общими являются правила, тем более подробного перевода на язык местных обстоятельств они требуют.