Муж и любовник целуются

Он ужасно спешил " узнать". " Давеча меня ошеломило; давеча некогда было соображать, -- думал он, вспоминая первую встречу свою с Лизой, -- ну а теперь -- надо узнать". Чтобы поскорее узнать, он в нетерпении велел было прямо везти себя к Трусоцкому. но тотчас одумался: " Нет пусть лучше он сам ко мне придет, а я тем временем поскорее с этими проклятыми делами покончу".

За дела он принялся лихорадочно; но в этот раз сам почувствовал, что очень рассеян и что ему нельзя сегодня заниматься делами. В пять часов, когда уже он отправился обедать, вдруг, в первый раз, пришла ему в голову смешная мысль: что ведь и в самом деле он, может быть, только мешает дело делать, вмешиваясь сам в эту тяжбу, сам суетясь и толкаясь по присутственным местам и ловя своего адвоката, который стал от него прятаться. Он весело рассмеялся над своим предположением. " А ведь приди вчера мне в голову эта мысль, я бы ужасно огорчился", -- прибавил он еще веселее. Несмотря на веселость, он становился всё рассеяннее и нетерпеливее: стал, наконец, задумчив; и хоть за многое цеплялась его беспокойная мысль, в целом ничего не выходило из того, что ему было нужно.

" Мне его нужно, этого человека! -- решил он наконец.-- Его надо разгадать, а уж потом и решать. Тут -- дуэль! "

Воротясь домой в семь часов, он Павла Павловича у себя не застал и пришел от того в крайнее удивление, потом в гнев, потом даже в уныние; наконец, стал и бояться. " Бог знает, бог знает, чем это кончится! " -- повторял он, то расхаживая по комнате, то протягиваясь на диване и всё смотря на часы. Наконец, уже около девяти часов, появился и Павел Павлович. " Если бы этот человек хитрил, то никогда бы лучше не подсидел меня, как теперь, -- до того я в эту минуту расстроен", -- подумал он, вдруг совершенно ободрившись и ужасно повеселев.

На бойкий и веселый вопрос: зачем долго не приходил, -- Павел Павлович криво улыбнулся, развязно не по-вчерашнему, уселся и как-то небрежно отбросил на другой стул свою шляпу с крепом. Вельчанинов тотчас заметил эту развязность и принял к сведенью.

Спокойно и без лишних слов, без давешнего волнения рассказал он, в виде отчета, как он отвез Лизу, как ее мило там приняли, как это ей будет полезно, и мало-помалу как бы совсем и забыв о Лизе, незаметно свел речь исключительно только на Погорельцевых, -- то есть какие это милые люди, как он с ними давно знаком, какой хороший и даже влиятельный человек Погорельцев и тому подобное. Павел Павлович слушал рассеянно и изредка исподлобья с брюзгливой и плутоватой усмешкой поглядывал на рассказчика.

-- Пылкий вы человек, -- пробормотал он, как-то особенно скверно улыбаясь.

-- Однако вы сегодня какой-то злой, -- с досадой заметил Вельчанинов.

-- А отчего же бы мне злым не быть-с, подобно всем другим? -- вскинулся вдруг Павел Павлович, точно выскочил из-за угла; даже точно того только и ждал, чтобы выскочить.

-- Полная ваша воля, -- усмехнулся Вельчанинов, -я подумал, не случилось ли с вами чего?

-- И случилось-с! -- воскликнул тот, точно хвастаясь, что случилось.

-- Что ж это такое?

Павел Павлович несколько подождал отвечать:

-- Да вот-с всё наш Степан Михайлович чудасит... Багаутов, изящнейший петербургский молодой человек, высшего общества-с.

-- Не приняли вас опять, что ли?

-- Н-нет, именно в этот-то раз и приняли, в первый раз допустили-с, и черты созерцал... только уж у покойника!..

-- Что-о-о! Багаутов умер? -- ужасно удивился Вельчанинов, хотя, казалось, и нечему было ему-то так удивиться.

-- Он-с! Неизменный и шестилетний друг! Еще вчера чуть не в полдень помер, а я и не знал! Я, может, в самую-то эту минуту и заходил тогда о здоровье наведаться. Завтра вынос и погребение, уж в гробике лежит-с. Гроб обит бархатом цвету масака, позумент золотой... от нервной горячки помер-с. Допустили, допустили, созерцал черты! Объявил при входе, что истинным другом считался, потому и допустили. Что ж он со мной изволил теперь сотворить, истинный-то и шестилетний друг, -- я вас спрашиваю? Я, может, единственно для него одного и в Петербург ехал!

-- Да за что же вы на него-то сердитесь, -- засмеялся Вельчанинов, -- ведь он не нарочно же умер!

-- Да ведь я и сожалея говорю; друг-то драгоценный; ведь он вот что для меня значил-с.

И Павел Павлович вдруг, совсем неожиданно, сделал двумя пальцами рога над своим лысым лбом и тихо, продолжительно захихикал. Он просидел так, с рогами и хихикая, целые полминуты, с каким-то упоением самой ехидной наглости смотря в глаза Вельчанинову. Тот остолбенел как бы при виде какого-то призрака. Но столбняк его продолжался лишь одно только самое маленькое мгновение; насмешливая и до наглости спокойная улыбка неторопливо появилась на его губах.

-- Это что ж такое означало? -- спросил он небрежно, растягивая слова.

-- Это означало рога-с, -- отрезал Павел Павлович, отнимая наконец свои пальцы от лба.

-- То есть... ваши рога?

-- Мои собственные, благоприобретенные! -- ужасно скверно скривился опять Павел Павлович.

Оба помолчали.

-- Храбрый вы, однако же, человек! -- проговорил Вельчанинов.

-- Это оттого, что я рога-то вам показал? Знаете ли что, Алексей Иванович, вы бы меня лучше чем-нибудь угостили! Ведь угощал же я вас в Т., целый год-с, каждый божий день-с... Пошлите-ка за бутылочкой, в горле пересохло.

-- С удовольствием; вы бы давно сказали. Вам чего?

-- Да что вам, говорите нам; вместе ведь выпьем, неужто нет? -- с вызовом, но в то же время и с странным каким-то беспокойством засматривал ему в глаза Павел Павлович.

-- Шампанского?

-- А то чего же? До водки еще черед не дошел-с...

Вельчанинов неторопливо встал, позвонил вниз Мавру и распорядился.

-- На радость веселой встречи-с, после девятилетней разлуки, -- ненужно и неудачно подхихикивал Павел Павлович, -- теперь вы, и один уж только вы, у меня и остались истинным другом-с! Нет Степана Михайловича Багаутова! Это как у поэта:

Нет великого Патрокла,

Жив презрительный Ферсит!

И при слове " Ферсит" он пальцем ткнул себе в грудь.

" Да ты, свинья, объяснился бы скорее, а намеков я не люблю", -- думал про себя Вельчанинов. Злоба кипела в нем, и он давно уже едва себя сдерживал.

-- Вы мне вот что скажите, -- начал он досадливо, -- если вы так прямо обвиняете Степана Михайловича (он уже теперь не назвал его просто Багаутовым), то ведь вам же, кажется, радость, что обидчик ваш умер; чего ж вы злитесь?

-- Какая же радость-с? Почему же радость?

-- Я по вашим чувствам сужу.

-- Хе-хе, на этот счет вы в моих чувствах ошибаетесь-с, по изречению одного мудреца: " Хорош враг мертвый, но еще лучше живой", хи-хи!

-- Да вы живого-то лет пять, я думаю, каждый день видели, было время наглядеться, -- злобно и нагло заметил Вельчанинов.

-- А разве тогда... разве я тогда знал-с? -- вскинулся вдруг Павел Павлович, опять точно из-за угла выскочил, даже как бы с какою-то радостью, что ему наконец сделали вопрос, которого он так давно ожидал.-- За кого же вы меня, Алексей Иванович, стало быть, почитаете?

И во взгляде его блеснуло вдруг какое-то совершенно новое и неожиданное выражение, как бы преобразившее совсем в другой вид злобное и доселе только подло кривлявшееся его лицо.

-- Так неужели же вы ничего не знали! -- проговорил озадаченный Вельчанинов с самым внезапным удивлением.

-- Так неужто же знал-с? Неужто знал! О, порода -- Юпитеров наших! У вас человек всё равно, что собака, и вы всех по своей собственной натуришке судите! Вот вам-с! Проглотите-ка! -- и он с бешенством стукнул по столу кулаком, но тотчас же сам испугался своего стука и уже поглядел боязливо.

Вельчанинов приосанился.

-- Послушайте, Павел Павлович, мне решительно ведь всё равно, согласитесь сами, знали вы там или не знали? Если вы не знали, то это делает вам во всяком случае честь, хотя... впрочем, я даже не понимаю, почему вы меня выбрали своим конфидентом?..

-- Я не об вас... не сердитесь, не об вас...-- бормотал Павел Павлович, смотря в землю.

Мавра вошла с шампанским.

-- Вот и оно! -- закричал Павел Павлович, видимо обрадовавшись исходу.-- Стаканчиков, матушка, стаканчиков; чудесно! Больше ничего от вас, милая, не потребуется. И уж откупорено? Честь вам и слава, милое существо! Ну, отправляйтесь!

И, вновь ободрившись, он опять с дерзостью посмотрел на Вельчанинова.

-- А признайтесь, -- хихикнул он вдруг, -- что вам ужасно всё это любопытно-с, а вовсе не " решительно все равно, как вы изволили выговорить, так что вы даже и огорчились бы, если бы я сию минуту встал и ушел-с, ничего вам не объяснивши.

-- Право, не огорчился бы.

" Ой, лжешь! " -- говорила улыбка Павла Павловича.

-- Ну-с приступим! -- и он розлил вино в стаканы.

-- Выпьем тост, -- провозгласил он, поднимая стакан, -- за здоровье в бозе почившего друга Степана Михайловича!

Он поднял стакан и выпил.

-- Я такого тоста не стану пить, -- поставил свой стакан Вельчанинов.

-- Почему же? Тостик приятный.

-- Вот что: вы, войдя теперь, пьяны не были?

-- Пил немного. А что-с?

-- Ничего особенного, но мне показалось, что вчера и особенно сегодня утром вы искренно сожалели о покойной Наталье Васильевне.

-- А кто вам сказал, что я не искренно сожалею о ней и теперь? -- тотчас же выскочил опять Павел Павлович, точно опять дернули его за пружинку.

-- Я и не к тому; но согласитесь сами, вы могли ошибиться насчет Степана Михайловича, а это -- дело важное.

Павел Павлович хитро улыбнулся и подмигнул.

-- А уж как бы вам хотелось узнать про то, как сам-то я узнал про Степана Михайловича!

Вельчанинов покраснел:

-- Повторяю вам опять, что мне всё равно. " А не вышвырнуть ли его сейчас вон, вместе с бутылкой? " -- яростно подумал он и покраснел еще больше.

-- Ничего-с! -- как бы ободряя его, проговорил Павел Павлович и налил себе еще стакан.

-- Я вам сейчас объясню, как я " всё" узнал-с, и тем удовлетворю ваши пламенные желания... потому что пламенный вы человек, Алексей Иванович, страшно пламенный человек-с! хе-хе! дайте только мне папиросочку, потому что я с марта месяца...

-- Вот вам папироска.

-- Развратился я с марта месяца, Алексей Иванович, и вот как всё это произошло-с, прислушайте-ка-с. Чахотка, как вы сами знаете, милейший друг, -- фамильярничал он всё больше и больше, -- есть болезнь любопытная-с. Сплошь да рядом чахоточный человек умирает, почти и не подозревая, что он завтра умрет-с. Говорю вам, что за пять еще часов Наталья Васильевна располагалась недели через две к своей тетеньке верст за сорок отправиться. Кроме того, вероятно, известна вам привычка, или, лучше: сказать, повадка, общая многим дамам, а может, и кавалерам-с: сохранять у себя старый хлам по части переписки любовной-с. Всего вернее бы в печь, не так ли-с? Нет, всякий-то лоскуточек бумажки у них в ящичках и в несессерах бережно сохраняется; даже поднумеровано по годам, по числам и по разрядам. Утешает это, что ли, уж очень -- не знаю-с; а должно быть, для приятных воспоминаний. Располагаясь за пять часов до кончины ехать на праздник к тетеньке, Наталья Васильевна, естественно, и мысли о смерти не имела, даже до самого последнего часу-с, и всё Коха ждала. Так и случилось-с, что померла Наталья Васильевна, а ящичек черного дерева, с перламутровой инкрустацией и с серебром-с, остался у ней в бюро. И красивенький такой ящичек, с ключом-с, фамильный, от бабушки ей достался. Ну-с -- в этом вот ящичке всё и открылось-с, то есть всё-с, безо всякого исключения, по дням и по годам, за всё двадцатилетие. А так как Степан Михайлович решительную склонность к литературе имел, даже страстную повесть одну в журнал отослал, то его произведений в шкатулочке чуть не до сотни нумеров оказалось, -- правда, что за пять лет-с. Иные нумера так с собственноручными пометками Натальи Васильевны. Приятно супругу, как вы думаете-с?

Вельчанинов быстро сообразил и припомнил, что он никогда ни одного письма, ни одной записки не написал к Наталье Васильевне. А из Петербурга хотя и написал два письма, но на имя обоих супругов, как и было условлено. На последнее же письмо Натальи Васильевны, в котором ему предписывалась отставка, он и не отвечал.

Кончив рассказ, Павел Павлович молчал целую минуту, назойливо улыбаясь и напрашиваясь.

-- Что же вы ничего мне не ответили на вопросик-- то-с? -- проговорил он наконец с явным мучением.

-- На какой это вопросик?

-- Да вот о приятных-то чувствах супруга-с, открывающего шкатулочку.

-- Э какое мне дело! -- желчно махнул рукой Вельчанинов встал и начал ходить по комнате.

-- И бьюсь об заклад, вы теперь думаете: " Свинья же ты, что сам на рога свои указал", хе-хе! Брезгливейший человек... вы-с.

-- Ничего я про это не думаю. Напротив, вы слишком раздражены смертью вашего оскорбителя и к тому же вина много выпили. Ничего я не вижу во всем этом не обыкновенного; слишком понимаю, для чего вам нужен был живой Багаутов, и готов уважать вашу досаду; но...

-- А для чего нужен был мне Багаутов, по вашему мнению-с?

-- Это ваше дело.

-- Бьюсь об заклад, что вы дуэль подразумевали-с?

-- Черт возьми! -- всё более и более не сдерживался Вельчанинов.-- Я думал, что как всякий порядочный человек... в подобных случаях -- не унижается до комической болтовни, до глупых кривляний, до смешных жалоб и гадких намеков, которыми сам себя еще больше марает, а действует явно, прямо, открыто, как порядочный человек!

-- Хе-хе, да, может, я и не порядочный человек-с?

-- Это опять-таки ваше дело... а, впрочем, на какой же черт после этого надо было вам живого Багаутова?

-- Да хоть бы только поглядеть на дружка-с. Вот бы взяли с ним бутылочку да и выпили вместе.

-- Он бы с вами и пить не стал.

-- Почему? Noblesse oblige? ¹ Ведь вот пьете же вы со мной-с; чем он вас лучше?

¹ Здесь: Честь не позволяет? (франц.).

-- Я с вами не пил.

-- Почему же такая вдруг гордость-с?

Вельчанинов вдруг нервно и раздражительно расхохотался:

-- Фу, черт! да вы решительно " хищный тип" какой-то, я думал, что вы только " вечный муж", и больше ничего!

-- Это как же так " вечный муж", что такое? -- насторожил вдруг уши Павел Павлович.

-- Так, один тип мужей... долго рассказывать. Убирайтесь-ка лучше, да и пора вам; надоели вы мне!

-- А хищно-то что ж? Вы сказали хищно?

-- Я сказал, что вы " хищный тип", -- в насмешку вам сказал.

-- Какой такой " хищный тип-с"? Расскажите, пожалуйста, Алексей Иванович, ради бога-с, или ради Христа-с.

-- Ну да довольно же, довольно! -- ужасно вдруг опять рассердился и закричал Вельчанинов -- пора вам, убирайтесь!

-- Нет, не довольно-с! -- вскочил и Павел Павлович, -- даже хоть и надоел я вам, так и тут не довольно, потому что мы еще прежде должны с вами выпить и чокнуться! Выпьем, тогда я уйду-с, а теперь не довольно!

-- Павел Павлович, можете вы сегодня убраться к черту или нет?

-- Я могу убраться к черту-с, но сперва мы выпьем! Вы сказали, что не хотите пить именно со мной; ну, а я хочу, чтобы вы именно со мной-то и выпили!

Он уже не кривлялся более, он уже не подхихикивал. Всё в нем опять вдруг как бы преобразилось и до того стало противоположно всей фигуре и всему тону еще сейчашнего Павла Павловича, что Вельчанинов был решительно озадачен.

-- Эй, выпьем, Алексей Иванович, эй, не отказывайте! -- продолжал Павел Павлович, схватив крепко его за руку и странно смотря ему в лицо. Очевидно, дело шло не об одной только выпивке.

-- Да, пожалуй, -- пробормотал тот, -- где же... тут бурда...

-- Ровно на два стакана осталось, бурда чистая-с, но мы выпьем и чокнемся-с! Вот-с, извольте принять ваш стакан.

Они чокнулись и выпили.

-- Ну, а коли так, коли так... ах! -- Павел Павлович вдруг схватился за лоб рукой и несколько мгновений оставался в таком положении. Вельчанинову померещилось, что он вот-вот да и выговорит сейчас самое последнее слово. Но Павел Павлович ничего ему не выговорил; он только посмотрел на него и тихо, во весь рот, улыбнулся опять давешней хитрой и подмигивающей улыбкой.

-- Чего вы от меня хотите, пьяный вы человек! Дурачите вы меня! -- неистово закричал Вельчанинов, затопав ногами.

-- Не кричите, не кричите, зачем кричать? -- торопливо замахал рукой Павел Павлович. -- Не дурачу, не дурачу! Вы знаете ли, что вы теперь -- вот чем для меня стали.

И вдруг он схватил его руку и поцеловал. Вельчанинов не успел опомниться.

-- Вот вы мне теперь кто-с! А теперь -- я ко всем чертям!

-- Подождите, постоите! -- закричал опомнившийся Вельчанинов.-- Я забыл вам сказать...

Павел Павлович повернулся от дверей.

-- Видите, -- забормотал Вельчанинов чрезвычайно скоро, краснея и смотря совсем в сторону, -- вам бы следовало завтра непременно быть у Погорельцевых, познакомиться и поблагодарить, -- непременно...

-- Непременно, непременно, уж как и не понять-с! -- с чрезвычайною готовностью подхватил Павел Павлович, быстро махая рукой в знак того, что и напоминать бы не надо.

-- И к тому же вас и Лиза очень ждет. Я обещал.

-- Лиза, -- вернулся вдруг опять Павел Павлович, -- Лиза? Знаете ли вы, что такое была для меня Лиза-с, была и есть-с? Была и есть! -- закричал он вдруг почти в исступлении, -- но... Хе! Это после-с; всё будет после-с... а теперь -- мне мало уж того, что мы с вами выпили, Алексей Иванович, мне другое удовлетворение необходимо-с!..

Он положил на стул шляпу и, как давеча, задыхаясь немного, смотрел на него.

-- Поцелуйте меня, Алексей Иванович, -- предложил он вдруг.

-- Вы пьяны? -- закричал тот и отшатнулся.

-- Пьян-с, а вы всё-таки поцелуйте меня, Алексей Иванович, эй, поцелуйте! Ведь поцеловал же я вам сейчас ручку!

Алексей Иванович несколько мгновений молчал, как будто от удару дубиной по лбу. Но вдруг он наклонился к бывшему ему по плечо Павлу Павловичу и поцеловал его в губы, от которых очень пахло вином. Он не совсем, впрочем, был уверен, что поцеловал его.

-- Ну уж теперь, теперь...-- опять в пьяном исступлении крикнул Павел Павлович, засверкав своими пьяными глазами, -- теперь вот что-с: я тогда подумал -- " неужто и этот? уж если этот, думаю, если уж и он тоже, так кому же после этого верить! "

Павел Павлович вдруг залился слезами.

-- Так понимаете ли, какой вы теперь друг для меня остались?!

И он выбежал с своей шляпой из комнаты. Вельчанинов опять простоял несколько минут на одном месте, как и после первого посещения Павла Павловича.

" Э, пьяный шут, и больше ничего! " -- махнул он рукой.

" Решительно больше ничего! " -- энергически подтвердил он, когда уже разделся и лег в постель.

VIII