Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Как из лошади делается колбаса
Дегтярев был плотный, немного сутуловатый и мешковатый, ноподвижный и энергичный мужчина лет пятидесяти с гаком, ссединой в волосах, большим мясистым носом, узловатыми руками. Одет был скверно: замусоленный пиджак, грязные, заплатанныештаны, кепка блином, стоптанные сапоги в навозе. Наиболее часто употребляемые выражения; " фунт дыма" -- всмысле " пустяк", " пертурбации" -- в смысле " смена режимов", " погореть на девальвации" -- в смысле " лишиться состояния приденежной реформе". Я явился в шесть утра, и первое, что сделал Дегтярев (иочень правильно, добавлю), -- это накормил меня до отвала. В доме у него было уютно и чисто, полно разных белыхсалфеток, покрывал, на кровати белоснежное белье; и средитакой чистоты сам хозяин выглядел сиволапым мужиком, затесавшимся в ресторан. Я живо поглощал жирный борщ с бараниной, кашу с молоком, пампушки, которые подсовывала мне старуха, а Дегтярев слюбопытством и некоторой жалостью смотрел, как я давлюсь, ивводил меня в курс дела. Когда-то у него была небольшая колбасная фабрика, но вреволюцию ее забрали. Был нэп, и у него опять стала почтифабрика, но поменьше, потом ее забрали. Теперь у него простомастерская, но подпольная, так как патент стоит бешеных денег, поэтому ее заберут. -- Революции, перевороты, пертурбации, а мы должны как-тожить? Я считаю повезет -- пляши, не повезет -- фунт дыма.Соседи знают все про меня, я им костями плачу. А другие недолжны знать. Спросят, что делаешь, говори: " Помогаю похозяйству". Как в старое время батрак. Будешь водить лошадей, а то когда я по улице веду, все пальцем показывают: " Вон, Дегтярев клячу повел на колбасу". Я натянул свой картуз, и мы пошли на площадь к школе. Шлапосадка на пароконные площадки биндюжников, исполнявшие теперьроль трамваев, и автобусов, и такси. Бабы с корзинками, деревенские мужики, интеллигенты в шляпах лезли, ссорились, подавали мешки, рассаживались, свесив ноги на все четырестороны. Мы втиснулись меж корзин с редиской, ломовик завертелкнутом -- поехали на Подол быстрее ветра, три километра в час, только кустики мелькают. Я трясся, весь переполненныйсознанием законности проезда (а то ведь все зайцем да пешком, а тут Дегтярев заплатил за меня, как за порядочного), и счувством превосходства смотрел на тащившиеся по тротуарамунылые фигуры в рваных фуфайках, гнилых шинелях, калошах илибосиком. Житний рынок был человеческим морем и чревом Подола (Золя яуже прочел, найдя на свалке). Кричали торговки, гнусавилинищие, детишки пели: " Кому воды холодной? " У ворот стоялахудущая-прехудущая (как у нас говорят, " шкилетик") девочка петдесяти и продавала с тарелки пирожные " Свежие пирожные, оченьвкусные, купите, пожалуйста". Ах ты черт возьми!.. По Нижнему Валу тянулась грандиозная барахолка, стоялинескончаемые шеренги. " Шо воно такое? " " Палто". " Куда ж воногодно, такое пальто? " " Хорошее палто! Теплое, как гроб". Дегтярев уверенно пробивался в толпе, я хватался за егопиджак, чтоб не отстать, чуть не свалил старушку, продававшуюодну ложку: так вот стояла и держала перед собой стальную(хоть бы уж серебряная!) ложку. Ах ты черт возьми!.. Большой плац был забит телегами, под ногами навоз ирастоптанное сено, ревели коровы и визжали свиньи. " А чтоботдать? " " Семьсят тыщ" " Шоб ты подавився! " " Давай шиисят! " Дегтярев к свиньям только приценивался, в память добрых старыхвремен, а ухватился за старого, хромого, в лишаях мерина. Губымерина отвисли, с них капали слюни, грива полна репьев, онстоял понуро, наполовину закрыв веками бельмастые глаза, и необращал внимания на мух, которые тучами облепили его морду." За пять беру! " " Ты шо, сказився? Это ж конь! " " Голова, четыреуха, за шесть по рукам? " " Бери за сем, хозяин, будеть все шохошь возить, конь-огонь, на ем только на еподроме скакать". Дегтярев торговался жутко, хватко, размахивая деньгами, билпо рукам, плевался, уходил, опять возвращался, но дядькаоказался лопоухим только с виду, уже не сходились только накакой-то десятке, наконец, повод перешел в мои руки, и мы струдом выбрались из этого котла. У стоянки извозчиков Дегтяревнапутствовал меня: -- Можешь сесть верхом, если он не упадет, но, упаси бог, не проезжай мимо полиции. Я буду ждать. Я подвел мерина к тумбе, влез ему на спину и толкнулпятками. Хребет у него был, как пила. Он тащился медленно, хромая, поминутно выражая желание остановиться, я егоподбадривал и так и этак, лупил прутиком, потом мне стало егожалко, я слез и повел за уздечку. Долго мы плелись боковыми улицами, тихими, поросшимитравой, Я назвал коня Сивым, и он понравился мне, потому что ине думал лягаться или кусаться. Я ему давал попастись подзаборами, отпускал совсем, потом говорил: -- Сивый, жми сюда, тут трава лучше! Он поднимал голову, смотрел на меня и шел, понимая, спокойный, умный и добрый старик. Мы совеем подружились, Дегтярев поджидал меня в Кошицевом проулке. Мы долговысовывали из него носы, выжидая, пока на улице никого небудет, потом быстро, бегом завели Сивого во двор, прямиком всарай. -- Дай ему сена, чтоб не ржал! -- велел Дегтярев. Сивый при виде сена оживился, активно стал жевать, пофыркивать, видно, не ждал, что привалит такое добро. Дегтярев был в отличном настроении, полон энергии. Поточилна бруске два ножа, сделанные из полосок стали и обмотанныевместо рукоятки изоляцией; взял в сенях топор, ушат, ведра, имы пошли в сарай, а за нами побежали две кошки, волнуясь имяукая, забегая вперед, словно мы им мясо несем. Сивый жевал сено, ничего не подозревая. Дегтярев повернулего, поставил головой против света и велел мне держать зауздечку -- держать крепко! Покряхтывая, он нагнулся и связалноги коню. Сивый, видно, привыкший в этой жизни ко всему, стоял равнодушно, не сопротивляясь. Дегтярев встал перед мордой коня, поправил ее, какпарикмахер, чтоб держалась прямо, молниеносно размахнулся иударил коня топором в лоб. Сивый не шевельнулся, и Дегтярев еще и еще раз ударил, такчто череп проломился. После этого конь стал оседать, упал наколени, завалился на бок, ноги его в судороге вытянулись изадрожали. Дегтягев отшвырнул топор, как коршун, навалился наконя, сел верхом, крикнул коротко: -- Бадью! Я подтащил ушат. Дегтярев приподнял обеими рукамивздрагивающую голову коня, я подсунул ушат под шею, и Дегтяревполоснул по шее ножом. Из шеи бурным потоком хлынула кровь, она пилась, как из водопроводной трубы, толчками, и в ушатеподнялась красная пена. Дегтярев изо всех сил держалдергающееся тело коня, чтоб кровь не лилась. мимо ушата.Каким-то образом его руки уже были окровавлены, и на мясистомлице -- капли крови, Копошащийся над конем, вскидывающийсявместе с ним, крепко уцепившийся, он был чем-то похож напаука, схватившего муху. Я заикал ни с того ни с сего. Он поднял забрызганное лицо. -- Чего испугался? Привыкнешь, еще не того наглядишься вжизни. Коняка -- фунт дыма! Подкати бревно! Кровь вылилась вся и сразу прекратилась, словно кранзакрылся. Дегтярев перевернул коня на спину и подпер с боковбревнами; четыре ноги, растопырившись, торчали в потолок.Дегтярев сделал на них, у бабок, кольцевые надрезы, от нихпровел надрезы к брюху, и мы принялись тянуть шкуру. Онасползала, как отклеивалась, лишь чуть помогай ножом, а безшкуры туша уже перестала быть живым существом, а стала теммясом, что висит на крюках в мясном ряду. Тут кошки подползли и вцепились в мясо, где какаяприсосалась, отгрызая куски, злобно рыча. Дегтярев не обращална них внимания, торопился, не смахивал капли пота с лица, итак мы вчетвером стали растаскивать Сивого на части. Копыта, голову и шкуру Дегтярев свалил в углу, одним махомвскрыл брюхо, выгреб внутренности, и вот уже печенка летит водно ведро, легкие -- в другое, ноги, грудинка отделяются водно касание, будто и нет в них костей. Разделывать тушуДегтярев был мастер. Мокрый, перепачканный, сосульки волосприлипли к красному лбу, кивнул на бесформенную груду мяса: -- Носи в дом! А дом у него хитрый: спереди крыльцо, комнаты, какположено, а сзади -- еще отдельная комната, со входом изузкого, заваленного хламом простенка, и не догадаешься, чтотам дверь. На больших столах, обитых железом, мы отделили мясо откостей и посыпали его солью. Ножи были, как бритвы, я сто разпорезался, и соль дико щипала. Так я потом постоянно ходил спальцами в тряпицах. Дегтярев утешил: -- Я с того же начинал, и я из батраков вылез. Я тебякормлю, а вот меня ни хрена не кормили, за одну науку работал.Вот ты головастый -- учись, я сделаю из тебя человека, получишь профессию колбасы делать, а это тебе не фунт дыма, никогда не пропадешь, все пертурбации и девальвациипереживешь! В министры не суйся -- их стреляют; будь скромнымколбасником. Я учился. В центре комнаты стояла привинченная к полу мясорубка вчеловеческий рост с двумя рукоятками и воронкой размером снебольшой круглый стол. Дегтярев постучал в стену, явилась егостаруха, рыхлая и флегматичная, с белесым деревенским лицом, вздыхая, забралась на табуретку и стала скалкой толкать мясо вворонку. Мы взялись за корбы, машина зачавкала, заскрежетала, старенькие шестерни затарахтели. После голодухи я не былсилен, главную прокрутку делал хозяин, он работал, как вол, тяжело дыша, мощно вертел и вертел. Жестоко работал. Язадыхался, и временами не я вертел, а ручка таскала меня. Готовый фарш шлепался в ведра, а когда мясо былопрокручено, Дегтярев вывернул его в корыта, сыпал соль, перец, толченый чеснок, какие-то белесые кристаллы горстями. -- Это селитра, -- объяснял он, -- для цвета. -- А не вредно? -- Черт его знает, в общем, жрут, никто не подыхал. Я самлично колбасу не ем и тебе не рекомендую... Теперь льетсявода, два ведра мяса впитывают ведро воды, вот тебе и вес иприбыль. Удивительно мне было. Надев фартуки, мы перетирали фарш сводой, как хозяйки трут белье на стиральных досках: чем большетереть, тем больше воды впитается. Опять у меня зеленело вглазах... Я напоролся в фарше на что-то, порезался: кусо-чек полуды. -- Воронка в мясорубке лупится, -- озабоченно сказалДегтярев. -- Иди завяжи, чтоб кровь не шла. -- Люди будут есть?.. -- Помалкивай. Вольному воля. Пусть не жрут. Шприц, как положенное набок красное пожарное ведро, тожеимел корбу, шестерни и длинную трубку на конце. Набив егофаршем, Дегтярев крутил рукоятку, давил, а я надевал на трубкукишку и, когда она наполнялась, завязывал. Работали несколько часов, как на конвейере, оказалисьзаваленными сизыми кольцами. Но самой неприятной оказаласькровяная колбаса: каша из шприца сочилась, а кровь была еще спрошлого раза, испорченная, воняла, дышать нечем, а концаколбасы не видно -- руки в каше и крови. Когда все этокончилось, я шатался, вышел во двор и долго дышал воздухом. А Дегтярев работал, как стожильный. В углу была печь свмурованным котлом, полным зеленой, вонючей воды от прошлыхварок. Дегтярев валил колбасы в котел, они варились, становяськрасными. Мы нанизывали их на палки и тащили в коптильню наогороде, замаскированную под нужник. Глухой ночью мы выгружали последние колбасы из коптильни --горячие, вкусно пахнущие, укладывали в корзины, покрывая" Новым украинским словом". Я уж и не помню, как Дегтярев отвелменя спать на топчане. Я пролежал ночь, как в яме, а чуть светон уже тормошил: -- На базар, на базар! Кто рано встает, тому бог подает! На коромыслах мы перетащили корзины к стоянке, отвезли наПодол, и в каком-то темном грязном дворе торговки приняли их.Дегтярев вышел с отдувающимися от денег карманами. Опять пошлина толкучку, он шушукался с разными типами, уходил, оставляяменя у столба, вернулся с похудевшими карманами, хитроспросил: -- А ты золотые деньги видел? Я не видел. Он завел меня за рундук, достал носовой платок, завязанный узелком. В узелке были четыре червонца царскойчеканки. Дегтярев дал мне один подержать. -- По коню! -- весело сказал он. -- Все, что мы наработали. Я пораженно держал эту крохотную монетку, в которуюпревратился старина Сивый. И еще я оценил доверие Дегтярева.Давно уже печатались приказы о сдаче золота за обладаниекоторым или недонесение о нем -- расстрел. -- При всех революциях, войнах, пертурбациях только с этим, братец, не пропадешь. Остальное -- фунт дыма, -- сказалДегтярев. -- Подрастешь -- поймешь, ты меня слушай, ты несмотри по сторонам, еще вспомнишь старого Дегтярева не раз...А теперь пошли торговать нового скакуна. Работал я у Дегтярева тяжко и зверски. На меня он переложилвсю доставку колбас торговкам: его с корзинами уже примечали.Он мне выдавал деньги на извозчика, но я экономил, " эайцевал", прыгал на трамваи. Извозчики сгоняли, лупили кнутом. Скорзинами трудно. Раз свалился с грузовика, собралась толпа.Очень оборвался, вечно был судорожный, неприкаянный, какбеспризорный котенок. Однажды, убирая мастерскую, решился и стянул кольцоколбасы, запрятал в снег под окном. Весь вечер дрожал, потомучто Дегтярев пересчитывал. А я тяпнул до счета. Уходя домой, полез в снег -- нет колбасы. Тут у меня душа ушла в пятки: выгонит Дегтярев. Присмотрелся -- на снегу следы кошачьи...Ах, гадюки проклятые, я у Дегтярева, они у меня! Так и непопробовал колбасы. Дегтярев в первый день дал мне четырекости Сивого, и потом с каждого коня давал по кости, по две.Но с них мело навара. Конина -- вообще жесткое и пресное мясо.
Данная страница нарушает авторские права?