Рассказ о том, как маму с дочкой сырнявило, яишело и колбасило

Сборник №1

Автор:

Савельев Алексей

Александрович

содержание

Гольфы

Рассказ о том, как маму с дочкой сырнявило, яишело и колбасило

Рычащие ступни

Срывучая песня

Сырность

Сырные носочки

Гольфы

Летним днём в одной из квартир раздался звонок. Дверь открыла мама – Таня. На пороге стояли мама Марина и ее десятилетняя дочка Олеся. Таня сделала жест, чтобы они вошли:

- Ой, проходите, мы вас давно ждём!

Марина и Олеся переступили порог. Их выбежала встречать десятилетняя хозяйская дочка Света, пробасив огромными пахучими ступнями, обтянутыми белыми гольфами:

- Привет, Олеся!

- Привет, Света.

Таня сказала с улыбкой:

- Давайте, раздевайтесь и проходите в зал. Вскоре ещё Маша и Оля должны подойти. Марина сняла сандалии, а дочка Олеся балетки. Они их поставили на обувную полку и вошли в зал. Мама Таня сказала:

- Садитесь пока.

Марина и Олеся опустились на край дивана. Их ноги тоже облегали белые гольфы. Мама – Таня села рядом с мамой Мариной и спросила:

- Как у тебя дела, рассказывай!

- У меня всё нормально. Вчера в магазине была. Юбку вот новую купила.

- Это вот эту вот? – глаза мамы Тани опустились вниз.

- Да

- Красивая! – и потрогала материал, - а за сколько?

- Полторы.

- Не дорого!

Света подошла к Олеси и сказала:

- Пойдём в мою комнату.

- Пошли, - согласилась та и последовала за хозяйской дочкой.

Они вошли в комнату и начали играть в куклы. Вскоре раздался ещё звонок. Дочки вскочили и побежали в прихожую:

- Это Оля с Машей! – прокричала Света, - я сама открою. Она защёлкала замком и открыла дверь.

- Ой, здравствуйте, мы вас давно ждём! Проходите!

Прихожая наполнилась весёлыми возгласами и разговорами. Пришедшие только что Маша и Оля тоже были в белых гольфах.

- Проходите, садитесь.

Таня заперла дверь и вошла к гостьям. Места на диване уже не хватало. Поэтому мама – Марина посадила дочку на свои бёдра. Комната наполнилась разговорами и весёлыми возгласами. Смехом и вскриками. Духами и ногами. ляжки голят, ноги перекрещены. Пальцы ступней в белые гольфные кулачищи собираются. Всё здоровенное пахучее и длинноногое. Мама – Таня встала и включила магнитофон, сказав:

- Начинаем танцы!

Все повскакивали. Мамы образовали свой круг, а дочки свой. Пол завибрировал. Мама – Марина танцевала по дискотечному. Мама – Маша – двигалась так, словно делала аэробику. Мама – Таня научилась недавно танцу живота и сейчас показывала умение. Девочки вертели попами, двигали руками и ногами. комнату оглашали задорные вскрики. Одна песня сменяла другую. песни чередовались. Когда играла ритмичнаая песня, то все быстро танцевали, а когда медленная, то они под неё двигались и отдыхали. Мама – Таня забыла совершенно о том, что надо пройти на носочках с веером и остудить раскалившуюся атмосферу. Её забывчивость привела к тому, что сначала в комнате запахло сырностью вперемешку с утюжностью, а следом дочки спутались ногами и упали. Они громко визжали при перехлёстываниях. Мамы обступили дочек и потянули под музыку за ноги. Комнату наполнили крики: «Загольфило, замаринило, закишмишило, заколосило». Танцы продолжились. Но спустя несколько минут, спутались сами мамы и упали. Дочки завизжали и кинулись помогать. Мамы закричали им, чтобы не делали этого, поскольку их самих может спутать, и вообще, отошли подальше. Что они распутаются, как ни-будь сами. Дочки забились в дальний угол комнаты. Они теснили друг дружку и прижимались. Ноги в гольфах выглядели так, словно сейчас опять спутаются. Ладони закрывали рот и нос. Глаза смотрели выпучено на происходящее. Дочки наперебой кричали мамам разнообразные ласкательные слова. А музыка продолжала играть. Колёсики кассеты крутились. Мамы попробовали расползтись. Руки заскребли по полу. Рты оскалились. Раздались рычания: «Заклинило, заколодило, заколосило!» Дочки вопили: «Распутайтесь, милые!» При этом они вставали на носочки. Двигали пятками вверх и вниз. И как же сильно они обрадовались, когда мамы распутались. Даже зааплодировали, завизжали и кинулись обниматься. Теперь мамы и дочки образовали общий круг. Все визжали, кричали, танцевали, словно ничего и не случалось. Танцующие ноги в белых гольфах были похожи на друг дружку и различались только размерами. Иногда, во время танца, ноги вставали так, что становилось непонятно, где чья. Это, наверно, и послужило причиной третьего спутывания. Они визжали, кричали, матерились. Пытались расползтись, но это было тщетно. Им бы прекратить на время плясать. Пройтись ещё раз по комнате на цыпочках с веерами, чтобы охладить накалившуюся атмосферу, но они этого не сделали и продолжили танцевать. Вот и получили то, что сидят сейчас на полу и пытаются распутать ноги. А ведь до этого они так поступали и всё было нормально, но сейчас опять то ли поленились, то ли вошли в раж. Не ясно. А музыка продолжала дёшево звучать из колонок дешёвого магнитофона, стоящего на полке. Они предприняли отчаянную попытку раздвинуть ноги. Руки обхватили голени и лодыжки. Все задрыгались. Начали пытаться высвободиться хоть как то, но ножной клубок превратился в тиски. Дочки визжали, мамы причитали, что всё перемаринило, перекишмишело, перегольфило, переколосило. Ничто не могло им помочь. Они предпринимали много попыток распутаться. Все приёмы что они знали по распутыванию уже были использованы. Хорошо, что они решили ещё раз попробовать растащить ноги, а то бы спутанными до утра бы сидели. Нет, конечно, рано или поздно бы их отпустило, но они же не собирались провести так много дней подряд. У каждой свои дела. Вот и пытались они распутаться поскорее. Мама Таня, после распутывания, взяла сразу же веер и пошла на носочках по комнате, гоняя воздух. Затем она подошла к каждой и помахала возле ног в белых гольфах. Все вновь затанцевали. Мама Таня не выпускала теперь веер из рук и часто им помахивала. И на этот раз всё прошло без спутываний. Все завершили последний танец и начали собираться домой, поскольку стрелки часов показывали уже десять вечера. Таня и Света попрощались с гостьями в прихожей и закрыли дверь. Теперь им предстояла уборка. Но не тяжёлая, а лёгкая, ведь к ним, слава богу приходили мамы с дочками, а не гопники с соседнего двора. Поэтому они лишь убрали кружки из которых пили чай, унесли на кухню чайные блюдца в которых лежали пирожные и от которых теперь остались лишь крошки, ну и один раз мама прошла пылесосом. Вот и вся уборка. А через несколько дней мама по телефону вновь спрашивала:

- Ну, когда встречаемся? …

Рассказ о том, как маму с дочкой сырнявило, яишело и колбасило

В двадцати минутах езды от города на пригородном Икарусе с маршрутным номером 45 и вечно грязными бортами есть посёлок сельского типа под названием «Дивное». Тут нет многоэтажек. Виднеются за заборами огородов покатые крыши частных домов. Повсюду раздаётся из тёплой травы «Цык цык цык – цык цык цык». Рычат вдалеке на поле трактора. Ветерок разносит еле ощутимый запах навоза. Гудит высоко двигатель пролетающего реактивного самолёта. Он движется со скоростью звука, но от сюда с земли кажется серебристым игрушечным и ползёт с улиточной скоростью и появляется ощущение, что можно его обогнать. Следом тянется полоса, словно небесный художник провёл белой краской прямую линию. Солнце клонилось к западу, когда голая мама Марина в полосатых гимнастических гетрах подошла к катушечному магнитофону. Он стоял на старом деревянном полу. Его штепсельная вилка торчала в белой круглой розетке. Стрелочные индикаторы светились. Шумел еле слышно мотор. Вращался под крышкой лентопротяжного механизма ведущий вал. Витал запах горячего мотора и одеколона. Светились и мигали индикаторы. Мама приподняла правую ногу. Носок оттянулся, как у балерины. Большой и второй палец ступни обхватил чёрный переключатель и повернул по часовой стрелки. Бабины с квадратными окошками медленно завращались. Зазвучала ритмичная песня. Стрелки индикаторов запрыгали над делениями, как маятники. Мама сказала дочке:

- Начинай разминаться, а я молоко подогрею, - и ушла на кухню босыми крупными пахучими ступнями.

восемнадцатилетняя обнажённая дочка Анжела встала с двуспальной кровати. Её длинные ноги обтягивали такие же полосатые разноцветные гетры, как и у мамы. Родительница поставила на плиту две полные кастрюли молока. Музыка басила ударными. Женский голос надрывно пел о цветочках и колокольчиках. Мама вернулась в комнату. Помещение превратилось в разминочный зал. Голые тела выгибались, прогибались и совершали круговые движения. Ступни вставали в балетные позы. Мама часто ходила проверять молоко, когда же вернулась в очередной раз, то прокричала сквозь музыку:

- Молоко подогрелось. Я его выключила. Можно начинать.

Визг и крик наполнил комнату. Мама с дочкой сняли гетры и бросили на постель. Лица сияли улыбками. Глаза выражали задор. Пол завибрировал от заплясавших босых могучих ступней. Сервант задребезжал хрусталём. Ноги попеременно засгибались в коленях, попы завыписывали восьмёрки и круги. Одна песня сменяла другую. Женские голоса то перекликались, то сливались в сумасшедшую какофонию. Груди мамы и дочки болтались как два арбуза в сетках и шлёпали по обнажённым телам, а красные соски походили на детские пустышки. Запах ножной вони и пердежа появился постепенно в комнате. Мама взглянула на свои крупные мозолистые ступни и увидела, что пальцы, и боковые части покрылись тонкой коркой ноздреватого сыра, словно жёлтые подследники с максимальной открытостью, а взади яичные белки закрывали ороговелые пятки. Мама воскликнула сквозь громкость музыки:

- Ой! Ступни то опять засырнявило, заяишело! Ой!

Затем перевела взгляд на ступни танцующей дочки и заметила, что на правой ступни сыр покрыл ступню слоем потолще в отличие от левой. Мама проорала:

- Как тебя неравномерно то засырнявило!

После чего верчепопанье под музыку продолжилось. Щёки раскраснелись. Волосы взъерошились. У мамы между шевелящихся сильных крутых бёдер слетали вниз светло-серые капельки. Появился дух варёной колбасы. Благоухание вонючего сыра и варёных куриных яиц поначалу скрывали его, но потом колбасное амбре стало таким, что его бы заметил даже человек с сильным насморком. Такие фимиамы бывают в кухне на новый год, когда готовят салаты. Мама взглянула на свои ступни, затем на дочкины. Нечто розовое виднелось в ноздреватых сырных дырочках:

- Ой, у нас колбасность появилась! – провирезжала мама с улыбкой и безумным взглядом, - ну, сейчас нас заколбасиииит!

Мама заклокотала связками. Крупные ступни в сырных балетках прыгнули на всю подошву. И Заскакала по комнате титястая безумная женщина. Дочка завыделывала попой кренделя, которым могла бы позавидовать профессиональная стриптизёрша. Крики и визги наполнили деревянный дом с новой силой. Начались повороты, приседания и безумные прыжки. Мама выкрикивала иногда: «Вот это нас колбасит, ёбаный в рот! В разнос пошли!» Дом оглашали не радостные визги, как в начале, а напуганные. Мама убежала в ванную. Загремели тазы. Мама налила в эмалированные штампованные ёмкости молока и принесла в комнату:

- Вставай в таз!

Дочка опустила ноги в молоко. Сырные балетки стали мокрыми. Мама зашла в таз напротив. Зрелое женское тело продолжало выделывать танцевальные движения. Амплитуда танца понемногу снижалась. Мама вышагнула из таза. Её рука повернула ручку на магнитофоне. Музыка смолкла, а стрелочные индикаторы перестали прыгать. Появились над нулями две стрелки. Окошечки индикаторов светились жёлтым ламповым цветом. Комната погрузилась в тишину. Тихо работал двигатель магнитофона. Мама предложила:

- Давай отдохнём.

- Давай, - согласилась дочка.

Мама села на кровать. Дочка опустилась рядом. Груди часто вздымались. Горячие тела имели влажность. Мама сказала:

- Вот это мы растанцевались, вот это нас сырнявить, яишеть и колбасить пошло!

- Да! – ответила дочка и посмотрела на свои ступни затянутые сырной корочкой. Ноздреватость розовела слоем колбасы со шпиком. Плюсны имели максимальную открытость. Яичные белки скрывали яйцеобразные широкие пятки. Носики были острые. Мама сказала:

- Я уже пол не чувствую, подошвы нарастают сыром.

- У меня тоже так, - ответила дочка и положила правую ступню на левое бедро. Её глаза взглянули на низ. Сырная плотная ороговелая засохшая корка отчётливым контуром просматривалась так, словно это и впрямь настоящие балетки.

Мама задрала правую ступню. Её нога в балетке заняла место на левой ляжке:

- Гляди, как у меня интересно сырность стопу заподошвило. Здесь всё жёлтое, мягкое, а вот тут, - и она обвела указательным пальцем возле тёмного янтарного пятна, вообще сыр застарел и высох так, что крошиться.

Дочка коснулась этого места пальцем. Кожа испытала неприятное ощущение грубости и сухости.

- Ага, - ответила дочка, тяжело дыша.

Мама положила ногу на ногу и сказала:

- Сейчас отдохнём и начнём дальше танцевать.

Дочка положила левую ногу на правую. Левая ступня оказалась рядом с маминой. Балетки покачивались и крутили заострёнными носиками.

Тазы с коровьем продуктом стояли на полу напротив друг дружки. Кастрюли расположились рядом. В них белело молоко.

Мама подошла к магнитофону. Её рука повернула чёрный переключатель и вновь завращались бобины с чёрной намотанной плёнкой. Мама затанцевала вместе с дочкой с новыми силами. Комната наполнилась криками и визгами, как и прежде. Запах сыра, яиц и колбасы постепенно нарастал. Мама проорала:

- Надо немного сырность с яишневостью и колбасностью остудить, а то разошлись!

Они встали в таз напротив друг дружки и продолжили пританцовывать. Мама взглянула в свой таз и закричала:

- Блядь, ёбаный в рот, молоко аж закисает от такой сырности и колбасности!

Дочка бросила взгляд в свой таз, потом в мамин и закричала долго и продолжительно: «Аааа!». Мама подлила ещё молока и промолвила:

- Сука, пизды пошло засырнявливать! Ёбаный в рот!

Дочка заголосила:

- Аааааааааааааааааааааа!

Мама в ужасе проорала:

- Сейчас блядь сыром и яйцами с ног до головы нас покроет. Ёбаный в рот!

Дочка закрыла лицо руками. плачущий стон раздался на фоне весёлой беззаботной песни:

- Мама, я не хочу! Мама, я боюсь!

Родительница завопила:

- Блядь, уже пошло, уже началось! Сыр на титьках, сыр на титьках!

Её ступни вышагнули из таза. Тело встало на четвереньки. Груди опустились в таз. Соски скрылись в молоке. Мама выпятила пышную попу. Анус раскрылся, как бутон тюльпана. Раздался втягивающий шипящий звук.

Дочка хныкала. Ладони закрывали испуганное заплаканное лицо. Глаза смотрели на маму. Они имели вытаращенный вид. Сыр появился на бёдрах. Слой нарастал тонкой коркой, а ближе к половыми губам переходил плавно в пылевидный яичные белок. Пердёж вырывался из влагалища каждую секунду.

Мама взглянула на ревущую дочку. Рот раскрылся, глаза увеличились. Лоб пошёл морщинами:

- Сядь в таз пиздой, сядь в таз пиздой, дура! Слышишь, как у тебя от сырности и яишневости пизда песни поёт!? Рулады бешеные выводит!

Дочка вышла из таза, встала над ним в раскоряку и присела. Половые губы с лысым засырнявленным треугольником скрылись в тёплом молоке. На белой поверхности то и дело появлялись пузырики. Влагалище бурлило молоком. Мама посмотрела в свой таз и ругнулась:

- Блядь, вот это сырность! Аж молоко в тазу сычужиться пошло!

Она взяла стоящую рядом кастрюлю. Тонкая струйка долилась в таз.

- А у тебя молоко в сыр или яйцо превращается? – визгливо спросила мама дочку.

- И в сыр и в яйцо! – провизжала дочка.

- Это блядь как!? – вытаращилась мама.

- Возле половых губ молоко в сыр делается, а дальше в яйцо, потом в сыр и снова в яйцо.

Мама спросила грозно:

- Кольцами что ли пошло?

- Да.

Мама завопила во всю силу:

- Блядь, это не хватало!

- Мама, а что будет?

- Пиздец теперь будет! - и закричала, - ааааааааа!

Постепенно лица мамы и дочке обросли слоями сыра, яйца и колбасы. Было ощущение, что они наложили маски сырно яично колбасные маски. И мамина маска орала:

- Это пиздец, это пиздец!

Дочка продолжала сидеть в тазу и плакать. Руки совершали танцевальные движения. Сырные союзки шевелились от движения пальцев ног.

Мама посмотрела к себе в таз и увидела, что вместо молока лежит и зреет пласт сыра. Взгляд встревоженно прошарил по дну стоящих рядом кастрюль:

- Блядь, молоко закончилось, ёбаный в рот!

Дочка спросила:

- А что, больше нет?

- Есть, но в сельском магазине, хрен его возьми! – рявкнула мама, - я же сейчас в таком виде не побегу туда.

Магнитофон крутил бабины. Пела из динамиков Марина Журавлёва. Мама сказала:

- Ладно, давай дальше танцевать.

- Давай, - согласилась дочка и встала. Бёдра заработали под музыку, а влагалище бешено запердело.

Мама вышагнула из таза, и подвизгивая, унесла бегом ненужные посудины на кухню. дочка вместе с бёдрами заработала плечами и сделала волну. Мама влетела в комнату и огласила дом криком. Её руки сложились возле груди, а голова засовершала движения вперёд и назад. Затем, мама завиляла левым бедром и прокрутилась. Попа задрыгалась, как багажник у спортивного автомобиля москвич несущегося по ухабам. Они сошлись в танце. Дом содрогнулся от визгов, криков и топота. Мама подошла к магнитофону и повернула ручку громкости. Окна задребезжали от басов. Колонки захрипели от громкости. Мама завизжала:

- Как нас колбасит, ёб твою мааааать!

И загудела, словно уходящий поезд. Тела извивались. Слышались выкрики: «Переколбасило, пересырнявило, переяишело!» правая нога дочки сплелась с левой ногой мамы. Раздался истошный вопль. Они упали и покатились в сторону магнитофона. Раздалось двухголосье. Мат посыпался, как из прохудившегося мешка горох. Дочка верезжала, как резаная. Мама распустила горло и орала так, что слышалось каждое клокотание связок. Голое бревно, мелькая руками, ногами и попами, покатилось в сторону старой тумбочки с телевизором. Музыка смешалась с криками. Дочка заголосила:

- Мамочкиииии, мамочкиииии!

Родительница вытаращила страшно глаза и закричала:

- Блядь, ёб твою мать! Сука! Что же это такое за хуйня пошла твориться?! Бляяядь!

Тумбочка дрогнула от удара, а голое орущее ревущее и сыплющее матом руконогое бревно покатилось в обратную сторону. Дочка закричала:

- Это какой то пиздец! – голос сделался грубым и рычащим. Раздался сохатистый крик с надрывом не похожий на женский, а скорее на мужской пропитой прокуренный бас, -сукаааааа!

Мама провизжала:

- Крутиииит, крутиииииит!

Бабина остановилась. То ли её заклинило, то ли оборвался пассик, а подающая бабина вращалась. Лента поползла петлёй за пределы магнитофона. Тонкий голос всё пел о колосках. Мама с дочкой докатились до тумбочки и опять покатились к магнитофону. Раздался мамин визг:

- Колбасой катает на хуй! Господи! Аааааааа!

Следом закричала дочка. Крик слился с маминым. Плёнка подмялась под сырной спиной мамы. Руконогое бревно покатилось в обратную сторону.

- Мама, когда всё это кончиться!?

- Потерпи, дочка, потерпи! – проголосила мама. Они вновь докатились до тумбочки и покатились в обратную сторону, но остановились посередине. Объятия расцепились. Мама с дочкой встали. Музыка всё играла. За это время на полу оказался целый ворох плёнки. Мама подбежала к магнитофону. Её рука повернула переключатель и вынула штепсель из розетки. Мама сняла бобину с левого узла и занялась тем, что скручивала плёнку обратно. Дочка села рядом и спросила:

- Опять пассик?

- Скорее всего. Надо потом открыть посмотреть. Не хочешь помочь?

- А что делать надо?

- Бери вон ту катушку и начинай наматывать плёнку мне на встречу, - сказала мама, но только смотри, чтобы перехлёстов не было, а то будет играть Бу бу бу бу бу вместо музыки.

- Хорошо, мама.

Дочка опустилась перед выключенным магнитофоном. Круглая пластмассовая полупрозрачная бобина с четырьмя квадратным окошками оказалась у неё в руках, попа снова опустилась рядом с сырной попой мамы. И обе поворачивали катушки, а перед ними лежала гора чёрной блестящей плёнки источающий запах одеколона и чад магнитофонных двигателей.

Дочка сказала:

- Вот это нас прокатало, как сук последних!

- И не говори! я аж блядь взмокла вся к херам. Надо больше молока запасать в следующий раз. Если бы оно у нас не кончилось, такого бы не случилось.

Бабины шуршали в их руках. Плёнка наматывалась медленно. Магнитофон стоял в углу и чернел круглыми приёмными и подающими узлами в виде больших колёсиков со штырьком посередине. Магнитофон выглядел без бобин совсем как то по иному, не то что с ними.

Дочка сделала испуганно радостное лицо и закричала:

- Ой, блядь, мама, у меня яйцо кажется лезет. Сейчас рожууууу!

Катушка тут же оказалась оставленной на одеяле. Дочка приняла горизонтальное положение на полу среди размотанной магнитофонной плёнки. Мама опустилась рядом. Дочка выгнулась и закричала:

- Мама, яичко лезет. Принимай!

Мама подставила руки под её розовую вагину, словно ждала не яйцо, а ребёнка. Влагалище выдало жалобный стон. Следом дрист раздался по комнате. Влагалище чавкнуло. Мама заголосила:

- Давай, давай, давай!

Яйцо выскочило в руки мамы. Дочка приподнялась и произнесла:

- Давай его разрежем и поглядим, как оно там заслоилось?

- Пошли на кухню, - ответила мама. Но не успели они сделать и нескольких шагов, мама отдала яичко дочки, а сама схватилась за живот, скорчила лицо и прокричала:

- Блядь, я сейчас тоже рожуууууу!

Она расширила ноги и села на корточки. Влагалище дристнуло. Половые губы похожие на лепестки дрогнули. Мама подставила правую руку под влагалище. Из него тот час промелькнула нечто белое и овальное. А следом протянулась светло-серая слизь. Влагалище пёрднуло ещё раз, а затем с шипением всосало воздух. Мама встала и не сговариваясь с дочкой, пришла на кухню. Ножик оказался в руке мамы, а дочка предусмотрительно положила на стол доску и тарелку. Мама спросила:

- С какого яйца начнём с твоего или моего?

- Ой, - воскликнула дочка, - а я их перепутала. Они такие одинаковые. Один к одному. Теперь я не знаю где чьё.

- Да и ладно. Какая разница. Давай мне вот это, - и мама протянула кисть к левой руке дочки с яйцом.

Мама занесла ножик над белком. Остриё прошло через всё яйцо и стукнулась о доску. Две половинки опрокинулись на покатые низы. Мама с дочкой уставились на разрезы.

- Гляди, вот тут белок, тут сыр, тут белок, тут колбаса, снова белок.

Мама перебила:

- Нет – нет, вот это не белок, это сыр.

Дочка присмотрелась лучше:

- А, да, точно сыр!

Мама сказала:

- А теперь второе. Как там? – и резанула его. Белые жёлтые и розовые слои следовали друг за дружкой.

- Здесь примерно то же самое, - сказала мама, - не хочешь сьесть?

Дочка высунула язык и сморщилась, издав звук: «Бе!»

Мама с дочкой не выходили дальше огорода три дня. Ждали, когда отстанет сырнояичневая колбасная корка. На последний день она легко отходила слоями, отпечатываясь на обратной стороне всеми изгибами и рисунками кожи. Когда отошёл слой со ступней, мама засмеялась и показала дочки:

- Гляди, какие сырноя яично колбасные лодочки – балетки с острыми носиками.

Она засунула туда нос и вдохнула:

- Бе, фу, ну и запах. Понюхай.

Дочка осторожно поднесла нос и тут же отпрянула, а потом ещё минуту морщила нос и глядела на балетки. Затем сняла с себя слой на лобке и попе. Мама засмеялась:

- Гляди, что у тебя вышло. Как будто в секс шопе нижняя часть от девушки. Здесь половые губы, здесь бёдра немного остались, даже мышечная трубка есть. Хоть сейчас продавай, какому ни будь мужику на потеху, -

её указательный палец всунулся между половых губ и скрылся в мышечной длинной сырной трубке, - а у меня вон стрингами сошло, - и показала сырные трусики с глубокими вырезами на бёдрах.

Дочка села на кресло и сняла сырную корку:

- Гляди, какие сырные чулочки получились и сырные колбасные балетки, как у тебя.

Мама спросила:

- А в тот раз у тебя как сошло? Я чего то забыла.

Дочка напомнила:

- Только союзки целыми остались, а остальное всё развалилось на кусочки.

Когда же сыр сошёл с грудей, то родительница вместе с дочкой смеялись и говорили, что это лифчики и только завязочек не хватает. Потом смеялись, когда сошёл с лиц сыр колбаса и яйцо. Получилась сырно колбасно яишневая маска. Всё это они собрали в большой пакет и выбросили на свалку, а когда вернулись домой, то вместе принимали ванну. А в это время трое мужиков, зная давно об особенностях этой мамы с дочкой и даже подглядев несколько раз происходящее, знали, что они выкинули, и схватив жадно кулёк, побежали домой. Дома они стали делить добычу, словно голодные волки. Глаза блестели, зубы лязгали, руки тряслись от перевозбуждения.

- Мне гениталии Анжелы, - заорал один.

- Это моё, моё, - закричал мужик, - пусти же ты.

- Осторожнее, не порви, не сломай.

А потом они разошлись по домам и там каждый извращался над трофеями по своему. Мужик, которому достались сырно колбасно яичневые слепки гениталии Анжелы, ощущал, что от них шёл кисломолочный запах бактерии влагалища, что только придавало остроты ощущениями. Он положил слепок лица девушки на подушку. У него так встал на слепок гениталий, что он ощутил, как член загудел от перевозбуждения. Мурашки забегали по спине, а всё тело словно обдали тёплой водой из банной шайки. Он совал свой член в слепок мышечной трубки, нюхал сырно колбасно яичневые балетки и Кончил за несколько минут. Второй одел сырные стринги и также нюхая балетку девушки, дрочил, как юнец увидевший порно в первый раз в своей жизни. Третий дрочил на слепок грудей, его не интересовали ступни, а только груди. Остальные куски они разделили и съели.

Жёны возвратились с работы, повели носом и опять заругали мужей за этот отвратительный с их точки зрения запах, коим он таким не казался для мужей, поскольку они ощущали в нём эстрагены и феромоны.

На следующий день как это было не печально, но им пришлось всё это отнести на помойку, потому что амбре стало непереносимым даже для них. Этот запах привлёк местных собак. Слепки разрывались на месте. Клацали голодные челюсти, возникали драки за лакомые куски лиц. Именно там было много колбасы. Как говориться и мужики удовлетворены и собаки сыты.