О пределах блага и зла. чрезмерного страха, испытываемого некоторыми, не было бы вовсе, не будь он в известной мере естественным

чрезмерного страха, испытываемого некоторыми, не было бы вовсе, не будь он в известной мере естественным. Я не говорю о страхе перед смертью тех, кто боится смерти потому, что не хочет лишиться жизненных благ, или страшится каких-то ужа­сов после смерти, или боится умереть в страданиях; но ведь ча­сто малые дети, которые и не помышляют ни о чем подобном, если мы им иной раз в шутку грозим прогнать их куда-нибудь, пугаются. Более того, " звери", как говорит Пакувий, " у которых нет хитрости, ума, чтоб заранее остеречься", почувствовав страх опасности, " трепещут" ².

32. Если говорить о самом мудреце, то неужто кто-нибудь полагает, что даже приняв решение умереть, он не испытывает волнения при мысли, что покидает близких, навсегда оставля­ет сам свет солнца? Особенно же хорошо видна сила природы, проявляющаяся в вещах подобного рода, когда многие готовы терпеть нищету, лишь бы остаться в живых, когда глубокие старцы испытывают ужас от приближения смерти, готовы пе­реносить все, что, как нам известно из трагедии, терпел Фило-ктет, который, испытывая невыносимые страдания, тем не ме­нее старался продлить жизнь, охотясь на птиц. " И медлитель­ный быстрых, стоящий летящих пронзал [стрелой]" 3, - как го­ворится у Акция, - и из их перьев мастерил покров для тела.

33- Я говорю о роде человеческом или вообще животных, а между тем природа деревьев и растений почти такая же. Ведь либо эту способность породила какая-то более мощная боже­ственная сила, как представляется весьма ученым людям, либо это происходит случайно (fortuito)⁴, мы все же видим, что то, что порождает земля, сохраняет свою силу благодаря коре и корням, животным же это удается благодаря органам ощуще­ний и строению тела. И хотя я согласен здесь с теми, кто дума­ет, что всем этим управляет природа, которая, если бы прене­брегала этим, сама не могла бы существовать⁵, я допускаю, од­нако, что несогласные с этим взглядом могут думать как угод­но, и при этом пусть они понимают, что когда я говорю приро­да человека, я имею в виду [самого] человека⁶, ведь между эти­ми понятиями нет никакого различия. Итак, каждый человек

Книга пятая

скорее сможет уйти от самого себя, чем утратить побуждение к тому, что полезно для него. Поэтому самые глубокие филосо­фы справедливо искали истоки высшего блага в природе, и это побуждение к тому, что согласно с природой, они считали врожденным человеку, содержащимся в природном инстинкте, побуждающем любить самого себя.

XII. 34. А так как уже достаточно ясно, что каждый дорог себе по природе, следует теперь рассмотреть, в чем состоит природа человека. Именно это мы и исследуем. Очевидно, что человек состоит из тела и души, и первая роль принадлежит душе, а вторая - телу¹. Мы также видим далее, что тело [челове­ка] устроено так, что превосходит тела остальных [живых су­ществ], а душа его и наделена чувствами, и обладает стоящей превыше всего мыслью, которой подчинена вся человеческая природа и в которой заключена некая удивительная сила разу­мения, постижения, знания и всех добродетелей². Ибо то, что принадлежит телу, не имеет значения, которое можно было бы сравнить с тем, что принадлежит душе, да и познается легче. С этого-то мы и начнем.

35. Насколько согласуются с природой части нашего тела и все его строение и формы, ясно всем, и совершенно понятно собственное назначение отдельных частей тела - лица, глаз, ушей и прочего³. И, конечно, нужно, чтобы все это было силь­ным и здоровым, обладало естественной способностью дви­гаться и функционировать⁴, чтобы каждая из этих частей была на своем месте и ничто не было бы больным и ослабленным; именно этого желает природа. Существует также некая актив­ности человеческого тела, которая делает движение его и позы согласующимися с природой. И если здесь происходит какое-то нарушение из-за того или иного уродства или недостатка, некрасивого движения или положения, как, например, если бы кто-то стал ходить на руках или не вперед, а назад, то склады­валось бы впечатление, что он бежит от самого себя и, лишая человека человеческого облика, испытывает отвращение к при­роде. Поэтому иная манера сидеть и небрежные или резкие

О пределах блага и зла

движения или жесты, характерные для людей изнеженных или наглых, противоестественны, так что если даже это является следствием душевной порочности, все же создается впечатле­ние, что человеческая природа нарушается именно в теле.

36. И наоборот, скромное и уравновешенное поведение и
облик, сдержанность телодвижений представляются согласны­
ми с природой⁶. Но и душа должна не только существовать, но
существовать таким образом, чтобы сохранить в неприкосно­
венности все свои стороны (partes) и чтобы в ней присутство­
вали все добродетели⁷. Но и каждое чувство обладает собствен­
ной добродетелью, состоящей в том, чтобы ничто не мешало
каждому чувству исполнять свою функцию, быстро и легко
воспринимая то, что ему доступно⁸.

XIII. Добродетели той части души, которая является гла­венствующей и называется мыслью (mens)¹, многочисленны, но два рода являются самыми важными: первый - это те доб­родетели, которые зарождаются в силу собственной природы и называются непроизвольными (поп voluntariae), второй - это те, которые связаны с волей (in voluntate positae) и обычно на­зываются собственно добродетелями и заслуживают наиболь­шей хвалы среди добродетелей души. К первому роду относят­ся понятливость (docilitas) и память, - все это вместе называ­ется словом талант (ingenium), и те, кто обладают этими до­бродетелями, называются талантливыми (ingeniosi), второй же род включает великие и подлинные добродетели, которые мы называем произвольными (voluntariae); к ним принадлежат благоразумие, сдержанность, мужество, справедливость и прочее в том же роде². Подводя итог, можно сказать о теле и душе следующее: в них как бы заложено то, что требует приро­да человека.

37. Из этого явствует, что поскольку мы любим сами себя и
хотим, чтобы и в теле, и душе все было совершенным, то они
дороги нам сами по себе, и именно в них заключено то, что
более всего способствует достижению счастливой жизни. Ведь
если для кого-то целью является сохранение собственного су-

Книга пятая

ществования, необходимо, чтобы ему были дороги и его частиЗ и они становились для него тем милее, чем они совершеннее и достохвальнее в своем роде; ведь желанна та жизнь, которая ис­полнена добродетелями душевными и телесными, и именно здесь необходимо видеть высшее благо, поскольку оно должно быть самым крайним пределом (extremum) для желанных ве­щей (res expetendae). Как только мы поняли это, уже невозмож­но сомневаться в том, что если люди дороги друг другу сами по себе и независимо ни от чего, то и части тела и души, и того, что проявляется в их движении и состоянии, оцениваются по своей " нужности" (sua caritate) и желанны сами по себе.

38. После всего сказанного легко догадаться, что из всего
принадлежащего нам наиболее желанным является то, чему
присуще наибольшее достоинство⁴, а именно: добродетель
каждой наилучшей части, являющейся желанной самой по се­
бе, более всего желанна. Таким образом, добродетель души бу­
дет стоять выше добродетели тела, а непроизвольные доброде­
тели души уступят произвольным, которые, собственно, и назы­
ваются добродетелями и намного превосходят [остальные], по­
тому что они рождаются от разума, божественнее которого в
человеке ничего нет. Ведь высшее благо для всего того, что со­
здает и бережет природа и что или лишено души, или облада­
ет ею в минимальной степени, заключается в теле, и, как мне
кажется, весьма удачно было сказано о свинье: душа этой
скотине дана вместо соли, чтобы не протухла⁵.

XIV. Существуют некоторые животные, которым присуще некое подобие добродетели, например, львы, собаки, кони, в которых мы обнаруживаем не только телесные, но и в извест­ной мере какие-то душевные движения¹, в человеке же самое высокое принадлежит области души, а в самой душе - это ра­зум, из которого рождается добродетель, определяемая как со­вершенство разума², и которую необходимо, как полагают, еще и еще анализировать.

39. Существует также своего рода взращивание (educatio) и
совершенствование того, что порождает земляЗ, подобное то-

О пределах блага и зла

му, что происходит с животными. Поэтому мы говорим, что лоза живет и умирает, что дерево бывает молодым и старым, что оно в расцвете сил и начинает стареть. Отсюда нелишне считать, что как для животных, так и для растений существует нечто соответствующее природе и нечто чуждое ей и что су­ществует некая сила, заботящаяся об их росте и питании, и та­кой силой является наука и искусство земледельцев, которая окапывает, подрезает, подвязывает, ставит подпорки, чтобы ло­зы могли идти туда, куда влечет их природа, так что сами они, если бы могли говорить, признали бы, что именно так следует обращаться с ними и ухаживать за ними. Но сейчас, если будем говорить о лозе, та сила, что заботится о ней, находится вне ее, ибо в ней самой она слишком мала, чтобы она могла ощущать себя в наилучшем положении, если не применять никакой об­работки.

40. А если бы лоза обрела чувство, так что получила бы ка­кое-то побуждение (appetitus) и самостоятельно двигалась, как ты думаешь, что бы она стала делать? Разве она не стала бы са­ма, собственными силами заботиться о том, что до этого полу­чала от виноградаря? Но разве ты не видишь, что ей прибавит­ся заботы и придется думать и о своих чувствах, и о всех их по­буждениях, и о тех новых членах, если они появятся у нее? Та­ким образом, к тому, что у нее было всегда, присоединится то, что пришло к ней позднее, и предельное благо для нее будет не то, что существовало для того, кто возделывал ее, но она захо­чет жить согласно той природе, которую приобрела позднее. Таким образом, предельное благо будет для нее подобным то­му, которое было у нее раньше, но не тем же самым: ведь те­перь она будет стремиться к благу не растения, а животного. Ну а если она получит не только чувство, но и душу (animus) человека, разве не будет необходимым, чтобы и оставались как предмет заботы прежние ее качества и то, что присоединится к ним, станет для нее намного дороже, и все лучшие стороны души станут для нее самыми дорогими, и высшее благо будет состоять в наиболее полном выражении этой природы, по­скольку мысль и разум намного превосходят все остальное. Так

Книга пятая

возникает крайний предел наших стремлений, когда, отправ­ляясь от первоначального импульса природы, он, поднимаясь по многим ступеням, достигает наконец вершины, представля­ющей собою объединение телесного здоровья и совершенства разумной мысли.

XV. 41. Итак, поскольку природа такова, как я это показал, то если бы, как я уже сказал в начале, каждый с самого момен­та своего рождения познал бы себя и мог судить, в чем состо­ит сила и всей природы в целом, и отдельных ее частей, он сразу же увидел бы, что представляет собой то, что мы пытаем­ся найти, а именно: высшую и предельную степень всех вещей, которые нас привлекают, и ни в чем бы не мог ошибиться. На самом деле поначалу природа удивительным образом скрыта от нас, и мы не можем ни воспринять (percipere) ее, ни познать (cognoscere), но по мере того как мы становимся старше, по­степенно и, пожалуй, даже слишком медленно мы как бы по­знаем самих себя¹. Таким образом, тот первый толчок, кото­рый мы получаем от нашей природы, неопределенен и неясен, и первоначальное побуждение нашей души направлено лишь на то, чтобы получить возможность остаться целыми и невре­димыми. Когда же мы начинаем мыслить и понимать, что мы собой представляем и чем отличаемся от прочих живых су­ществ, тогда-то мы начинаем стремиться к тому, для чего рож­дены.

42. Нечто подобное можно видеть и на примере животных, которые поначалу никуда не выходят из того места, где они родились, а потом начинают передвигаться, подчиняясь каж­дое своему побуждению: мы видим, что змееныши ползают, утята плавают, дрозды летают, быки бодаются, скорпионы жа­лят и, наконец, что для каждого его природа служит проводни­ком в жизни. То же самое проявляется и в человеческом роде. Только что родившиеся младенцы лежат недвижно, будто они вообще неодушевленные, а когда наберут немного сил, у них появляется и соображение, и чувство, они пытаются встать, бе­рут что-то в руки и узнают своих воспитателей, а потом уже

О пределах блага и зла

начинают любить своих сверстников и радостно встречаются с ними, предаются играм и увлекаются, слушая сказки, охотно готовы отдать другим то, что им самим не нужно, с любопыт­ством замечают, что происходит в доме, начинают о чем-то размышлять, хотят запоминать и знать имена тех, кого видят, и, вступая в соревнование со сверстниками, бурно радуются, одерживая победу, если же оказываются побежденными, преда­ются унынию и падают духом; и надо полагать, что ничего по­добного не происходит без причины.

43. Ведь природа таким образом сотворила силы человека, что они представляются созданными для любой добродетели, и младенцы без всякого обучения движимы подобием добро­детелей, чьи семена они несут в себе как первоэлементы при­роды, с ростом которых образуется как бы росток добродете­ли. Поскольку мы рождены и сформированы так, что несем в себе начало какой-нибудь деятельности, любви к кому-то, щед­рости и благодарности, наделены душами, приемлющими зна­ние, благоразумие, мужество и отвергающими противополож­ное, мы не без основания видим в детях то, что я назвал бы ис­крами добродетелей, от которых должен возгореться разум философа, чтобы следуя за ним, как за божественным провод­ником, достичь конечного предела, установленного приро­дой². Ведь как я уже не раз говорил, в раннем возрасте, когда ум еще беспомощен, силы природы видятся как бы сквозь ту­ман, когда же душа, продвигаясь вперед, становится крепче, она узнает силу природы - природы, которая может продви­нуться и дальше, сама же по себе она находится только в самом начале пути (per se sit tantum inchoata).

XVI. 44. Следовательно, нужно проникнуть в самое при­роду вещей и глубоко понять ее требования, иным путем мы не сможем познать самих себя. Так как эта мысль слишком возвы­шенна для того, чтобы исходить от человека, она была припи­сана богу. Таким образом, Пифийский Аполлон повелевает нам познать самих себя. А познание состоит единственно в том, что мы должны познать возможности нашего тела и души и