Освобождение от производства и консерватизм

Жизнь человека в обществе точно так же, как жизнь других видов, — это борьба за существование, а следовательно, это процесс отбора и при­способления. Эволюция общественного устройства явилась процессом естественного отбора социальных институтов. Продолжающееся развитие институтов человеческого общества и природы человека, как и достигну­тый в этом плане прогресс, можно в общих чертах свести к естественному отбору наиболее приспособленного образа мысли и процессу вынужден­ного приспособления индивидов к окружению, постепенно изменяющему­ся с развитием общества и социальных институтов, в условиях которых протекает человеческая жизнь. Социальные институты не только сами есть результат процесса отбора и приспособления, формирующего преоб­ладающие или господствующие типы отношений и духовную позицию; они в то же время являются особыми способами существования общества, которые образуют особую систему общественных отношений и, следова­тельно, в свою очередь выступают действенным фактором отбора. Так что изменение институтов ведет в свою очередь к дальнейшему отбору инди­видов с наиболее приспособленным складом характера и к приспособле­нию привычек и темперамента отдельных людей к изменяющемуся вслед­ствие образования новых институтов окружению.

Силы, под действием которых происходит формирование социального устройства, и развитие человеческого общества в конечном счете, безус­ловно, сводятся к взаимодействию живого организма с окружающей сре­дой, но непосредственно для данного рассмотрения эти силы наилучшим образом могут быть объяснены условиями окружающей среды, частично общественной, частично природной, и самим человеком с его более или менее определенным физическим и духовным складом. Как правило, в совокупности своих черт такой человек не остается постоянным, в основ­ном, конечно, под действием принципа сохранения при отборе отдельных благоприятных изменений. Отбором благоприятных изменений является, быть может, в значительной мере сохранение отдельных этнических ти­пов. В истории развития любого общества, где население представляет собой смесь разных этнических элементов, в любой данный момент вре­мени тот или иной из нескольких распространенных и относительно ста­бильных типов конституции и темперамента становится господствующим. Такая ситуация, включающая в себя действующие в данное время соци­альные институты, будет благоприятствовать выживанию и господству

того, а не иного типа характера; и тип человека, прошедшего такой отбор, для того чтобы далее развивать и продолжать унаследованные от прошло­го институты, будет в какой-то существенной мере формировать эти ин­ституты по своему собственному образу и подобию. Однако кроме такою отбора, который имеет место среди достаточно устойчивых черт характе­ра и образа мысли, одновременно с ним, конечно, продолжается процесс отбора и приспособления образа мысли в пределах общей сферы склонно­стей, характерных для господствующего этнического типа или типов. От­бор среди относительно устойчивых типов может вносить изменения в основные свойства характера любого населения, но существует также из­менчивость из-за приспособления внутри этнического типа и благодаря отбору, происходящему среди конкретных, привычных взглядов относи­тельно любого социального отношения или группы отношений.

Для нас, однако, вопрос о природе адаптивного процесса — является ли он прежде всего отбором среди устойчивых типов характера и темпе­рамента или главным образом приспособлением образа мышления людей к изменяющимся обстоятельствам — оказывается менее важным, нежели тот факт, что так или иначе происходит изменение и развитие институтов. Институты должны меняться при изменении обстоятельств, так как по своей природе они представляют собой привычные способы реагирования на стимулы, которые создаются этими изменяющимися обстоятельства­ми. Развитие институтов есть развитие общества. Институты — это, по сути дела, распространенный образ мысли в том, что касается отдельных отношений между обществом и личностью и отдельных выполняемых ими функций; и система жизни общества, которая слагается из совокупности функций, действующих в определенное время или в любой момент разви­тия какого угодно общества, может с психологической стороны быть оха­рактеризована в общих чертах как превалирующая духовная позиция или распространенное представление об образе жизни в обществе. Что касает­ся ее общего для людей свойства, эта духовная позиция, или теория образа жизни, сводится в конечном счете к широко распространенному типу ха­рактера.

Сегодняшняя обстановка формирует институты завтрашнего дня вследствие процесса принудительного отбора, действуя на привычные взгляды людей на вещи и таким образом изменяя или укрепляя точку.зре­ния или духовную позицию, унаследованную от прошлого. Институты — другими словами, привычный образ мысли, руководствуясь которым жи­вут люди, — наследуются, таким образом, от прежнего времени, времени более или менее далекого, но как бы то ни было, они выработались в про­шлом и унаследованы от него. Институты — это результат процессов, происходивших в прошлом, они приспособлены к обстоятельствам про­шлого и, следовательно, не находятся в полном согласии с требованиями настоящего времени. Такой процесс отбора и приспособления в силу его

85природы никогда не настигнет поступательно меняющуюся обстановку, в которой в какое-либо данное время находится общество, ибо окружение, обстановка, потребности общественной жизни, под действием которых происходит приспособление и проводится отбор, изменяются изо дня в день, и каждое последующее состояние общества, едва успев установиться, уже обнаруживает тенденцию к устареванию. Когда общество делает шаг впе­ред в своем развитии, сам этот шаг представляет собой изменение ситуации, требующее нового приспособления, он становится отправным моментом для нового шага в приспособлении, и так далее до бесконечности.

Следует отметить также, хотя, возможно, это будет скучной банально­стью, что существующие в наши дни институты — принятая в настоящее время система общественной жизни — не совсем подходят к сегодняшней ситуации. В то же время привычный образ мышления людей имеет тен­денцию продлевать свое существование неопределенно долго, кроме тех случаев, когда к его перемене принуждают обстоятельства. Эти таким об­разом унаследованные институты, этот образ мысли, точки зрения, на­строй и способности ума, да и многое другое сами являются, следователь­но, консервативным фактором. Это фактор социальной инерции, психоло­гической инерции, консервативности.

Структура общества изменяется, развивается, приспосабливается к изменяющейся обстановке лишь вследствие перемены- в образе мысли некоторых социальных групп, или в конечном счете по причине измене­ния, происходящего в привычном образе мысли составляющих общность личностей. Эволюция общества является по существу процессом адапта­ции, происходящим под давлением обстоятельств в умах отдельных лю­дей, уже больше не терпящих привычного образа мысли, сложившегося в прошлом при другом стечении обстоятельств и с ними сообразующегося. В данный момент нам не нужно придавать большого значения вопросу о том, является ли этот адаптивный процесс процессом отбора и выживания стабильных этнических типов или же процессом приспособления индиви­дов и передачей приобретенных черт по наследству.

Движение общества вперед состоит, главным образом с точки зрения экономической теории, в продолжающемся поступательном приближении к почти что точному «установлению внутренних отношений в соответст­вии с отношениями внешними»; однако такое соответствие никогда точно не устанавливается, так как «внешние отношения» подвержены постоян­ному изменению вследствие все продолжающихся изменений во «внутрен­них отношениях». Тем не менее степень приближения может быть боль­шей или меньшей в зависимости от того, насколько гибко меняются «внутренние отношения». Перестройка образа мысли, подчиняясь острой необходимости, диктуемой измененной ситуацией, всякий раз произво­дится людьми с опозданием и неохотно и лишь тогда, когда к тому при­нуждает ситуация, сделавшая принятые взгляды непригодными. Реоргани-

зация институтов и привычных взглядов согласно изменившемуся окру­жению производится в ответ на давление извне, она по своему характеру является реакцией на побуждение к переменам. Гибкая и свободная реор­ганизация, т. е. способность социальной структуры развиваться, зависит, следовательно, в значительной мере от степени свободы, которую дает отдельному члену общества обстановка в какой-либо данный момент вре­мени, — _от степени подверженности отдельных членов общества дейст­вию принудительных сил со стороны окружения. Если какая-то часть об­щества или какая-нибудь социальная группа в каком-либо существенном отношении не подвержена действию окружения, то взгляды и образ жизни этой части общества или этой социальной группы будут с большим опо­зданием приспосабливаться к изменению общей ситуации; до какого-то времени эта часть общества будет, задерживать процесс его преобразова­ния. В таком привилегированном положении в отношении экономических сил, направленных на изменение и реорганизацию, находится богатый праздный класс. И можно сказать, что силы, воздействующие на реорга­низацию социальных институтов, особенно в современном промышлен­ном обществе, являются в конечном счете почти всецело экономическими по своей природе.

Всякую социальную общность можно рассматривать как производст­венный или экономический механизм, структура которого складывается из того, что называется социально-экономическими институтами. Такими институтами являются привычные способы осуществления процесса об­щественной жизни в ее связи с материальным окружением, в котором жи­вет общество. Когда в данной окружающей среде разработаны определен­ные способы развития человеческой деятельности, жизнь общества будет довольно легко находить свое выражение в этих привычных направлени­ях. Общество извлечет выгоду и использует в своих интересах силы окру­жающей среды согласно способам, которым оно научилось в прошлом и которые воплощены в его институтах. Однако, когда увеличивается чис­ленность населения и расширяются познания людей и их умение управ­лять силами природы, привычные средства установления отношений меж ду членами социальной группы, а также привычный способ осуществле­ния жизнедеятельности группы людей как целого не дают больше того же результата, что и прежде; а в результате различия в общественном поло­жении членов общества изменяются или градация по общественному по­ложению уже не имеет того значения, которое она имела раньше. Если система развития общественной жизни людей в прежних условиях давала — при определенных обстоятельствах — почти наивысший доступный ре­зультат в смысле эффективности и легкости осуществления жизне­деятельности группы, то при изменившихся условиях тот.же не претер­певший изменений образ жизни не будет давать самого.высокого резуль­тата, который может быть достигнут в этом отношении. При изменении

87численности населения, уровня навыков и знаний общественная жизнь, осуществляясь согласно традиционной схеме, может развиваться с не меньшей легкостью, чем при прежних состояниях общества, однако все­гда существует вероятность, что она будет встречать больше препятствий, чем могла бы, если бы в эту схему были внесены изменения в соответст­вии с изменившимися условиями.

Группа складывается из индивидов, а жизнь группы — это жизнь ин­дивидов, осуществляемая, по крайней мере внешне, каждым в отдельно­сти. Принятый в группе образ жизни — это единодушие взглядов, кото­рых придерживается основная масса индивидов, в отношении того, что такое хорошо, правильно, надлежаще и красиво в образе жизни людей. В результате перераспределения положения людей в обществе, происходя­щего от изменившегося способа обращения с явлениями окружающей среды, жизнь не становится одинаково более легкой для всех членов груп­пы. Изменившиеся условия могут облегчить жизнь группе в целом, но перераспределение условий жизни будет приводить обычно к оскудению или усложнению жизни отдельных членов группы. Прогресс в способах производства, увеличение населения или улучшение организации про­мышленного производства будут требовать, по крайней мере от отдельных членов общества, изменения их привычного образа жизни, для того чтобы они могли стать частью измененной системы производства, и, изменяя свой привычный образ жизни, они будут не в состоянии жить на уровне общепринятых понятий о том, что такое правильный и красивый образ жизни.

Всякий человек, от которого требуется изменить образ жизни и при­вычные отношения с окружающими его людьми, будет ощущать расхож­дение между тем способом жизни, который диктуется ему вновь возник­шими потребностями, и традиционным, к которому он привык. Именно оказавшиеся в таком положении люди обладают самым живым стимулом к перестройке общепринятого образа жизни и с готовностью принимают новые жизненные стандарты; а в таком положении люди оказываются вследствие потребности в средствах к существованию. Давление, которое испытывает группа со стороны внешнего окружения, и стремление к пере­стройке образа жизни внутри группы возникает у ее членов в результате потребности в деньгах; и именно благодаря этому обстоятельству — тому, что внешние факторы большей частью переводятся в форму денежных или экономических потребностей, — именно благодаря этому обстоятель­ству мы можем сказать, что силы, которые имеют значение для реоргани­зации институтов в любой современной производственной общности, яв­ляются главным образом экономическими силами или, в более точной формулировке, эти силы принимают форму денежных затруднений. Реор­ганизация, подобная той, что здесь рассматривается, является по существу изменением во взглядах людей на все, что хорошо и правильно, а средст-

ва, которыми производится изменение в представлении о том, что хорошо и правильно, — это в значительной мере давление денежных потребностей.

Всякое изменение во взглядах людей на то, что хорошо и правильно в жизни человека, расчищает себе дорогу в лучшем случае лишь с опозда­нием. Особенно это справедливо в отношении всяких так называемых прогрессивных изменений, т. е. в направлении отклонения от архаичного состояния — состояния, которое можно считать отправным пунктом на любой ступени в социальном развитии общности. Регресс во взглядах, возвращение к той позиции, которая была в течение долгого времени при­вычной роду человеческому в прошлом, происходит легче. Это особенно справедливо в том случае, когда возникновение новой позиции происхо­дило главным образом из-за того, что этнический тип. замещая другой, не покидал прежнюю позицию, чуждую его темпераменту.

Стадия развития культуры, которая непосредственно предшествует настоящему моменту истории западноевропейской цивилизации, — это то, что нами было названо квазимиролюбивой стадией. На этой квазими­ролюбивой стадии господствующей чертой образа жизни является закон социального статуса. Нет необходимости разъяснять, сколь склонны со­временные люди вновь обращаться к духовной позиции господства и лич­ного подчинения, которой эта стадия характеризуется. Скорее можно ска­зать, что закон статуса находится в неопределенном состоянии при совре­менных экономических потребностях, а не был окончательно вытеснен образом мысли, полностью согласующимся с этими недавно возросшими потребностями. В истории жизни всех главных этнических групп, входя­щих в состав населения стран западноевропейской культуры, хищническая и квазимиролюбивая стадии экономического развития длились, видимо, долго. Поэтому темперамент и наклонности, свойственные этим стадиям развития, достигли такого постоянства, что сделали неизбежным возвра­щение к общим чертам соответствующего психологического склада лю­бой социальной группы или общности, которая не попадает под действие сил, направленных на поддержание недавно сложившегося образа мысли.

Общеизвестен факт: когда отдельные личности или же большие груп­пы людей отделяются от высокоразвитого промышленного общества и попадают в окружение, находящееся на более низком уровне развития, или помещаются в более примитивные по своему характеру экономиче­ские условия, то становится очевидным их быстрый возврат к тому духов­ному облику, которым отличается хищнический тип человека; и представ­ляется вероятным, что европеец обладает большей способностью к такому возврату к варварству, чем другие взаимодействующие с ним в рамках западноевропейской культуры этнические элементы.- История не столь давних переселений и колонизации изобилует примерами такого возврата в ограниченных масштабах. Если бы не боязнь оскорбить тот шовинисти­ческий патриотизм, который столь характерен для хищнической культуры

89и наличие которого в современных общностях является нередко самым ярким показателем регресса, то в качестве примера такого возврата в ис­ключительно крупном масштабе можно было бы привести американские колонии, даже если его проявления и не были всеобъемлющими.

Праздный класс в значительной мере находится в выгодном положе­нии, не испытывая на себе давления тех экономических потребностей, которые господствуют в любом современном обществе с его высокоорга­низованным промышленным производством. Потребности, выдвигаемые борьбой за средства к существованию, являются менее настоятельными для этого класса, чем для любого другого; и в качестве следствия такого привилегированного положения праздного класса мы вправе ожидать, что он окажется одним из наименее податливых тем требованиям по дальней­шему развитию и реорганизации институтов, которые выдвигаются изме­нившейся производственной ситуацией. Праздный класс — это консерва­тивный класс. Острые требования, выдвигаемые общей экономической ситуацией, сложившейся в обществе, не касаются его представителей. Для удовлетворения требований изменившейся производственной технологии они не должны под страхом лишений изменять свой образ жизни или свои теоретические воззрения на окружающий мир, так как они не являются в полном смысле органической частью производственной общности. По­этому эти потребности не вызывают у представителей праздного класса той степени беспокойства по поводу существующего порядка, которое одно может заставить какую-либо группу людей отказаться от взглядов и способа существования, ставших для них привычными. Функция праздно­го класса в развитии общества — препятствовать движению, сохраняя то, что устарело. Это суждение отнюдь не ново, оно давно уже повторяется общественным мнением как избитое утверждение.

Широко распространенное мнение, что класс богатых по природе кон­сервативен, стало общепринятым без малейшего содействия со стороны какой-либо теории, рассматривающей место и отношения этого класса в развитии общества. Когда дается толкование его консервативности, то обычно предлагается завистническое толкование: богатый класс проти­вится нововведениям потому, дескать, что у него есть закрепленное зако­ном право на собственность — недостойная материальная заинтересован­ность в сохранении существующих условий. Толкование, выдвигаемое здесь, не приписывает праздному классу никаких неподобающих мотивов. Сопротивление переменам в системе развития общества является ин­стинктивным и не основывается прежде всего на корыстном подсчете ма­териальных выгод; это инстинктивное отвращение, возникающее при лю­бом отходе от общепринятого способа обращения с вещами и общеприня­того взгляда на вещи, — отвращение, знакомое всем людям и преодоле­ваемое лишь под нажимом обстоятельств. Всякая перемена в образе жиз­ни и образе мыслей вызывает раздражение. Разница, существующая в

этом вопросе между богатыми и простыми представителями рода челове­ческого, заключается не столько в этом побуждающем к консервативности мотиве, сколько в степени подверженности действию экономических сил, вызывающих перемену. Представители богатого класса не так легко под­чиняются требованию нововведения, как другие люди, потому что их ни­что к этому не принуждает.

Такая консервативность столь явная черта праздного класса, что она даже стала считаться признаком почтенности. Поскольку консерватив­ность является характерным признаком более богатой, а следовательно, почтенной части общества, она приобрела известную украшающую и на­деляющую почетом значимость. Она стала до такой степени обязательной, что приверженность консервативным взглядам принимается при наших понятиях о почтенности как нечто само собой разумеющееся; и она стано­вится долгом всех, кто хотел бы, чтобы его жизнь была безупречной в гла­зах общества. Консервативность как характерная черта высших слоев со­ответствует внешним приличиям, а новаторство, наоборот, вульгарно, бу­дучи явлением, присушим низам. Первым и крайне бездумным ощущени­ем при том порицании и инстинктивном отвращении, с которым мы отво­рачиваемся от всяких преобразователей социального порядка, является именно это ощущение присущей делу вульгарности. Поэтому даже в тех случаях, когда признаются существенные достоинства того, за что высту­пает новатор, — а такое случается, если пороки, которые он хочет изле­чить, достаточно далеки в плане времени, пространства или личного кон­такта, — человек сохраняет неизменное ощущение того, что новатор явля­ется лицом, связывать себя с которым по крайней мере некрасиво и от социального контакта с которым нужно устраняться. Новаторство — дур­ной тон.

То, что обычаи, действия и взгляды зажиточного праздного класса приобретают характер предписывающего канона поведения для остальной части общества, придает консервативному влиянию этого класса еще большую значимость и размах. Следовать им — обязанность, ложащаяся на плечи всех почтенных людей. В результате богатые слои, занимающие высокое положение в обществе, являясь самим воплощением добропоря­дочности, оказывают на развитие тормозящее действие, сильно превосхо­дящее то влияние, которое определялось бы просто численностью класса. Предписывающий пример праздного класса способствует значительному усилению сопротивления всех других слоев общества, которое оказывает­ся всякому нововведению, и закреплению привязанности людей к добрым, унаследованным от прошлого поколения институтам.

В том, что касается препятствий к усвоению обществом образа жизни, оказавшегося в большем согласии с потребностями времени, существует другой способ, которым праздный класс оказывает свое влияние. Этот второй способ направляющего действия со стороны верхов нельзя строго

91 последовательно подвести под ту же категорию, что и инстинктивная кон­сервативность и отвращение, питаемое к новому образу мысли, о которых только что говорилось; однако его вполне можно здесь рассматривать, так как у него есть с консервативным образом мысли то общее, что он стре­мится задержать введение нового и развитие социальной системы. Кодекс внешних приличий, условностей и обычаев, популярный в какой-то опре­деленный момент времени среди определенного народа, в известной сте­пени представляет собой органическое целое по своему характеру, так что любое ощутимое изменение в одном пункте системы влечет за собой если не перестройку всей системы во всех отношениях, то некоторое изменение или реорганизацию в других вопросах. Когда в системе производится пе­ремена, касающаяся отдельного мелкого момента, то расстройство систе­мы условностей, являющееся результатом этой перемены, может быть незаметным, но даже в таком случае можно с уверенностью сказать, что какое-то нарушение системы в целом, имеющее более или менее далеко идущие последствия, наступит. С другой стороны, если предпринимаемое преобразование требует упразднения или изменения в целом существую­щего института, имеющего в традиционной системе первостепенное зна­чение, то сначала кажется, что в результате этого преобразования про­изойдет серьезное расстройство всей системы; становится ясным, что пе­реустройство общества по новому образцу, принятому на вооружение в одном из главных элементов системы, было бы если и возможным, то, во всяком случае, трудным и мучительным процессом.

Чтобы понять трудности, связанные с такой коренной переменой в ка­ком-либо одном признаке традиционного образа жизни, нужно только представить упразднение в любой стране с западноевропейской культурой института моногамного брака или системы установления родства по муж­ской линии, института частной собственности или теистической веры; или же предположить упразднение поклонения предкам в Китае, системы каст в Индии, рабства в Африке; или же в странах ислама — установление ра­венства между полами. Нет необходимости в каких-либо доводах, показы­вающих, что в любом из этих случаев расстройство системы принятых в обществе условностей было бы очень значительным. Чтобы произвести такого рода нововведение, требуются весьма глубокие изменения в других элементах системы, отличных от тех, на которые непосредственно рас­пространяется нововведение. Отвращение, испытываемое при любом по­добного рода нововведении, выливается, по существу, в неприятие чуждо­го образа жизни. Знакомым из повседневного опыта фактом является от­вращение, испытываемое добропорядочными людьми при всяком отходе от общепринятых способов существования. Нередко можно слышать, как люди, раздающие в обществе полезные советы и указания, подчеркивают те далеко идущие пагубные последствия, от которых пострадало бы обще­ство при таких сравнительно малых переменах, как отделение от государ-

ства англиканской церкви, облегчение бракоразводного процесса, предос­тавление женщинам избирательных прав, запрещение производства и про­дажи алкогольных напитков, отмена или ограничение наследственных прав и т. д. Введение всякого такого новшества, говорят нам, «до основа­ния потрясло бы общественное здание», «повергло бы общество в хаос», «подорвало бы основы морали», «сделало бы жизнь невыносимой», «разрушило бы установленный природой порядок» и т. д. Эти различные выражения гиперболичны, конечно, по своему характеру, однако они в то же время являются, как всякие преувеличения, свидетельством того, сколь сильно ощущается серьезность тех последствий, которые они призваны описать. Действие этих и им подобных нововведений по расстройству об­щепринятого образа жизни воспринимается как имеющее гораздо более серьезное значение, чем просто изменение отдельно взятого элемента из ряда всякого рода социальных устройств, производимых в интересах лю­дей, живущих в обществе. То, что с такой очевидностью справедливо в отношении нововведений первостепенной важности, в меньшей степени справедливо и в отношении перемен, имеющих не столь непосредственное значение для общества. Отвращение к переменам есть по большей части отвращение к хлопотам по перестройке, необходимость которой вызовет любое конкретное изменение; и вот такая сплоченность системы институ­тов любой данной культуры или любого народа усиливает инстинктивное сопротивление, оказываемое всякой перемене в привычном образе мыш­ления людей, даже в тех вопросах, которые сами по себе не имеют боль­шого значения.

Вследствие такого усиленного нежелания перемен, а также в результа­те сплоченности социальных институтов каждое нововведение, проклады­вая себе путь, требует больших затрат нервной энергии, чем было бы не­обходимо в противном случае. Дело не только в том, что перемены в ус­тановившемся образе мысли внушают неприязнь. Процесс перестройки общепринятого представления о жизни требует известных умственных усилий — усилий более или менее длительных, — чтобы сориентировать­ся и не растеряться в изменившихся обстоятельствах. Этот процесс делает необходимым определенный расход сил и предполагает для его успешно­го осуществления приложение дополнительных усилий сверх тех, что по­глощаются в ежедневной борьбе за средства существования. Отсюда сле­дует, что недоедание и чрезмерно тяжелая физическая работа мешают прогрессу ничуть не меньшим образом, чем роскошная жизнь, которая исключает всякое недовольство уже тем, что не дает к нему ни малейшего повода. Люди нищенски бедные и те, чьи силы поглощает повседневная борьба за пропитание, консервативны потому, что не могут позволить себе позаботиться о послезавтрашнем дне; точно так же, как очень богатые люди консервативны потому, что у них мало оснований быть недоволь­ными той ситуацией, какая имеется на сегодняшний день.

93последовательно подвести под ту же категорию, что и инстинктивная кон­сервативность и отвращение, питаемое к новому образу мысли, о которых только что говорилось; однако его вполне можно здесь рассматривать, так как у него есть с консервативным образом мысли то общее, что он стре­мится задержать введение нового и развитие социальной системы. Кодекс внешних приличий, условностей и обычаев, популярный в какой-то опре­деленный момент времени среди определенного народа, в известной сте­пени представляет собой органическое целое по своему характеру, так что любое ощутимое изменение в одном пункте системы влечет за собой если не перестройку всей системы во всех отношениях, то некоторое изменение или реорганизацию в других вопросах. Когда в системе производится пе­ремена, касающаяся отдельного мелкого момента, то расстройство систе­мы условностей, являющееся результатом этой перемены, может быть незаметным, но даже в таком случае можно с уверенностью сказать, что какое-то нарушение системы в целом, имеющее более или менее далеко идущие последствия, наступит. С другой стороны, если предпринимаемое преобразование требует упразднения или изменения в целом существую­щего института, имеющего в традиционной системе первостепенное зна­чение, то сначала кажется, что в результате этого преобразования про­изойдет серьезное расстройство всей системы; становится ясным, что пе­реустройство общества по новому образцу, принятому на вооружение в одном из главных элементов системы, было бы если и возможным, то, во всяком случае, трудным и мучительным процессом.

Чтобы понять трудности, связанные с такой коренной переменой в ка­ком-либо одном признаке традиционного образа жизни, нужно только представить упразднение в любой стране с западноевропейской культурой института моногамного брака или системы установления родства по муж­ской линии, института частной собственности или теистической веры; или же предположить упразднение поклонения предкам в Китае, системы каст в Индии, рабства в Африке; или же в странах ислама — установление ра­венства между полами. Нет необходимости в каких-либо доводах, показы­вающих, что в любом из этих случаев расстройство системы принятых в обществе условностей было бы очень значительным. Чтобы произвести такого рода нововведение, требуются весьма глубокие изменения в других элементах системы, отличных от тех, на которые непосредственно рас­пространяется нововведение. Отвращение, испытываемое при любом по­добного рода нововведении, выливается, по существу, в неприятие чуждо­го образа жизни. Знакомым из повседневного опыта фактом является от­вращение, испытываемое добропорядочными людьми при всяком отходе от общепринятых способов существования. Нередко можно слышать, как люди, раздающие в обществе полезные советы и указания, подчеркивают те далеко идущие пагубные последствия, от которых пострадало бы обще­ство при таких сравнительно малых переменах, как отделение от государ-

ства англиканской церкви, облегчение бракоразводного процесса, предос­тавление женщинам избирательных прав, запрещение производства и про­дажи алкогольных напитков, отмена или ограничение наследственных прав и т. д. Введение всякого такого новшества, говорят нам, «до основа­ния потрясло бы общественное здание», «повергло бы общество в хаос», «подорвало бы основы морали», «сделало бы жизнь невыносимой», «разрушило бы установленный природой порядок» и т. д. Эти различные выражения гиперболичны, конечно, по своему характеру, однако они в то же время являются, как всякие преувеличения, свидетельством того, сколь сильно ощущается серьезность тех последствий, которые они призваны описать. Действие этих и им подобных нововведений по расстройству об­щепринятого образа жизни воспринимается как имеющее гораздо более серьезное значение, чем просто изменение отдельно взятого элемента из ряда всякого рода социальных устройств, производимых в интересах лю­дей, живущих в обществе. То, что с такой очевидностью справедливо в отношении нововведений первостепенной важности, в меньшей степени справедливо и в отношении перемен, имеющих не столь непосредственное значение для общества. Отвращение к переменам есть по большей части отвращение к хлопотам по перестройке, необходимость которой вызовет любое конкретное изменение; и вот такая сплоченность системы институ­тов любой данной культуры или любого народа усиливает инстинктивное сопротивление, оказываемое всякой перемене в привычном образе мыш­ления людей, даже в тех вопросах, которые сами по себе не имеют боль­шого значения.

Вследствие такого усиленного нежелания перемен, а также в результа­те сплоченности социальных институтов каждое нововведение, проклады­вая себе путь, требует больших затрат нервной энергии, чем было бы не­обходимо в противном случае. Дело не только в том, что перемены в ус­тановившемся образе мысли внушают неприязнь. Процесс перестройки общепринятого представления о жизни требует известных умственных усилий — усилий более или менее длительных, — чтобы сориентировать­ся и не растеряться в изменившихся обстоятельствах. Этот процесс делает необходимым определенный расход сил и предполагает для его успешно­го осуществления приложение дополнительных усилий сверх тех, что по­глощаются в ежедневной борьбе за средства существования. Отсюда сле­дует, что недоедание и чрезмерно тяжелая физическая работа мешают прогрессу ничуть не меньшим образом, чем роскошная жизнь, которая исключает всякое недовольство уже тем, что не дает к нему ни малейшего повода. Люди нищенски бедные и те, чьи силы поглощает повседневная борьба за пропитание, консервативны потому, что не могут позволить себе позаботиться о послезавтрашнем дне; точно так же, как очень богатые люди консервативны потому, что у них мало оснований быть недоволь­ными той ситуацией, какая имеется на сегодняшний день.

93Из этого утверждения очевидно, что институт праздного класса спо­собствует тому, чтобы низы стали консервативными, лишая их, насколько возможно, средств к существованию и уменьшая таким образом их по­требление, а следовательно, и потенциальную энергию до такой степени, что они становятся неспособными к напряжению, требующемуся, чтобы научиться новому образу мысли и усвоить его как привычку. Скопление богатства на верхних ступенях социально-денежной лестницы предпола­гает лишения на более низких ступенях. Хотя это утверждение банально, но значительные лишения среди массы народа, где бы это ни имело место, являются серьезным препятствием нововведению.

Такое тормозящее действие неравного распределения богатства под­крепляется косвенным действием, стремящимся к тому же результату. Как мы уже видели, предписывающий пример, который подается праздным классом в укреплении канонов почтенности, питает обычай демонстра­тивного потребления. Широкое распространение демонстративного по­требления в качестве одного из элементов нормы приличия среди всех слоев общества нельзя, конечно, всецело усматривать в примере, который подает праздный класс. Требования благопристойности в этом вопросе очень существенны и настоятельны, так что даже среди классов, чье де­нежное положение достаточно крепко, чтобы допустить значительное по­требление товаров сверх прожиточного минимума, остаток средств, имеющийся в распоряжении после удовлетворения наиболее настоятель­ных материальных потребностей, весьма часто отвлекается на демонстра­тивное потребление, а не на дополнительные материальные или духовные блага. Более того, имеющиеся в наличии излишки энергии также, скорее всего, тратятся на приобретение товаров для демонстративного потребле­ния или демонстративного накопления. В итоге требования денежной поч­тенности имеют тенденцию (1) оставить лишь скудный прожиточный ми­нимум для сферы недемонстративного потребления и (2) поглотить всякий избыток энергии, которая может иметься в распоряжении после обеспече­ния чисто физических жизненных нужд. В результате укрепляется общая консервативная позиция. Институт праздного класса задерживает развитие общества непосредственно (1) по инерции, свойственной самому классу; (2) собственным примером, давая установку на демонстративное расточе­ние и консервативность; а также косвенно (3) через посредство той систе­мы неравного распределения благосостояния и средств к существованию, на которой покоится сам институт.

К этому следует добавить, что у праздного класса есть и материальная • заинтересованность в том, чтобы все оставалось так, как есть. При обстоя­тельствах, получающих широкое распространение в какой-либо конкрет­ный момент времени, этот класс оказывается в привилегированном поло­жении, и при всяком отходе от существующего порядка можно ожидать нанесения ущерба именно ему, а не наоборот. Позицию праздного класса

как просто выражающую влияние его классового интереса поэтому вполне нужно было бы оставить в покое. Корыстный мотив, заключающийся в материальной заинтересованности, занимает свое место в качестве допол­нения сильных инстинктивных пристрастий класса, таким образом делая его влияние еще более консервативным, чем это могло бы быть в против­ном случае.

Все это, конечно, не суть восхваления или осуждения функции празд­ного класса как экспоненты, как носителя консервативности или регресса в социальном устройстве. Его тормозящее действие может быть благо­творным или наоборот. Является ли оно благотворным или неблаготвор­ным в каждом конкретном случае — это вопрос казуистики, а не общей теории. Может быть, и есть доля истины в позиции (как вопросе полити­ки), так часто выражаемой представителями консервативного слоя, счи­тающими, что без такого существенного и последовательного противления введению нового, какое оказывают консервативные зажиточные классы, соци­альное новаторство и эксперимент быстро привели бы общество в неприемле­мое и невыносимое состояние, единственным возможным исходом которого была бы реакция недовольства, грозящая катастрофой. Тем не менее все это не имеет прямого отношения к предмету обсуждения.

Однако — оставляя в стороне всякое осуждение и вопрос относитель­но необходимости такого сдерживания безрассудных социальных ново­введений — праздный класс неизбежно и последовательно тормозит про­цесс приспособления к окружающей среде, который называется продви­жением общества или социальным развитием. Позицию, характерную для праздного класса, можно кратко выразить в афоризме: «Все, что ни есть, все правильно», тогда как закон естественного отбора в приложении к со­циальным институтам подводит к аксиоме: «Все, что ни есть, все непра­вильно». Не то чтобы современные институты были совершенно неподхо­дящи для современного общества, но они всегда и неизбежно в той или иной степени не соответствуют ему по своему назначению. Они являются результатом до некоторой степени неполного приспособления системы общественной жизни к экономической ситуации, существовавшей в какой-то момент развития в прошлом; и поэтому погрешность в степени их при­способленности несколько больше того промежутка, который отделяет настоящую ситуацию от прошлой. «Правильно» и «неправильно» упот­ребляются здесь, не выражая, конечно, никаких соображений по поводу того, чему должно или чему не должно быть. Эти слова употребляются просто с эволюционной (нейтральной по отношению к морали) точки зре­ния с намерением обозначить совместимость или несовместимость с ре­зультативным эволюционным процессом. Институт праздного класса в силу классового интереса, инстинкта, а также наставлением и личным примером стремится увековечить существующее несоответствие социаль­ных институтов и даже благоприятствует возврату к несколько более ар-

95 хаичному образу жизни общества, к системе, которая находилась бы в еще большем несоответствии с потребностями общества в существующей си­туации, нежели общепризнанная устаревшая система, унаследованная от недавнего прошлого.

Однако теперь, когда все сказано по части сохранения старых добрых порядков, вернемся к тому остающемуся справедливым факту, что инсти­туты изменяются и развиваются. Происходит совокупное развитие обыча­ев и образа мысли, приспособление и отбор принимаемых обществом ус­ловностей и способов существования. Кое-что следует сказать о функции праздного класса в деле направления этого развития, а также в его тормо­жении, однако здесь мало что можно добавить о его связи с развитием институтов, кроме как то, что касается институтов, являющихся непосред­ственно экономическими и прежде всего экономическими по своему ха­рактеру. Эти институты — экономическую структуру общества — можно грубо обособить в два класса, или категории, согласно тому, какой из двух различных целей экономического развития общества они служат.

Следуя классической терминологии, можно сказать, что это либо ин­ституты приобретения, либо институты производства; или, возвращаясь вновь к терминам, ' употреблявшимся в различной связи в начальных гла­вах, это институты финансовые либо производственные; или же еще в других терминах они являются институтами, отвечающими либо завист-ническому, либо независтническому интересу. Одна категория имеет от­ношение к «бизнесу», другая — к промышленности. Последняя категория не воспринимается иногда в качестве институтов, большей частью по той причине, что они не касаются непосредственно правящего класса, а по­этому редко являются предметом законодательства или зрелого общест­венного договора. Когда же им уделяется внимание, то подход к ним осу­ществляется с финансовой стороны, или с позиции бизнеса, причем в на­ше время это та сторона или тот аспект экономической жизни, которая главным образом и занимает умы людей, в особенности являясь предме­том размышлений верхних слоев. В делах экономических эти слои мало заинтересованы в чем-либо, кроме бизнеса, тогда как на них главным об­разом и возлагается обязанность обдумывать положение дел в обществе.

Отношение праздного (т. е. имущего непроизводственного) класса к экономическому процессу является денежным отношением — отношени­ем стяжательства, а не производства, эксплуатации, а не полезности. Кос­венным образом его экономическая функция может, конечно, иметь край­не важное значение для процесса экономической жизни общества, и мы отнюдь не намерены приуменьшать экономическую роль имущего класса, или «капитанов индустрии». Наша цель просто разъяснить, какова приро­да отношения, в котором находятся эти классы к процессу производства и экономическим институтам. Их функция является по своему характеру паразитической, а их интерес заключается в том, чтобы обращать все, что

только можно, себе на пользу, удерживая все, что попадается под руку. Обычаи мира бизнеса сложились под направляющим и избирательным действием законов хищничества или паразитизма. Это обычаи собствен­ничества, производные, более или менее отдаленные, от древней хищни­ческой культуры. Однако современной экономической ситуации эти фи­нансовые институты никак не соответствуют, ибо они сложились в эконо­мических условиях прошлого, условиях, несколько отличающихся от на­стоящего момента. Они не соответствуют своему назначению, как могли бы соответствовать, даже по своей эффективности в денежном плане. Из­менение производственных условий требует измененной системы приоб­ретения; и финансовые слои имеют известную заинтересованность в при­способлении финансовых институтов к тому, чтобы те давали наилучший результат в приобретении ими частной прибыли, способствующей про­должению производственного процесса, в ходе которого эта прибыль воз­никает. Отсюда более или менее последовательное стремление праздного класса направлять развитие институтов по тому пути, который бы отвечал денежным целям, формирующим экономическую жизнь праздного класса. Влияние денежного интереса и привычной денежной психологии на развитие институтов видно в тех законодательных актах и принятых в об­ществе соглашениях, - которые направлены на защиту собственности, при­ведение в исполнение договоров, удобство осуществления финансовых операций, закрепление имущественных прав. Сюда относятся перемены в законодательстве, касающиеся банкротства и ликвидации имущества, ог­раниченной ответственности, банковских и валютных операций, коалиций рабочих или работодателей, трестов и картелей. Оснащение общества та­кого рода институтами имеет огромное непосредственное значение только для имущих классов и находится в прямой зависимости от размера собст­венности; иначе говоря, в прямой зависимости от того, насколько эти слои общества вписываются в категорию праздного класса. Однако косвенно эти соглашения в сфере бизнеса имеют самое серьезное значение для про­цесса производства и для образа жизни общества. И финансовые слои, направляя в этом отношении развитие институтов, служат какому-то на­значению, имеющему для общества самое важное значение не только в сохранении принятой системы общественной жизни, но также придавая определенную форму собственно производственному процессу.

Ближайшей целью такой финансово-институциональной системы и ее улучшения является усиление возможности мирной и организованной эксплуатации, но ее действие в отдаленной перспективе распространяется гораздо дальше этой непосредственной цели. Мало того, что требующее меньших усилий руководство бизнесом предоставляет возможность для более спокойного течения производства и внепроизводственной жизни; устранение в результате этого беспорядков и осложнений, требующих проявления проницательности и умения разбираться в повседневных де-

4 Зак. 2195

97 лах, способствует тому, что участие самого денежного класса становится излишним. Без «капитана» можно обойтись, коль скоро денежные сделки сводятся к формальности. Такой итог, безусловно, возможен пока лишь в неопределенном будущем. Сложившиеся в современных институтах усо­вершенствования, выгодные для денежного интереса, имеют тенденцию к замене еще в одной области «капитана» на «бездушную» акционерную корпорацию и таким образом способствуют тому, чтобы без важнейшей функции праздного класса, функции обладания собственностью, можно было обойтись. Косвенным образом, следовательно, то направление, ко­торое придает развитию экономических институтов влияние праздного класса, имеет очень большое производственное значение.

БУХАРИН НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ

(1888 — 1938)

Краткий биографический очерк

Николай Иванович Бухарин родился 27 сентября (9 октября) 1888 г. в Москве. В 1901 г. окончил начальную школу с наивысшими оценками и поступил в лучшую московскую гимназию, где снова получил наивысшие баллы. В 1907 г. поступил на экономическое отделение юридического фа­культета Московского университета. И хотя он числился в списках сту­дентов вплоть до своей ссылки 1911 г., он, очевидно, проводил мало вре­мени в аудиториях и еще меньше времени уделял академической про­грамме. С 1909 г. Н. И. Бухарин неоднократно арестовывался, а в июне 1911 г. был выслан в г. Онегу Архангельской области. 30 августа 1911 г. он скрывается из Онеги и объявляется в Ганновере (Германия) и в Россию до 1917 г. не возвращается.

Именно в эмиграции Н. И. Бухарин стал одной из главных фигур в большевистской партии. Он вернулся в Россию признанным партийным вождем, сложившимся теоретиком, внесшим большой вклад в развитие большевизма как особой и оригинальной разновидности европейского марксизма. В то же время начинается серьезная литературная деятель­ность Н. И. Бухарина. Публикуется его работа «Мировое хозяйство и им­периализм» (1915), где на богатейшем фактологическом материале импе­риализм рассматривался как комплекс тенденций развития мирового хо­зяйства, характерных для новой фазы капитализма. Обосновывалось, как отдельные сферы концентрационного и организационного процесса под­гоняют одна другую и создают тенденцию к превращению всего нацио­нального хозяйства в одно гигантское комбинированное предприятие, мо­нополизирующее национальный рынок и являющееся предпосылкой орга­низованного социалистического хозяйства.

В 1920 г. в «Экономике переходного периода» Н. И. Бухарин распро­странил свои теоретические исследования на Советскую Россию, и хотя эта книга вызвала широкие дискуссии, она утвердила его как передового и смелого теоретика послекапиталистического периода. Н. И. Бухарин предполагал, что это будет первая (теоретическая) часть двухтомного ис­следования «процесса трансформации капиталистического общества в социалистическое». Второй том, задуманный как «конкретное описание современной экономики России», так и не появился. Н. И. Бухарин в об­щей форме рассматривал три основных предмета: структуру современного капитализма в канун пролетарской революции, общество в разгаре рево­люционных потрясений, или общество «нарушенного равновесия», и про­цесс создания из хаоса нового общественного равновесия как стадии пе­рехода к социализму. Точно так же, как К. Маркс, представивший выводы, сделанные им при изучении английского капитализма, в виде общих зако­нов, Н. И. Бухарин, как ему казалось, формулировал всеобщие законы пролетарской революции. Центральная идея книги заключается в том, что в переходный период неизбежно распадается трудовой аппарат общества, реорганизация предполагает временную дезорганизацию, поэтому вре­менное падение производительных сил есть закон, имманентный революции.

Обосновывая пути формирования нового общества, Н. И. Бухарин в наименьшей мере использовал идеологические доктрины, а в наибольшей мере полагался на аналитический аппарат выстраиваемой им теории трансформационного процесса в контексте развития мировой экономиче­ской системы. Кризис умеренной экономической политики в конце 20-х годов привел к усилению конфронтации Н. И. Бухарина с правящей вер­хушкой советского государства и его аресту в 1937 г. В марте 1938 г. на суде Н. И. Бухарин «сражался за свою репутацию в мире, за свое место в истории»; 15 марта 1938 г. он был расстрелян по приговору суда. Однако его теоретическое наследие, состоящее в раскрытии и объяснении проти­воречивых процессов в переходный период, может составить стержень современной теории трансформационного процесса, столь актуальной и нужной современному обществу.

.

Бухарин Н. И. Экономика переходного периода// Бухарин Н. И. Проблемы теории и практики социализма. М., 1989. С. 95 — 100; 105 —///.

ОБЩАЯ ТЕОРИЯ ТРАНСФОРМАЦИОННОГО ПРОЦЕССА

ГЛАВА IV

-