Я 1 мч 33

к собственной природе и тем самым к природе вообще! Может быть, как путь к искус­ству? Такое предположение ниже всякой критики.

Но в эпоху возникновения точного естествознания от науки ожидали еще больше­го. Если вы вспомните высказывание Сваммердама: " Я докажу вам существование божественного провидения, анатомируя вошь", то вы увидите, что собственной зада­чей научной деятельности, находившейся под косвенным влиянием протестантизма и пуританства, считали открытие пути к Богу. В то время его больше не находили у фи­лософов с их понятиями и дедукциями; что Бога невозможно найти на том пути, на котором его искало средневековье, - в этом была убеждена вся пиетистская теология того времени, и прежде всего Шпенер. Бог сокрыт, его пути - не наши пути, его мысли — не наши мысли. Но в точных естественных науках, где творения Бога физически осязаемы, были надежды напасть на след его намерений относительно мира.

А сегодня? Кто сегодня, кроме некоторых " взрослых" детей, которых можно встре­тить как раз среди естествоиспытателей, еще верит в то, что знание астрономии, биологии, физики или химии может - хоть в малейшей степени - объяснить нам смысл мира или хотя бы указать, на каком пути можно напасть на след этого " смысла", если он существует? Если наука что и может сделать, так это скорее убить веру в то, будто вообще существует нечто такое, как смысл мира! И уж тем более нелепо рассматри­вать ее, эту особенно чуждую Богу силу, как путь " к Богу". А что она именно такова -в этом сегодня в глубине души не сомневается никто, признается он себе в том или нет. Избавление от рационализма и интеллектуализма науки есть основная предпо­сылка жизни в единстве с божественным - такой или тождественный ему по смыслу тезис стал основным лозунгом нашей религиозно настроенной или стремящейся об­рести религиозное переживание молодежи. И не только религиозное, а даже пережи­вание вообще. Однако здесь избирается странный путь: единственное, чего до сих пор не коснулся интеллектуализм, а именно иррациональное, пытаются довести до сознания и рассмотреть в лупу. Ведь именно к этому практически приходит совре­менная интеллектуалистическая романтика иррационального. Такой путь освобожде­ния от интеллектуализма дает как раз противоположное тому, что надеялись найти на нем те, кто на него вступил. Наконец, тот факт, что науку, то есть основанную на ней технику овладения жизнью, с наивным оптимизмом приветствовали как путь к счас­тью, я могу оставить в стороне после уничтожающей критики Ницше по адресу " пос­ледних людей, которые изобрели счастье". Кто верит в это, кроме некоторых " взрос­лых" детей на кафедрах или в редакторских кабинетах?

В чем же состоит смысл науки как профессии теперь, когда рассеялись все пре­жние иллюзии, благодаря которым наука выступала как " путь к истинному бытию", " путь к истинному искусству", " путь к истинной природе", " путь к истинному Богу", " путь к истинному счастью"? Самый простой ответ на этот вопрос дал Толстой: она лишена смысла, потому что не дает никакого ответа на единственно важные для нас вопросы: " Что нам делать? ", " Как нам жить? ". А тот факт, что она не дает ответа на данные вопросы, совершенно неоспорим. Проблема лишь в том, в каком смысле она не дает " никакого" ответа. Может быть, вместо этого она в состоянии дать кое-что тому, кто правильно ставит вопрос?

Сегодня часто говорят о " беспредпосылочной" науке. Существует ли такая наука? Все зависит от того, что под этим понимают. Всякой научной работе всегда предпо­сылается определенная значимость правил логики и методики - этих всеобщих основ

нашей ориентации в мире. Что касается указанных предпосылок, то они, по крайней мере с точки зрения нашего специального вопроса, наименее проблематичны. Но су­ществует и еще одна предпосылка: важность результатов научной работы, их научная ценность. Очевидно, здесь-то и коренятся все наши проблемы. Ибо эта предпосылка сама уже не доказуема средствами науки. Можно только указать на ее конечный смысл, который затем или отклоняют, или принимают в зависимости от собственной конеч­ной жизненной установки.

Различной является, далее, связь научной работы с ее предпосылками: она зави­сит от структуры науки. Естественные науки, например физика, химия, астрономия, • считают само собой разумеющимся, что высшие законы космических явлений, кон­струируемые наукой, стоят того, чтобы их знать. Не только потому, что с помощью такого знания можно достигнуть технических успехов, но и " ради него самого" - если наука есть " призвание". Сама эта предпосылка недоказуема. И точно так же недоказуемо, достоин ли существования мир, который описывают естественные науки, имеет ли он какой-нибудь " смысл" и есть ли смысл существовать в таком мире. Об этом вопрос не ставится.

Наконец, вы можете спросить: если все это так, то что же собственно позитивного дает наука для практической и личной " жизни"? И тем самым мы снова стоим перед проблемой " призвания" в науке. Во-первых, наука прежде всего разрабатывает конеч­но, технику овладения жизнью - как внешними вещами, так и поступками людей -путем расчета. Однако это на уровне торговки овощами, скажете вы. Я целиком с вами согласен. Во-вторых, наука разрабатывает методы мышления, рабочие инструменты и вырабатывает навыки обращения с ними, чего обычно не делает торговка овощами. Вы, может быть, скажете: ну, наука не овощи, но это тоже не более как средство приобретения овощей. Хорошо, оставим сегодня данный вопрос открытым. Но на этом дело науки, к счастью, еще не кончается; мы в состоянии содействовать вам в чем-то третьем, а имен­но в обретении ясности. Разумеется, при условии, что она есть у нас самих.

Насколько это так, мы можем вам пояснить. По отношению к проблеме ценности, о которой каждый раз идет речь, можно занять практически разные позиции - для простоты я предлагаю вам взять в качестве примера социальные явления. Если зани­мают определенную позицию, то в соответствии с опытом науки следует применить соответствующие средства, чтобы практически провести в жизнь данную позицию. Эти средства, возможно, уже сами по себе таковы, что вы считаете необходимым их от­вергнуть. В таком случае нужно выбирать между целью и неизбежными средствами ее достижения. " Освящает" цель эти средства или нет? Учитель должен показать вам необходимость такого выбора. Большего он не может - пока остается учителем, а не становится демагогом. Он может вам, конечно, сказать: если вы хотите достигнуть такой-то цели, то вы должны принять также и соответствующие следствия, которые, как показывает опыт, влечет за собой деятельность по достижению намеченной вами цели.

Все эти проблемы могут возникнуть и у каждого техника, ведь он тоже часто дол­жен выбирать по принципу меньшего зла или относительно лучшего варианта. Для него важно, чтобы было дано одно главное - цель. Но именно она, поскольку речь идет о действительно " последних" проблемах, нам не дана, И тем самым мы подошли к пос­леднему акту, который наука как таковая должна осуществить ради достижения ясно­сти, и одновременно мы подошли к границам самой науки.

Мы можем и должны вам сказать: такие-то практические установки с внутренней последовательностью и, следовательно, честностью можно вывести - в соответствии

с их духом - из такой-то последней мировоззренческой позиции (может быть, из одной, может быть, из разных), а из других - нельзя. Если вы выбираете эту установ­ку, то вы служите, образно говоря, одному Богу и оскорбляете всех остальных богов. Ибо если вы остаетесь верными себе, то вы необходимо приходите к определенным внутренним следствиям. Это можно сделать по крайней мере в принципе. Выявить связь последних установок с их следствиями - задача философии как социальной дисциплины и как философской базы отдельных наук. Мы можем, если понимаем свое дело (что здесь должно предполагаться), заставить индивида - или по крайней мере помочь ему - дать себе отчет в конечном смысле собственной деятельности. Такая задача мне представляется отнюдь немаловажной, даже для чисто личной жизни. Если какому-нибудь учителю это удается, то я бы сказал, что он служит " нравственным" силам, поскольку вносит ясность; что он тем лучше выполняет свою задачу, чем добросовестнее будет избегать внушать своим слушателям свою позицию, свою точку зрения.

То, что я вам здесь излагаю, вытекает, конечно, из главного положения, а именно из того, что жизнь, основанная на самой себе и понимаемая из нее самой, знает толь­ко вечную борьбу богов, знает (если не прибегать к образу) только несовместимость наиболее принципиальных, вообще возможных жизненных позиций и непримиримость борьбы между ними, а следовательно, необходимость между ними выбирать. Заслу­живает ли наука при таких условиях того, чтобы стать чьим-то " призванием", и есть ли у нее самой какое-либо объективное ценное " призвание" - это опять-таки ценностное утверждение, которое невозможно обсуждать в аудитории, ибо утвердительный ответ на данный вопрос является предпосылкой занятий в аудитории. Я лично решаю воп­рос утвердительно уже моей собственной работой. И утвердительный ответ на него является также предпосылкой той точки зрения, разделяя которую - как это делает сейчас или по большей части притворяется, что делает, молодежь, - ненавидят ин­теллектуализм как злейшего дьявола. Ибо тут справедливы слова: " Дьявол стар -состарьтесь, чтобы понять его". Данное возражение надо понимать не буквально, а в том смысле, что, желая покончить с этим дьяволом, надо не обращаться в бегство при виде его, как обычно предпочитают делать, а с начала до конца обозреть его пути, чтобы увидеть его силу и его границы.

Сегодня наука есть профессия, осуществляемая как специальная дисциплина и служащая делу самосознания и познания фактических связей, а вовсе не милостивый дар провидцев и пророков, приносящий спасение и откровение, и не составная часть размышления мудрецов и философов о смысле мира. Это, несомненно, неизбежная данность в нашей исторической ситуации, из которой мы не можем выйти, пока оста­емся верными самим себе.

И если в нас вновь заговорит Толстой и спросит: " Если не наука, то кто ответит на вопрос: что нам делать, как устроить нам свою жизнь? " - или на том языке, на кото­ром мы говорим сегодня: " Какому из борющихся друг с другом богов должны мы слу­жить? Или, может быть, какому-то совсем иному богу - и кто этот бог? " - то надо сказать: ответить на это может только пророк или Спаситель. Если его нет или если его благовествованию больше не верят, то вы совершенно определенно ничего не добьетесь тем, что тысячи профессоров в качестве оплачиваемых государством или привилегированных маленьких пророков в своих аудиториях попытаются взять на себя его роль. Тем самым вы лишь воспрепятствуете осознанию того, что нет пророка, по которому тоскуют столь многие представители нашего молодого поколения. Я думаю,

что действительно " музыкальному" в религиозном отношении человеку не пойдет на пользу, если и от него, и от других будут скрывать тот основной факт, что его судьба - жить в богочуждую, лишенную пророка эпоху, - если это будут скрывать с помо­щью суррогата, каким являются все подобные пророчества с кафедры. Мне кажется, против этого должна была восстать его религиозная честность.

Вебер М. Избранное. М., 1990. С.707-731.