XIX. От Сага дзонга к Сиккиму

20 апреля 1928 г. Казначей дзонга не прибыл, и нам пришлось остаться в Сага дзонге до его появления. Все отдыхали после последних напряженных десяти дней пути. Наш лагерь располагался вблизи торгового пути Ладак – Нгари – Сага дзонг – Лхаса, и с раннего утра было слышно мелодичное позвякивание колокольчиков лошадей и мулов проходящих караванов. Сага дзонг – правительственная перевалочная станция на торговом маршруте и административный центр обширного района, который граничит на севере с территориями Нагтшанг и Нгари; на юге и востоке с районом, управляемым Дзонгха, фортом, расположенным на границе Непала.

Население района Сага состоит исключительно из кочевников, которые разводят яков и овец. Ежегодный налог выплачивается продуктами животноводства, в основном маслом, шерстью и кожей. Старшины района собираются ежегодно в девятом месяце тибетского года (примерно октябрь-ноябрь), чтобы заплатить ежегодный налог, собираемый чиновниками из Лхасы. В Сага дзонге находится около тридцати полуразрушенных каменных и кирпичных строений. Официальное место жительства губернаторов, или собственно дзонг, находится в центре деревни. В 1904 г резиденцию посетила британская гартокская миссия во главе с капитанами Райдером и Роулингом, а в 1908 г. – доктор Свен Гедин.

Во время нашего пребывания в Сага оба губернатора форта находились в Лхасе, и районом управляли несколько заместителей и нирва дзонга, которым помогали доверенные лица из местных старшин. Дзонг имел гарнизон из тридцати солдат под началом ше-нго, или младшего офицера, обязанностью которого было охранять район и выполнять правительственные постановления. Солдаты не носили никакой униформы, отличающей их от местного населения, за исключением патронташей и полоски ткани на правом плече с номером роты (маг-кханг). Гарнизон в Сага снабжается из пехотного батальона, расположенного в Тингри на границе Непала. Вооружение состояло из винтовок Ли-Энгфильда старого образца в очень плохом состоянии.

Около дзонга находятся многочисленные мендонги, а в самой деревне есть маленький храм с огромным молитвенным барабаном внутри. Летом сюда приезжают торговцы из центральных провинций Тибета и непальские купцы, следующие маршрутами на Дзонгха и Ньелам. Кочевники в основном продают местную продукцию – соль, шерсть и кожу. В этом году из-за необычного снегопада торговые пути были перекрыты, а зимой от недостатка корма погибло большое количество домашнего скота. У населения не было возможности запастись необходимым количеством продовольствия, и многие семьи голодали. Во время нашего пребывания в дзонге деревня была полна нищих, находящихся в столь отчаянном положении, что они поедали трупы животных. Власти были не в состоянии содержать нужное количество сменных лошадей на дорожных этапах вдоль маршрута и посылать ежегодный налог в Лхасу, поэтому правительству была подана петиция с просьбой к Его Дражайшему Покровителю освободить население Сага дзонга на следующий год от налогов.

Ранним утром к нам пришли чиновники дзонга и принесли набросок письма с сообщением о нашем маршруте, которое следовало отправить со специальным посыльным в Тингри. Власти намеревались направить нас в Тингри через пустыню, чтобы мы совершили переправу через Яру Цангпо в местечке около Кьякья, где две кожаные лодки перевозят пассажиров и товары через реку. Они признались, что лодки были в плохом состоянии и нуждались в ремонте. Мы решительно возразили против этого плана и заявили, что требуем разрешить идти в Янджу и переправиться через реку в Шару. Наконец они согласились и отправили посыльного в Янджу, но попросили, чтобы мы поставили свою личную печать на красном воске, скрепляющем документ. Крестьяне, видя только официальную печать дзонга, подумают, что это один из ежегодных сборов караванных животных для собственных нужд дзонга и не будут торопиться с выполнением приказа. Было удивительно, что местные чиновники смертельно боятся своего собственного народа и с удовольствием прячутся за спины чужестранцев. Мы предупредили, что на них будет лежать ответственность за любую проволочку и задержку в Сага и что наш паспорт обязывает представителей местной власти обеспечивать нас всем необходимым. Они ответили, что готовы дать письмо с изложением причин задержки и невозможности поставить нам достаточное количество продовольствия.

21 апреля. Солнечный день с легким юго-западным ветром. На берегах ручья, протекающего около нашего лагеря, появилась молодая трава. Мы упорно пытались купить что-нибудь из провизии, но совершенно безнадежно было получить что-либо у местных властей или населения. Кхампский торговец из Тачиенлу, оставшийся в Сага для закупки домашней продукции кочевников, сообщил мне, что этот год был исключительно тяжелым для местных жителей и торговля в районе была незначительной. Нам удалось купить у него кусок порама и один мешок ячменя для лошадей, которые очень нуждались в корме.

22 апреля. Еще один день мы провели, пытаясь запастись зерном для четырехдневного путешествия в Янджу. Ячмень был очень плохого качества, и в каждом мешке было множество мелких камней. Местные кочевники жаловались на то, что крестьяне в оседлых районах Тибета добавляют камни в зерно, чтобы утяжелить мешки и таким образом продать его кочевникам по более высокой стоимости. Зерно поступало в основном из района Шекар. Богатство Тибета заключено в кочевых районах страны, откуда поступает вся шерсть, кожа, крупнорогатый скот и соль и которые являются главными предметами тибетского экспорта.

23 апреля. Снова солнечный день с устойчивым юго-западным ветром после полудня. Медленно начался сбор караванных животных для предстоящего путешествия в Янджу, и местные чиновники заверили нас, что мы сможем отправиться на следующий день. Я провел утро в поисках могилы Мухамеда Исы, доверенного проводника и караван-баши Свена Гедина, который умер здесь в 1908 г., но найти не смог, и похоже, что местные жители ничего об этом не знали.

24 апреля. Мы поднялись рано утром, чтобы ускорить отъезд. Возникла неизбежная задержка с караванными животными, которые прибыли в деревню, но по той или иной причине были задержаны в дзонге. Нам с Портнягиным пришлось идти во внутренний двор дзонга и выводить животных. После большой суматохи караван яков наконец-то отправился, и мы выехали в сопровождении двух доньеров, или местных чиновников, которые были назначены сопровождать нас в Шекар дзонг.

Тропа шла по левому все еще замерзшему берегу Чорта цангпо. Сразу за селением Сага стоял огромный менгир из серого гранита. Камень был окружен многочисленными небольшими колоннами, сделанными из мелких камней белого кварцита. На внешней стороне плиты виднелись следы частых возлияний маслом. По словам чиновника, камень стоял здесь с незапамятных времен и был посвящен богине Пал-ден Лхамо (дПал-лдан Лха-мо), божественной покровительнице района. По преданию, он является обителью целого сонма могущественных божеств и поэтому назван Сага, или " Счастливое Место". Этот местный культ Пал-ден Лхамо был введен по приказу правительства, и всем путешественникам приходится останавливаться здесь и совершать возлияния. Это хороший пример ассимиляции древних святилищ примитивной религии Тибета с современной тибетской церковью.

Страна была совершенно бесплодной, и мы удивлялись, где же находятся пастбища местных кочевников. После короткого шестимильного перехода мы остановились напротив снежного пика Сага Джочунг. Заставлять чиновника двигаться дальше было бесполезно, так как он утверждал, что яки находятся в плохом состоянии и могут совершать только короткие переходы. По-видимому, чиновник боялся местных кочевников и старался избежать неприятных разговоров. Его помощник оказался ни к чему не пригодным парнем и заботился только о себе. Достать зерно было невозможно, хотя каждый переход приближал нас к земледельческим районам Тибета. За один мешок ячменя, содержащий около семнадцати фунтов зерна, нам пришлось заплатить двенадцать нгу-сангов.

В наш лагерь пришла группа паломников, уроженцев районов, прилегающих к озеру Манасаровар, которые возвращались из странствия по монастырям Лхасы. Группа состояла из нескольких мужчин и женщин, несущих свое имущество на собственных спинах и путешествующих пешком. Они попросили немного денег и пищи. К сожалению, слово " бакшиш" здесь уже хорошо знали и широко использовали. Такие паломники редко ночуют в деревнях и чаще всего спят в пещерах и других защищенных местах. Местное население их не любит, и как правило, прогоняет прочь. Многие из них умирают по дороге от лишений, опасностей и голода.

Здешние кочевники, казалось, были очень независимы и почти не обращали внимания на приказы чиновников, сопровождавших нас. Вечером нам сообщили, что несколько сменных лошадей сорвались с привязи и убежали, но наши часовые заверили, что лошадей увели их собственные хозяева. Мы выразили протест чиновнику из дзонга, но он был не в состоянии удержать людей и лошадей. Чтобы заставить чиновников более аккуратно исполнять свои обязанности, мы забрали лошадь одного из них, и на другой день ему пришлось идти пешком. В результате на следующих переходах мы были обеспечены нужным количеством сменных лошадей.

25 апреля. На следующий день мы вышли рано. Тропа поднималась на перевал Джа ла, расположенный на высоте 16135 футов. С вершины мы любовались прекрасными пейзажами Гималаев. Спуск был очень пологим и шел по хорошо проторенной тропе, за исключением пары сотен футов довольно крутого отрезка пути, идущего по краю обрывистого ущелья. Песчаные склоны гор были покрыты кустами можжевельника. Заметили первого удода.

При спуске с перевала мы столкнулись с первым большим караваном, который принадлежал ламе-торговцу из Ташилунпо и вез тюки с чаем, одеждой, шелком и металлическими изделиями в Ньима провинции Нгари корсум. Караван состоял в основном из яков, но вместе с ним шел также большой табун лошадей без грузов, который перегоняли табунщики. Торговца сопровождало несколько вооруженных слуг в красных тюрбанах и с винтовками Маузера через плечо. Все лето эти купцы торговали в провинции Нгари и ранней осенью возвратились во Внутренний Тибет.

На спуске с перевала тропа проходила по широкой горной долине с маленьким соленым озерком, берега которого были покрыты стаями серых гусей, уток брахмини и чаек. Долина расширилась, и через час тропа вышла на обширную, покрытую лессом равнину с прекрасным пастбищем. В окрестностях паслись стада куланов. В некоторых местах земля была покрыта соляной коркой, и этим объяснялся прекрасный травяной покров равнины, так как в Тибете самые лучшие пастбища неизменно находятся на равнинах и в долинах с соляной почвой.

Мы пересекли пояс песчаных дюн с таким глубоким и сыпучим песком, что лошади увязали в нем по колено. К западу открылась укромная долина с текущим по ней ручьем. У подножия гор, обрамляющих долину, были видны отары овец и несколько стойбищ. Мы двигались по тропе, которая пересекала долину и входила в узкое горное ущелье на юго-востоке. Около трех миль дорога шла по ущелью, затем по размытому каньону в долину Яру Цангпо – великой водной артерии Тибета. Мы разбили лагерь на песчаном плато на берегу реки.

Наконец-то великая Брахмапутра! Трудно передать наши чувства. Крайне необходимо было остановиться на берегу большой реки и напоить наших лошадей. Берега, покрытые плывунами, были сильно заболочены. В периоды летних наводнений река разливается и приближается к эоловым столовым горам, обнаруженным на высоких речных террасах.

Место нашего лагеря было известно под названием Кьякья (сКья-сКья). Рядом с лагерем находилась переправа: две жалкие кожаные лодки, валяющиеся на берегу реки. Они были очень плохи и нуждались в ремонте. Отсюда маршрут вел к Тингри и Ньеламу, пересекая возвышенное плоскогорье южнее Цангпо. Местное население никогда раньше не видело верблюдов. Старики и молодежь собирались посмотреть на странных животных, которые важно бродили по берегу. Местные жители были уверены, что мы привезли этих необычных животных из самой Америки, где их используют как транспорт.

Язык местных кочевников был близок к диалекту провинции Цанг. Люди, приходящие в наш лагерь, живо интересовались географией Тибета и задавали много вопросов о Чанг нам тшо, который на наших картах назывался Тенгри-нор. Также их интересовал Шенца дзонг, а дикие яки стали предметом оживленной беседы между нашим обслуживающим персоналом и местными старшинами. День был теплым, и на речных берегах мы нашли молодую траву. Сложили лагерный костер из можжевелового кустарника, принесенного местными кочевниками, и многим из нас так понравился восхитительный смолистый аромат, что мы собрались и сели у кухонного очага. Как не похож он на вредоносный запах аргала!

26 апреля. В дорогу вышли рано, у всех в караване было желание побыстрее достичь земледельческих районов. Тропа шла по левому берегу Яру Цангпо. Местами утесы глубоко вдавались в реку, и нам приходилось идти по воде. Яру Цангпо течет несколькими руслами, которые, вероятно, объединяются во время паводка. Вода была мутной и полна круговоротов. На этом отрезке пути дно Цангпо песчаное и опасное. На многочисленных речных отмелях, которые делают реку несудоходной, мы видели цапель и уток брахмини. После шестимильного перехода вдоль северного берега, мы повернули к горной долине, простирающейся на северо-восток. Чтобы достичь Янджу, караваны с тяжелым грузом вынуждены идти по этой долине и преодолевать перевал. Дорога вдоль берега реки намного короче, но так же непроходима для тяжело нагруженных животных и используется только всадниками.

Мы прошли долиной еще четыре мили и разбили лагерь на ровной площадке на берегу маленького горного потока, впадающего в Цангпо. Здесь по распоряжению ю-пона, или старшины Янджу, для нас было поставлено две палатки. Это место было известно под названием Пхур. Великолепные разноцветные скалы возвышались по обеим сторонам узкой долины. Темный базальт чередовался с полосками ярко-красного и пурпурного известняка, на фоне которого были разбросаны ярко-зеленые пятна можжевеловых кустов. Снег еще лежал в укромных оврагах. Люди из Янджу, которые привезли палатки, отказались снабжать нас топливом и кормом для скота на основании того, что они не желают служить джагарским или индийским пхи-лингам. Мы приказали узнать их имена и сообщить властям в Янджу. После таких суровых действий появились и топливо, и корм. Чиновники из Сага оказались ни на что не годными и беспомощными перед местным населением.

27 апреля. Теплую ночь сменило морозное утро, термометр зарегистрировал – 6°С. Ночью ручей замерз и покрылся тонкой коркой льда. Тропа вела по ущелью, затем сворачивала на восток в боковую долину. После двухмильного пути мы достигли подножия перевала Уранг ла. Подъем был долгим и крутым. Лошади часто останавливались и тяжело дышали. Одна из сменных лошадей выбилась из сил недалеко от вершины перевала, и ее пришлось оставить. С вершины нам открылась грандиозная картина Гималаев, вероятно, самый величественный пейзаж в мире. Сверкающие под утренним солнцем, покрытые снегом зубчатые стены Гималаев высоко вознеслись над соседними горными вершинами. Мы все застыли в изумлении перед этой панорамой космического величия. Ни единое облачко не затеняло высокие пики, и все снеговые гиганты ясно и отчетливо просматривались в разреженной атмосфере Тибета. Позади пиков и снеговых пространств лежат знойные равнины Индии со всеми присущими им чудесами природы.

Спуск был нетрудным и проходил по хорошо утоптанной дороге, которая огибала склон горы и вела в узкую долину. В долине мы остановились подождать верблюдов, которым тяжело пришлось на перевале. Как только мы различили их высокие силуэты на гребне горы, так тотчас же двинулись дальше. Храбрые животные преодолели высокий перевал и медленно спускались в долину.

Пройдя эту долину, мы поднялись на следующий невысокий перевал с длинным и крутым спуском. Всем пришлось спешиться и отыскивать дорогу среди завалов и камней, преграждающих путь. Ниже перевала лежала большая песчаная равнина, открытая в долину Цангпо. Мы заметили руины древних сооружений, башен и стен, следы старых полей и ирригационных каналов.

После пятимильного легкого перехода по равнине мы достигли Яру Цангпо и спустились к берегу реки по размытому каньону, прорезанному в известняковом склоне горного отрога потоком, который когда-то впадал в Цангпо, но позже высох. Многочисленные эоловые столовые горы венчали речные террасы. Некоторые из них фантастическими формами напоминали старинные индийские храмы с резными поверхностями колонн и стен. Река в это время года была мелкой и изобиловала песчаными отмелями. Некоторые речные террасы были покрыты песчаными дюнами, несущими следы западных ветров, дующих вдоль долины. Во время паводка вода в реке поднимается и затопляет прилегающие песчаные почвы, прорывая глубокие каньоны в окружающих известняковых холмах. Сильные западные ветры, которые дуют зимой и ранней весной, разрушают поверхность соседних холмов и образуют эоловые столовые горы, находящиеся высоко на горных вершинах.

Обогнув скалистый горный отрог, нависающий над рекой, мы въехали в широкую долину, в которой расположился Янджу дангхар. Ступы и мендонги окаймляли дорогу. Вдали мы увидели несколько групп каменных и кирпичных построек. Это был Янджу. Мы миновали монастырь красношапочников, или Ньингма, в Чату, с полуразрушенным залом собраний и разбитыми окнами, из которых торчали пучки соломы. Храм окружали грязные кирпичные постройки, а на улицах расположился караван яков с грузом ячменя для кочевых стойбищ, находящихся к северу от Трансгималаев.

Мы подъехали к холмам, образующим северный край круглой долины Янджу, у подножия которых располагалась большая деревня. Резиденция местного старшины и два монастыря Бон-no, с недавно побеленными стенами, выглядели намного лучше, чем грязное и полуразрушенное строение монастыря Ньингма. Мы разбили лагерь на берегу ручья неподалеку от ячменных полей, принадлежащих деревне. По берегам гнездились дикие гуси и совсем не обращали внимание на деревенских жителей и животных. Для нас было поставлено три больших палатки и припасено достаточное количество зерна и даже сено с соломой. Большая толпа людей окружила лагерь. Мы попросили всех уйти, но местные жители настойчиво требовали позволения посмотреть на верблюдов, слух о которых летел впереди нас. Каждому хотелось иметь немного верблюжьей шерсти, чтобы положить ее в свою амулетницу. К вечеру толпа вернулась в деревню, и мы с облергчением вздохнули.

Странного вида женщина с маленькой девочкой осталась в лагере и бродила вокруг палаток. На ней был длинный желтый халат и несколько рядов непальских бус на шее. Она держала в руках длинный посох и дамару, или ручной барабан, используемый в религиозных церемониях. Девочка была почти обнаженной, ее тело было покрыто золой, а волосы собраны в пучок на макушке. Женщина и ребенок пришли из Кхамбу, интересного горного района в окрестностях Эвереста.

Поздно вечером к нам пришел неварский торговец из Део-Патхана в Непале. Он только что добрался до Янджу и ожидал прибытия своего большого каравана из Катманду, идущего через Чиронг дзонг и Тингри. Он был одет по-тибетски, за исключением индийских домашних туфель и шерстяной шапки на голове. Торговец свободно разговаривал по-тибетски и каждую весну приезжал торговать в Тибет. Мы попробовали приобрести у него индийские рупии, но он отказался брать наши серебряные китайские доллары. По его словам, Катманду, столица Непала, была примерно в двадцати днях пути от Янджу. Дорога туда была чрезвычайно трудной. После преодоления высокогорных перевалов, путешественники вынуждены двигаться по труднопроходимой местности почти без дорог.

Нас посетил старшина Янджу и принес новое дайиг, или " письмо-стрелу", сообщающее о нашем маршруте. Это письмо собирались отправить специальным верховым посыльным в Тингри и Шекар. Старшина попросил для большей значимости поставить на документе нашу печать. Яки еще не прибыли, и нам предстояло целый день провести в Янджу. У местных жителей были только ослы и дзо. Вечером наши верблюды и лошади получили сено после восьми месяцев поста на ячменном зерне и скудной сухой траве тибетских нагорий.

28 апреля. Я проснулся рано, около четырех часов утра, разбуженный непрерывным звоном и дребезжанием колокольчиков многочисленных ослов, которые возили воду в деревню и навоз на поля. Это были маленькие, но необычайно выносливые лохматые создания, способные временами нести грузы больше собственного веса. Тибетцы земледельческих районов держат ослов главным образом в качестве транспортных животных. Звон колокольчиков начался задолго до рассвета, так как тибетские земледельцы встают намного раньше, чем их кочевые соотечественники на севере. Утро было прекрасным и почти теплым. Горы южнее Цангпо были покрыты завесой светлого прозрачного тумана. Утром мы посетили монастырь Ньингма в Чату, а также попросили о допуске в монастырь Бон-по, расположенный у подножия горной гряды на севере долины, но нам вежливо сказали, что после посещения монастырей чужестранцами другой веры следуют ужасные бедствия. Зерновые посевы часто полностью уничтожаются градом. Мы не стали настаивать и обратились к монастырю Ньингма. По пути туда миновали несколько ячменных полей. На таких высотах растет только ячмень. Крестьяне уже работали, распахивая и засевая свои участки.

Ду-кханг, или монастырский зал для собраний, представлял собой квадратное побеленное здание из кирпича. К сожалению, главный лама отсутствовал и забрал ключи от храма с собой. Тибетские монахи имеют похвальную привычку проводить одну или две недели в медитации в третий и четвертый месяцы тибетского года (апрель-май). Внутренний двор монастыря имел заброшенный вид. Когда-то многокрасочный портал храма был полностью разрушен и удивительно, что он до сих пор не упал на головы верующих.

Нас сопровождал тибетец, который имел к нам двойной интерес. Во-первых, он пытался продать нам лошадь, принадлежащую его хозяину, а во-вторых, был рад дружески поболтать с иностранцами, которых очень уважал. По его словам, одним из больших достоинств иностранцев было то, что они строго держали свое слово, тогда как его собственные соотечественники были довольно ненадежными людьми и большими лгунами, даже когда в этом не было необходимости. " Послушайте, господин, – сказал тибетец, – сейчас я разговариваю с Вашей Честью, и у меня нет необходимости лгать, но мне еще трудно удержаться от этой привычки, и я постоянно напоминаю себе: говори правду, говори правду! " Когда его спросили о причинах столь странной национальной особенности, он почесал ухо и ответил: " Куг-па ре", что значит " Глупость".

Мимо деревни проходил торговый путь Нгари – Лхаса, по которому шло непрерывное движение в обе стороны. Всадники на мулах и лошадях с колокольчиками и огромными седельными вьюками, маленькие караваны ослов и дзо, везущих дрова, странствующие ламы и нищие – все двигались непрерывным потоком по узкой дороге, называемой лхасским джья-ламом, или торговым путем.

Мы собирались купить несколько вьючных мулов или лошадей для перевозки палаток. Для продажи привели несколько прекрасных животных, в основном мулов из Конгпо, но цены были невероятно высокими, около двух сотен мексиканских долларов за каждого.

Местное население не принимало серебряные китайские доллары, и поскольку наш запас медных тибетских монет подходил к концу, нам с трудом приходилось добывать дополнительное количество шо. Индийские рупии продавались по цене четыре транг-ка или шесть медных шо. Несколько лет назад правительство Лхасы ввело в употребление бумажные деньги, отпечатанные на машинах, специально заказанных в Индии. Это рискованное предприятие оказалось неудачным, и банкноты убрали из обращения. Основной причиной их изъятия было появление большого количества поддельных денег, наводнивших рынок. Смельчаки из Лхасы нашли новое начинание чрезвычайно выгодным и стали печатать банкноты в собственных типографиях. Естественно, крестьянам и другим посетителям Лхасы досталось самое большое количество поддельной валюты.

Поздно вечером местный старшина сообщил нам, что все караванные животные будут готовы на следующий день рано утром.

29 апреля. Все поднялись раньше, чем рассвет осветил горы на противоположном берегу Цангпо. Нам пришлось значительное время ждать прибытия вьючных животных и лошадей. Караван пришлось собирать по деревне, и так как каждый крестьянин имел только одно или два вьючных животных, то пришли все местные жители, чтобы везти наш багаж. На семьдесят вьючных животных у нас было сорок погонщиков! Новый караван состоял из тридцати косматых яков, двадцати ослов, десяти дзо, некоторые из которых были ростом с осла, и десяти вьючных лошадей. Вполне понятно, что продвижение всей этой массы караванных животных было далеко не ровным, и караван двигался несколькими группами с большими интервалами между ними. Первыми шли вьючные лошади, затем ослы и дзо, последними тянулись яки.

Перед отправлением погонщики в течение часа с криками распределяли грузы. Несколько тяжелых ящиков были оставлены, потому что их никто не хотел брать, и пришлось грузить их на дополнительных животных, которых поставил старшина. Все сменные лошади были лохматыми и недокормленными. Две из них даже не смогли выехать из лагеря и упали под всадниками. Пришлось седлать своих собственных лошадей.

Тропа шла по левому берегу Яру Цангпо. Мы проехали несколько деревень, окруженных ячменными полями. Издалека тибетская деревня или город напоминают один из прибрежных городов Италии. Расстояние сильно приукрашивает и иногда вводит в заблуждение. Вдалеке мы видели величественные белые особняки с плоскими крышами, большими окнами, высокими садовыми стенами и внушительные религиозные сооружения. Путешественник радуется мысли о том, что скоро устроит лагерь под тенистыми деревьями сада и будет бродить по живописному городку, который не может не сравнивать с приморскими городами юга Италии.

Расстояние уменьшается, и очаровательная картина, которую он только что созерцал, вдруг исчезает. Глубокое разочарование постигает путешественника, и, должен сказать по своему собственному опыту, я часто испытывал сильное желание вернуться назад и снова полюбоваться издалека.

Город все ближе и ближе. Величественные особняки превращаются в большие кварталы жалких лачуг, на крышах которых стоят уродливые прутья с нацепленными на них обрывками разноцветных тряпок. Вместо тенистых садов на небольшом огороженном участке растут несколько деревьев. Деревенская улица с обеих сторон перегорожена кучами мусора, образующими настоящие крепостные валы перед каждым домом, из-за которых выглядывают любопытные толпы, грязные до невозможности, но вполне довольные и жаждущие увидеть иностранцев.

Разбить лагерь в такой деревне совершенно невозможно, и путешественнику приходится ставить палатку за ее пределами на пустом поле. Плотная толпа собирается вокруг лагеря и внимательно наблюдает за каждым движением путешественников. Это хорошая возможность рассмотреть одежду местных жителей.

Тибетцы большие любители одежды, дорогостоящих китайских шелков, парчи ярких расцветок и драгоценностей. Во время новогодних празднеств можно видеть толпы нарядно одетых людей, шествующих по улицам, но в повседневной жизни большинство тибетцев одеты серо, в лохмотья или грязные одежды из серой домотканной материи. Обувь в основном носят тибетскую, но у многих есть дешевые европейские ботинки, привезенные из Индии. Мужчины редко носят головные уборы, хотя некоторые состоятельные тибетцы имеют зеленые или коричневые гамбургские шляпы. Женщины носят множество разнообразных головных уборов. У некоторых деревянные овальные кокошники, украшенные кораллами, бирюзой и серебром. Это излюбленный стиль в провинции Цанг центрального Тибета. Женщины из провинции Лхаса носят маленькие треугольные венцы, украшенные крупными круглыми бусинами и бирюзой. Широко распространены большие ожерелья с висячими украшениями, иногда в форме павлина или других птиц и животных, амулеты, ожерелья из так называемых зи-бусин, находимых на полях и в долинах рек. Возможно, что они принадлежали древним слоям населения. Некоторые из зи-бусин, имеющие определенный узор, продавались по баснословным ценам.

Когда бы мы ни проезжали по деревне, толпа жителей бросалась навстречу и долго сопровождала нас выкриками: " А-тси, а-тси, Кушо-ла, Кале пхеп" – " Смотри! Смотри! Почтенный господин, иди с миром! "

На противоположном берегу Цангпо высились величественные монастыри и руины крепостей, построенные на крутых скалах и обращенные к обрывам. Все руины и древние монастыри живописно расположены высоко над речной долиной. Более поздние постройки возводились у подножия гор. Эти уродливые деревушки состояли из прямоугольных стен, сложенных из высушенного на солнце кирпича и небрежно побеленных снаружи. Тибетская побелка – своеобразная и удивительная процедура. Однажды надо было побелить дом, в котором мы остановились, и для этого пригласили несколько местных крестьян. Они пришли с ведрами и начали плескать побелку на стены, забрызгивая окна, двери, и двор. Находиться в доме было невозможно, и нам пришлось попросить людей прекратить работу и вернуться в деревню.

Сразу над тропой на крутом обрывистом утесе мы нашли пещеру со ступой внутри. Когда-то здесь было убежище известного отшельника из Ташилунпо. Теперь пещера была заброшена, возвышаясь над долиной Цангпо, являясь молчаливым свидетелем великолепного прошлого и бесславного настоящего.

После восемнадцатимильного перехода мы остановились у небольшой деревни вблизи монастыря, который имел переправу через Цангпо. Для лагеря мы выбрали ровную площадку на выступающем отроге, но жители деревни запротестовали, говоря, что это особенное место посвящено лха. Пришлось подойти ближе к деревне и разбить лагерь на ячменных полях.

Деревня состояла из пары хозяйств, поэтому трудно было раздобыть солому и зерно для животных. Жители выглядели дико, вид у людей был очень сердитый. Женщины носили такие же головные уборы, что и в провинции Цанг, и на некоторых были серебрянные украшения в форме павлинов, вероятно, непальской работы. Очень сильно непальское влияние на произведения искусства в этой части Тибета, расположенной близко к границе Непала.

С Портнягиным, сопровождавшим караван яков, произошел по дороге несчастный случай. Его лошадь оступилась на обрывистом месте и упала с утеса. Портнягин едва успел спрыгнуть с лошади, которая катилась с кручи.

Наши люди сообщили, что один из монголов, Очир, в Янджу опять напился и теперь сильно ослаб в дороге. С ним случился серьезный сердечный приступ, а лицо и руки ужасно распухли. Он не смог ехать верхом и был оставлен под присмотром тибетца. Поздно вечером прибыл посыльный и сообщил, что Очир умирает и спрашивает своего брата Дордже. Дордже дали свежую лошадь, и он ускакал. Около полуночи оба вернулись. Очир, хотя и был очень слаб, приехал верхом. Наш доктор дал большую дозу сердечного стимулирующего средства, и монгол провел ночь спокойно. Утром он попросил у нас прощения и был оштрафован на пять долларов за пьянство и недисциплинированное поведение. После этого случая в лагерь были вызваны два чиновника из Сага дзонга, и им было приказано удерживать крестьян от продажи спиртных напитков обслуживающему персоналу экспедиции. Вечером западный ветер гнал тучи пыли по речной долине, а ночью падал мокрый снег, покрывая близлежащие холмы.

30 апреля. Мы выехали примерно в семь часов утра. Тропа тянулась вдоль многочисленных мендонгов. Среди высоких скал мелькали куропатки. Мы проехали мимо нескольких разрушенных фортов, которые, как говорят, были построены китайцами после непальской войны 1792 г.

Через четыре мили мы подошли к парому, который принадлежал монастырю Ньингма, расположенному на берегу реки. Паромом называлась большая квадратная деревянная лодка с вырезанной из дерева конской головой на носу. Такие лодки в Тибете обычно называются шинг-та, или " деревянные лошади". Ею управляли восемь лам из монастыря. Все движение через реку было закрыто, а паром предоставлен только в наше распоряжение. Каравану с зерном, который прибыл почти одновременно с нами, пришлось разгрузить яков и ждать своей очереди. На Цангпо работало несколько паромов, но многие из них были в плохом состоянии и нам пришлось пользоваться только этим. Лодка одновременно перевозила восемь лошадей и значительное количество багажа, который складывали на носу. Паромщики с трудом справлялись с судном в быстром течении, управляя с помощью двух больших весел, установленных в носовой части, по одному с каждой стороны. Каждым веслом работали два человека. Один давил на рукоятку весла, другой помогал ему, натягивая канат, прикрепленный к середине весла. Верблюдов перевозили не разгружая. Двух верблюдов погрузили одновременно и благополучно переправили через реку. Они оказались первыми верблюдами, переправившимися через Цангпо в этом месте. Торговец, едущий из Лхасы, попросил нашего разрешения использовать лодку при ее возвращении на северный берег и переправиться вместе со своими четырьмя вьючными лошадьми. На торговце была необычная меховая шапка, как говорится, по последней лхасской моде. Она была высокой, с довольно большими полями, которые вместо меха по обычному тибетскому образцу, были богато отделаны парчой. Шапка сверкала на солнце и являла собой варварское и безвкусное произведение эпохи декаданса. Чтобы торговец не замочил ноги, слуга перенес его на берег на своей спине.

Переправившись через Цангпо, мы оседлали коней и поехали по южному берегу реки пока не добрались до одинокой деревни Шару, где было около шести кирпичных хижин, построенных вокруг руин прежней крепости. Форт, как нам сказали, относился к семнадцатому веку. Местные жители поведали, что прежде это место принадлежало лабрангу из Ташилунпо и что народ процветал под управлением Таши ламы и никогда не платил такие высокие ежегодные налоги, какие он вынужден отдавать сейчас чиновникам из Лхасы. После ухода Его Святейшества Таши ламы это место было занято правительством Лхасы, и с тех пор население уменьшилось, дома разрушились, и в район пришел голод. Нам удалось купить редис – первые свежие овощи, который мы увидели после отъезда из Ших-пао-чьенга в Нань Шаньских горах.

Произошла неожиданная задержка нашего каравана яков на переправе. Предполагалось, что караван животных из Янджу от парома возвратится обратно, а новые животные из Шару повезут багаж в деревню. Поэтому грузы были переправлены через реку и оставлены на южном берегу. Яки из Шару не прибыли вовремя, и чиновникам из Сага пришлось повторно пересечь реку и возвратиться с животными, которые уже шли обратно в Янджу. Багаж прибыл в Шару только в шесть часов вечера.

1 мая. Выехали очень рано, в пять часов утра, чтобы до заката успеть дойти до следующего перехода. Утро было теплое, и мы ехали следом за караваном яков, вышедшим раньше. Путь следовал по горной долине, движение по которой затрудняли многочисленные кочки. В некоторых местах лошади с трудом находили, куда поставить ногу, и спотыкались.

Долина сузилась, и дорога стала каменистой и трудной. Огромные валуны на склонах, покрытых детритом, преграждали тропу. После трехчасового подъема мы достигли вершины Шару ла (17600 футов над уровнем моря). День был ясным, и мы могли видеть всю горную цепь Гималаев с Эверестом, над вершиной которого парили легкие облака. К западу от перевала высился остроконечный конус горы Цангла (21169 футов). На перевале наши проводники начали петь. Они пели о европейце, прибывшем в Лхасу, который сказал людям " доброе утро". Я подъехал поближе к ним и попросил повторить песню, но они засмеялись и отказались. Один из них был солдатом, прослужившим пять лет в Кампа дзонге на сиккимской границе, а теперь поселившийся в Шару. Другой проводник пришел из Лхасы, где работал танцовщиком (гар-трук) в Норбу линг-ка, в летнем дворце Его Святейшества Далай ламы. Он танцевал и пел на протяжении всего спуска с перевала. По словам наших проводников, несколько лет назад правительство решило вновь заселить район вокруг Тингри, разоренный войной с гурками в 1792 г., и нескольким сотням крестьянских семей было приказано оставить свои родные деревни в центральных провинциях Тибета и переехать в Тингри. Здесь их оставили в чрезвычайной бедности, выдавая только по три шо в день в виде субсидии от правительства.

Мы спустились по узкой однообразной горной долине, спрятанной между травянистыми холмами, которые живо напомнили нам тоскливые хорские нагорья. Сходство было бы полным, если бы не Гималаи, сверкающими вершинами и глетчерами венчающие горизонт.

После восемнадцатимильного перехода мы остановились на ровной площадке возле ручья с пресной горной водой. Долина носит название Панглунг, или " Долина дерна". Наш погонщик верблюдов принес плохое известие – второй верблюд умер на перевале. Животное болело несколько дней, и мы ожидали, что оно умрет. Теперь у нас осталось только три здоровых животных. Мы послали мулов принести в лагерь груз, оставленный на перевале. Портнягин, которому снова пришлось остаться с тяжелым багажом, сообщил, что наш тибетский проводник и чиновники из Сага дзонга напились после нашего отъезда, грозились отрезать ему голову, отказались дать лошадь и приказали ошеломленным крестьянам не слушать пхьи-лингов, или распоряжений чужестранцев. История началась из-за того, что Портнягин велел проводнику-тибетцу поспешить с погрузкой. Тибетцы прибыли в Панглунг в возбужденном состоянии и сказали мне, что здесь они нас покинут и заберут с собой всех крестьян и животных. Я посоветовал им сохранять спокойствие и предупредил, что обо всех их действиях будет сообщено правительству и я лично прослежу, чтобы они получили по заслугам. Это их успокоило, и они больше не вспоминали о происшествии. Беседа произвела благоприятное действие на чиновника, он пришел помочь поставить палатки и лично раздал сено и зерно нашим лошадям, чего раньше никогда не делал. Мы все основательно устали от такого беззакония и неподчинения. После дневного перехода приходилось принимать специальные меры предосторожности, чтобы воспрепятствовать местному населению продавать спиртные напитки нашим походным слугам. Легко управлять людьми, зависящими от вас, но удержать тибетского чиновника от пьянства и тайной доставки спиртного в лагерь руководителю экспедиции было не под силу.

2 мая. Как обычно, вышли рано. Гималаи ясно выделялись на темном фоне глубокого утреннего неба. Песчаная долина шла под уклон, и идти было нетрудно. Повсюду виднелись руины старых фортов, сторожевых башен и стен. Говорили, что это следы непальско-тибетской войны 1792 г., когда отряды гурков пронеслись через провинцию Цанг, разграбили Шигадзе и Ташилунпо, и тибетцы были спасены китайскими экспедиционными войсками, посланными великим императором Манчу Чьен-лонгом (1736-1795 гг.). Память о замечательной стрельбе из лука кавалеристов Манчу и по сей день живет среди людей, и много историй рассказывается о доблести Со-ло маг-ми, или солонских воинах, которые составляли часть китайского войска.

В одном месте мы увидели остатки зубчатой стены, которая прежде закрывала вход в долину. После четырехчасовой езды вышли на обширную равнину, которая, как говорили, соединяется с равниной Тингри, орошаемой Пхунгчу, протекающей мимо Тингри, Шекара, а затем по территории Непала, где она известна под названием Арун. Долина была геологически сформирована недавно и на большей части покрыта болотами и солончаками. Мы остановились в местечке, называемом Кхарчунг, которое состояло из нескольких хозяйств.

На холме к северу от поселка виднелись руины дзонга местного де-па, или начальника. Некоторые из здешних крестьян живут в пещерах, вырытых в известняковых склонах горного массива. Это были первые пещерные жилища центрального Тибета. Они обычно встречаются в Южном Цанге и западнее, по направлению к Нгари. Нам опять пришлось менять караванных животных. В полдень сильный западный ветер с яростью тряс наши палатки, а над горами сгустились грозные серые тучи. Вечером впервые шел дождь, и Гималаи скрылись за клубами пыли, принесенной ветром с равнины.

3 мая. Исключительно прекрасное утро. Ураган очистил воздух, и горный пейзаж с его четкими очертаниями и глубокими сине-фиолетовыми красками был великолепен. Над высочайшими пиками Гималаев нависли облака и скрыли вершину Эвереста. Мы шли на юг через равнину вдоль левого берега Пхунгчу. Земля была покрыта щебнем, и пейзаж несколько напоминал Гоби Центральной Монголии. Вдали проносились стада куланов, поднимая тучи пыли. Одно животное приблизилось к колонне каравана, и монгол, проезжавший мимо него, обнаружил, что это был жеребец, ослепший от старости. Мы пересекли грязную реку с илистым дном. В период паводка уровень воды поднимается и река затопляет окружающие болота. Правый берег был сильно заболочен, и нам пришлось сделать большой крюк, чтобы добраться до твердого грунта у подножия холмов. По берегам реки паслись отары овец. На правом берегу развалины были так многочисленны, что, казалось, покрывали каждый ровный клочок земли на склонах холмов. После восемнадцатимильного перехода мы достигли маленькой деревушки Дагчо, состоящей из группы кирпичных домов с разрушенной сторожевой башней в центре.

Население пребывало в чрезвычайной бедности, возделывая всего несколько ячменных полей, орошаемых каналами. Это место принадлежало секте красношапочников, на что указывали красные, белые и темно-синие вертикальные линии, нарисованные на стенах домов. Нам опять пришлось менять караванных животных. Яков в деревне было мало, и багаж пришлось грузить на дзо.

Вечером в лагерь пришли нищие странники, которые произвели такой ужасный шум, что пришлось попросить их оставить нас в покое. Большая группа паломников, направляющихся к священному озеру Манасаровар, ходила вокруг лагеря и пела, в надежде получить что-нибудь от сахибов. Поздно вечером к деревне подошел маленький караван с грузом плиточного чая и разбил лагерь по соседству с нами. Мулы и товары принадлежали правительственному торговому агенту (шунг-ги тшонг-ра), то есть человеку, торгующему от имени правительства и имеющему на это лицензию.

4 мая. Очень печальное зрелище представляет собой ландшафт равнины, ведущей в Тингри. Всюду руины, руины и руины – древние крепости, обезлюдевшие деревни, остатки зубчатых стен. Бесплодные, скалистые холмы по обеим сторонам долины лишь обостряют чувство полного опустошения. И над этими картинами разрушения вздымаются могучие блистающие снегом пики Гималаев – драгоценное ожерелье Азии. Через обширную равнину вы продвигаетесь к Тингри, чей темный силуэт возвышается на скалистом горном отроге на востоке.

Тингри – четвертая военная станция Тибета после Лхасы, Шигадзе и Гянцзе. Она имеет гарнизон приблизительно из пяти сотен пехотинцев под командованием Цанга и охраняет дорогу к Чьиронг дзонгу и Катманду. Равнина со всех сторон окружена хребтами гор, а на востоке выходит в широкую горную долину, через которую проходит торговый путь в Шекар дзонг, а затем в Шигадзе и Лхасу. Подходы к долине охраняются военным фортом Тингри. Военная станция и форт Тингри были основаны китайцами после наступления гурков в 1792 г. Руины и полуразрушенные стены китайского форта все еще видны на гребне отрогов, возвышающихся над деревней Тингри. Во время правления Манчу форт имел гарнизон из тридцати китайских солдат под командованием лейтенанта. В случае тревоги гарнизону помогали отряды местной милиции, или са-сунг маг-ми (са-срунг дмаг-ми), собранные среди местных кочевников и крестьян. Конечно, крепость не имеет никакой стратегической ценности и может быть легко обойдена с флангов продвигающимися с юга войсками. Солдаты гарнизона и их семьи живут в деревне, расположенной ниже форта.

Две полуразрушенные ступы с фантастическими узорами и головами охраняющих божеств стоят у входа в деревню, расположенную на юго-восточном склоне горного отрога. Равнина около деревни заболочена, и стоило больших трудов найти сухое место для лагеря. После поисков ровное пространство было найдено недалеко от въезда в деревню. По прибытии в лагерь мы были неприятно удивлены, обнаружив большую толпу поджидающих нас зрителей. Ничего не было подготовлено: ни палатки, ни топливо, ни корм и, что самое худшее, никаких караванных животных к следующему дню, так как гем-по, или местный старшина, который занимался всеми гражданскими вопросами Тингри, отсутствовал в течение нескольких дней, а офицер, командующий фортом, известный в основном как Тингри да-пон (Тингри мда-пон), был в Лхасе, и его обязанности выполнял заместитель командира, который притворялся, что ничего не смыслит в местных делах попечительства гражданских лиц.

Мы сразу же послали курьеров за старшиной и отправили сообщение майору, командующему фортом, с просьбой прислать солдат, чтобы очистить лагерь от толпы. В ответ на этот запрос явились два тибетца, один в обычной тибетской одежде и зеленой гамбургской шляпе, который представился как ше-нго, или младший офицер, дворецкий в доме майора. Другой был невысокого роста, одетый в грязную цвета хаки военную форму британского образца. Вероятно, в частной жизни оба были торговцами, поскольку один тотчас же предложил поставить сахар и овощи и даже поинтересовался, не купим ли мы несколько прекрасных верховых лошадей, принадлежащих его хозяину. Второй побывал в Калимпонге на индийской стороне границы и привез полный ассортимент дешевой душистой помады японского изготовления. Она очень популярна в Тибете, поскольку состоятельные люди обычно накладывают ее толстым слоем на лица для защиты от волдырей во время холодных тибетских ветров. Во время перехода через район Великих Озер некоторым из нас пришлось обратиться к тому же средству и смазывать лица помадой, купленной в Нагчу. Это средство было очень популярно у наших монголов, и они выходили из своих палаток с блестящими лицами, потемневшими и покрытыми волдырями из-за ветров Тибетских нагорий.

В Тингри обнаружилась нехватка продовольствия, поскольку непальские торговцы, которые обычно прибывают в Тингри весной и летом, не приехали в этом году из-за сильных снегопадов на перевале Кхамбушарканг ла, который ведет к долине Катманду. Однако после значительных усилий, нам удалось купить некоторое количество порама, сушеного картофеля и лука. Нашим главным поставщиком стал бывший китайский лао-е форта, который со времени свержения китайского правления в Тибете занялся торговлей и стал полностью тибетцем.

Местные крестьяне рассказали о тяжелом положении в провинции Цанг. После вынужденного отъезда Его Святейшества Таши ламы многие ламы покинули монастырь Ташилунпо. Провинция и монастырь в настоящее время управляются чиновником, назначенным Лхасой, который имеет титул Лабранг ша-пе (Ла-бранг шабс-пад). Все жаловались на высокие налоги, которые приходилось платить лхасскому казначейству. Налоги никогда не фиксируются, и правительство назначает сумму, которую нужно платить, согласно своим финансовым потребностям. Иногда зажиточной семье приходится выплачивать до двадцати нгу-сангов в месяц.

Мы также встретили нескольких тибетских торговцев, которые хорошо знали дорогу в Сикким, и они заверили нас, что самый лучший путь туда проходит через Шекар – Добтра к северу от озера Тшомо Третунг и Кампа дзонга. Некоторые из них немного говорили на хинди и часто бывали в Гангтоке и Калимпонге.

Ближе к вечеру прибыл местный старшина, высокий и седовласый. Он заверил, что все будет готово для нас на следующий день и что мы не должны волноваться, потому что караванные животные, как и планировалось, достигнут Тингри до заката солнца, и мы сможем отправиться в Мемо – деревню, находящуюся между Тингри и Шекаром. К вечеру неожиданное событие взбудоражило деревню. Около семи часов в форте прозвучал сигнальный горн, и все солдаты, находящиеся в нашем лагере, посмотрели вверх на скалистый отрог. Что это было? Ошибки здесь быть не могло: горн призывал к оружию. И только позже до нас дошли слухи, что в Кхаме началась новая война, и правительство мобилизовывало отряды на восточную границу. Торговцы из Кхама, высокие мужественные люди, серьезно говорили о тяжелых временах на своей родине. Казалось, что приближается новая буря. Солдаты спешно выехали и присоединились к своим частям. Был получен приказ, призывающий войска поддержать власть ламаистского правителя Тибета.

5 мая. Мы поднялись очень рано, но скоро обнаружили, что вьючные животные ни в деревню, ни в наш лагерь не прибыли, а старшина все еще наслаждался утренним сном. Мы с Портнягиным отправились к нему и строго приказали тотчас же приготовить животных, иначе ему придется сопровождать нас в Шекар, где он будет передан дзонг-пону. Он оправдывался тем, что крестьяне игнорировали его приказы, и хотя в деревне было достаточно вьючных животных, он не смог их собрать без нашей помощи! Старшина настаивал на том, чтобы мы остались в его доме и дали ему время сбегать к помощнику и выяснить, готовы ли животные. Через полчаса он возвратился в отчаянии, рассказывая, что крестьяне посмеялись над ним и отказались выполнять приказы. Он попросил нас пойти с ним и разобраться в ситуации. Так мы начали обход дворов деревни. Процедура была короткой, но достойной внимания. В каждом дворе неизменно происходило одно и то же. Старшина с тяжелым хлыстом в руке входил во двор и спрашивал громким голосом: " Вы готовы поставить животных, согласно вчерашнему приказу? " Вопрос сопровождался в большинстве случаев ударом хлыста. Получивший удар неизменно отвечал пронзительным голосом: " Ла-лес", то есть " да". После такой действенной процедуры вьючных животных выводили со двора на улицу, а старшина направлялся к следующему дому. Таким образом нам удалось собрать около половины нужного количества караванных животных. Остальные должны были прибыть из соседних ферм и деревень. Мы выразили старшине протест против его жестокого обращения с местными крестьянами, но он только рассмеялся, сочтя наше возмущение нелепым.

Мы возвратились в наш лагерь с двумя прекрасными верховыми лошадьми. Пришлось еще пару часов прождать недостающих животных, которые, как сообщили, были уже в пути. Забавный несчастный случай произошел утром, когда майор, исполняющий обязанности командующего фортом, и несколько его солдат приехали в лагерь, чтобы выставить своих коней на продажу. Лошадь майора взвилась, понесла, за лагерем сбросила наездника в пыль и исчезла за горным отрогом. После такого позора он не посмел приближаться к нашему лагерю и пешим отправился в деревню.

Наконец, караванные животные прибыли. Снова пришлось стать свидетелями любопытной сцены. Старшина сердито ругал погонщиков и приказал одному из своих слуг принести широкий ремень. Когда инструмент для наказания принесли, опоздавших погонщиков – троих мужчин и пятерых женщин – поставили на колени, и старшина нанес им несколько звучных ударов по щекам. Виновные кричали неестественно пронзительными голосами, но не казались страдающими от наказания.

Мы покинули лагерь вскоре после того, как прибыл весь караван, оставив одного Портнягина следить за распределением грузов в последней партии вьючных животных. За несколько минут до их отбытия старшине принесли стрелу с прикрепленной к ней полоской красной ткани. Это был официальный приказ из Лхасы, предписывающий роте пехотинцев немедленно отправиться в Лхасу и присоединиться к экспедиционным войскам, стоящим в Поюле на юго-востоке провинции Кхам. Деревенским старшинам, проживающим вдоль маршрута, было приказано снабдить проходящие отряды транспортом и провизией. Приказ не произвел большого впечатления на местных жителей, лишь большее количество чанга, или ячменного вина, было выпито в этот день. После прочтения приказа старшина тщательно намотал материю на стрелу и воткнул ее в одну из наших коробок, таким образом приказ о мобилизации пропутешествовал с нами к Мемо и дальше. Как оказалось впоследствии, старшина опасался отправлять приказ с верховым посыльным, который мог выбросить его, и поэтому предпочел доверить важное послание иностранному каравану! Да-йиг, или письмо-стрела, объявляющее мобилизацию отрядов, прибыло в Мемо с нашим караваном и было обнаружено Портнягиным во время осмотра грузов. Оно было сразу передано местному старшине с объяснением, что мы не имеем никакого отношения к мобилизации. Несмотря на наши заверения, приказ после внимательного изучения был возвращен нам на том основании, что раз он прибыл с нами, то с нами должен и отбыть! Мы, конечно, отказались взять его, но утром он снова был воткнут в одну из наших коробок и таким образом прибыл в Шекар. По мнению старшины, надежнее было послать письмо с европейским караваном, чем доверить местному посыльному.

Что случилось в Поюле? Задавленное чрезмерными налогами население некоторых наиболее воинственных долин восстало с оружием в руках против губернаторов Лхасы и их солдат. Сообщалось, что губернатор и около шестидесяти тибетских солдат расстались с жизнью в Поюле, стране знаменитых воинов. В Лхасе и Шигадзе были мобилизованы отряды, и лхасскому казначейству пришлось выдержать это новое напряжение. Кроме страданий войны стране приходилось переживать гибельные последствия мобилизации.

В перемещении тибетских отрядов нет никакого порядка. Они обычно получают транспортные средства от местного населения. Солдатам приходится везти с собой провизию из дома. Все они едут верхом, некоторые на лошадях и мулах, а некоторые даже на ослах и яках. Никакой униформы нет, за исключением редко встречающихся краг, в то время как большинство людей одеты в тибетские кафтаны и меховые шапки. Обмундирование цвета хаки, позаимствованное не так давно из Индии, служит только парадной формой. Обычное вооружение состоит из английских винтовок старого образца, которые никому не в состоянии причинить вреда из-за отсутствия надлежащего ухода. Тибетским пехотинцам и кавалеристам нравится ездить с примкнутыми к стволам штыками, которые, кроме того, обычно ярко украшаются церемониальными шарфами и разноцветными полосками ткани. Часто случается, что при начале боевых действий они предпочитают оставлять свои винтовки из опасения потерять их и стреляют из старинных мушкетов или просто скрываются за камнями или в любом другом естественном укрытии. Нападение тибетцы всегда предваряют дикими воплями, которые должны подбодрить отряды. " Кхи, ху, ху! " или " у-ху, у-ху, у-ху! " – любимые боевые кличи тибетцев, идущих в атаку.

Тибетская колонна представляет собой длинную вереницу всадников, которую сопровождают сотни вьючных животных, груженных всеми видами домашнего и лагерного снаряжения. Среди багажа особенно бросаются в глаза мешалки для приготовления чая. Офицеры едут на своих собственных лошадях или мулах, которые иногда украшены богатыми попонами и имеют чрезмерное количество багажа, притороченного к седлу, из-за чего всаднику приходится сидеть на лошади как в кресле с вытянутыми вперед ногами. Все идет хорошо, пока животное спокойно, но если оно вдруг пугается, то часто сбрасывает наездника и поклажу в дорожную пыль. Обычно вперед посылаются верховые, объявляющие о прибытии отрядов. В данном случае посыльный, спешно отправленный в Шекар, по дороге присоединился к нашему каравану и не торопясь добрался до Шекара за два дня вместо одного, оставаясь все время в нашем лагере и пользуясь всеми приготовлениями, сделанными для нас по приказу правительства. Все это время он пьянствовал и доставлял большие неприятности.

Когда мы наблюдали за передвижением тибетских отрядов, то удивлялись, что станет с ними в горных долинах Поюла, и смогут ли их командиры справиться с ситуацией. Восстания в горах – ужасное бедствие, уносящее многие жизни подобно наводнению. Никогда не знаешь точно, где и кто является врагом, поэтому проходящие колонны, неспособные оказать сопротивление, часто уничтожаются в узких долинах. По словам старого тибетского солдата, который был свидетелем некоторых походов Калон ламы в 1917-1918 гг., такое часто случается в Восточном Тибете.

Путь в Шекар пролегал по правому песчаному берегу Пхунгчу. Песчаные и известняковые утесы высились по обеим сторонам долины. Страна живо напоминала районы Центральной Гоби. Повсюду виднелись небольшие деревушки со скудными полями, на которых работали крестьяне. Молодая трава росла на речных берегах, покрытых стаями диких гусей, уток брахмини и чирков. К нашему отряду присоединился лама на великолепном черном муле и сопровождал нас до нашей стоянки в Мемо. За спиной у ламы висел прекрасный карабин Маузера и патронташ. Он ехал из Ташилунпо и сопровождал своего господина, богатого ламу-торговца, в Шекар.

Около двух часов дня мы достигли маленькой деревушки Мемо, которая состояла из одного большого дома, принадлежащего местному старшине, и нескольких фермерских хозяйств в ее окрестностях. Мы были встречены женой местного старшины, пожилой женщиной, которая старалась устроить нас поудобнее. Лагерь разбили на ровном месте за деревней, и все шло хорошо, пока наш тибетский проводник не напился и не отказался выполнять свою работу. Госпожа Рерих упрекнула его за такое поведение, и он, разъярившись, выбежал к толпе крестьян, крича, что мы плохие люди, потому что сказали, что он пьян, когда этого не было, и приказал крестьянам не обслуживать нас.

Толпа испугалась и рассеялась, а мы остались без топлива и корма для животных почти на три часа. Недисциплинированный служащий ушел в палатку и наотрез отказался выполнять свою работу. Солдат из Тингри, который сопровождал экспедицию в Шекар, тоже был пьян и совершенно не мог помочь. Он пришел ко мне и в отчаянии просил поговорить с крестьянами и убедить их изменить свое отношение. Пришлось идти к старшине, где я убедился, что его семья была во всем готова помочь нам. Жена старшины сразу созвала всех слуг и дала им строгие указания снабдить нас топливом и кормом и собрать животных к завтрашнему дню. Через час у нас было все. Но за первой неприятностью последовала другая. Между караванщиками из Тингри и крестьянами Мемо возник серьезный спор. Письмо с сообщением о нашем прибытии крестьяне получили всего за несколько часов до приезда экспедиции и не смогли приготовить нужное число караванных животных. Они решили нанять их у людей из Тингри. Те отказались и бросились уводить своих лошадей и мулов, но были задержаны группой жителей Мемо, в то время как другая группа крестьян пригнала всех животных старшине во двор. После бурного разговора вопрос был улажен, и караванщики из Тингри согласились отдать животных в наем. Профессор Рерих сразу уволил недисциплинированного служащего и сообщил, что о его поведении будет доложено районому губернатору в Шекаре.

После полудня нас посетил лама из Ташилунпо. Почтенный монах горько жаловался на репрессии лхасского правительства и сообщил, что многие монахи оставили монастыри, а большинство богатых семей Цанга доведены до чрезвычайной бедности.

Вечером мы сидели около палаток и наблюдали за непрерывным потоком всадников, едущих из Тингри в Шекар. Некоторые были на мулах, другие – на прекрасных верховых лошадях необычайно высокого роста, как говорили, выведенных в Центральном Тибете. Посыльные солдаты, отправленные из Тингри объявить о прохождении отрядов, выполняли свои обязанности не спеша и провели ночь в нашем лагере. Они напились, и один из них горько жаловался на грустную жизнь тибетского солдата. По его словам, едва его часть возвратилась из Кхама в Тингри, как снова получила приказ двигаться в Поюл и принимать участие в военной операции против по-пов. Наш третий верблюд стал показывать признаки истощения, и пришлось оставить его на попечении жены старшины. Пожилую госпожу пригласили в лагерь и подарили ей верблюда. Она чувствовала себя чрезвычайно польщенной и настаивала на том, чтобы мы проинструктировали ее и ее брата, как ухаживать за животным. Мы дали ей урок " верблюдовождения" и показали, как заставить его вставать на ноги и ложиться. Все зрители были сильно взволнованы, а бравое животное препроводили в его новый дом. Ворота, ведущие во внутренний двор дома, были слишком малы, чтобы через них мог пройти верблюд, и пришлось их расширить, удалив часть кирпичной стены. Это был первый верблюд, которого видели в этой области, и семья старшины по достоинству оценила выпавшую им честь. Ночью ужасная суматоха и беготня по лагерю заставили нас вскочить с постелей. Верблюд вырвался на свободу и возвратился к своим товарищам. Старшина со всем своим семейством гонялся за ним, но поймать животное им не удалось. Нашим людям пришлось отвести верблюда в новую конюшню, расположенную во внутреннем дворе дома старшины.

С Тингри и областью, расположенной юго-западнее его вокруг горной цепи Лапчи кангри, связан один из величественных эпизодов религиозной и литературной истории Тибета. В первой половине одиннадцатого столетия здесь жил и трудился самый знаменитый учитель Тибета – отшельник Миларепа (Мила рас-па), святой Франциск Страны Снегов. На юге Тингри в почти недоступных горных долинах, ведущих к высочайшим нагорьям земли, где снежные гиганты Эверест, Макалу и Гауришанкар вздымаются на громадные высоты, словно соперничая друг с другом, еще живут отшельники, ревностно оберегающие тайну Миларепы, передаваемую через поколения учителей. Здесь в затерянных диких горах все еще можно услышать песни Миларепы и рассмотреть на стенах покинутых горных жилищ отшельников изображения Учителя, слушающего Внутренний Голос. Каждый год паломники поднимаются почти недоступными тропами к Эвересту, чтобы увидеть гигантский скол на склоне горы – след падения Наро Бон-чунга.

Однажды Наро, один из главных учителей Черной Веры Тибета, вызвал Миларепу подняться на вершину Эвереста, называемого здесь " Матерью Великих Снегов". Миларепа принял вызов и вошел в глубокую медитацию. Тем временем Наро, видя Миларепу, сидящего неподвижно, с помощью сверхъестественной силы начал взлетать к вершине великой горы. Но как могла победить Черная Вера? Внезапно на вершине горы появился сияющий трон, на котором сидел медитирующий Миларепа. Ослепленный блистающим видением, Наро упал в глубокую пропасть и при падении оставил гигантский след своего поражения. Так говорит легенда, и сотни паломников превозносят мудрость Учителя, которому были послушны и звери, и птицы.

Там, в отдаленных горах, можно все еще встретить затворников, членов тайного братства последователей Миларепы, именуемого " Братья и Друзья Тайного". На покрытых льдом склонах прохожий еще может увидеть фигуру монаха в белых одеждах адепта тайной науки " Внутреннего Огня", или Лунг-тум-мо (лунг гтум-мо). Молва об этой области распространилась далеко по всей буддистской Центральной Азии, и ученые ламы Монголии часто рассказывают о духовных учителях и отшельниках горной страны юго-западнее Шигадзе.

По дороге в Тингри мы встретили нескольких лам – последователей Миларепы, совершающих паломничество в долину Лапчи и ее храм. Некоторые из них несли большой дамару, трезубец и канг-линг, или трубу, сделанную из человеческой кости, подвешенную к поясу. Их одежда состояла только из белого домотканого халата, ставшего серым от постоянной носки и непогоды; волосы были собраны в узел на макушке.

Мне предоставилась возможность поговорить с ними и составить Гурбум, или собрание песен Миларепы. Я расспрашивал их о последователях Миларепы и известных убежищах в горах. Сначала они были озадачены моими вопросами. Какое право имел чужестранец расспрашивать о жизни их товарищей-монахов? Но постепенно, видя что я совершенно серьезен, они становились более общительными. Уже упомянутые " Братья и Друзья Тайного" – посвященные ученики одного учителя, объединенные общим источником указаний. Они обычно останавливаются в горных убежищах и узнают друг друга по определенным приметам. Они практикуют интенсивную медитацию и тайную науку " Внутреннего Огня", которая позволяет адепту часами сидеть на пронизывающем ветру и во время бури, не ощущая мороза. Наоборот, он чувствует приятное тепло, разливающееся по телу и иногда видит возникающие вокруг него языки пламени. Говорят, что некоторые из адептов этих практик, чьи жизни были особенно исполнены святости, способны растопить снег вокруг себя на значительном расстоянии. Перед достижением этой стадии тум-мо, устремленный монах должен подвергнуться курсу обучения под руководством учителя, который пристально наблюдает за своими учениками. Без учителя тум-мо считается чрезвычайно опасным, и известны многие случаи, когда монахи сходили с ума. Я слышал о монахе, который практиковал концентрацию, позволяющую развить в себе тум-мо, в течение четырнадцати лет, но однажды был прерван случайным прохожим, потерявшим путь и спросившим монаха о дороге. В результате этого медитирующий лама испытал такой страшный удар, что не сумел перенести его и лишился разума. Правила тум-мо и медитаций, которые служат чтобы развить эту способность, содержатся в специальных руководствах. Некоторые из