Кеннеди. Кто в молодые годы не грешил?

Кто в молодые годы не грешил?

Суди ее за то господь и совесть,

Здесь, в Англии, над нею судей нет.

Полет

Суд будет там, где ею грех свершен.

Кеннеди

В оковах, сэр, грешить не так-то ловко!

Полет

Оковы ей ничуть не помешали

Ни в том, чтобы метнуть зажженный факел

Войны гражданской в сердце государства,

Ни в том, чтоб к королеве — да хранит

Ее господь! — убийц коварных слать.

Иль не из этих стен она подвигла

Злодея Перри вкупе с Беббингтоном[3]

На гнусное цареубийство? Или

Не здесь, в затворе, сеть она плела,

В которую попался славный Норфольк[4]?

И лучшая на острове Британском

Под топором скатилась голова!

Но эта горестная участь разве

Неистовых безумцев усмирила,

Что за нее готовы в бездну прыгнуть?

Нет, го́ ловы свои на эшафоты

Все новые склоняют смельчаки!

И это будет так, пока на плаху

Она, кто всех виновней, не взойдет.

Будь проклят день, когда Елене новой

Радушно предоставили мы кров!

Кеннеди

Уж это мне английское радушье!

Едва она, бедняжка, в черный час

Британскую переступив границу,

Явилась к вам изгнанницей, сестру

О помощи и милости молить, [5]

Как, в поруганье прав международных

И прав монарших, бросили ее

В темницу на печали и тревоги;

Когда ж она все горести вкусила

Во мраке заточенья, всю тоску

Бесцельной жизни — ей предстать велят

Перед судом, как пойманной злодейке,

И — королеве! — плахой угрожают!

Полет

Она убийцей в Англию пришла,

Народом изгнанной, лишенной трона,

Что ею был так тяжко опозорен;

Пришла к нам заговорщицей, мечтая

Возобновить кровавый век Марии

Испанской[6], папе Англию вернуть,

Предать страну своей родне французской.

Недаром Эдинбургский договор

Отвергнут ею[7]: на престол британский

Она не перестала притязать.

А ведь могла бы росчерком единым

Купить себе свободу. Значит, лучше

Ей жить в неволе и терпеть насилье,

Чем поступиться призрачным величьем.

А почему? Да потому, что верит

Она в свои коварные затеи

И думает всем островом Британским

Из келейки острожной завладеть.

Кеннеди

Ах, полноте! Достойно ль, сэр, к насилью

Глумленье прибавлять? Как погребенной

Здесь заживо еще мечтать о власти?

Ведь до нее с родимой стороны

И слово утешенья не доходит!

Давно она людей не видит — только

Тюремщиков суровых и немых,

А их число пополнилось недавно

Жестоким вашим родичем; вокруг

Страдалицы решетка уплотнилась.

Полет

Коварству и решетка не помеха!

Быть может, прутья крепкие давно

Подпилены, а эти пол и стены,

Столь прочные, казалось бы, подрыты?

Недоглядишь, а гости тут как тут.

Воистину — проклятье сторожить

Крамольницу злокозненную эту!

Страх гонит сон от глаз! Как дух скорбящий,

Я по ночам брожу и проверяю,

Верна ли стража, прочны ли затворы.

Все трепещу: ужель мой страх недаром

Меня томил? Но — господу хвала! —

Надежда есть, что это ненадолго.

Охотней бы, поверьте, сторожил

Я грешников во граде Вельзевула,

Чем эту венценосную змею.