Песнь X

(№ 1980). Ст.175-430 [Нонн 1997, с.105-111]

Вот однажды охотясь у сени отвесной деревьев,

Юношей Вакх пленился с ликом румяным и нежным.

Ибо в отрогах фригийских юноша Ампелос вырос

И возмужал, сей отпрыск цветущий страстных эротов.

Нежный пушок подбородка, юности цвет золотистый

Не препоясал ланиты округлые, снега белее (180)

Горного, пряди густые свободно падали сзади,

Вились вольно по белым плечам без всякой повязки

И под дыханием ветра они едва колыхались,

Трепеща и вздымаясь, шею его обнажая

(Ибо волною волос она была скрыта от взоров).

Шея как будто сияла, белая, тени развеяв –

Так Селена сквозь тучи влажное сеет сиянье.

С уст, словно роза цветущих, медовые речи лилися,

Словно весна, его тело цвело. От стоп его белых

Розы алели на травах зеленых приречного луга. (190)

Взоры когда он бросает глаз огромноокруглых –

Мнится, в полном сиянье блеск разгорелся Селены!

Отрок взят Дионисом в сопутники для забавы,

И божество, уподобив смертному голос и речи,

Лик божественный спрятав, искусно его вопрошает:

«Кто же отец твой родимый? Зачат ты не чревом небесным?

Уж не Харита ли матерь? Не Аполлон ли родитель?

Молви, милый, и рода не скрывай! Не бескрылый

Эрос ли вновь появился без лука и без колчана?

Кто из бессмертных на ложе тебя породил Афродиты? (200)

Нет, и я не сказал бы, что мать твоя Кипрогенейя,

Я не назвал бы отцом Арея или Гефеста.

Если тебя называют Гермесом, с неба слетевшим,

Где же легкие крылья, плесницы пернатые бога?

А нестрижены кудри, вьющиеся за спиною?

Разве что сам появился, без лука и без кифары

Феб, чьи волосы вольной волною за плечи струятся!

Хоть и Кронид мой родитель, а ты от семени смертных,

Сатиров быкорогих кровь в твоем сердце играет!

Вместе побудь со мною, о богоравный, ведь крови (210)

Олимпийской Лиэя твоя красота не постыдна!

Что ж говорю я со смертным, чьи лета столь краткосрочны?

Чую твою породу, хоть ты и пытаешься скрыться!

Гелию породила, соложница бога, Селена

Юношу, что Нарциссу равен прекрасному, дивный

И небесный твой облик – лик Селены рогатой!»

Так он измолвил, и отрок чудною речью пленился,

Гордый тем, что прекрасней он многих ровесников юных,

Затмевая их блеском красы. Когда же в чащобах

Отрок наигрывал песню – ею Вакх наслаждался. (220)

Юноша уходил – угасала бога улыбка.

Если ж за пиром, где можно пылко резвиться, Сатир

Бил в тимпан, порождая отзвук далекий и гулкий,

А в это время отрок охотился на оленя,

Не появляясь на пире – то бог останавливал пляску.

Если ж у вод Пактола, на брег цветущий и пышный,

Юноша не являлся, желая к вечернему пиру

Собственноручно владыке подать сладчайшую воду,

Отрока подле не видя, Вакх тоскою томился.

Если из флейты щемящей, либистидской работы, (230)

Эхо он выдувает, слабый звук и неверный,

Вакху тут виделся Марсий, родил которого дивный

Хиагнис, Марсий мигдонский, что на беду свою с Фебом

Состязался, на флейте двойной играя Афины.

Если же только единый отрок сидел с ним в застолье,

Слушал он отрока речи, что сладостны слуху бывали;

Только умолкнет мальчик – бог печалится тут же…

Если вдруг обуянный желанием пляскою взвиться,

Ампелос вдруг принимался резвиться в пляске веселой

С дланью сатира длань резвящегося соплетая, (240)

Ставя поочередно стопу за стопой в хороводе,

Вакх, за ним наблюдая, тяжко от ревности страждет.

Хочет ли отрок резвиться с силенами иль на охоту

С юным погодком каким пойти за быстрою дичью,

Бог Дионис, ревнуя, удерживает любимца,

Дабы раненный жалом таким же, служка эротов

Не заронил желанья в душе переменчивой легкой,

Как бы новою страстью томимый, не бросил Лиэя –

К юноше юноша быстро влечется, юностью милый!

Даже когда и тирсом медведицы ярость смиряет, (250)

Или же тяжким жезлом свергает свирепую львицу,

Смотрит на запад со страхом, блуждает по небу взором:

Вдруг там Зефир повеет снова, ветр смертоносный

(Некогда легким дыханьем этого ветра повёрнут

Был метательный диск, что наземь поверг Гиакинфа!)

Он и Кронида страшился, птицы эротов с крылами

Страсти неумолимой – вдруг взмоет над склонами Тмола,

С неба взыскуя любимца своими похитить когтями,

Словно Тросова сына, что кубок ему наполняет.

Он боится и страсти неистовой моря владыки (260)

(Тот принудил Танталида взойти на златую повозку),

Как бы тот колесницы пернатой не бросил по небу,

Ампелоса похитить, безумный в любви Эносихтон!

Сладостное сновиденье он зрит на сновидческом ложе:

Мальчик речи лепечет, полные лести любовной,

Видя призрачный облик мнимого лика любимца!

Если же мнимый образ изъяном каким отличался,

Сладостным мнилось и это влюбленному Дионису,

Милой плоти милее! А если любовным томимый

Пылом, слабел он в внезапном полном изнеможенье, (270)

Сладостней сладкого мёда казался возлюбленный Вакху,

Даже и жирный волос кудрей неухоженных больше

По сердцу часто бывал больному от страсти любовной.

День они проводили вместе, и бог недоволен

Был, если ночь приходила, ведь очарованным слухом

Более не внимал речам и милым и нежным,

Спавшего в Рейи пещере, матери мощного сына.

Ампелоса узревший, влюблен и сатир в сей облик

Дивный и прячась, лепечет украдкой любовные речи:

«Ключница сердца людского, Пейто, божество, что милее (280)

Всех, пусть этот вот мальчик станет ко мне благосклонен!

Если как Вакх я буду с ним – то не надо мне дома

Поднебесного в высях эфирных и быть не хочу я

Богом и Фаэтонтом сияющим смертным… Не надо

Нектара мне с амвросией, ничто меня не заботит!

Пусть и Кронид ненавидит, коль Ампелос нежит и любит!»

Так говорил он, пронзенный под сердце стрелою эротов,

Тайно и тяжко страдая и мучаясь ревностью жгучей,

Пылкую страсть с восхищеньем чувствуя рядом, но даже

Эвий, умеченный жалом медовым и вожделея, (290)

Улыбаясь, Крониду любвеобильному молвил:

«Ты ко влюбленному будь благосклонен, Зевесе Фригийский!

Я от матери Рейи, дитя неразумное, слышал:

Дал ты зарницу Загрею, предшественнику-Дионису,

Гукающему младенцу – всесожигающий пламень,

Громы небесных перунов, горних дождей водопады,

Стал он, этот ребенок, вторым ливненосным Зевесом!

Вовсе я не желаю присваивать пламень эфирный,

Тут не надо и грома, а если ты милостив, отче,

Огненному Гефесту дай от искры перуна, (300)

Пусть Арееву грудь окутает облачный панцирь,

Хочешь – Гермаону даруй с небес излетающий ливень;

Пусть Аполлон поиграет зарницей родителя вволю!

Но лишь единого друга довольно мне, Дионису.

Честь мне – малой зарницей играл я, Семела видала!

Пламень, спаливший матерь, мне ненавистен, и вырос

Я в Меонии… Что меж небом и Дионисом

Общего? Сатиров норов добрый милей мне Олимпа.

Молви, отец, не скрывай, поклянись мне новой любовью:

Юноша, коего ты со склонов Иды Тевкридской, (310)

Ставши орлом, на небо вознёс в объятиях нежных,

Так ли прекрасен, что стоил (пастух этот!) места на пире

Горнем… Поди, ведь хлевом несло от этого парня!

Отче пространнокрылый! Смилуйся Зевс, не о кравчем,

Сыне Троса реку я, что чашу твою наполняет!

Пообольстительней пламя в челе и лике сияет

Ампелоса моего, Ганимеда блеск затмевая…

Тмола отпрыск милее отпрыска Иды… Ведь много

Есть и других в этом мире! Возьми их, владей ими всеми –

Этого же красавца оставь, отец мой, Лиэю!» (320)

Молвил он слово истерзанный страсти стрекалом!

Даже когда и в чащобах густых лесов магнесидских,

Стадо царя Адмета гнал Аполлон-быкопасец,

Так не безумствовал страсти пронзенный жалом нежнейшим,

Как безумствовал Вакх, забавляясь с юным любимцем.

Оба по чащам бродили, друг с другом беспечно играя:

То они тирс бросают, ловя налету его ловко

Средь густолиственной сени или на солнечном бреге;

То охотятся в скалах на львят в их логове горном;

То, одни оставшись на бреге потока пустынном, (330)

На песке предаются крепкозернистом и чистом

Состязанью в борьбе шутливому для развлеченья.

Далее Нонн близко к тексту Гомера обыгрывает строки «Илиады» XXIII 700-739

Не был наградой треножник, победы их не отмечали

Чашей чеканной, с лугов кобылиц им не приводили,

Ставка у них – звонкогласый авлос двуствольный эротов.

Это для них лишь страсти игра. Меж ними могучий

Эрос, новый Гермес, пернатый судья состязаний,

Страсти венец он явил, сплетая нарцисс с гиакинфом.

Оба в борьбу вступили, потщась награды эротов.

Вот друг друга руками за поясницу схватили, (340)

Каждый другого дланью стискивает поясницу,

Попеременно пытаясь ребра стиснуть друг другу,

Поочередно друг друга они от земли отрывают,

Переплетаясь руками… Небесное наслажденье

Вакх испытал в этой сладкой борьбе, ибо он похищаем

Тут, и он же похитчик – влюбленному радость двойная!

Бромия пясти захват проводит Ампелос быстро,

Пальцами крепко сжимает, усиливая давленье,

С силой удвоенной дальше крепкие пальцы разводит,

Диониса десницу одолевая помалу! (350)

Тут, сведя свои длани у юноши на пояснице,

Сжал его тело Вакх от любви ослабевшей рукою,

Ампелоса приподняв, а тот у Бромия сразу

Подколенок подсек, и со смехом сладостным Эвий

От подсечки внезапной ровесника, милого друга,

Валится, перевернувшись на прах песчаный спиною.

Только навзничь простерся Вакх почти добровольно,

Юноша тут же на торсе нагом его оказался;

Тот же, руки раскинув, выгнувшись и напрягшись,

Милую тяжесть подъемлет. О землю стопы опирая, (360)

Дабы не сдвинуться боле, он все сильней выгибался,

Не извернулся спиною пока… Не являя всей силы,

Перевернулся и быстро движеньем могучей десницы

Наземь играючи сбросил с торса тяжесть эротов!

На бок упав, на песок тот локтем успел опереться,

Юноша ловкий, искусный, и спину противника жарко

Обхватил, сжав ребра, и попытался подсечку

С внутренней стороны провести стопы и лодыжки,

Одновременно захватом двойным замкнув поясницу,

Ребра стиснул, ударил своей стопой под колена (370)

И навалился: по брегу песчаному покатились

Оба, и пот заструился, усталости вестник, обильный!

Вот наконец побежденный (хоть был он непобедимым),

Подражая Зевесу-родителю в состязанье,

Дионис уступает. И сам Зевес величайший

На берегах Алфея вступивший в борьбу, ниспровержен

Был, уступив добровольно, склонил пред Гераклом колена!

Так борьба у влюбленных окончилась. Юноша принял

За победу авлос двуствольный в нежные длани.

Тело усталое после в потоке от пота и грязи (380)

Юноша омывает, песок счищая липучий,

И засияло снова влагой омытое тело.

После того как отдал победу ему в состязанье

Силы, Вакх своих игр и забав отнюдь не оставил.

И предложил состязаться в беге, быстром как ветер!

Дабы и пыл пробудился у соискателей быстрых,

Он учредил как награду. Рейи благой Кибелиды,

Медный кимвал и шкурку пеструю олененка.

А наградой второю стала сопутница Пана,

Сладкоречивая флейта, и барабан гулкозвучный, (390)

Медью окованный. Третьей наградой была Диониса –

Россыпи брега златые, намытые бурным потоком!

Вот отмеряет Бромий для бега пригодный участок,

И две меты кладет меж концом и началом дорожки,

В десять локтей высотою пару жердей, чтоб бегущим

Виден был знак для начала бега, вбивает, а дальше

Тирс в песке укрепляет, мету конечную бега.

Сатиров пригласили также соревноваться.

Плясолюбивый Бромий кличет звонко начало:

Первым Леней быстроногий место свое занимает, (400)

И резвостопый Киссос и милый Ампелос рядом.

Так, быстроте доверяя ног на ровной дорожке,

Встали друг с другом рядом и вот, от земли оторвавшись,

Будто на воздух взвился – летит не касаясь ногами

Почвы Киссос, порывом резвым вперед унесенный.

Сразу за ним – след в след! – обжигая дыханием спину,

Мчится бегун Леней, подобный бурному ветру.

Так он близок к тому, кто немного опережает,

Что наступает стопою в песчаный след неглубокий.

И оставался меж ними всего такой промежуток, (410)

Что остается меж тканью на ткацком станке и ткачихой,

Коли над ней наклонится та и грудью коснется!

Ампелос мчался третьим и был среди них последним.

Оком ревнивым смотрел Дионис на бегущих, терзался:

Вдруг те двое быстрее окажутся у пределов,

Ампелоса опередят, позорно оставят последним!

Кинулся бог на помощь любимцу, дал ему силы,

Так что пустился любимый быстрее бурного вихря!

Вот из бегущих первый, что алчно жаждал награды,

Вдруг споткнулся о холмик песчаный, колена ослабли (420)

Киссоса, и он в скользкий кубарем ил покатился!

Сатир Леней покачнулся, замешкался, быстроногий,

И замедлил движенье. Так оба атлета остались

Далеко позади и Ампелос вырвал победу!

Ярый вопль испускают силены, внезапной победе

Радуясь юноши в беге. Ведь мальчик пышноволосый

Первую получает награду, Леней же – вторую,

В сердце досадуя, ибо заметил он хитрость Лиэя,

От ревнивой любви изошедшую… Глядя стыдливо

И огорченно, принял третью Киссос награду… (430)