Эпитафия

«В недрах земли материнской покоится тело Платона,

Дух же его сопричтен к сонму бессмертных богов».

(№ 763). (Спевсипп (АП XVI 31), пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.48])

Другие эпитафии Платона см. (Диоген Лаэртский III 43-45 [Диоген 1979, с.163])

Диалоги приводятся в порядке, установленном А.Ф.Лосевым для Собрания сочинений Платона [Платон 1990-94].

«Феаг»

(№ 764). «Сократ. …я ведь не знаю ни одной из этих счастливых и прекрасных наук, хоть и желал бы. И я всегда утверждаю, что, как говорится, я полный неуч во всем, кроме разве одной совсем небольшой науки [μ ά θ η μ α ] – науки любви. В этой же науке я заявляю себя более искусным, чем кто бы то ни было из людей – как прошлых времен, так и нынешних» (Платон. Феаг 128b, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.121])

«Евтидем»

(№ 765). «Сократ. …вошёл Клиний, о котором ты правильно сказал, что он сильно вырос, а за ним – многочисленные его поклонники и между ними Ктесипп, пэаниец, юноша, обладающий прекрасными врожденными качествами, разве только несколько заносчивый по молодости» (Платон. Евтидем 273a-b, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.159-160])

(№ 766). «… А они уже окружили нас плотным кольцом. Между тем Ктесипп сидел далеко от Клиния, и мне показалось, что, когда Евтидем со мной разговаривал, склонившись вперед, он мешал ему лицезреть сидевшего между нами Клиния. Поэтому Ктесипп, желая смотреть на мальчика и вместе с тем стремясь послушать, о чем идет речь, первым подошел и стал прямо напротив нас. Следуя его примеру, и все остальные окружили нас – и поклонники Клиния, и друзья Евтидема и Дионисодора. Показав на них, я сказал Евтидему, что все готовы учиться; Ктесипп весьма охотно с этим согласился, и все прочие тоже и сообща попросили их показать силу своей мудрости» (Платон. Евтидем 274b-d, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.161])

(№ 767). «Дионисодор. Так, значит, вы утверждаете, будто хотите, чтобы он [Клиний] стал мудрым?

- Очень хотим.

Дионисодор. А в настоящее время мудр Клиний или же нет?

- Ну уж об этом-то он помалкивает, ему ведь не свойственно хвастовство.

Дионисодор. Но вы-то хотите, чтобы он стал мудрым и не был невежественным?

Мы согласились.

Дионисодор. Значит, вы хотите, чтобы он стал тем, чем он сейчас не является, и чтобы таким, каков он сейчас есть, он впредь уже никогда не был.

Услышав это, я пришел в замешательство, он же, подметив мое смущение, продолжал:

Дионисодор. Так разве, желая, чтобы он впредь не был тем, что он есть сейчас, вы не стремитесь его, как кажется, погубить? Хороши же такие друзья и поклонники, которые изо всех сил желают гибели своего любимца!

Но тут Ктесипп, услышав это, вознегодовал из-за любимого мальчика и подал голос:

- Фурийский гость, - сказал он, - если бы это не было чересчур неучтиво, я бы тебе ответил: «Погибель на твою голову!» Что это ты вздумал ни с того ни с сего взвести на меня и на других такую напраслину, о которой, по-моему, и молвить-то было бы нечестиво, - будто я желаю погибели этому мальчику!» (Платон. Евтидем 283с-е, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.172])

«Алкивиад I»

(№ 768). «Сократ. Сын Клиния, я полагаю, ты дивишься тому, что я, став первым твоим поклонником, продолжаю оставаться им еще и теперь, когда другие от тебя отвернулись, а также и тому, что, тогда как все прочие досаждали тебе своими беседами, я в течение стольких лет не сказал тебе ни единого слова. Причина тому была не человеческого, но божественного свойства; позже ты сможешь оценить ее значение. Но теперь, когда она больше не служит препятствием, я пришел к тебе: я полон надежды, что и впредь это препятствие не возникнет. Все это время я примечал, как ты ведешь себя по отношению к твоим поклонникам: сколь много их ни было и как ни были они заносчивы, не было среди них ни одного, которого ты не отвадил бы своей высокомерной гордыней. Причину твоего высокомерного превосходства я тебе сейчас объясню. Ты утверждаешь, что тебе не нужен никто из людей: мол, присущее тебе величие – как телесное, так и душевное – таково, что ты ни в ком не нуждаешься. …

Чванясь всем этим, ты подавил своих поклонников, а они, будучи послабее, [ с.221 ] признали свое поражение. Для тебя это не прошло незамеченным. Поэтому я уверен, что ты удивляешься настроению, мешающему мне отречься от моей любви, и спрашиваешь себя, на что глядя я сохраняю твердость там, где все остальные бежали. …

… Сократ. … Нелегкое это дело – объясняться в любви человеку, ни в чем не уступающему своим поклонникам; однако надо решиться и изложить тебе мои намерения. Если бы я, мой Алкивиад, видел, что ты привержен ко всему тому, что я только что перечислил, и намерен продолжать жить так и дальше, я давно бы простился со своей влюбленностью, по крайней мере я в это верю». (Платон. Алкивиад I 103а-105а, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.220-221])

(№ 769). «Сократ. Ну и ну, мой милейший! Что за речи? Сколь недостойны они как твоей красоты, так и прочих твоих достоинств!

Алкивиад. Как мне понимать эти твои слова, Сократ?

Сократ. Я досадую на тебя и на свою собственную к тебе любовь!

Алкивиад. Почему же?

Сократ. Да потому, что здешних людей ты считаешь своими достойными соперниками».

(Платон. Алкивиад I 119с, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.243])

(№ 770). «…Никого, можно сказать, не заботит, мой Алкивиад, ни твое происхождение, воспитание или образование, ни какого-либо другого афинянина. Это интересует разве лишь кого-нибудь из твоих поклонников». (Платон. Алкивиад I 122b, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.246])

(№ 771). «Но если она [ Аместрида, царица персов ] узнает, что этот Алкивиад принимается за дело, не будучи еще полных двадцати лет от роду, и что он совершенно необразован, да вдобавок, несмотря на уверения его поклонника в том, что в [ с.248 ] подобную борьбу с царем ему следует вступать не раньше, чем он обучится, проявит прилежание и поупражняется, не желает к этому прислушиваться, но твердит, что ему довольно и того, что у него есть, я полагаю, она изумится и скажет: «Так на что же надеется этот юнец?» (Платон. Алкивиад I 123d-e, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.247-248])

(№ 772). «Сократ. И если бы кто был влюблен в Алкивиадово тело, он любил бы не Алкивиада, но что-то из принадлежащих Алкивиаду вещей.

Алкивиад. Ты говоришь правду.

Сократ. А тот, кто влюблен в твою душу?

Алкивиад. Вывод напрашивается сам собой.

Сократ. Значит, тот, кто любит твое тело, покидает тебя тотчас же, как только тело твое перестает цвести?

Алкивиад. Очевидно.

Сократ. Ну а кто любит твою душу, тот, видно, не покинет ее до тех пор, пока она будет стремиться к совершенствованию?

Алкивиад. По всей вероятности.

Сократ. Вот я и не ухожу, но остаюсь, хотя тело твое начинает увядать и другие тебя покинули.

Алкивиад. Ты хорошо поступаешь, Сократ, не уходи же.

Сократ. [ с.261 ] Так позаботься о том, чтобы стать по возможности совершеннее.

Алкивиад. Да, я позабочусь об этом.

Сократ. Значит, вот как обстоит твое дело: не было и нет, как видно, приверженца у Алкивиада, сына Клиния, кроме единственного и любезного ему Сократа, сына Софрониска и Фенареты.

Алкивиад. Воистину так.

Сократ. Не сказал ли ты, что я, подойдя к тебе, лишь немного тебя упредил, поскольку ты первым хотел подойти и спросить, по какой причине лишь я один тебя не покидаю?

Алкивиад. Да, так оно и было.

Сократ. Итак, причина заключается в том, что я был единственным твоим поклонником, все же остальные поклонялись не тебе, а тому, что тебе принадлежит. Но красота твоя увядает, ты же, напротив, начинаешь цвести. И теперь, если только ты не дашь развратить себя афинскому народу и не станешь уродлив, я тебя не оставлю». (Платон. Алкивиад I 131с-132а, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.260-261])

(№ 773). «Алкивиад. … Начиная с нынешнего дня я, может статься, буду руководить тобою, ты же подчинишься моему руководству.

Сократ. Благородный Алкивиад, любовь моя в этом случае ничем не будет отличаться от любви аиста: взлелеяв в твоей душе легкокрылого эроса, она теперь будет пользоваться его заботой» (Платон. Алкивиад I 135е, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.267])

«Евтифрон»

(№ 774). «Сократ. Но подумай вот о чем: благочестивое любимо богами потому, что оно благочестиво, или оно благочестиво потому, что его любят боги?

…

Сократ. Значит, и любимым бывает либо нечто являющееся чем-то, либо испытывающее что-либо от чего-то?

Евтифрон. Конечно.

Сократ. А значит, и здесь все обстоит так же, как в прежних случаях: не потому его любят любящие, что оно любимое, но оно любимое, раз его любят?» (Платон. Евтифрон 10а-с, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.305-306])

«Лисид»

(№ 775). «Сократ. Сын Гиеронима, Гиппотал! Можешь и не говорить, влюблен ты в кого-нибудь или нет: я вижу, что ты не только влюблен, но и далеко зашел в этой своей любви. И хотя во всем остальном я человек неспособный и бесполезный, это даровано мне самим богом – немедленно распознавать влюбленного и любимого.

…

Ктесипп. Мой Гиппотал, что ты краснеешь и не решаешься открыть Сократу имя любимого – это свидетельство изысканного воспитания. Но если он хоть недолго с тобой побеседует, то пресытится до отвала бесконечным твоим повторением этого имени. Наши же уши уже до отказа забиты и переполнены именем Лисида, а если Гиппотал вдобавок выпьет немножко вина, то даже тогда, когда мы внезапно пробуждаемся от сна, нам будет мерещиться имя Лисида. И хотя рассказы, которые он ведет, невероятно докучливы, еще страшнее бывает, когда он пытается обрушить на нас стихи и прозу. Но самое ужасное, что он воспевает своего любимца в песнях пронзительным голосом и мы должны терпеливо это выслушивать. А вот теперь, когда ты его спрашиваешь, он краснеет!

…

Сократ. Что ж, ты, Гиппотал, избрал себе любовь великолепную и дерзновенную во всех отношениях! Иди же сюда и покажи мне свое искусство, как показывал его им, дабы я увидел, знаешь ли ты, как влюбленному подобает говорить о своем любимце – и ему самому и остальным» (Платон. Лисид 204b-d, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.315])

(№ 776). «Сократ. Мой Гиппотал, мне нет нужды слушать стихи и песни, даже если ты сочинил их в честь юноши, но меня интересует твой образ мыслей: я хочу знать, как обращаешься ты к своему любимцу.

Гиппотал. А вот Ктесипп тебе скажет…

Ктесипп. Да, клянусь богами, и даже слишком: славословия-то эти достойны смеха. И как не быть им смехотворными, если влюбленный, уделяющий особое внимание мальчику, не умеет сказать ничего своего, но повторяет лишь то, что доступно любому ребенку? Ведь все его сочинения и речи о том, что весь город твердит о Демократе и Лисиде, деде этого мальчика, а также обо всех его предках – их богатстве, конюшнях, о победах на Пифийских, Истмийских и Немейских играх на четырехконных колесницах и верхом – и вдобавок о еще более древних вещах.

Вчера в одной из таких поэм он подробно поведал о гостеприимстве, оказанном Гераклу: мол, ввиду своего родства с Гераклом один из предков Лисида (родившийся якобы от Зевса и дочери основателя его дема) принимал у себя героя; это же россказни старух, и все прочее в том же духе, Сократ; вот какие речи и песни принуждает он нас выслушивать.

…

Сократ - Гиппоталу. Да все эти песнопения прежде всего относятся к тебе самому. Ведь если ты покоришь такого любимца, то все сказанное и спетое тобою послужит к вящей твоей славе и воистину станет хвалебным гимном в твою честь как победителя, коль скоро ты добился расположения этого мальчика. Если же он от тебя ускользнет, то, чем более возвышенными были славословия, пропетые тобой в честь твоего любимца, тем в более смешном виде предстанешь ты, [ стр.206 ] утратив для себя все его прелести. Ведь тот, мой друг, кто искушен в любовных делах, не восхваляет любимого до того, как одержит над ним победу, страшась неожиданностей в будущем. Вместе с тем и красавцы, когда кто-либо восхваляет их и превозносит, преисполняются высокомерием и самомнением…» (Платон. Лисид 205а-206а, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.316-317])

(№ 777). «Их окружала толпа зрителей; среди последних был и Лисид: он стоял в кругу мальчиков и юношей с венком на голове, выделяясь всем своим видом – не только заслуживающей хвалы красотою, но и явными внутренними достоинствами [κ α λ ό ς τ ε ά γ α θ ό ς ]» (Платон. Лисид 207а, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.318]).

(№ 778). «Сократ. … Случилось так, что с детства у меня было страстное стремление к некоему приобретению, как это бывает и с другими людьми, желающими одни – одного, другие – другого. Один стремится приобрести лошадей, другой – собак, третий – золото, четвертый – почет. Я же к подобным вещам равнодушен, но зато весьма алчен в приобретении друзей и желал бы иметь хорошего друга гораздо больше, чем самого лучшего в мире перепела или же петуха либо, клянусь Зевсом, коня или собаку; и полагаю, клянусь собакой, я гораздо скорее, чем сокровище Дария, взял бы себе товарища (предпочтя его самому Дарию) – так страстно жажду я дружбы. [ стр.212 ] И вот, видя вас вместе с Лисидом, я поражен волнением и почитаю вас счастливыми: несмотря на свою молодость, вы оба сумели легко и быстро сделать это приобретение; и ты, таким образом, быстро и верно приобрел в качестве друга Лисида и он – тебя; я же столь далек от подобного приобретения, что даже не знаю, как один человек становится другом другому, и хочу спросить об этом тебя: ведь у тебя есть опыт.

Так скажи мне: когда один человек любит другого, кто из них кому становится другом: тот, кто любит, - любимому или любимый – тому, кто любит? Или же тут нет никакой разницы?

Менексен. Мне кажется, разницы здесь нет никакой.

Сократ. Что ты говоришь? Значит, если один любит другого, они оба становятся друзьями друг другу?

Менексен. Да, по крайней мере таково мое мнение.

Сократ. Как, разве не бывает, что любящий не встречает ответной любви со стороны того, кого он любит?

Менексен. Бывает.

Сократ. Но, значит, бывает даже и ненависть к любящему? Иногда ведь, думается, влюбленные испытывают это со стороны своих любимцев: любя очень сильно, они чувствуют, что не встречают ответной любви, другим же их любимцы попросту отвечают ненавистью. Разве тебе не кажется, что так бывает?

Менексен. Да, и даже очень.

Сократ. Разве в подобном случае дело обстоит не так, что один любит, другой же – любим?

Менексен. Да, так.

Сократ. Но кто же из них кому друг? Любящий – любимому, даже если он не пользуется взаимностью или ему платят ненавистью, или любимый – любящему? Или при таких обстоятельствах ни один из них не бывает другому другом, когда нет взаимной любви между обоими?

Менексен. Видимо, дело обстоит именно так.

Сократ. Значит, мы пришли к иному мнению, чем раньше. Тогда мы считали, что если один из двух любит, то они оба – друзья. Теперь же нам кажется, что если нет взаимной любви, то ни один из двоих не может считаться другом.

Менексен. Это похоже на правду.

Сократ. Значит, любящему ничто не мило, если он не встречает взаимности?

Менексен. По-видимому, да.

Сократ. Значит, нельзя назвать любителями лошадей тех, кому лошади не отвечают любовью, или любителями перепелов, а также собак, вина, телесных упражнений или мудрости, если (в последнем случае) мудрость не платит им взаимностью? Или каждый из них любит эти вещи, хотя они им не дружественны, и солгал поэт [ Солон ], сказавший:

Счастлив, кто любит детей и коней однокопытных,

Гончих псов и странника – чужеземного гостя.

Менексен. Нет, мне думается, он не лжет.

Сократ. Значит, ты считаешь, что он говорит правду?

Менексен. Да.

Сократ. Похоже, следовательно, что любимое мило любящему, если оно и не отвечает ему взаимностью или даже его ненавидит? Это видно и в случае с новорожденными детьми: [ стр.213 ] одно они еще не любят, другое даже ненавидят – когда, к примеру, их наказывает отец или мать, - но, и питая ненависть, они в эту пору милее всего на свете своим родителям.

Менексен. Да, мне кажется, это так.

Сократ. Следовательно, по этому слову, другом оказывается не любящий, но любимый.

Менексен. По-видимому.

Сократ. И врагом оказывается ненавидимый, а не тот, кто ненавидит.

Менексен. Это ясно.

Сократ. А следовательно, многие бывают любимы своими врагами и ненавидимы друзьями и, таким образом, бывают друзьями своих врагов и врагами своих друзей, коль скоро друг – любимый, а не любящий. Однако это в высшей степени нелепо, мой милый товарищ, более того, думаю я, невозможно быть врагом своему другу и другом своему врагу.

Менексен. Похоже, что ты говоришь правду, Сократ.

Сократ. Значит, если это невозможно, любящее должно быть мило любимому.

Менексен. Очевидно.

Сократ. И с другой стороны, ненавидящее должно быть враждебно ненавидимому.

Менексен. Это неизбежно.

Сократ. И все-таки мы вынуждены будем признать то, с чем согласились раньше, а именно будто часто мы бываем друзьями тому, кто нам не друг, а нередко и враг, - тогда, когда кто-либо любит не любящего или даже ненавидящего, - и будто нередко мы бываем врагами тем, кто нам не враждебен или даже нас любит, - тогда, когда кто-либо ненавидит того, кто к нему не питает ненависти или любит его.

Менексен. Видимо, ты прав.

Сократ. Но какой же у нас будет выход, если ни любящие не окажутся друзьями, ни любимые, ни любящие и любимые? Можем ли мы помимо них всех назвать еще и других, кому дано стать друзьями друг другу?

Менексен. Клянусь Зевсом, Сократ, мне очень трудно тебе на это ответить.

Сократ. Быть может, мой Менексен, мы вообще шли неверным путем в нашем исследовании?

Лисид. Да, мне кажется, что неверным, Сократ.

Сократ-повествователь. При этих словах он покраснел, и мне показалось, что сказанное вырвалось у него невольно из-за того, что он очень внимательно вслушивался в нашу беседу: по нему было видно, что он весь обратился в слух» (Платон. Лисид 211d-213d, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.325-327])

(№ 779). «Сократ. Итак, Менексен и Лисид, похоже, что любовь, дружба и вожделение оказываются чем-то внутренне нам присущим.

Они с этим согласились.

Сократ. Значит, коль скоро вы между собою друзья, вы по своей природе друг другу родственны.

Да, несомненно! – воскликнули оба в один голос.

Сократ. И если, мальчики, кто-либо из двух вожделеет к другому или любит его, [ стр.222 ] то, следовательно, он не вожделел, не любил бы его и не испытывал бы к нему дружеского чувства, если бы не был каким-то образом родствен любимому – душою ли или неким свойством, привычкой либо особенностью души.

Несомненно, – отозвался Менексен; Лисид же промолчал.

Сократ. Далее, мы, естественно, должны любить родственное нам по своей природе.

Да, это естественно, - сказал Менексен.

Сократ. А посему подлинно любящему, а не делающему вид, что он любит, любимец должен отвечать любовью.

На это Лисид и Менексен едва кивнули, Гиппотал же от радости то бледнел, то краснел.

…

Сократ. Не предположим ли мы также, что благо родственно всему, зло же, наоборот, чуждо? Или что зло родственно злу, благо – благу, а то, что не есть ни благо ни зло, - тому, что не есть ни благо ни зло?

Они согласились со всеми членами этого положения.

Сократ. Итак, мальчики, мы снова впали в то недоразумение относительно дружбы, которое отбросили раньше: получается, что несправедливый человек несправедливому и дурной дурному будет таким же другом, как хороший человек хорошему.

… [ стр.223 ]

Сократ. Вот видите, Лисид и Менексен, я, старик, вместе с вами оказался в смешном положении. Ведь все, кто уйдет отсюда, скажут, что мы, считая себя друзьями – я и себя отношу к вашим друзьям, - оказались не в состоянии выяснить, что же это такое – друг» (Платон. Лисид 221e-223b, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.339-340])

«Хармид»

(№ 780). «Вот сейчас ты увидишь, - сказал Критий, - и насколько он вырос и каков он собою.

И при этих его словах вошел сам Хармид.

Я-то, мой друг, здесь совсем не судья: в вопросах красоты я совершенный неуч, почти все юноши в поре возмужалости кажутся мне красивыми.

(с) И всё же он мне представился тогда на диво прекрасным и статным, и показалось, что все остальные в него влюблены – так они были поражены и взволнованы в момент его появления; многие же другие поклонники [έ ρ α σ τ α ι ] следовали за ним. Со стороны нас, мужчин, это было менее удивительно, но я наблюдал и за мальчиками, и никто из них, даже из самых младших, не смотрел более никуда, но все созерцали его, словно некое изваяние.

(d) Тогда Херефонт, обратившись ко мне, сказал:

- Как нравится тебе юноша, мой Сократ? Разве лицо его не прекрасно? [ букв. «разве он не ε υ π ρ ό σ ω π ο ς» ]

- Необыкновенно прекрасно, - отвечал я. [ букв. «ύ π ε ρ -φ ΰ ώ ς» ]

- А захоти он снять с себя одежды, ты и не заметил бы его лица [ букв. «стал безлицым (ά π ρ ό σ ω π ο ς)» ] – настолько весь облик его совершенен [ ε ι δ ο ς π α ν κ α λ ο ς ]» (Платон. Хармид 154b-d, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.342])

(№ 781). «Хармид подошел и вызвал громкий смех, ибо каждый из нас, сидящих, освобождая для него место, хорошенько потеснил своего соседа, чтобы оказаться сидящим рядом с ним, пока мы не заставили встать одного из сидевших с края и не сбросили на землю другого. Хармид же, подойдя, сел между мной и Критием. И уже с этого мгновения, милый друг, мною овладело смущение и разом исчезла та отвага, с которой я намеревался столь легко провести с ним беседу. Когда же после слов Крития, что я знаток необходимого ему средства, он бросил на меня невыразимый взгляд и сделал движение, как бы намереваясь обратиться ко мне с вопросом, а все собравшиеся в палестре обступили нас тесным кругом, тогда, благородный мой друг, я узрел то, что скрывалось у него под верхней одеждой, и меня охватил пламень: я был вне себя и подумал, что в любовных делах мудрейший – поэт Кидий, советовавший кому-то по поводу встречи с прекрасным мальчиком «остерегаться, выйдя, олененку подобно, навстречу льву, разделить удел жертвенного мяса»: ведь мне показалось, что я и сам раздираем на части таким чудовищем» (Платон. Хармид 155b-e, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.343-344])

(№ 782). «Сократ. А можешь ли ты назвать любовь, которая не была бы любовью к чему-то прекрасному, но была бы направлена лишь на себя и на другие любовные страсти?

Хармид. Нет, не могу» (Платон. Хармид 167е, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.360])

«Гиппий б о льший»

(№ 783). «Сократ. … Если бы спросил нас тот, о ком я говорю, или кто другой: «Почему же, Гиппий и Сократ, вы выделили из приятного приятное, получаемое тем путем, который вы называете прекрасным, между тем как приятное, связанное со всеми прочими ощущениями – от пищи, питья, любовных утех и так далее, - вы не называете прекрасным? Или это все неприятно, и вы утверждаете, что в этом вообще нет удовольствия? Ни в чем ином, кроме зрения и слуха?» Что мы на это скажем, Гиппий?

Гиппий. Разумеется, мы скажем, Сократ, что и во всем другом есть величайшее удовольствие.

Сократ. «Почему же, - скажет он, - раз все это удовольствия нисколько не меньшие, чем те, вы отнимаете у них это имя и лишаете свойства быть прекрасными?»

«Потому, - ответим мы, - что решительно всякий осмеет нас, если мы станем утверждать, что есть – не приятно, а прекрасно и обонять приятное – не приятно, а прекрасно; что же касается любовных утех, то все стали бы нам возражать, что хотя они и очень приятны, но, если кто им предается, делать это надо так, чтобы никто не видел, ведь видеть это очень стыдно».

На эти наши слова, Гиппий, он, пожалуй, скажет: «Понимаю и я, что вы давно уже стыдитесь назвать эти удовольствия прекрасными, потому что это неугодно людям; но я-то ведь не о том спрашивал, что кажется прекрасным большинству, а о том, что прекрасно на самом деле».

Тогда, я думаю, мы ответим в соответствии с нашим предположением: «Мы говорим, что именно эта часть приятного – приятное для зрения и слуха - прекрасна». Годятся тебе эти соображения, Гиппий, или надо привести еще что-нибудь?

Гиппий. На то, что было сказано, Сократ, надо ответить именно так». (Платон. Гиппий больший 298d-299b, пер. А.В.Болдырева [Платон 1990-94, т.1, с.408-409])

«Протагор»

(№ 784). «Друг. Откуда ты, Сократ? Впрочем, и так ясно: с охоты за красотою Алкивиада! А мне, когда я видел его недавно, он показался уже мужчиной – хоть и прекрасным, но все же мужчиной: ведь, между нами говоря, Сократ, у него уже и борода пробивается.

Сократ. Так что же из этого? Разве ты не согласен с Гомером, который сказал, что самая приятная пора юности – это когда показывается первый пушок над губой [ Илиада XXIV 348 ] – то самое, что теперь у Алкивиада?

Друг. Как же теперь твои дела? От него ты идешь? И как расположен к тебе юноша?

Сократ. Хорошо, по-моему, особенно сегодня; он немало говорил нынче в мою пользу и очень мне помог. От него я сейчас и иду. Но хочу сказать тебе невероятную вещь: в его присутствии я не обращал на него внимания, а частенько и просто забывал про него.

Друг. Какая же это такая огромная преграда могла стать между вами? Неужто ты нашел в нашем городу кого-нибудь красивее, чем он?

Сократ. И намного красивее.

Друг. Что ты говоришь? Здешнего или чужого?

Сократ. Чужого.

Друг. Откуда он?

Сократ. Абдерит.

Друг. И до того красив, по-твоему, этот чужеземец, что он тебе показался даже прекраснее сына Клиния?

Сократ. А почему бы, дорогой друг, тому, кто мудрее, не казаться и более прекрасным?

Друг. Так, значит, ты пришел к нам сюда, Сократ, после встречи с каким-то мудрецом?

Сократ. С самым что ни на есть мудрейшим из нынешних, если и ты полагаешь, что всех мудрее теперь Протагор». (Платон. Протагор 309a-d, пер. Вл.С.Соловьева [Платон 1990-94, т.1, с.418])

(№ 785). «Продик был еще в постели, укрытый какими-то овчинами и покрывалами, а на одной из соседних с ним кроватей расположился керамеец Павсаний, а с Павсанием – совсем еще мальчик, безупречный, как я полагаю, по своим природным задаткам, а на вид очень красивый. Кажется, я расслышал, что имя ему Агафон, и я бы не удивился, если бы оказалось, что он любимец Павсания. … Чуть только мы вошли, как вслед за нами – красавец Алкивиад, как ты его называешь (да и я вслед за тобою), и Критий, сын Каллесхра». (Платон. Протагор 315d-316а, пер. Вл.С.Соловьева [Платон 1990-94, т.1, с.425])

(№ 786). «А я [ Сократ ] подметил, что он [ Протагор ] хотел показать себя и Продику, и Гиппию и порисоваться перед ними, - дескать, мы пришли к нему как поклонники…» (Платон. Протагор 317с, пер. Вл.С.Соловьева [Платон 1990-94, т.1, с.427])

(№ 787). «Сократ. … Несмотря на то что человеку нередко присуще знание, они полагают, что не знание им управляет, а что-либо другое: иногда страсть, иногда удовольствие, иногда скорбь, иной раз любовь, а чаще – страх. О знании они думают прямо как о невольнике: каждый тащит его в свою сторону» (Платон. Протагор 352b-c, пер. Вл.С.Соловьева [Платон 1990-94, т.1, с.465])

(№ 788). «Сократ. Итак, если бы они снова спросили нас: «Что же, по-вашему, есть то, о чем мы говорили, будто это – уступка удовольствиям», - я бы отвечал им: «Слушайте же, вот мы с Протагором попробуем вам это растолковать. Ведь вы, люди, разумеете под этим только одно: нередко бывает, что пища, питье и любовные утехи, будучи приятными, заставляют и тех, кто знает, что это дурно, все-таки им предаваться». Они сказали бы, что это так». (Платон. Протагор 353c, пер. Вл.С.Соловьева [Платон 1990-94, т.1, с.466])

«Горгий»

(№ 789). «Сократ. … Так вот, прежде всего скажи мне, если кто страдает чесоткой и испытывает зуд, а чесаться может сколько угодно и на самом деле только и делает, что чешется, он живет счастливо?

…

Калликл. Хорошо. Я утверждаю, что и тот, кто чешется, ведет приятную жизнь.

Сократ. А раз приятную, значит, и счастливую?

Калликл. Совершенно верно.

Сократ. Тогда ли только, если зудит в голове или… или можно дальше не спрашивать? Подумай, Калликл, что бы ты отвечал, если бы тебя стали спрашивать и про остальное, про все подряд? И в конце концов про жизнь распутников, не чудовищна ли она, не постыдна ли, не жалка? Или ты отважишься утверждать, что и распутники счастливы, раз у них вдосталь того, что им нужно?» (Платон. Горгий 494с-е, пер. С.П.Маркиша [Платон 1990-94, т.1, с.535])

«Менон»

(№ 790). «Сократ. Ну, Менон, стоит поговорить с тобой, и с завязанными глазами можно узнать, что ты красив и уже имеешь поклонников.

Менон. Почему?

Сократ. Да ты в разговоре только и делаешь, что приказываешь, как все баловни, которые всегда распоряжаются, словно тираны, пока цветут юностью. Да и про меня ты, наверное, прознал, что красавец легко возьмет надо мной верх». (Платон. Менон 76b-c, пер. С.А.Ошерова [Платон 1990-94, т.1, с.582])

(№ 791). «Сократ. Я знаю, зачем ты сравнил меня со скатом.

Менон. Зачем же, по-твоему?

Сократ. Чтобы и я тебя с чем-нибудь сравнил. Я ведь знаю, что все красавцы рады, когда их с чем-нибудь сравнивают. Это им выгодно: ведь и то, с чем сравнивают красивых, должно быть, я думаю, красивым. Но я тебе не отплачу тем же и ни с чем тебя [ с.588 ] сравнивать не стану». (Платон. Менон 80с, пер. С.А.Ошерова [Платон 1990-94, т.1, с.587-588])

«Кратил»

(№ 792). «Сократ. … Тому, кто его [ имя Зевса ] слышит, сначала может показаться кощунственным, что Зевс – сын Кроноса: более последовательно [ с.629 ] было бы, если бы Зевс назывался «порождением великой мысли». Ведь слово «корос», [слышащееся в имени «Кронос»], означает не «отрок», но нетронутую [α κ η ρ α τ ο ν ] чистоту [κ α θ α ρ ο ν ] ума. Сам же Кронос – сын Урана, как говорит предание». (Платон. Кратил 396b, пер. Т.В.Васильевой [Платон 1990-94, т.1, с.628-629])

(№ 793). «Гермоген. … А вот «герой» - что это будет такое?

Сократ. Понять это нетрудно. Ведь имя это изменилось не сильно и ясно обнаруживает происхождение от «Эрота».

Гермоген. Как это?

Сократ. А разве ты не знаешь, что герои – полубоги?

Гермоген. Ну так что же?

Сократ. Да ведь все они произошли либо от бога, влюбленного в смертную, либо от смертного и богини. Так что если и на это имя ты посмотришь с точки зрения древнего аттического наречия, то скорее сможешь его понять. Ты обнаружишь, что прелесть этого слова в небольшом отклонении от имени Эрота, благодаря которому и родились герои. И либо поэтому герои так называются, либо потому что они были мудрецами и искусными риторами, а к тому же еще и диалектиками, умевшими ловко ставить вопросы, а это выражается глаголом «говорить» [ε ί ρ ε ι ν ]. Таким [ с.632 ] образом, как мы только что сказали, те, кого на аттическом наречии называют героями, были своего рода риторы, искусные в спорах, так что род риторов и софистов оказывается героическим племенем». (Платон. Кратил 398с-е, пер. Т.В.Васильевой [Платон 1990-94, т.1, с.631-632])

(№ 794). «Сократ. … А вот Гера – [ называется так ] как прелестная и одержимая эросом [ эрате ]: ведь говорят же, что Зевс был в нее влюблен. …» (Платон. Кратил 404b-c, пер. Т.В.Васильевой [Платон 1990-94, т.1, с.638])

(№ 795). «Сократ. … «Любовь» [ эрос ], поскольку она словно вливается извне [ с.657 ] (а не есть внутренний поток для того, кто ею пылает), причем вливается через очи, в древности, верно, называлась «льюбовь» [ эсрос ], ведь мы тогда пользовались омикроном вместо омеги. Теперь же она называется «любовь»…» (Платон. Кратил 420b, пер. Т.В.Васильевой [Платон 1990-94, т.1, с.656-657])