Неожиданная смерть в Елизово

Однажды в пятницу, в 1969 года в училище позвонил Никифоров и пригласил меня на встречу с ним к пяти часам вечера. После занятий я сразу поехал в отделение милиции, где он меня уже ожидал в своём кабинете, стоя у настенной карты города. Как обычно, он сразу приступил к делу: „Курдаков, я из точных источников узнал, что верующие в следующее воскресенье планируют богослужение у реки Авача, где многие из них намерены принять крещение. Показав на карте маленькое село Елизово, окружённое лесом, близ реки Авача, он сказал: „Здесь они выбрали идеальное место для принятия крещения и используют это место не впервые. В последний раз, когда они там были, мы узнали об этом поздно, к сожалению. Но на этот раз вы должны быть раньше их там, поджидая их в укрытии."

- В какое время назначена их встреча на реке?

- В четыре часа вечера. Но вы поедете туда в девять часов утра и подыщете себе там удобное место для пикника. Развлекаясь, вы будете их там поджидать. У вас будет достаточно времени, чтобы обдумать план действий.

- Будет сделано, товарищ капитан! - воскликнул я. Уходя, меня не покидала мысль: откуда Никифоров получает сведения?

Неужели среди верующих есть доносчики - предатели? Или их собрания посещает кто-либо из наших людей?

Однако я больше радовался предстоящей воскресной прогулке в таком удивительном месте. Теперь я спешил сообщить об этом своим друзьям, которых я попросил обязательно прихватить с собою гитары.

В воскресенье около восьми утра мы собрались в составе двенадцати человек. Никифоров приказывал нам арестовать по возможности всех и доставить сюда, в отделение милиции.

Мы загрузили в машину три ящика водки и кое-что из еды. Александр Гуляев принёс две гитары. И так мы отправились в дорогу, на север от Петропавловска. По дороге я спросил Виктора, откуда водка. „О, это подарок Никифорова. Как видишь он оказывается щедрый, наш малый...! "

Примерно через один час мы прибыли в Елизово, где свернули на узкую дорогу, ведущую в лес. Какой прекрасный, солнечный день! Я озабоченно следил по карте, указывая Виктору дорогу к реке Авача. Наконец я велел остановиться, мы выгрузили наш провиант, и Виктор отъехал, решив спрятать машину где-нибудь в густых зарослях леса. Мы разложили свои вещи в приветливом уголке леса и, удобно устроившись, приступили к еде. Быстро пустели бутылки, Александр играл на гитаре, веселье началось. Вскоре к нам примкнул и Виктор. Мы ели, пили, рассказывали всякие весёлые истории, пели песни и наслаждались прелестью леса. Однако мы быстро пьянели. Видимо, я слишком много выпил и потом вскоре уснул. Проснувшись, я с ужасом заметил, что уже 3 часа и 15 минут, а мои друзья, всё ещё полупьяные, бесились и орали на весь лес. Я строго призвал их к порядку, напомнив, что нам, предстоит ещё работа, и чтобы они приготовили свои резиновые дубинки. Без дубинок мы не привыкли работать. Специально изготовленные для советских оперативных отрядов в Чехословакии, они составляли в наших руках главное боевое оружие: изнутри состоящее из стали, обрамлённые снаружи твёрдой резиной.

Дубинки были быстро розданы. Теперь мы поднялись на невысокий холм, где мы были намерены ждать наших гостей. „Пожалуй, они придут именно сюда, - решил Виктор, -ведь это такое прекрасное и тихое место, какое я раньше никогда не встречал."

Это место окружённое лесом и высокими скалами, было полностью скрыто от постороннего взора. Свежая зелень трав сменялась жёлтым песчаным берегом. Тихо струилась чистая, прозрачная речка, дно которой просматривалось издалека.

„Эти верующие умеют выбирать места для своих богослужений, " - подумал я. Пока я осматривал местность, я заметил, что речка в этом месте довольна узкая. Верующим будет совсем не сложно перейти речку и скрыться в лесу на противоположном берегу, как только мы начнём их атаковать. Мои знания военного дела подсказывали мне, что там необходимо организовать два поста, чтобы исключить возможность побега. С этой целью направил я на другой берег Сергея Кононенко и Юрия Берестенникова. „Сергей, - протестовали они, - до этого не дойдёт, и мы будем без дела." Это меня сейчас не интересовало. Кроме того, Кононенко всегда применял в схватках свой нож, а этого мне хотелось во что бы то ни стало избежать.

Остальные парни спрятались в кустах, образовав полукруг. Куда бы верующие не бежали, они непременно попадут в руки моих молодцов, " — думал я. Ничего, абсолютно ничего не выдавало нашего присутствия здесь. Западня была хорошо устроена. Около четырёх часов мы услышали звук шагов приближающихся людей и треск ломающихся веток. Они приближались всё ближе, и вскоре я мог насчитать около двадцати человек. Их руководителю было примерно тридцать восемь лет. Некоторые из них были в белых одеждах. Я решил, что это были те из них, которые желали принять крещение. Я вновь был удивлён тем, что среди них было немало молодёжи.

Вскоре они разместились вдоль берега реки. Один из них, видимо, пастор, начал о чём-то говорить. Я изо всех сил старался уловить хотя бы некоторые слова, но тщетно. Никифоров говорил мне, что их руководителя зовут Василий Литовченко. Он житель Петропавловска, уже давно разыскиваемый милицией из-за христианской деятельности. Ирония судьбы! Он носит фамилию одного из моих лучших боевых молодцов Анатолия Литовченко. Позже выяснилось, что часть верующих была из села Елизово, другие из ближайшего колхоза Пограничное. Явно, этот Василий нашёл себе единомышленников во всей окружности. Это подтверждало слова Азарова о том, как быстро верующие распространяют своё учение среди населения.

Осмотрев группу верующих из своего укрытия, я насчитал семерых в белой одежде. Партия учила нас, что молодёжь не воспринимает религиозные учения, однако то, что я сейчас увидел, было нечто совершенно противоположное. Теперь это явление меня просто раздражало.

Через несколько минут после произнесённой речи, проводимый крещение затянул песню, которую все сразу подхватили. Вновь старался я уловить хотя бы несколько слов, но в общем понял только, что песня была о любви к Богу. Спев песню, Василий стал спускаться к воде, и все семеро в белых одеждах последовали за ним. Они вошли по пояс в воду. Оставшиеся на берегу запели тихую песню. Солнце ярко светило на небе, и его тёплые лучи ласкали всех присутствующих.

Ничего не нарушало тишину леса. Только пение птиц приятно ласкало мой слух. Даже из моего укрытия слышно было тихое журчание речки. Это мгновение меня настолько очаровало, что я на некоторое время забыл, зачем я вообще здесь.

Но нетерпение моих парней, подавших знать о себе, вывело меня из забытья. И тогда я вскочил с криком: вперёд! Вмиг вырвались мы из своей засады и, стремительно промчавшись с холма с поднятыми дубинками, врезались в группу, ничего не понимающих верующих. Прежде, чем они что-то сообразили, они уже все лежали на земле. Ни один из них не остался на ногах. После первого оцепенения, тишина леса огласилась криками, плачем и стонами. Одна женщина отчаянно взывала: „О Боже! О Боже, о нет! " Но голос быстро смолк. Один удар дубинкой по голове прекращал любое сопротивление. „Хватайте тех, в реке! " - закричал я, видя, что крещаемые всё ещё стоят нетронутые в их белом одеянии. Оставив лежащих на берегу, мы ринулись в речку. Я успел увидеть, как Александр Гуляев ударил одну девушку по голове так, что у неё тут же образовался пузырь над ухом. Хватаясь руками за голову из неё фонтаном брызнула кровь. Я схватил одного молодого человека за шею, и после приёма дзюдо он скрылся под водой.

Картина была зверская, сквозь плач и мат слышалась отчаянная мольба: „О, Боже помоги! "

Услышав за своей спиной страшный крик, я оглянулся и увидел, как Анатолий Литовченко расправлялся с Василием Литовченко. Все остальные наши ребята забивали людям рот песком, грязью и камнями, чтобы они не могли кричать или молиться. Одна пожилая женщина, с переполненным грязью ртом, мучилась от удушья и казалось, была близка к смерти, чего я, однако, не желал. „Они могут умереть, где угодно, только не здесь, " - решил я. „Хватит! - взревел я, -стаскивайте их на берег! " На мгновение я остановился и осмотрелся. Верующие лежали избиты, истекающие кровью, хрипящие. Мне казалось, будто прошла целая вечность, однако, взглянув на часы, я понял, что на всю эту зверскую расправу нам потребовалось всего пять минут. Девушка, с которой расправился Владимир, истекала кровью в большей степени, чем я этого желал. Мы преподали им такой урок, который им никогда не забыть.

- Где этот священник Литовченко? - спросил я, видя, что именно он, ведущий этого собрания, здесь теперь отсутствует.

- Я не знаю, Сергей, - ответил Анатолий Литовченко, - последний раз я его видел, когда я его огрел дубинкой по голове. Я видел, что он упал в воду. Затем я занялся другими.

Долго не размышляя, я отдал приказ надеть наручники мужчинам и гнать их к нашей милицейской машине, стоящей в кустах. Затем вернулись за женщинами. Озлобленные видом их окровавленной одежды, они срывали её с их беззащитных тел. Стыдясь своей наготы, те прятались друг за другом, собираясь в кружок. Наши парни расталкивали их дубинками и смеялись: „Эй, посмотрите, так, оказывается, выглядят верующие! " Так мы развлекались, и наш хохот раздавался по всему лесу. С низко опущенными головами плакали пожилые женщины прикрывая собою осмеянные юные тела девушек.

В это время прибежали Юрий и Сергей, громко и сердито ругаясь, что прозевали все интересные события, оставаясь на противоположном берегу в качестве постовых.

„Теперь, вперёд" - скомандовал я, поднимая падающих с земли, толкая и подстёгивая их дубинками мы доставили женщин к милицейской машине. Верующие мужчины, увидя нагих, окровавленных женщин, стыдливо отвели глаза в сторону. Те же тихо плакали.

„Закройте пасть! " - взревел Владимир, размахивая дубинкой. Мужчины сидели впереди, женщины оказались в середине, а мы заняли задние места в машине.

Сидя в машине я точно установил и должен был смириться с тем, что одного из верующих, а именно Василия Литовченко, нет среди наших пленных. Как объясню я это Никифорову? Как могли мы его упустить?

Ещё раз спросил я своих ребят о нём. Литовченко сказал: „Я видел, как его тело несло течением реки."

„Ну и пусть, " — подумал я. Главное, он уже никогда не будет проповедовать людям. Туда ему и дорога! Никифоров нас правильно поймёт и возмущаться не будет."

Было пять часов вечера, когда мы возвращались обратно в цивилизованный мир. Работа была завершена, а в машине ещё осталось несколько бутылок водки, которые мы теперь принялись опустошать. Мы нашли себе хорошее развлечение: зажжённую сигарету тушить на голом теле девушек, которые от этого подпрыгивали в своей отчаянной безысходности.

Одной из девушек - Нине Руденко — было всего шестнадцать лет. И потому, что она так молодо, безвинно и мило выглядела, мы находили особое удовольствие в её унижении.

Поездка в отделение милиции для всех верующих было неким кошмарным сном. Они выехали в этот прекрасный день, чтобы принять крещение, заключив тем самым союз с Господом, которому они поручали свои судьбы, свою любовь, во имя которого они желали любить и помогать всем людям, живущим на земле. Вместо крещения им пришлось принять жестокое наказание. В отделении милиции мой взгляд вновь упал на Нину Руденко. У неё были прекрасные, большие, голубые глаза и длинные каштановые волосы. Её израненное тело имело такие правильные утончённые формы, которые хотелось запечатлеть полотне. Она беспрерывно дрожала, стуча зубами. Никифоров, встречавший нас у двери, посмотрел на эту сцену и закричал. „Курдаков ты провёз этих людей в таком виде по улицам? "

- Конечно, почему нет? - возразил я.

- Ты идиот! Ты не соображаешь, что этим восстановишь народ против милиции? Это принесёт нам плохую славу! Когда вас никто не видит, то делайте с ними, что вашей душе угодно! Но публично никогда! Никогда! Ты понимаешь!

В это время милиционеры отвели людей в камеры, где их заперли. Все девушки, в том числе и Нина Руденко, были помещены в камеру к пьяным мужикам, которые их истязали всю ночь. Это было ужасное событие для них: событие, после которого Нина так и не отошла.

В мои обязанности входило делать письменный отчёт о каждом выполненном задании. И теперь мне предстояло написать отчёт о каждом арестованном. Через некоторое время я узнал, что Нина Руденко была исключена из школы, из-за тяжёлого психического состояния.

Скорее от беспокойства - не наговаривала ли она чего-либо лишнего, чем от необходимости составления отчёта о ней - явился я к директору школы, потребовав объяснение причины исключения Нины из школы. Директор пояснил: „По непонятным для нас причинам, Нина, будучи до недавнего времени абсолютно здоровой и успевающей по всем предметам ученицей, стала вести себя очень странно: вскрикивала и начинала прятаться во время уроков. Всякие наши вопросы к ней по этому поводу оставались без ответа. При этом она начинала дрожать и плакать. Вследствие этого, мы были вынуждены отказать ей в дальнейшем обучении, рекомендовав лечение. Я полагаю, что с этой девушкой произошло что-то необычное, что привело к срыву её нервной системы. Однако и её родные ничего не говорят об этой причине.

Слушая его, я очень обрадовался, и родители не решаться кому-либо пожаловаться, ибо знают, что, будучи христианами, они не найдут защиты у местных властей. Это меня совершенно успокоило.

Мужчин, привезённых нами с облавы, Никифоров велел запереть каждого в отдельную камеру, до проведения допроса.

Нам он сказал: „Вы можете в комнате отдыха отдохнуть, там есть для вас ещё кое-что выпить. Отчёт о проделанной работе я приму позже."

Мои отчёты Никифоров передавал в горком партии, оттуда они передавались дальше - в Москву.

Изрядно выпив, ребята начали надо мною подтрунивать, что я внёс слишком малую долю в это „елизовское лечение" верующих. С этого дня в нашем лексиконе появилось это новое выражение. Собираясь после на подобную облаву, мы договаривались об использовании приёма лечения, что означало забивать рот верующих землёй или чем угодно, лишь бы заставить их молчать.

После завершения елизаветской операции Никифоров обратился к нам с речью: „Ну, дети мои, я вас от души поздравляю! Вы выполнили это задание отлично. Вы правильно поняли, как нужно обращаться с этими врагами народа. Сказав нам ещё несколько благодарственных фраз, он вдруг серьёзно спросил: „Так, что же случилось с Василием Литовченко, проводившим крещение? "

Я знал, что этот вопрос будет, и поэтому ещё заранее подготовил моих парней к нему. И теперь мы ответили хором: „Литовченко уничтожил Литовченко, " Никофоров присоединился к нашему веселью и вместе с нами засмеялся. Но из нашей „шутки" он понял, что Литовченко покончил жизнь самоубийством, чему был очень рад.

Собравшись уходить, он подошёл ко мне и сказал: „Придёшь завтра утром и расскажешь мне все подробности. Сегодня вы слишком устали. Идите отдыхать, мои дети. Вы сегодня преподали этим верующим урок, после которого они, пожалуй, забудут свои собрания. Спасибо вам за хорошую работу."

После его ухода я себя спрашивал: „За что этот человек нам так благодарен? Даже назвал нас своими детьми." Картины пережитого вновь и вновь проходили в моей голове. Сам я не находил в этих бедных людях ничего дурного. Усиленно боролся я с собой: значит я так и не уяснил себе угрозу, которую они представляют. Следовательно, надо полагаться на высшие умы.

Когда я прибыл на следующий день к Никифорову, тот сразу спросил меня: „Ты всё ещё стоишь на своём, что „Литовченко убил Литовченко". Или это всего лишь шутка? " - Ответить точно я Вам не смогу. Кругом был такой переполох, что я и сам не видел, как и что случилось.

„Ну тогда у меня есть для тебя новости. Жители деревни нашли тело Василия Литовченко за несколько километров от села в реке, где оно застряло, зацепившись за куст. Они вызвали милицию, и скоро наша машина привезёт его сюда." Я пожал плечами. Значит ничего неприятного для нас не случилось. Никифоров конечно был рад, что он избавился от проповедника.

Немного помолчав, Никифоров продолжил: „Я ещё раз хочу тебе напомнить: никогда больше не возите днём раздетых людей по городу. Вы можете делать с ними всё, что вам вздумается, только вдали от постороннего взгляда. Вы не должны порочить нашу милицию."

На следующий день экспертиза установила, что Василий Литовченко умер от нанесённого удара в голову, отчего у него произошло кровоизлияние в мозг, что и послужило причиной мгновенной смерти.

Это был первый случай, когда мы совершили убийство. Я чувствовал себя очень подавленно. Никифоров, увидя моё настроение, сказал: „Не страдай угрызением совести. Думай о том, что это был злейший враг народа. Сколько людей вы спасли от возможных его проповедей, которые он провёл бы, если бы ещё жил. Вы правильно сделали для нашей страны. Это ты не должен забыть."

После этих слов мне стало немного легче. Но, выходя из милиции, я увидел труп Литовченко, и во мне всё перевернулось. Этот худощавый, среднего роста человек никак не мог представлять такую страшную угрозу для нашего государства. Впоследствии я слышал от его товарищей, что он был замечательный человек, с открытой и честной душой. Он очень много страдал за свою веру, но всегда стойко, без жалоб, всё переносил.

Спустя некоторое время, Никифоров снова вызвал меня: „Курдаков, по селу пронёсся слух, что Литовченко был убит, и что это дело твоих молодцов. Ты должен поехать в больницу, где лежит его жена и объяснить ей, как это произошло. Не мне тебя учить, что ей сказать. Она видимо, эмоциональная женщина и потому гибель мужа парализовала её, что она не может даже говорить. Поэтому беседовать с ней не составит тебе труда. Сочини ей какую-нибудь невинную историю."

Прибыв в больницу, меня привели в палату, где она лежала у окна. При взгляде на неё в душе у меня шевельнулась острая жалость. Медсестра объяснила мне, что она находится ещё под действием наркотических лекарств, потому, возможно, она не будет сразу реагировать на мою речь. Молнией пронеслась мне мысль: как жаль, такая красота должна теперь так скоро завянуть. Ей было примерно тридцать пять лет. Она смотрела на меня своими большими тёмными глазами, словно ждала от меня, что я принёс ей радостную весть будто её муж скоро придёт её навестить. Этот взгляд совсем сбил меня с толку. Я отвернулся к окну и попробовал собрать всю свою волю, чтобы избавиться от чувства жалости. „На самом деле, - думал я, - враги народа не могут надеяться, чтобы мы из-за их родных оставляли их в покое." И потому я начал: „Гражданка Литовченко, я прибыл из милиции города Петропавловска. Я руководитель оперотряда, который арестовывал вашего мужа и других с Елизово людей." Она не реагировала. Я продолжал: „Я сюда специально послан, чтобы объяснить Вам причину смерти вашего мужа." Опять я остановился, ожидая её реакцию. Но её не было. Единственно, что я услышал - её глубокий стон из самой глубины души. Тогда я сказал, что её муж, при попытки побега, во время ареста, прыгнул с обрыва и, по-видимому, ушиб себе голову, ударившись о камни, отчего он и умер. Хотя она и смотрела на меня, но, казалось, будто она меня не видела, её взгляд сквозил мимо.

Я ещё раз принялся ей объяснять, что если бы её муж следовал нашему совету и не совершил побег, то он сегодня был бы жив. Бедная женщина так хотела мне на это ответить, но вместо слов вырвался из её груди лишь тяжкий стон. Когда я решил уйти, наши глаза встретились, и холодный пот прошиб меня. Словно внутренний, душевный крик вырвался наружу из её больной души и пронзил меня насквозь. Её глаза, переполненные страданиями, долго преследовали меня.

Я вышел на улицу в яркое сияние дня, но на душе от этого не стало легче. Никифоров сказал мне: „Забудь, Курдаков, твоя работа нужна государству. Возможно, среди них будут погибшие, но они преступники и наши враги. Думай об этом."

Однако мне было тяжко на душе. Позже узнал я, что проповедник имел двух детей: дочь, которая умерла от какой-то болезни и сына, который сейчас служил в армии. Ему ещё должны были сообщить о смерти отца.

Спустя три дня мы были отправлены на обыск квартиры Литовченко. Никифоров вновь прокричал свои приказы: Переверните дом вверх дном, но найдите религиозную литературу! "

Это был старый маленький домик с бедной обстановкой внутри. Сразу было видно, что Литовченко прожил не привольную жизнь.

Мы перевернули дом от чердака до подвала. И наши старания были щедро оплачены. Мы нашли собственноручно написанные песенники, одну очень старую потрёпанную библию и одну совсем ещё новую, видимо доставленную из-за границы. Когда мы нашу находку принесли Никифорову, гот засиял от радости: „Отлично! Прекрасно! Это мы пошлём в Москву, и они там убедятся, что мы верно идём по следам наших идеологических противников."

Вечером, ложась в постель, я невольно думал о семье Литовченко, об их бедном, но уютном домике. Никогда уже не вернётся туда муж, и жена никогда не будет его там ожидать. Что же станет с их сыном?

Я пытался остановить эти мысли, вспомнив нарекания Никифорова: „Сергей, ты становишься сентиментальным. Думай о том, что это враги народа! "

Спустя пять дней после елизовской стычки, мы были вновь направлены на облаву другой группы верующих. С этого собрания мы привезли многих проповедников, которые впоследствии были отправлены в рабочие лагеря Магадана. Никифоров был с нами очень приветлив, казалось, мы превзошли все его ожидания.

Кроме моих тайных обязанностей при милиции, я старался также выполнить обязанности секретаря комсомольской организации: проведение лекций, докладов, организация субботников и комсомольских вечеров со встречей представителей других комсомольских организаций. К всему прочему оставалась и моя учёба на офицера-радиста, к которой я относился с усердием. В это время я активно занимался спортом и принимал участие в чемпионатах Камчатки. В мою обязанность также входила организация: „Дней открытых дверей", когда приглашались все желающие граждане Петропавловска для ознакомления с военной базой флота. Мы часто проводили танцевальные вечера, на которые приглашались городские девушки.

Я нёс ответственность за то, чтобы на таких вечерах не было пьяных.

Назначив у входа постовых, мы должны были проверять у приглашённых девушек сумки, чтобы они не сумели пронести на вечер алкогольные напитки. Однако это не приносило никакого успеха. Чем больше старались, тем больше пили.

Пьянство - это проклятие России. Спиртные напитки общедоступны каждому. Мы курсанты получали в конце месяца семь рублей, которые мы в этот же день тратили на две бутылки водки. Водка была надёжным средством для придания смелости в общении с девушками. Мы постоянно боролись против пьянства среди студентов. Ирония состояла только в том, что те, которые за это несли ответственность, были сами заядлыми выпивохами и пьяницами.

Во время работы в милиции я столкнулся с этой страшной проблемой воочию. Пагубен алкоголизм среди молодёжи, остановить который практически невозможно. Большинство преступлений совершаются в пьяном виде. Это тормоз в развитии и процветании страны. Из моих жизненных наблюдений я пришёл к выводу, что в этом море пьянства и лжи только верующие выделяются своим трезвым, честным, благородным образом жизни и труда.