Глава 13. Скажу сразу — отрезанный язык мне не снился

…Скажу сразу — отрезанный язык мне не снился. И залитый кровью Валера Эрдниевич руки не тянул, прося о помощи…

Я полагаю, что это — расчетливое самоограничение психики. В жизни моей был довольно длительный период, когда мне приходилось не только частенько наблюдать воочию всякие страшные вещи и разнообразные мерзости, но и производить с этими мерзостями некоторые манипуляции. Вот подсознание и приспособилось: оно отсекает страховидные детали, не пуская их в хранилище, а в снах обрабатывает лишь собственно безысходность ситуации, которая имела место быть.

Спасибо тебе, подсознание. Не будь ты таким толковым, гулял бы твой хозяйчик в байковой пижаме за белым забором с сигнализацией…

В этот раз снился мне обычный для таких случаев кошмарик. Тьма, тишина, чье-то надсадное дыхание сзади, я от кого-то удираю по длинной темной аллее, в конце которой зловеще мерцают два синих сортирных стеклоблока. При этом бежал я тягуче, зависая в воздухе, как в замедленной съемке, и твердо знал, что меня вот-вот догонят. И от невозможности ускориться сердце хотело выскочить из груди и самостоятельно драпать куда попало, бросив меня на произвол судьбы.

Проснувшись от собственного крика, я продышался, унимая биение главного органа-предателя, только что желавшего покинуть меня, и глянул на дверь спальни.

Дверь тотчас отреагировала — скрипнула и распахнулась, явив утренне неприветливого Бо в полосатых трусах.

Толстый был влажен, сосредоточенно тер макушку махровым полотенцем и осуждающе смотрел на меня. Значит, крик слышал.

— Какие мы нежные, — буркнул он. — Стареешь, что ли?

— Просто… отвык, — хриплым со сна голосом ответил я. — Гхм-кхм… Давно в подставы не попадал.

— Привыкай. Это только начало, — мрачно успокоил меня Бо и скомандовал: — В душ шагом марш! Через пять минут жду за столом. Шире шаг!

Я послушно вскочил, схватил полотенце и убыл по маршруту крыльцо — сортир — летний душ. Прекословить не было настроения.

Не командовать Бо не умеет. Лучшую часть своей жизни он отдал служению Родине, и это, сами понимаете, наложило неизгладимый отпечаток.

У меня на толстого — устойчивый условный рефлекс: я к его командирству привык и эта привычка является неотъемлемой частью моего бытия. Греет душу, знаете ли, — иногда кажется, что ты не самостоятельный член с привилегиями и массой глобальных проблем, а туповатый бравый лейтенант, который имеет из имущества лишь спортивный костюм, пачку презервативов и Боевой устав Сухопутных войск, а отвечает только за своих тридцать бойцов. И при этом уверен на все сто, что опытный командир всегда поддержит, прикроет и отмажет…

Пока мы завтракали на веранде, Санал с любовью обслуживал джип Бо. Заправил топливо под пробку, долил масло, протер кузов и в завершение уложил наши сумки в багажник.

Мы собирались покинуть город. После вчерашней залепухи не стоило мозолить глаза возможным соглядатаям: следовало показать, что мы здорово смутились и на заданную тему баловать более не намерены.

Однако отправляться домой мы не собирались, а планировали погулять недельку по степным просторам, с тем чтобы вернуться к юбилею дядьки Бо. То есть попробовать тот самый основной вариант, что собирались откатать в самом начале, еще до эпизода с несчастным Валерой Эрдниевичем.

Основной вариант — это “левый” нефтеперерабатывающий завод. Представьте себе: завод, построенный с соблюдением всех технологических норм, с персоналом в несколько сот человек… И — “левый”!

По информации, добытой Бо, данный завод дает весьма солидную прибыль и хан вроде бы прячет его от своей центральной “крыши”. Мало того, что нефть народную качает в карман, так еще и делиться не хочет, жадина.

Вот на этом неприглядном акте мы и собирались самую малость прижать нашего “фигуранта”.

По счастливому стечению обстоятельств, завод располагается неподалеку от степного поселка, где проживают обиженные ханом родственники дяди Бо, у которых мы и собирались погостить. Удобный случай, не правда ли? Хотя, если разобраться, совпадением это вряд ли можно назвать: информашку нам слили как раз те самые родственники…

Я уже доедал яичницу, когда в прихожей зазвонил телефон.

— Тебя, — позвал Санал, первым успевший к аппарату. — Какой-то Сангаджиев.

— Кто такой — Сангаджиев? — Я метнул в пищевод последний кусок, вытер губы и направился в прихожую. — Почему он меня знает?

— Тут полно Сангаджиевых. — Бо пожал плечами; — Лично я знаю минимум два десятка. Ты записывай, когда знакомишься.

— Это Сергей…

— Какой Сергей? Говорите внятнее!

— Краевед…

Ах да — краевед! Краеведа я ассоциирую с сочетанием — Сергей Дорджиевич. С позавчерашнего вечера, пожалуй, совсем никак не ассоциирую — как-то не до него стало.

А сейчас вообще не узнал — что-то у него с голосом случилось. Такой голос бывает либо у запойного, либо у смертельно больного. Наверно, бедолага после свадьбы никак притормозить не может. — Ты интересовался шаманом?

— Интересовался. И что?

— Я нашел шамана. Такого, как тебе надо.

— Сейчас еду! Давай адрес, записываю.

Краевед замороженным голосом продиктовал адрес. Я записал, покосился на дверь кухни — а не прихватить ли с собой “лекарство”? После свадьбы осталось с полхолодильника такого добра. Не “Кирсан”, конечно, продукция второго дня производства “Истока” — но в таком состоянии для краеведа все сгодится.

— Ты куда намылился? — С веранды в прихожую заглянул Бо — услышал, чуткий Ух, что я собираюсь отклониться от первоначального плана. — Через десять минут убываем.

— Это краевед…

— В рот твоего краеведа. Нам по городу шарахаться противопоказано. Скажи, через неделю вернешься — и сразу к нему.

— Черт… Сергей Доржиевич! Дело в том, что мы сейчас уезжаем. Давайте встретимся примерно через недельку. Хорошо?

— Шаман уедет через пару часов, — малость подумав, сообщил краевед. — В следующий раз, возможно, будет через полгода. Если вообще будет…

— Хорошо, я приеду, — твердо сказал я, выламываясь из-под диктата Бо. — Уже выхожу.

— Что? — уточнил Бо, когда я положил трубку. — Он помирает, этот твой краевед?

— Шаман через два часа уезжает. Когда будет в следующий раз — неизвестно, — сообщил я. — Ничего страшного — по дороге заедем. Не хочешь заходить — посидишь в джипе, я заскочу минут на десять, мосты наведу…

— На хрен тебе шаман? — досадливо воскликнул Бо. — Ты заболел, что ли?

— Ты краеведу узлы подарил, — вкрадчиво напомнил я. — Он нашел шамана. Шаман, возможно, узлы прочел…А вдруг там координаты клада?

— Тогда бы он точно тебя не стал звать, — криво ухмыльнулся Бо. — Там духовное завещание — ты понял, нет? Я ж тебе еще тогда сказал, русским языком, ебтэть!

— Хорошо, согласен — координаты там вряд ли будут… — согласился я. — Но вот завещание… Тебе что — совершенно неинтересно, что двести пятьдесят лет назад навязал твой далекий предок?

— От ебтэть… — Бо на целых пять секунд задумался. — Где он живет?

— Где-то за асфальтным заводом. — Я протянул Бо бумажку с адресом. — Я же говорю — подъедем, зайдем, пообщаемся…

— г Это через весь город тащиться, — буркнул Бо. — Потом возвращаться — мы через Астраханский выезжаем. Вызывай такси, не хрен тачку гонять без дела…

Через семь минут мы уже катили к асфальтному заводу. Хмурое чело толстого несколько разгладилось и местами даже приняло заинтересованное выражение. Понятное дело: даже если ты по жизни монументально безразличен к преходящим мелочам житейской суеты, тебе наверняка будет интересно узнать, что там надиктовал твой царственный предок два с половиной столетия назад! Сопричастность, господа хорошие, — это великое дело. Это ведь не жрец быстрой воды Вротакипул с Верхнего Конго вязал, а исторический персонаж, прямым потомком которого ты являешься.

Своей сопричастности — несколько с другого бока — я нисколечко не смущался. Если шаман настоящий, а не шарлатан какой-нибудь с соседнего колхоза, это, разумеется, несколько усугубляет ситуацию. Но! Любой шаман прежде всего — человек. Со всеми присущими человеку слабостями и страстями.

Так вот, этот человек будет иметь прочную установку на раритет. Краевед, безусловно, заговорщицким тоном, непрерывно подмигивая обоими глазами, расскажет, что за узлы сейчас будут явлены взору специалиста и каково их историческое значение. Затем последует ритуал показа: дрожащими руками, как нечто хрупкое, древнее, безумно драгоценное…

После всего этого у шамана просто язык не повернется заявить, что наплетено в тех узлах черт-те что и сбоку бантик. Кроме того, тут под угрозой стоит собственное реноме большого знатока узелковой письменности: не смог прочесть, значит — что? Ага! Так что придется шаману морщить лоб и выискивать более-менее внятные группы, на ходу делая собственные дополнения, дабы показать хоть какой-то результат. Направление работы известно: духовное завещание потомкам, так что — удачи вам, товарищ шаман!

А мы тем временем этак ненавязчиво наведем с вами мосты, срисуем адресок и тихонько намек бросим: есть, мол, у нас нечто такое большое и страшное, что краеведовы узлы и рядом не валялись! Давайте как-нибудь конфиденциально пересечемся и посмотрим вместе, что это за диковинка…

Небольшая усадьба краеведа располагалась в обширном частном секторе. Одноэтажный дом под стареньким шифером, ветхий деревянный забор, маленький дворик, несколько хозяйственных построек — судя по ленивому мычанию и хоровому хрюканью из стайки, Сергей Дорджиевич умело сочетал научную деятельность с сельскохозяйственными заботами во благо семейного бюджета.

Собак во дворе не было: мы толкнули покосившуюся калитку и прошли прямиком к невысокому крылечку.

— А? — Трижды постучав в дверь и не получив ответа, Бо кивнул на пакет в моих руках — предусмотрительно запасенный литр “Звезды Улугбека”. — Думаешь — того?

— Думаю, более того. — Гнусно хмыкнув, я подмигнул: — Тяжек груз науки! Интересно, шаман что — такой же?

— Не берегут себя. — Бо решительно потянул дверь заручку и… — Твою мать! — тотчас же получил по лбу. Изнутри к дверям были прислонены вилы на длинном черенке. Хорошо, острием вниз. — Уродливый урод! — Бо, взвесив вилы в руках и отставив их к стенке, шагнул через порог. — Серега! Неправильно шутишь. Я тебе эти вилы… Стой!

Последнее относилось ко мне. Я послушно замер посреди прихожей и невольно обратил внимание на щетину, украшавшую правильный череп Бо. Данная щетина, дорогие мои… стояла дыбом.

Нет, в том, что нас никто не встретил, не было ничего необычного. Жена на работе, дети — в школе, краевед — в ахуе…

А вот запашок был, запашок… Из зала в прихожую, повинуясь легкому сквознячку, хлынувшему к распахнутой входной двери, наносило волнами характерный смрад. И мне и толстому сей запашок знаком по прежней работе…

Так обычно пахнет в помещении, где плохие люди пытают заложника. В комнате, где человек много часов обильно потел от невыносимой боли и животного страха за свою судьбу и судьбы своих близких…

— Серега, — тихо позвал Бо, осторожно заглядывая в зал. — Сере… Тьфу ты, ебтэть!

Я тоже полюбопытствовал, выглянув из-за толстого плеча…

Серега был гол, лежал посреди зала, держась руками за грудь и поджав ноги. Он еще не успел остыть — напряженные мышцы постепенно обмякали, пятки и локти затихающе подрагивали. Рот был плотно залеплен скотчем, а тело и лицо от побоев чудовищно распухли.

– “Скорую”? — тихо спросил я, переводя взгляд на диван. — Или…

На разложенном диване в таких же позах скорчились женщина и девочка лет двенадцати — очевидно, жена и дочь. Обе нагие, сплошь покрытые страшными кровоподтеками, царапинами и порезами, бедра девочки обильно залиты кровью.

Женщина казалась живее всех остальных, несмотря на множественные точечные следы от вил: она подергивала ногой и обильно пузырила кровавой глазурью из разорванных ноздрей на серый скотч, которым был залеплен рот.

— Подстава… — просипел Бо. — Надо…

“Дзиньк! ” — тонко звякнуло разбиваемое оконное стекло. “Тук! ” — тупо шлепнулось что-то у порога.

— Пошли, пошли, пошли!!! — надсадно заорал кто-то во дворе.

“Ба-бах!!! ” — в зале и прихожей одновременно оглушительно рвануло, яркая сдвоенная вспышка нестерпимо полоснула по глазам, в перепонки бухнуло кувалдами. На несколько мгновений я перестал соображать.

“Светозвуковая граната “заря”! — тягуче завыл в черепе голос инструктора по спецподготовке. — Состоит из порошка магния и гремучей ртути! Особенно эффективна в закрытом помещении! Дезориентация — до сорока пяти секунд! ”

Сколько таких “зорь” и “Е-180”< “Е-180” — тоже шоковая граната — только британская. > я бросил на своем веку — и не сосчитать! А вот гляди ты — попался. И Бо попался — слишком быстро и неожиданно все вышло. Мы ведь не на операцию шли, а в гости к хорошему человеку — пусть даже малость запойному. А может, и впрямь — зажирели на вольных хлебах, утратили остроту реакции, нюх потеряли…

— На пол, сука!!! На пол!!! Н-н-на!!!

Брал нас, судя по униформе и отменной выучке, местный СОБР.

Сценарий обычный, до скуки знакомый и местами даже с ностальгическими нотками. Вломились через дверь и во все окна сразу, выписали в дыню прикладом, в подколенные сгибы ботинками, локтем промеж лопаток, уложили мордой лица вниз, клацнули наручниками, на голову наступили — лежи не шелохнись, гнида бандитская! Ноженьки растопырили, ошмонали со всем тщанием, подхватили под белы рученьки, поволокли на улицу и затолкали в “воронок”, сердито плюющийся синими сполохами у калитки…

Прямо с места происшествия нас повезли на экспертизу. Взяли кровь и сперму и сфотографировали в трех ракурсах.

Я это уже проходил, а вот Бо впервые подвергся процедуре изъятия семени, и, скажу вам по секрету, данное деяние произвело на толстого крайне удручающее впечатление. Возможно, в цивилизованных условиях все происходит как-то нежнее и приятнее, но в нашем случае это было похоже на изнасилование с применением оружия. Пинок в живот, раком — становись! Башку на стол, штаны снять! Ствол к голове, какой-то скользкий штырь — в задницу, писюн — на стеклышко. Свободен! В смысле — можешь разогнуться и надеть штаны. О свободе теперь забудь, гнида. Навсегда…

Побои с нас снимать не стали, а мы настаивать не посмели — обстановка как-то не располагала.

Несколько часов мы торчали в камере ИВС. За это время с нами никто не общался — разве что, когда перековывали (собровцы наручники забрали, менты изоляторные надели свои), пару раз дубинкой по черепу съездили для профилактики.

Голова от немилостивого обращения правоохранительных органов гудела, как корабельная рында “Титаника” после столкновения с айсбергом. Бо досталось еще крепче — он большой, места для окучивания много.

Несколько придя в себя, я решил проверить, как там настроение у дежурного по изолятору, и, постучав в кормушку, интеллигентно напомнил стражам порядка, что мы имеем право на адвоката.

Видимо, настроение у дежурного было так себе: на мой стук кормушка распахнулась, в ней возник баллончик “Черемухи-10” и богато оросил пространство камеры — я еле успел отскочить.

— На, сука! Еще стукнете — весь баллон выпущу…

От последствий дурного настроения стражей порядка мы страдали не менее часа. Кашляли, чихали, плакали, как обиженные маньяком дети, и тихо высказывались по существу, используя по большей части ненормативную лексику. Бо опух так, словно его покусали пчелы, — себя я видеть не мог, но, думаю, выглядел не лучше.

Прочихавшись, я горько пожалел об отсутствии изъятого при обыске мобильника.

— Нам бы только один звоночек… Выдернуть сюда Гилевича — он бы им тут такое устроил!

Гилевич — лучший адвокат в нашей области. Этакий гений развала — местный Резник-Падва-Кучеренов, разваливший вдрызг не одну сотню дел, в которых, казалось, было все, что потребно для сурового судебного завершения: мотивация, улики, показания, неопровержимая доказательность экспертиз, отсутствие алиби и так далее.

В нашем деле ничего из вышеперечисленного нет, так что Гилевич отымеет тутошних затейников за десять минут! Вот только бы его достать…

— В доме были от силы две минуты — таксиста надо найти, подтвердит. А Серегу с семьей терзали как минимум, несколько часов. Семья скажет, во сколько мы выехали, Санал подтвердит, что Серега сам звонил. А СОБР, между прочим, в засаде сидел, взяли с ходу — явная наводка! Мотивов — никаких. И вообще… Короче, если рассмотреть все со знанием дела — все их обвинения за момент рухнут…

— А нам ничего и не предъявили, — поправил меня Бо. — И вряд ли предъявят.

— Не понял?

— И звонить не дадут — сто пудов… — невозмутимо продолжал Бо. — Это они нас пугают. Чтоб все бросили и валили откуда пришли.

— Пугают?! — возмутился я. — Четыре трупа за неполные сутки… это так пугают?

— Пугают, пугают, — кивнул Бо. — Трупы местные, шуму не будет. А мы — чужие. И со связями. Завалят-; будет резонанс. Они умные. Уж если валить таких, так только ради большой выгоды. Так что — пугают.

— Не проще ли было встретиться и пообщаться, чем вот так “пугать”? — высказал я недоумение. — Нам малость-то и надо всего…

— Ты забыл, куда приехал, — философски изрек Бо. — А я там и там пожил, давно разницу понял. Это русские со всеми говорят, убеждают, внушают. А у нас уважают силу, хитрость и конкретные дела. Какой толк с врагом просто так болтать? Враг тебя послушает, согласится, улыбнется тебе и будет продолжать свое дело… Врага надо валить! Сразу, как пришел. А если валить не стоит, если у врага много друзей и они могут прийти, чтобы спросить за его смерть… Тогда врага надо в капкан заманить и пару самострелов навострить в нижнем уровне — чтоб не насмерть. Пусть он завоет от боли, ногу перепилит себе своим же ножом, вырвет с мясом стрелы из ляжек и уковыляет обратно.

Вот это — аргумент! Это я понимаю. Больше враг не придет — по крайней мере, в ближайшее время. И всем своим скажет: не ходите туда, там с врагами плохо обращаются… Уф-ф! Язык устал.

Да, для Бо не присущи длинные конструкции. Но ситуацию, на мой взгляд, он охарактеризовал предельно точно — с учетом местных факторов. Вот только вопрос…

— Теперь вопрос, — угадал мой мысленный посыл Бо. — Какой вопрос, Профессор?

— Я бы сказал — два вопроса, — живо перехватил я инициативу — если у Бо тот самый вопрос, мне не хотелось бы его обсуждать. — Почему нас не разделили? И — как они вышли на Валеру Эрдниевича?

— Не, это не вопрос. — Бо небрежно отмахнулся. — Не разделили специально. Чтобы совещались и вместе решили сдаваться. Мы сейчас думаем в одну сторону, быстрее додумаем. Разделить — будем терзаться, что там другой скажет? Не, не вопрос… Валеру — пасли. Однозначно. Тоже не вопрос…

— А что за вопрос?

— Почему — краевед? — прищурился Бо. — При чем вообще краевед?

— Понятия не имею, — поспешно ответил я. — Может, просто отследили контакт и не нашли ничего лучше…

Вот он — тот самый вопрос. Если краевед — не просто отслеженный контакт и я ничего не путаю, дела наши обстоят гораздо хуже, чем ожидалось.

А теперь вопрос иного плана: как бы покорректнее оповестить об этом Бо? Толстый — славный парень, но бывает так, что некоторых шуток на дух не выносит. Из разряда прикола с вилами, прислоненными к дверям. Или, к примеру, взять мою развеселую шуточку с подменой узлов…

— Они заставили его сказать тебе про шамана. — Толстый умник неуклонно продолжал развиваться мысль в неприятном для меня направлении. — Ну, хрен с ним… Скажи, типа, что-нибудь, чтоб все бросил и приехал… Ага…Он сказал. Про шамана… Ну ладно — я. Это мой предок…Слушай, вот сейчас, как раз когда мы наладились валить из города… на кой хрен тебе шаман?

— Встать! Лицом к стене! — рявкнул в отвалившуюся кормушку чей-то суровый рот. — Ноги шире! Еще шире! Полшага назад! Еще полшага! Во! Руки на затылок, башкой в стену! Быстро!

“Вовремя, — мысленно поблагодарил я сатрапов, исполняя последовательно все поступавшие команды. — Объяснялки — откладываются…”

Нас в очередной раз тщательно обыскали и опять кому-то передали. Новые сатрапы были в штатском, выглядели вполне интеллигентно, а один из них вообще был славянином. Помимо оперативок под мышками, на плече каждого висело по “кипарису”< “Кипарис” — 9-миллиметровый пистолет-пулемет с откидным прикладом. >.

— ФСБ? — удивился я. — С какого перепугу?

Новые сатрапы с первого шага проявили серьезность и обстоятельность: нас перековали другими наручниками в положении “руки за спину”, дополнительно соединили меж собой третьей парой браслетов, а на головы натянули плотные холщовые мешочки.

— Кто заорет — прострелю руку, — пообещал чей-то голос. — Пошли потихоньку…

Катали нас с полчаса, но, насколько я понял, далеко мы не уехали, а для проформы мотали круги: Элиста — город небольшой, а мы все это время разъезжали по оживленной трассе.

Затем шум чужих моторов и клаксоны стихли, ворота распашные заскрипели, собаки хором загавкали, еще какие-то ворота поехали в сторону — мы зарулили в какое-то объемное гулкое помещение и встали.

— Пошли потихоньку, — скомандовал тот же голос. — Теперь можете орать сколько влезет…

Увы, браслетов меня не лишили, но мешок сняли: я проморгался, осмотрелся и сделал вывод, что нахожусь в подвале.

В помещении, куда меня определили, не было окон. Беленые стены под “шубу”, плафон в решетке, вытяжка вентиляционной системы, стол, два стула, топчан в углу без постельных принадлежностей. Дверь металлическая, без кормушки. Чисто и опрятно.

Я бы сказал, что данное помещение вполне годится для содержания узника, если не брать в расчет отсутствие санузла. Если человека какое-то время держать под замком, его надо кормить-поить и позволять ему справлять естественные надобности…

“А кто сказал, что тебя здесь собираются кормить и чего-то позволять? — скептически проскрипел в моем черепе голос Бо. — Тебя тут будут морить голодом и всячески запугивать! И в капкан загонять, блин! ”

— Если все же ФСБ — наверно, морить не будут, — тихо пробормотал я и, подойдя поближе к вытяжке, негромко позвал: — Бо? Ты тут или где?

Ответа не было. Я позвал громче, а потом, проверяя свои позиции, пару раз крикнул во весь голос.

— Напрасно воздух сотрясаете. — Дверь отворилась, вошли двое в штатском — местные. — Звукоизоляция здесь мертвая, так что — не стоит.

Тот, что не советовал сотрясать, был смутно мне знаком. Поднатужившись, я вспомнил: парнишу сего показывали по местному телевидению и Бо отрекомендовал его как нехорошего человека. Правая рука хана, умница, мерзавец редкостный. А еще толстый сказал, что именно этот тип в свое время склонял его работать на хана и в результате был прямым текстом отправлен в не столь изысканные места, популярные в народе.

Нехороший человек выглядел старше меня лет на пять, был хорошо одет, отягощен скромными на вид часами марки “Картье”, благоухал дорогим парфюмом, выражение лица имел интеллигентное и вместе с тем в крайней степени самоуверенное. И вообще чувствовал себя здесь хозяином. Если бы не рекомендации Бо, я бы, пожалуй, счел парнишу вполне симпатичным и обаятельным.

Второй был явно персоной охранного свойства: плечистый, жилистый, невысокого роста, с кошачьей грацией и какой-то неторопливой обстоятельностью в движениях. Личико его удивительно напоминало морду взрослого бультерьера. В качестве приложения к бультерьеру имелись толстый кожаный портфель и два мобильника в каждом из нагрудных карманов рубашки.

— Слава, — попросту представился давний знакомец Бо, присаживаясь на один из стульев и приглашающим жестом указав мне на второй. — Садитесь — разговор есть. Доверительный.

Я сел и положил руки на стол, намекая, что с человеком в наручниках доверительный разговор строить проблематично.

— Ничего, господин Бакланов, потерпите, — отреагировал на намек Слава. — Мы справки навели — вы человек с прошлым, ситуацию можете оценивать неадекватно…Тем более если вы проявите благоразумие, таскать вам эти браслеты недолго… Давайте определимся с самого начала, чтобы не тратить время: мы с вами как будем общаться?

— В каком плане?

— Есть два режима работы. Человеческий и скотский. Человеческий основан на взаимном уважении, добровольном сотрудничестве и взаимопонимании. Скотский — на лжи, запирательстве и, соответственно, адекватной реакции: унижении, боли, втаптывании в грязь человеческого достоинства… Что скажете?

— Мне почему-то больше нравится первый режим, — застенчиво признался я.

— Очень хорошо, — одобрил Слава, приятно улыбнувшись одними губами — в глазах застыл какой-то неприятный блеск, тот, что сродни блеску лезвия опасной бритвы. — Кофе, сигареты?

— Не курю. — Я почему-то вдруг остро почувствовал, что этот тип с такой же улыбкой и спокойствием отдаст команду вздернуть меня на дыбу, коль скоро я выберу второй режим… — Если можно — кофе. Если можно — без психотропных препаратов.

— Сделайте нам кофе, — не повышая голоса, распорядился Слава в пространство. — И без препаратов — господин не любит… Мы, Эммануил Всеволодович, сейчас с вами работать будем — мне нужна ваша светлая голова и предметное мышление. Так что — никаких препаратов.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Гена — давай.

Стоявший за моей спиной бультерьер раскрыл портфель, вынул из него несколько папок, положил на стол и вернулся на исходную. Страхует, значит. Не верит, значит, что я собираюсь проявлять благоразумие. Напротив, полагает, что я буду неадекватно оценивать ситуацию до упора.

Это следует взять на заметку. Что бы ни говорил господин, по поведению слуги нетрудно прочесть общую установку на работу с объектом…

— Ознакомьтесь с материалами, — предложил Слава. — Читайте, смотрите, сейчас вам кофе принесут.

Вот так, сразу: нате вам, голубчик. Убеждать вас, запугивать и вообще воздух сотрясать мы не будем — потрудитесь сами объективно оценить свое положение.

Я принял предложенную модель поведения: изображать истерику и допытываться об истинных причинах водворения в узилище не стал, а просто приступил к рассмотрению материала.

Между делом еще один крепыш притащил поднос с кофейными принадлежностями. Слава собственноручно разлил по чашкам ароматный эспрессо и первым продегустировал напиток, показывая, что, как и обещал, травить меня вредными препаратами пока не будут.

В папках я обнаружил массу неприятной для нас с Бо информации. С уголовными делами мне по жизни приходилось сталкиваться неоднократно, так что Определенный опыт в этом плане имеется. Бегло пролистав папки, я установил, что нам инкриминируют как минимум… шесть убийств, групповое изнасилование, в том числе и несовершеннолетней, истязание в отношении троих потерпевших. Недурственно, правда?

Установив сей неприятный факт, я разложил папки по эпизодам и приступил к более детальному рассмотрению.

По Валере Эрдниевичу имелись хорошие перспективы вывести нас в разряд подозреваемых, а потом просто вывести вообще. Самое приятное, что в момент преступления нас никто не фиксировал — иными словами, за руку не поймали.

Фото: Бо с Валерой у входа в ресторан, мы с Бо у того же входа, мы у проема в заборе — но нечетко, можно поспорить, что это мы. Затем — мы садимся в такси, лица озабоченные, глаза пустые. Фото трупов. Собственно Валера — во всей красе, в семи ракурсах, и еще двое мертвеньких парнишек — но в сортире. Откуда они их взяли — понятия не имею.

Показания: целая куча. Таксист в ресторан, таксист из ресторана, метрдотель, официантка, какие-то клиенты на террасе. Ага! Все почему-то в один голос утверждают, что мы с Бо вели себя агрессивно и высказывали намерения совершить в отношении Валеры Эрдниевича нечто очень скверное. Ну, господа хорошие, это уж дудки. С этим можно крепко поспорить.

По второму эпизоду было много нюансов. Взяты с поличным на месте преступления. Предмет убийства — вилы, на черенке — отпечатки Бо. Время наступления смерти потерпевших соответствует времени нашего пребывания в доме. Масса свидетельских показаний, подтверждающих наши тесные отношения с краеведом, — и опять отовсюду прет наше агрессивное поведение и невнятные угрозы в адрес краеведа и его семьи.

Но больше всего меня возмутила экспертиза. Оказывается, сперма, обнаруженная при исследовании тел жены и дочери краеведа, идентична нашему с Бо семени!

— Ну, это уж совсем лажа. — Я бросил листки с заключениями на стол и захлопнул папку. — Это можете прямо сейчас выкинуть. Если уж фабрикуете дело, так уважайте себя, не давайте нашим адвокатам повода поиздеваться над вами в суде! Расстреляйте меня на месте — не может там быть нашей спермы!

— Это утверждение было верным до экспертизы. — Слава мотнул подбородком — бультерьер сгреб папки со стола в портфель и вернулся на исходную. — А после…гхм-кхм… после экспертизы все как раз наоборот. Теперь ваша сперма там есть.

— Вы что — издеваетесь?! Да это же… Это уж вообще ни в какие рамки не лезет! — От возмущения я чуть дар речи не потерял. — Вы вообще сами понимаете, что вы говорите?!

— И напрасно вы — по поводу адвокатов. — Слава на мое возмущение чихать хотел — все так же приятно улыбался и поигрывал часовым браслетом. — Напомню — уголовное делопроизводство в отношении вас и вашего друга у нас осуществляется в соответствии с действующим законодательством. То есть расследовать вас, а потом и судить будут здесь. Так вот — звонить вам не дадут. Адвоката мы вам назначим. Отвод не примем. Сидеть вы будете в нашем СИЗО. “Вести” вас будут наши следователи. Свидетели — наши. Судить, само собой, будет наш судья… Вам все понятно?

— Мне — да. А вот вы… — Я открыл было рот, чтобы выплеснуть дежурную порцию возмущения, но быстро вспомнил совет насчет напрасного сотрясания воздуха. А еще вспомнил печальную историю несчастного Валеры Эрдниевича. Нет, не финал, а задолго до того. Историю борьбы с местной машиной ханского произвола. — А вы с господином Болдыревым на этот счет общались?

— Нет, я к вам первому пришел, — доверительно сообщил Слава. — И угадайте — почему?

— Угадываю. Вы с господином Болдыревым знакомы лично. И это знакомство у вас радужных эмоций не вызывает. Не хотите портить себе настроение.

— Отчасти угадали, — поощрительно кивнул Слава. — Дополню: вы производите впечатление интеллигентного и мыслящего человека. От вас легче ожидать разумного поведения, чем от вашего друга. И еще..; Вы кажетесь мне более слабым.

— Вы хотели сказать — более изящным? Правильно — я минимум на тридцать кило легче.

— Когда я сказал — более слабым, то имел в виду, что вы, на мой взгляд, гораздо более восприимчивы к воздействию боли… — доброжелательно уточнил Слава и, улыбнувшись еще шире, потыкал пальцем в разные стороны: — Здесь отличная звукоизоляция. Запомните это, Эммануил Всеволодович.

— Нам это не пригодится, — поспешно заверил я, затылком почувствовав, что бультерьер Гена за моей спиной гнусно осклабился и повел плечами. — Вы были очень убедительны, я готов рассмотреть ваши предложения.

— Кассета, — без обиняков выложил Слава.

— В диктофоне, — подхватил я. — Диктофон в моей сумке. Сумка…

— Мы изъяли диктофон, — остановил меня Слава. –

Там кассета с записью вашей беседы в ресторане. Гхм-кхм… Нас же интересует кассета, которую Дарькин нес на встречу с вами.

— Дарькин… Это Валера Эрдниевич, что ли?

— Он самый. Кассета?

— Не было кассеты, — твердо сказал я. — Может, он ее и нес, но… не донес. Вы сами это прекрасно знаете.

— Нет, как раз этого мы не знаем. — Слава предостерегающе подмигнул: — Напоминаю — здесь отменная звукоизоляция.

— Да не было, я вам говорю! — досадливо воскликнул я. — Мы стояли у проема в заборе, Валера валялся с ножом в печени по другую сторону, в руке у него был пакет… с его собственным языком. Я прекрасно знаю, на что вы способны, — неужели бы я стал после всего этого вам врать?

— Здесь отменная звукоизоляция, — зациклился Слава. — Знаете, есть люди, которые имеют огромный опыт в добывании правды… самыми отвратительными методами, которые вам и не снились.

— Есть также люди, которые очень стойко переносят боль, — злобно глядя на своего визави, сообщил я. — Их можно на лоскуты распустить, они будут молчать… если верят, что молчание — единственный выход из ситуации. Я же верю, что единственный выход из дерьма, в которое мы вляпались, — добровольное сотрудничество с вами. Чем хотите клянусь — не было кассеты!

— Как мне проверить, что вы не лжете? — пристально глядя мне в глаза, спросил Слава.

— Просто поверьте, и все. — Я пожал плечами. — Можете опросить господина Болдырева — он скажет вам тоже самое. Задайте ему кучу вопросов — ни одного расхождения в показаниях вы не обнаружите.

— Этого мало. Вы могли договориться…

— Ну, не знаю… Можете проверить меня на полиграфе, — нашел я выход. — Я готов ответить на любые вопросы.;

— Хорошо, — неожиданно сдался Слава. — Верю. Кассеты не было… А вообще, в чем смысл?

— Смысл? — Я даже удивился. — Смысл бытия?

— Зачем встречались с Дарькиным? — уточнил Слава. — Вы сказали, что готовы ответить на любые вопросы.

— Зачем… Хм… — Я несколько секунд поразмышлял и пришел к выводу, что откровения мои нам с Бо навредить уже не могут, зато позволят наладить психологический контакт с сатрапами. В принципе, и так понятно, что мы имели в виду, отправляясь на встречу с Валерой Эрдниевичем.

— Ну что ж — извольте…

Не знаю, одобрил бы мой поступок Бо, но я выложил все, что касалось нашего предприятия относительно сбора компромата. От момента прекращения поставок “мраморного” мяса, баранины и рыбы с икрой в кухню “Славянки” до злосчастного вчерашнего вечера.

— И все? — Казалось, Слава был не на шутку удивлен. — Вся проблема только в этом?

— А вам мало? Ну вы даете! Отняли у людей последнее, можно сказать, нищенские крохи…

— Мы наводили справки — вы люди небедные, — пожал плечами Слава. — Стоило из-за такой мелочи влезать в такие неприятности?

— Вы тоже, по всей видимости, человек небедный, — высказал я предположение. — Но, думаю, если бы у вас кто-то отнял какую-то малость — допустим, вашу запасную машину… Вы приложили бы все усилия, чтобы вернуть то, что у вас отняли. Я не прав?

— Запасную машину? — Мой собеседник посмотрел в потолок, от души хмыкнул и покачал головой. Видимо, мысль о том, что у него могут что-то отнять, его никогда не посещала. — Запасную… А что — логично.

— Я рад, что мы с вами мыслим в унисон, — порадовался я наметившемуся взаимопониманию. — Теперь все? Вопрос исчерпан?

— Теперь основной вопрос. — Слава перестал улыбаться, выдернул из кармана платок и промокнул ладони — они у него отчего-то вспотели. — Вопрос такой: зачем вам нужен шаман?

Вот оно! Интересно — эти-то откуда все знают? Краевед рассказал? Но он владеет лишь крохами информации по предмету… Зачем мне шаман? Хороший вопрос. Если на него ответить неискренне, обязательно воспоследуют вопросы не менее мерзкие. Например: где вы были первую половину второго дня свадьбы и так далее…

— Мой друг подарил краеведу кисет с узелковым письмом, — начал я. — Мы хотели найти шамана, чтобы…

— Это я знаю, — проявил нетерпение Слава. — Лично вам… Не Болдыреву, не Сангаджиеву — зачем вам шаман?

— Ну я же вам сказал! Мы хотели прочесть…

— Не заставляйте меня повторяться насчет отменной звукоизоляции, — напомнил Слава. — Хорошо?

— По мужской линии Бо — Болдырева то бишь — из поколения в поколение передается узелковое письмо, — заспешил я, предваряя возможные дурные вопросы. — Дядя Бо, когда уезжал на Тибет, передал ему этот кисет. Теперь, спустя много лет, Бо решил подарить это письмо…

— Наш специалист прочел эти узлы, — не дал мне развиться Слава. — Это грубая подделка. Время происхождения этого письма — наши дни.

— Надо же! — Я сделал круглые глаза. — Выходит, кто-то надул…

— При обыске в усадьбе, где вы остановились, мы обнаружили целый километр кожаной бечевы, аналогичной той, из которой изготовлена подделка, — продолжал просвещать меня Слава. — А также чуть ли не цистерну конопляного масла, в которое эту подделку макали. Внимание — вопрос!

Я дрогнул и опустил взгляд. Грустно, дорогие мои. Получалось, что по всем позициям мы с Бо пролетели. И черт бы с ним — так нам и надо, но… получается, что из-за моей дурной инициативы погибли ни в чем не повинные люди. Вот это обиднее всего…;

— Я вас очень прошу — ответьте на вопрос правильно, — тихо попросил Слава — верный пес Гена за моей спиной хрустнул суставами и напрягся, показалось, даже зубами прищелкнул от нетерпения. — Вы понимаете, что я имею в виду?

— Это моя затея. — Я покаянно постукал скованными руками себя в грудь. — Бо здесь совершенно ни при чем.

— Не понял? — озабоченно нахмурился Слава. — Выражайтесь яснее!

— Все началось с того, что господин Болдырев решил подарить свои узлы краеведу. А мне данная затея здорово не понравилась…

Я рассказал Славе о своих корыстных мотивах и манипуляциях с узлами. Отметив напряжение во взгляде моего собеседника, я сделал определенные выводы и решил подстраховаться: место захоронения подлинных узлов указал мало того что неверно, но еще и расплывчато.

— Что значит — в степи? — жестко вцепился Слава. — Где именно — в степи?

— При всем желании — конкретнее не могу, — пожал я плечами. — Нас вывозила туда родня жениха, я был пассажиром и просто наслаждался видами. Но это не беда — Бо знает дорогу.

— Хорошо, — молниеносно сориентировался Слава. — Вы расскажете, где спрятали кисет, подробно нарисуете план. Болдырев отвезет туда наших людей, они изымут кисет и привезут его мне. Вы в это время будете сидеть здесь — как гарант благонадежного поведения вашего друга. Потом мы пригласим специалиста, он прочитает письмо, подтвердит подлинность… И все. После этого — можете быть свободны.

— Я должен сам достать узлы. — Я реагировал не менее быстро. — А не просто показать место. Там небольшой сюрприз —:, если полезет, кто-то из ваших людей, узлы превратятся в пыль.

— Что за сюрприз? — и неприятно озаботился Слава.

— Граната “Ф-1”, сопряженная с двухсотграммовой тротиловой шашкой, — скромно сообщил я. — В кисете с узлами. Укладка произведена так, что достать может лишь человек, который оборудовал схрон. То есть я.

— Так… — Слава нервно сглотнул и принялся сосредоточенно потирать большой палец правой руки. Тот факт, что нормальный законопослушный бизнесмен приволок с собой в круиз гранату и шашку, странным ему не показался — стандартная норма мышления!

— Нет, разумеется, — любой сапер может обезвредить этот фугасик — без проблем, — продолжал я закрепляться. — Но… вы спросите сапера, как обезвреживаются неизвлекаемые ВУ.

— ВУ?

— Взрывные устройства.

— Ясно… И где я вам сейчас найду сапера?

— Не надо искать. Спросите меня. Вы наводили справки, чем я занимался в свое время.

— Послушайте, может, хватит дурака валять? — В восклицании моем больше преобладали нотки растерянности, нежели металл гнева. Гена опять захрустел суставами и издал вздох сожаления. Буль явно жаждал услышать команду “фас”.

— Отвечаю. Неизвлекаемые ВУ уничтожаются на месте, — хладнокровно сообщил я. — И в глазах ваших я отчего-то не вижу желания отпустить нас с миром. Так что, товарищ Слава, давайте-ка обсудим условия нашего обмена…

* * *

…Проводив побратима, Бокта обошел балку, выбрал на склоне, в редких кустиках, место понепригляднее, да чтоб не наступили конные, и стал неторопливо копать ножом для себя малый схрон. Аккуратно сняв дерн, поделил на четыре куска, с верхнего срезал малость для обзора, углубил ямку, раскидав далеко влажную стылую землю, и прилег — примерился, как оно будет.

Через некоторое время издали послышался стук копыт. Бокта резво улегся в ямку, настелил на себя дерн, поерзал, устраиваясь поудобнее, и затих, глядя через неширокую щель, что получилась от срезанного куска.

В балку спустились пятеро конных. Двоих Бокта узнал — те самые служивые, что им припас да лошадей передавали. Покружились на том месте, где пластуны снедали, зачем-то подняли с земли обглоданные бараньи ребра, хвостики от луковиц, на свет поглядели, понюхали.

Заприметив шесты, притороченные к седлам, Бокта сразу и не понял, для чего они нужны. Конные выехали из балки, соединили шесты, укрепили на пригорке, стали держать — давешний знакомец, жилистый, вскарабкался наверх, вытащил из-за пазухи трубу, долго смотрел в ту сторону, куда уехал Никита. Высмотрев что-то для себя полезное, довольно воскликнул и слез. Шесты разобрали, вновь приторочили к седлам и ускакали.

— Вон как! — ухмыльнулся Бокта, не спеша выбираться из своего убежища. — Надо взять на заметку. Хитро…

Бывалый пластун поступил верно, решив потерпеть в своем схроне. Спустя какое-то время прибыли еще двое конных. Тоже зачем-то спустились, потоптались на месте, поглазели на остатки пиршества беглецов и, выбравшись наверх, неспешно припустили вслед за дозором.

— И долго вы тянуться будете? — недовольно проворчал Бокта, отряхнувшись от земли и осторожно карабкаясь на склон. — Мне теперь здесь ночевать через вас, что ли?

Обоз прошел мимо балки стороной — прятаться не пришлось. Обозные вели себя беспечно, негромко галдели, кто-то даже напевал в передней кибитке. Едва вздев взор над краем балки, Бокта сосчитал людей, приметил, сколько сменных лошадей, и между делом узнал командира отряда — лейтенанта Егорку Кудрина.

— Ага! Вон, значит, кто нас пасет… — Пластун задумчиво поскреб затылок. — ^ Понятно…

Кудрин, несмотря на молодость, был известен как большой знаток степного края, хороший офицер и вообще неглупый парень. В его послужном списке числились несколько экспедиций супротив волжского разбойного люда и… странная дружба с Тайной канцелярией. Потому странная, что гвардейские по обычаю шарахались от сего фискального ведомства и считали зазорным для себя водить с ним хоть какие-то отношения.

— Крепко же вас ханское золото зацепило, коли взялись этак вот! — пробормотал Бокта, провожая взглядом обоз. — Верно, в Ставке либо на заставе лазутчик сидит и тихо доносы шлет. Иначе никак не выходит…

Дождавшись, когда обоз совсем скрылся из глаз, сотник прошел по балке на другую сторону, неспешно разогнался, разогревая застывшие от долгого сидения члены, и трусцой припустил к озерам Сарпа-Нур.

До озер добрался к вечеру. Долго плутал в тальнике по прибрежной низменности, отыскивая по описанным ханом приметам место. Сиреневое солнце уж почти совсем утонуло в безбрежных мрачных пустошах, когда обнаружил наконец вьющийся из густых зарослей тонкий дымок.

— Хорошо спрятался шаман, — похвалил Бокта, огибая заросли в поисках прохода. — Не знал бы, что здесь искать, — ни за что бы не нашел!

Пробравшись по неширокой тропе, Бокта вышел на просторную поляну у берега озера. Посреди поляны располагалось небольшое хозяйство: черная юрта, два верблюда, четыре хороших коня, привязанные к вбитым в землю кольям, открытая кибитка и с десяток овец, гуляющих свободно. Рядом с юртой уютно горел костерок, у которого сидела девушка, помешивая что-то в подвешенном на треноге котле.

— Покажи лицо, — скомандовал негромкий голос сзади.

Бокта обмер от неожиданности, медленно повернулся, потянувшись руками к поясу с ножом.

— Не балуй, руки подыми. — В зарослях стоял шаман и целил в гостя из лука. Признав ханского незаконнорожденного, опрокинул лук, медленно спустил тетиву — на изрезанном морщинами старческом лице заиграла радостная улыбка. — Живи долго, ханыч! Уж не чаял дождаться тебя. Думал — совсем пропал.

— Здравствуй, Хозяин Снов. Рад, что твоя рука еще в силах натянуть боевой лук, — ответил Бокта, опуская руки. — Пришлось маленько в яме сидеть. Царица настояла, не хотел расстраивать женщину.

— Проходи, ханыч, — приветливо пригласил шаман, выходя на поляну. — Мой дом — твой дом. Айса! Быстро накрывай ужин — будем гостя кормить…

Воспитатель Повелителя Степи, старый шаман Агунд-жаб (в миру звался — Гунжеп, дабы ввести в заблуждение беспрестанно следящих за ним злых духов), не всегда прятался в непролазных зарослях Сарпа-Нур. Более того, можно с уверенностью сказать, что такой образ жизни ему был вовсе не присущ.

До недавнего времени шаман свободно разъезжал по степным просторам и занимался свойственным его призванию промыслом: лечил людей и скот, изгонял злых духов, делал амулеты и творил обряды на все случаи жизни. Из светского люду не опасался никого, избегал лишь служителей новой веры, что всеми силами старались изжить складывавшийся веками культ народных кудесников и духоборцев.

В прибрежных зарослях старик замкнулся ото всех, чтобы исполнить волю своего воспитанника. Тогда, в Ставке, хан нарочно подверг старика публичному позору и прилюдно изгнал со скандалом, дабы отвратить от него любые подозрения в сговоре.

Хитрость удалась: шамана никто не стал обыскивать, спрашивать о предмете разговора и вообще хоть как-то преследовать, все пожалели его, как жертву больного каприза Повелителя, а царица Джан даже попросила прощения за дурной нрав своего супруга и дала в дорогу хорошие подарки…

Агунджаб кочевал со своей внучкой — дочерью младшего сына. Сына этого в середине зимы задрали волки, когда возвращался с дальнего стойбища, где врачевал больного. Жена сына померла еще раньше, застудив ноги в озере при рыбной ловле. Других детей у них не было — все рождались мертвыми.

Старшие дети шамана тоже все давно померли, и все не своей смертью. Агунджаб видел в этом недобрый знак Неба, что мстило своему служителю за нарушение законов. Шаман семью заводить не должен, его удел — всецело принадлежать Белым Духам и посвятить всего себя без остатка служению людям. Тем же, кто отступает от правил, рано или поздно приходится платить. И плата эта порой бывает непомерной…

Покуда ужинали, внучка шамана все смотрела на гостя и улыбалась. Девка была на загляденье, статна да пригожа — грех жаловаться. Бокта историю шамана знал, но не считал, что дети его ушли в Верхний Мир по немилости Неба. Жизнь степняка сурова, она полна тревог и неожиданностей и во многом подчинена воле случая. Например, случись Бокте оказаться на месте съеденного волками младшего сына Агунджаба, несмотря на всю его сноровку и выучку, наверняка его постигла такая же участь. Так при чем здесь месть Неба?

Покормив гостя, Агунджаб сразу перешел к делу. Пригласил в юрту, запалил два масляных светильника, внучке наказал сидеть у костра и слушать вечер. Предосторожность была излишней — кто мог прийти на ночь глядя в этот забытый Небом уголок? Однако дело было настолько важным, что стоило всяческого бережения.

Достав из небольшого, окованного медью сундука кожаный кисет, Агунджаб вынул из него бечеву с узлами и спросил:

— Место указал?

— Указал. — Бокта уселся поудобнее на верблюжью подстилку и принялся подробно описывать место, указанное ханом.

— Не торопись, ханыч, — поправил рассказчика Агунджаб. — Стар я, руки за словами не поспевают…

Слушая гостя, шаман ловко вязал на бечеве узлы, прибавляя к тем, что были, с виду вроде бы хаотичный ряд новых знаков. Данное письмо имело ту особенность, что прочесть его могли только немногочисленные ученики Агунджаба, — еще в молодости шаман усовершенствовал технику стародавней узелковой письменности, многое прибавив от себя и таким образом практически уравняв сей архаичный метод с обычным письмом на бумаге.

Закончив работу, шаман долго перечитывал, что получилось, перечитал также первую бечеву, вязанную ранее со слов самого хана. Потом покачал головой и, отмахнув острым ножом от второй бечевы кусок первоначальной записи, бросил его к входному пологу юрты.

— Айса! Кинь в костер. Да проследи, чтоб сгорело дотла!

— Зачем так? — удивился Бокта. — Разве то не с ханских слов?

— С ханских, — кивнул Агунджаб. — Но хранителям завещания эти слова совсем не нужны. А навести могут на разные лишние думы и породить смятение в умах.

Тонкая девичья рука просунулась из-за полога, подобрала бечеву.

— Дотла! — напомнил шаман, пряча оставшиеся отрезки бечевы в кисет, крепко завязывая его плетенной из золотых нитей тесьмой и протягивая гостю.

— В пояс зашить надо, — взвесив мешочек в руке, сказал Бокта. — Рукодельный припас имеется?

— Не трудись, ханыч. — Шаман достал из сундука жилетку из тонко выделанной кожи, кинул на колени гостю. — Примерь-ка.

Бокта натянул жилетку, охлопал. Немножко маловата, но ничего, носить можно. По бокам — продолговатые узкие карманы, затягивающиеся сверху прочной тесьмой, наподобие мешочков. Еще один карман — внутренний, тоже на тесьме, но пошире и не такой длинный.

— Хорошо. Мастерица твоя внучка, — похвалил Бокта, найдя жилетку вполне сносной.

— Сам шил. Внучке разве можно доверить? Начнет думать — зачем такое да для чего…

Агунджаб извлек из сундука два желтоватых пенала и бережно подал их гостю.

Бокта осмотрел пеналы, взвесил в руках: толщиной в три пальца, длиной в пять вершков, золотые, но явно полые — не так тяжелы, как золото такого объема. Пеналы состояли из двух равных половинок, свинчены были посередке и на стыке половинок запечатаны каждый расплавленным золотым дукатом, в который на фазе застывания вдавили личную печать Повелителя Степи: филигранно вырисованный кречет, державший в когтях ворона.

Спрятав в карманы жилетки пеналы и кисет, Бокта опустил взгляд. Передача состоялась. Теперь нужно выполнить самое неприятное: напомнить старому шаману о последней ханской воле.

— Я все помню, — бесстрастно сказал Агунджаб, словно прочитав мысли гостя. — Это моя последняя ночь.

— Ты отрезал на второй бечеве то, что говорил Повелитель… — неуверенно напомнил Бокта. — Давай скажем друг другу правду. Рассудок хана был… немного помраченв преддверии надвигающейся смерти? Правильно?

— Когда человек вдруг узнает, что должен умереть, не пройдя и половины пути, который был ему предначертан…он может вообще потерять рассудок от бессильной ярости и великой обиды на Небо, — уклончиво ответил шаман. — Но ты не сомневайся — решение Повелителя было верным.

— Странно слышать такое от человека, которого обрекли на смерть. У тебя внучка… Я не буду настаивать на выполнении ханской воли. Это не обязательно. Никто в целом мире не знает и даже подумать не может, что ты имеешь касательство к ханскому завещанию. Ты можешь спокойно жить дальше…

— Решение Повелителя было верным, — настойчиво повторил Агунджаб. — Все, кто знал про ЭТО, уже ушли в Верхний Мир. Остались мы с тобой. Я — лишний. Если про тайну знают двое — это уже не тайна.

— Я верю тебе, — мягко возразил Бокта. — Я уверен, что ты никогда никому не…

— Не думаешь ли ты, ханыч, что мне страшно покидать Нижний Мир? — перебил шаман, возвысив голос. — Я так стар, что даже не помню, когда появился на свет. Мне тут, у вас, давно надоело! А внучка не пропадет — она способная ученица. Она уже сейчас умеет почти все, что умею я, — а ведь она так молода! Не грусти, ханыч! Ну и что с того, что лучший шаман Степи будет в юбке? Кому от этого хуже?

— Я уеду завтра со светом, — поразмыслив, сказал Бокта. — Как ты поступишь — знать не буду. Это — твое дело. Но если мы когда-нибудь встретимся в степи… я не буду удивлен. Я буду даже рад…

— Спасибо тебе, ханыч. — Морщинистое лицо старика озарила теплая улыбка. — Ты хороший… Тебе понравилась моя внучка?

— Понравилась. — Бокта потупил взгляд и слегка покраснел — хорошо, светильники не очень яркие, невидно! — Из нее выйдет хорошая хозяйка, и… она хороша собой.

— Я не предлагаю ее тебе в жены, — лукаво прищурился Агунджаб. — Варить тебе похлебку она не будет — ее удел быть шаманом… Я прошу тебя, если тебе не в тягость… проведи с нею сегодняшнюю ночь.

— Зачем? — Бокта покраснел еще больше.

— Ха! Эх-ха!!! — Старика такой ответ здорово развеселил. — Аи-аи, багатур, — пять лет воевал, города брал… Ей нужен сын. Такой же большой, сильный и умный, как ты. И кровь… Тебе не жалко впрыснуть ханской крови в род шамана?

— Мне не жалко, — смущенно пробормотал Бокта. — Но… мне стыдно с тобой об этом говорить. А твоя внучка мне и вправду нравится…

— Вот и хорошо. — Шаман встал, положил руку на плечо гостя, крепко сжал. — Отдыхай, багатур. Когда ты уляжешься, она придет к тебе. А я вас тревожить не буду. Сегодня ночью я не сплю — у меня обряд. Да, уходить будешь, забери коней — это для тебя…

Бокта был первым мужчиной Айсы. Ласки ее были неумелы, но горячи — она дарила гостю свое чувство самозабвенно, с каким-то варварским исступлением. Ночь пролетела как одно мгновение, уснули только под утро.

Пробудившись от сна, Бокта первым делом провел рукой под полостью, оглаживая бархатные бедра молодой женщины, ненароком сколупнул ногтем корочку засохшей девственной крови. Ощутив в чреслах распирающий прилив утренней мужской силы, навалился, зарычал, с силой втискиваясь в растревоженное накануне лоно, и долго терзал его мощными толчками, подстегиваемый какой-то странной неподатливостью Айсы.

Выплеснув с победным стоном переполнявшую чресла энергию, отвалился в сторону и только сейчас обратил внимание на странное поведение Айсы. Внучка шамана лежала неподвижно, широко раскрыв глаза, смотрела на выход, плотно прикрытый пологом, и как будто к чему-то прислушивалась.

— Что там? — тревожно спросил Бокта, быстро вскакивая и нашаривая пояс с саблей.

— Дед, — одними губами прошептала Айса.

— Что — дед? — не понял Бокта.

— Дед… там. — Айса ткнула пальцем в небо. — Он ушел. Пошли проводим…

В центре поляны был сложен погребальный костер. Агунджаб собрал его за ночь из толстых веток, сучьев и сухостоя, щедро полил загодя припасенным земляным маслом< Нефть >. У основания лежали три смоляных факела.

Шаман, распростертый поверх кострища с широко открытыми глазами, глядящими в небо, был мертв. Выражение лица его было спокойным и несло на себе посмертный слепок какого-то странного умиротворения. Рядом валялась раскупоренная склянка с остатками зеленоватой густой жидкости, издававшей сладковатый пряный аромат.

— Хорн жимсын< Хор жимсын — некое ядовитое растение — точное название до нас не дошло. >, — бесстрастно пробормотала Айса, поддевая склянку веткой и отшвыривая в заросли. Затем она пощупала у деда шею, закрыла ему глаза и, подняв с земли факел, протянула его своему первому мужчине.

— Это должен сделать я? — Голос Бокты предательски дрогнул.

— Я хочу, чтобы это сделал ты, — твердо глядя ему в глаза, сказал Айса. — Ты дал жизнь первому мужчине моего рода. Ты же проводишь в Верхний Мир последнего мужчину моего рода. Я принесу тебе кремушек.

— А если это будет дочь? — усомнился Бокта. — Или вообще никого не будет?

— Это будет сын, — уверенно сказала Айса, погладив свой живот. — Я знаю…

…Когда Бокта покинул поляну, ведя в поводу даренных шаманом коней, кострище уже догорало. Айса смотрела вслед гостю и, держа руку в кармане овечьей дохи, перебирала пальцами узелки на отрезке бечевы, что дед велел вчера сжечь в костре.

Юная шаманка успела прочесть ненужный, по мнению Агунджаба, фрагмент ханского завещания и намеренно не выполнила последнюю волю деда. Если у нее родится сын, он будет являться прямым потомком Повелителя Степи.

И кто тогда знает, как Небо пожелает распорядиться его судьбой?..