Глава IV. Потери десанта были очень велики: несколько десятков тяжелораненых лежали в пещерах рядом со спасенными егоринцами

Потери десанта были очень велики: несколько десятков тяжелораненых лежали в пещерах рядом со спасенными егоринцами. Их надо было как можно скорее отправить на Большую землю и получить новое пополнение.

Еще до ночи решающего удара Славин думал об этом. Ему [658] удалось связаться по радио с начальником штаба отрядов новороссийских партизан инженером Сыскутовым. В то время Сыскутов работал на катерах-охотниках, отданных партизанам черноморскими моряками. Партизаны Сыскутова совершали изумительные по дерзости рейды. Под дулами немецких орудий, среди минных полей, каждую минуту рискуя встретиться с немецкими эсминцами, катера Сыскутова забрасывали в тыл немцам диверсантов, снабжали их взрывчаткой, оружием и увозили обратно больных и раненых.

Не всегда эти рейды были удачны. Не раз катера взрывались на минах, гибли в неравных боях с немецкими военными судами, но оставшиеся работы своей не прекращали.

Сыскутов обещал Славину в нужный момент подойти к условленному месту около Су-Кко. Первый рейд прошел благополучно; два катера-охотника, погрузив на борт часть тяжелораненых (среди них был и больной Егорин, который сообщил Славину все необходимые сведения о своих агентурных связях), без всяких приключений достигли Большой земли. Во второй рейд вышла целая флотилия. Флагманом шла канонерская лодка «Червоный казак» с подкреплением Славину, состоящим из партизан-моряков отряда «Норд-ост» и остатков отряда рыбаков «Новый».

«Червоного казака» сопровождали катера-охотники. Флотилией командовал сам Сыскутов. Кроме подкрепления он вез Славину боеприпасы и намеревался вывезти большую партию раненых десантников и всех егоринцев.

Обстановка на море была благоприятной для операции. Ночь выдалась темной и бурной. Небо было закрыто черными, низкими тучами. Задувал штормовой ветер.

До места высадки было уже недалеко: флотилия прошла мыс Хако. Неожиданно у носа «Червоного казака» раздался взрыв. Высоко кверху взметнулся столб воды. Канонерская лодка, подорвавшись на мине, быстро затонула.

Катера-охотники, осторожно обходя место взрыва, начали подбирать тонувших. На борт удалось поднять лишь двадцать шесть человек из сорока девяти. Сыскутова среди них не было… Не меньше часа кружили катера вокруг места, где произошла авария, разыскивая командира, но так и не нашли его. Близился рассвет. Надо было затемно закончить разгрузку и погрузку, и катера пошли к условленному месту у Су-Кко.

Сыскутов объявился позднее. Хороший пловец, он сам добрался до берега, где его подобрал отряд моряков «Норд-ост». [659]

* * *

Бережной вернулся в сопровождении отряда охраны в станицу Варениковскую за несколько дней до событий в Анапе. Когда он подъезжал к станице, на сердце у него было тревожно.

Бережного встретил прежний комендант: очевидно, за этот короткий срок Николаю не удалось ликвидировать любопытного немца. Комендант был сдержан, сух, и Бережной еще сильнее насторожился.

Комендант поспешил доложить, что господина Штейна ожидает в станице майор Ридер, приехавший из Крыма. Майор просит разрешения немедленно же переговорить с ним: он привез пакет от гаулейтера Крыма, адресованный господину Штейну.

Ридер явился тотчас же. Это был стройный мужчина лет тридцати пяти, в мундире эсэсовца. Держался он холодно и независимо, как будто не Штейн, представитель всемогущего гаулейтера, был хозяином в станице, а он, майор Ридер.

С первого взгляда Бережной почувствовал, что перед ним сильный, хитрый и опасный враг. Сердце тревожно сжалось. Знал Ридер или нет лицо настоящего Штейна?..

Силой воли Бережной преодолел волнение. Он весь напрягся, как перед рискованным, опасным прыжком.

Внешне он оставался совершенно спокойным. Не спеша взял пакет, не спеша прочел адрес. Посмотрел на большую сургучную печать, закурил и только после этого, вскрыв конверт, начал читать.

Он читал медленно, чувствуя на себе внимательный, настороженный взгляд майора. Ни один мускул не дрогнул на лице Бережного, когда он пробегал глазами приказ гаулейтера немедленно явиться в Крым для объяснений. В конце приказа говорилось:

«Маршрут следования сообщен майору Ридеру и должен быть точно соблюден господином Штейном».

Это походило на арест.

Небрежно бросив письмо на стол, Бережной поднялся:

— Ну что же, я очень рад. Я, признаться, устал от всей этой кубанской неразберихи… Когда мы отправляемся, майор?

— Сегодня после полудня.

— Так скоро? — устало спросил Бережной.

Это его встревожило. Надо было во что бы то ни стало протянуть время и дождаться известий от Николая: только в этом был единственный и очень небольшой шанс на спасение. [660]

— Мне бы хотелось предварительно осмотреть катер и познакомиться с охраной. Я достаточно натерпелся от этих… партизан.

Майор с Бережным пошли к берегу.

Катер понравился Бережному: это было прекрасное новое быстроходное судно. Но охрана его никак не устраивала: на палубе выстроилось десятка три бравых эсэсовцев.

— Не слишком ли роскошно для моей скромной персоны? — улыбнулся Бережной. — Мне думается, майор, нам с вами хватит половины. Остальные будут нужнее здесь, в этой беспокойной станице.

Чуть заметная улыбка тронула губы майора, и он ответил:

— Я не властен ничего изменить: таков приказ господина гаулейтера.

Спорить было бесполезно. Бережной равнодушно пожал плечами и направился к станице.

На улице ему неожиданно стало плохо. Он прислонился к плетню.

— Что с вами, господин Штейн?

— Голова болит… рана…

— Вы показывались врачам в Анапе? — быстро спросил майор.

Бережной не знал, что ответить. Ведь он ездил в Анапу специально для того, чтобы повидаться с опытными врачами. Комендант, разумеется, рассказал об этом майору.

— Да, я был у врача, — слабым голосом, все еще держась за плетень, ответил Бережной.

— У кого именно?

— У… Лютценшвабе. — Бережной назвал первую пришедшую на память немецкую фамилию.

— У Лютценшвабе? — удивленно переспросил майор. — Я не знаю такого специалиста в Анапе.

— Может быть, я путаю… После ранения у меня ослабла память. Но мне кажется, что это был именно Лютценшвабе.

— Когда же вы его посетили, господин Штейн? — настойчиво спросил майор. — Насколько мне известно, приехав в Анапу, вы направились в тюрьму, а вернувшись оттуда, уехали сюда, в Варениковскую.

Это было уже слишком. Проклятый майор, оказывается, успел разнюхать обо всем, что делал Штейн в Анапе. Бережной выпрямился и, глядя в упор в глаза Ридеру, раздельно проговорил: [661]

— Мне кажется, господин майор, я не обязан отчитываться перед вами в своих поступках. Ваши настойчивые расспросы по меньшей мере неуместны.

Майор начал извиняться:

— Вы меня не так поняли, господин Штейн. Я беспокоюсь о вашем здоровье, тем более, что часа через два мы должны отправиться в путь.

— Об этом не может быть и речи, — спокойно ответил Бережной. — Больше того, я боюсь, что нам придется задержаться здесь дня на два, на три: анапский доктор настойчиво рекомендовал мне отдохнуть несколько дней после всех этих неприятных происшествий...

— Но это невозможно. Господин гаулейтер...

— В письме господина гаулейтера, — перебил его Бережной, — нет указаний, что я должен выехать именно сегодня. К тому же господин гаулейтер не осведомлен о моей ране и о моей болезни.

— Напротив, в Крыму известно все, что произошло и на хуторе Чакан и здесь, в станице. Я получил приказ немедленно доставить вас в Крым.

— Мне не известен этот приказ, господин майор! Тем не менее, я лично объясню при встрече господину гаулейтеру причину нашей задержки и доведу до его сведения о вашей настойчивости.

— Мы должны выехать именно сегодня!

— Нет, господин майор. Я выеду тогда, когда сочту это возможным для себя. И ни часом раньше.

— В таком случае, я вынужден сообщить об этом в Крым.

— Я хотел просить вас об этом! — и «Штейн», оставив майора на улице, зашагал к домику Дарьи Семеновны.

Бережной лежал на кровати и думал о том, что он был неправ во время своего последнего разговора с Николаем. Да, игру следовало кончать именно тогда. Теперь же, пожалуй, ему не удастся вырваться из петли. Хотелось бы знать, чем кончатся переговоры майора с Крымом?

Только бы не подвел Николай, только бы он сделал все так, как было условлено, и тогда еще неизвестно, кто кого перехитрит, господин майор!

Часа через два пришла Дарья Семеновна. На ней лица не было. Майор расспрашивал ее о Штейне, за каждым шагом ее следят двое полицаев. Вот и сейчас они сидят на скамейке в палисаднике...

— Доигрались мы, сынок... — говорила Дарья Семеновна, сидя на постели Бережного. — Уж больно хитер этот немецкий майор, не чета нашему дураку-коменданту.

— Не тревожьтесь раньше времени, — успокаивал Бережной старушку. — Ночью придет Николай, и все уладится.

— Разве только что Николай поможет...

Но в эту ночь Николай не пришел. Один из «телохранителей» Штейна, дежуривший на крыльце, доложил, что вокруг хаты ходят немецкие патрули и часовые стоят на огороде.

Этого Бережной не ожидал. Он оказался под арестом. Теперь Николаю не пробраться к нему. А ведь Николай — его последняя надежда.

Когда на следующее утро майор снова явился справиться о его здоровье, Бережной потребовал, чтобы часовые были сняты.

— Это роняет престиж германской армии. Вы создаете впечатление, что мы боимся русских. Я прошу немедленно убрать часовых.

— К сожалению, господин Штейн, — сухо ответил майор, — такова точная инструкция, полученная мною из Крыма.

Прошли еще одни сутки — страшные сутки для Бережного. Он лежал на кровати, каждую минуту ожидая развязки. Он мучительно думал, как вырваться ему из плена. Но выхода не было.

Наконец он принял решение: ждать еще двое суток и, если Николай не даст знать о себе, попытаться ночью вместе со своими «телохранителями» и адъютантом прорвать охрану и уйти из станицы. Шансов на успех было мало, но лежать на кровати и ждать, когда за ним явится майор, было невмоготу Бережному.

Поздно вечером пришла Дарья Семеновна. Доброе лицо ее сияло радостью.

— Весточка от Николая, сынок! — сказала она. — Когда я брала воду в колодце, подошла ко мне моя племяшка, та, что живет на выселках, и сказала: «Тетя Даша, Николай наказал передать тебе, что все готово». Больше ничего не сказала и ушла.

Бережной неожиданно вскочил с постели, приподнял и закружил по горнице Дарью Семеновну.

— Мамочка! — взволнованно проговорил он, впервые называя так Дарью Семеновну. — Ведь это жизнь, мама!..

Потом он усадил рядом с собой старушку и сказал:

— Слушайте меня хорошенько. Завтра утром мы все вместе с майором уедем на катере. На реке нас встретит Николай, и мы тогда посчитаемся с майором… Но чем бы ни кончился наш с ним разговор, вам оставаться здесь нельзя. Завтра же утром, как только мы тронемся в путь, отыщите свою племяшку — она работает у нас разведчицей — и скажите ей, что я приказал отвести вас в плавни. Там найдете наших. И носа в станицу не показывайте до тех пор, пока или я или Николай не придем за вами.

— Только бы вас с Николкой бог сберег, а со мной, старухой, что может случиться.

— Нет уж, вы сделайте так, как говорю, а то сердце у нас будет болеть за вас…

Бережной послал адъютанта за майором. Немец явился через несколько минут.

— Господин майор, — сказал Бережной, — я чувствую себя лучше и достаточно крепким, чтобы отправиться в путь.

— Вы согласны ехать, господин Штейн? — вырвалось у майора.

— Неужели вы сомневались в том, что я выполню приказ господина гаулейтера? Мы выезжаем завтра, в десять утра. Желаю вам спокойной ночи, господин майор.

Прощаясь, Ридер внимательно посмотрел на Бережного. Он чувствовал, что здесь что-то кроется, но что именно — не мог догадаться.

В эту ночь караул вокруг дома Дарьи Семеновны был удвоен. Но представитель гаулейтера Крыма и его помощники мирно спали в эту ночь: надо было отдохнуть перед завтрашней решающей схваткой.

И только Дарья Семеновна долго молилась перед иконами за своих ребят…

* * *

Катер быстро шел вниз по Кубани. Рулевой хорошо знал фарватер: судно, обходя мели и перекаты, то прижималось почти вплотную к берегу, то выходило на середину реки.

Бережной с пристальным вниманием вглядывался в берега. Здесь, около родной станицы, он знал каждую отмель, каждую извилину реки… Вот в этом густом лозняке, у самой воды переходившем в камыш, он охотился за утками. У старого, высохшего карагача, над крутым обрывом, хорошо клюют окуни на малька… А вот здесь, на этой отмели, он с тем самым голкипером, которого немцы повесили на базарной площади, [664] варил уху на костре, мечтая о путешествии по неизведанным кручам центрального Памира… Бережной испытывал какую-то особую нежность и к этим пушистым головкам камышей, и к желтому прибрежному песку, и к старым, высохшим стволам карагачей…

— Господин Штейн, я попрошу вас отойти от борта.

Бережной обернулся. Рядом с ним стоял майор Ридер.

— Я попрошу вас отойти от борта, господин Штейн, — настойчиво повторил он. — Вы еще недостаточно здоровы, и у вас может закружиться голова.

— Ваша забота обо мне просто трогательна.

— Я исполняю лишь инструкцию, — холодно ответил Ридер.

Катер полным ходом шел вниз по реке. Уже позади остался маленький хутор на берегу, утонувший в зелени садов, и узкая длинная отмель, вся заросшая камышом. Скоро будет крутой поворот…

Бережной спустился в каюту, еще раз проверил свой парабеллум, переложил в левый карман «лимонку» и опять вышел на палубу.

За поворотом показался катер, тот самый, на котором ехал в свое время настоящий Штейн. Катер стоял у берега. На его палубе находилось около десятка немцев. Один из них поднял рупор и попросил помочь: у них испортился мотор, они сами не в состоянии исправить его.

Майор быстро и настороженно взглянул на Штейна. Но Бережной равнодушно посмотрел на катер и отвернулся. Казалось, его клонило ко сну.

С катера, стоявшего у берега, повторили просьбу, но майор все еще колебался. У Бережного тревожно сжалось сердце: неужели не пристанут, неужели пройдут мимо? Но внешне он оставался спокойным. Зевнув, он направился к каюте.

— Подойти к катеру! — приказал майор.

Судно майора подошло к борту катера. Бросили швартовые на носу и на корме. Пришвартовавшись, бронированный катер остановился. Конвой и команда высыпали на палубу.

Неожиданно на капитанском мостике первого катера появляется Николай с ручным пулеметом. Струя пуль хлещет по немцам, стоящим на носу.

Майор стреляет в Николая, и Николай падает.

— Руби швартовые! — кричит майор.

Матросы бегут к канатам. Бережной, размахнувшись, бросает «лимонку» в носовую часть. Взрыв гулко разносится по [665] реке. Немцы в смятении: они не заметили, кто бросил гранату сзади. Там стоит только господин Штейн, представитель гаулейтера Крыма.

Майор Ридер вскидывает револьвер и стреляет в Штейна. Острая боль обжигает плечо Бережного. Он в упор выпускает всю обойму своего парабеллума в Ридера. Майор замертво падает на палубу…

Воспользовавшись суматохой и растерянностью немцев на бронированном катере, партизаны, сидевшие в прибрежных кустах густого лозняка, стреляя на ходу, бросаются через катер Николая на немецкое судно. Завязывается рукопашная схватка.

Немцы, укрывшись за палубными надстройками, за бронированным бортом, за бухтами канатов, открывают сильный огонь. Партизаны, теряя убитых и раненых, отходят назад.

Адъютант перевязал рану Бережного. Они стоят на корме. Немцы не трогают Бережного: он по-прежнему остается для них представителем гаулейтера.

Бережной понимает: не теряя секунды, надо создать перелом.

Бережной и его помощники стреляют во фланг немцев. Среди немцев замешательство. Партизаны еще раз бросаются на бронированный катер и прорываются на его палубу…

Через несколько минут все было кончено…

После боя Бережной прежде всего подошел к Николаю. Тот был тяжело ранен в грудь, и взводная сестра перевязывала его.

— Придется тебе, дружище, хорошенько отдохнуть в плавнях, — сказал Бережной. — А жаль. Признаться, мне хотелось поплавать с тобой в море. В плавни скоро придет Дарья Семеновна. Береги ее, брат, она — золотая старушка. Без нее мы с тобой все равно ничего не сделали бы…

Но Дарья Семеновна так и не пришла в плавни. Николай, лежа в госпитале, рассказал мне, что, когда, в день отъезда Бережного, она вместе с племянницей уходила из станицы, за околицей их остановил немецкий часовой. Племянница, выхватив револьвер, уложила его на месте. Женщины побежали. Но сзади них раздалась автоматная очередь — очевидно, немцы следили за ними, — и Дарья Семеновна упала. Племянница успела юркнуть в кусты и благополучно добралась до стоянки партизан…

Николаю так и не удалось найти, где немцы закопали его [666] мать. Он знал только одно: мать умерла тут же, за околицей, немцы не пытали ее.

— Да, прав был Бережной: золотой она была человек, настоящий…

В госпитале Николай передал мне связку документов, найденных у майора: их Бережной приказал отдать при случае мне. Среди документов был приказ майору Ридеру: гаулейтер приказывал привезти Штейна в Крым, не прибегая к формальному аресту; Штейн должен быть доставлен живым, и только в самом крайнем случае майору разрешалось применить оружие. Тут же была маленькая записная книжка в темно-зеленом сафьяновом переплете. В ней майор делал пометки для памяти. Одна из страниц была посвящена Штейну.

Майор Ридер писал:

«Чакан. Матрос. Кто привел лодку Штейну? (справка о коменданте).

Взорвать управление атамана могли только свои.

Доктор. Почему он не вызывал доктора?

Комендант Варениковской идиот (доложить полковнику).

Зачем уехал в Анапу? Тюрьма.

Узнать у хозяйки, кто ходит к нему.

Еще раз запросить фото Штейна.

Доктора Лютценшвабе в Анапе нет.

Почему он тянет? Что задумал?..»

— Я еще был на берегу, — продолжал свой рассказ Николай, — когда Бережной, перегрузив на свой бронированный катер большую часть взрывчатки, привезенной мною, и захватив почти всех наших уцелевших бойцов, отдал приказ двигаться вниз по реке. Рана у Бережного была легкой — пуля лишь оцарапала плечо.

Когда катера уходили, Бережной стоял на корме.

— Береги мать! — это были последние слова, которые я слышал от Бережного.

* * *

Полным ходом катера двинулись вниз по реке, миновали, не останавливаясь, Темрюк (здесь судно Бережного вело второй катер на буксире) и вышли в море. И только здесь, наконец, Бережной перестал быть Штейном — он снова стал Бережным. Ему было легко и радостно. Казалось, гора свалилась с плеч. Он сбросил с себя эту проклятую фашистскую маску — и повязку с головы, и напыщенно-брезгливое выражение лица — и снова громко и свободно заговорил по-русски. Он стал самим собой. [667]

Когда же катер подходил к фашистским кораблям, он снова надевал мундир немецкого офицера и небрежно цедил сквозь зубы немецкие слова.

Так началась на Азовском море «свободная охота» за немецкими кораблями двух партизанских катеров: одним из них командовал Бережной, вторым — его недавний адъютант.

Обычно эта «охота» происходила так. Катера Бережного подходили к немецкому пароходу и приказывали ему остановиться. На палубу поднимался Бережной или его бывший адъютант, переодетые немцами, захватив с собой несколько минеров в форме немецких солдат. Они проверяли корабельные документы, бегло осматривали помещения и, вежливо откозыряв, уходили в море… А через полчаса на пароходе происходил взрыв, и пароход шел ко дну: это рвались «чемоданчики» с химическими взрывателями, которые минеры Бережного незаметно оставляли на корабле.

Вначале «охота» шла удачно. Но вскоре немцы разгадали причину гибели нескольких своих кораблей, и началась «охота за охотниками».

На поиски Бережного немцы бросили около десятка своих катеров. Но Бережного не так-то легко было поймать. Его маленькие суденышки умело прятались в случае необходимости за отмелями в лиманах. И только один раз Бережному пришлось принять бой. Немецкий снаряд разорвался на палубе его катера. Был убит один из телохранителей Бережного, легко ранены трое матросов. Но судьба хранила Бережного: пользуясь сгустившимся туманом, он ушел от погони.

* * *

Тем временем в пещерах в глубине гор события развивались своим чередом.

Славин, получив морем подкрепления и боеприпасы, перегруппировал свой отряд, связался с местными подпольщиками и партизанами. Его люди отдохнули, подлечились. Командир распределил их по новым местам.

Взвод Дубинца опять двинулся к Анапе. Часть его осталась в степи, за виноградниками. Остальные проникли в город и расселились по конспиративным квартирам.

Семенцов с остатками четвертого взвода и Поданько со своими разведчиками подобрались под Варениковскую.

Кирилл Степанович уже давно развел свой первый взвод «по домам». Сам он был родом из станицы Старо-Титаровской, и весь его взвод состоял из казаков окрестных станиц и [668] хуторов. Он даже отделения свои подобрал по населенным пунктам: в первом — все были старо-титаровские, во втором — вышне-стеблиевские и ахтанизовские, в третьем — хуторяне Фанталовской и Запорожской, четвертый целиком состоял из жителей города Тамани. Все они незаметно разбрелись по родным местам. Это было тем более просто сделать, что в эти дни здесь была невообразимая толчея: станицы были забиты частями немцев, перебрасываемыми с фронта в Крым. Тут же разгружались суда, приходившие из крымских портов, из Одессы, Констанцы, Бургаса и Варны.

Славин со своим штабом перебрался в населенные пункты ближе к станице Витязевской: отсюда родом была его жена, и он хорошо знал здешнюю местность.

Славин отдал строгий приказ по своим взводам сидеть смирно, не подавая признаков жизни: со дня на день ожидалось генеральное наступление Советской Армии на «Голубую линию», тогда и партизанам предстояло нанести последние, завершающие удары по врагу.