Глава 17. Вырубившись до четырёх часов утра, ещё два часа я пытался выкарабкаться из‑под этого парализующего одеяла дремоты

Вырубившись до четырёх часов утра, ещё два часа я пытался выкарабкаться из‑ под этого парализующего одеяла дремоты. Где‑ то После шести, чувствуя боль по всему телу, я сполз с дивана и побрёл в ванную. Принял душ. Потом пошёл в кухню и сделал себе громадную порцию кофе.

Вернувшись в гостиную, я выкурил сигарету и понял, что упорно разглядываю керамический горшочек на полке над компьютером. Но приближаться к нему не хотелось, потому что я знал, если дальше принимать МДТ, то таинственных и пугающих отключек будет всё больше. С другой стороны, я не верил, что это из‑ за меня Донателла Альварез лежит сейчас в коме. Я готов был признать, что что‑ то случилось, но что во время отключек я продолжал действовать на том или ином уровне, ходить, что‑ то делать… я отказывался соглашаться с тем, что, хоть и в этом состоянии, могу ударить человека по голове тупым предметом. Те же мысли посещали меня и парой минут раньше, когда я мылся в душе. У меня на теле оставались, хоть и сходили потихоньку, синяки и маленький круглый ожог, как от сигареты. Неопровержимые доказательства, решил я, что что‑ то было, но вряд ли я в чём‑ нибудь виноват…

Я через силу подошёл к окну и выглянул. На улице никого не было. Ни фотографов, ни репортёров. К счастью, подумал я, таинственный трейдер уже стал вчерашней новостью. Кроме того, сейчас утро субботы, особого шума быть не должно.

Я снова уселся на диван. Через пару минут опять принял положение, в котором провёл всю ночь, и даже чуток задремал. На меня накатила приятная дремота и даже лень.

Как давно я не чувствовал ничего подобного, и хоть не сразу, но я связал это с тем, что не принимал МДТ уже двадцать четыре часа, самый длинный – и единственный – период без него с тех пор, как всё началось. Прежде мне просто не приходило в голову завязать, но теперь я подумал – а почему бы и нет? Сейчас выходные, я заслужил отдых. Мне надо будет зарядиться перед встречей с Карлом Ван Луном в понедельник, но до тех пор я могу расслабиться, как обычный человек.

Однако к одиннадцати часам расслабленность ушла, и когда я собирался выходить, меня пробило смутное ощущение дезориентации. Но, поскольку до сих пор я не давал наркотику окончательно выветриться, я решил продолжить опыт по временному воздержанию – по крайней мере, пока не переговорю с Мелиссой.

На Спринг‑ стрит я оставил солнечный свет за спиной и вошёл в сумерки бара, где мы договорились встретиться. Огляделся. Кто‑ то махал мне из‑ за столика в углу, и хоть я ещё не разглядел человека, я догадался, что это Мелисса. И пошёл к ней.

По дороге сюда с Десятой улицы я чувствовал себя очень странно, как будто всё‑ таки что‑ то принял, и оно потихоньку действует. Но я знал, что это откат, будто подняли занавеску над ободранными, голыми нервами, над чувствами, которые долго не видели божьего света. Когда я, например, думал о Карле Ван Луне, или о «Лафайет», или Шанталь, меня сначала продирало ощущение того, что они нереальны, а потом ретроспективный ужас от того, что они были в моей жизни. Когда я думал о Мелиссе, меня ошеломлял – ослеплял хоровод пикселов воспоминаний…

Когда я подошёл, она привстала, и мы неуклюже поцеловались. Она села на свой стул. Я устроился напротив.

Сердце моё стучало.

Я сказал:

– Как дела? – и мне сразу же показалось странным, что я не отметил её вид, потому что выглядела она совершенно иначе.

– Я в порядке.

Она коротко остригла волосы и покрасила в красно‑ рыжий. Она располнела – в целом, но особенно лицо – и вокруг глаз появились морщинки. От этого она казалась измождённой. Я вряд ли выглядел лучше, конечно, но потрясение от этого не уменьшалось.

– Ну что, Эдди, а ты как?

– Да я тоже неплохо, – соврал я, а потом добавил, – ну, вроде как.

Мелисса пила пиво и держала в руках сигарету. Ресторан был пуст. Рядом с дверью сидел старичок и читал газету, и два молодых парня расположились на табуретах у стойки. Я поймал взгляд бармена и указал на пиво Мелиссы. Он кивнул. Нормальность всего происходящего лишь подчеркнула, как странно и беспокойно я себя чувствую. Пару недель назад я сидел за столиком напротив Вернона в буфете на Шестой‑ авеню. Теперь, благодаря непостижимой логике сна, я сижу здесь напротив Мелиссы.

– Выглядишь хорошо, – сказала она. Потом, предостерегающе подняв палец, добавила: – И не говори, что я хорошо выгляжу, потому что это не так.

Мне показалось, что, несмотря на перемены – вес, морщинки, усталость – ничего не способно изменить тот факт, что Мелисса до сих пор прекрасна. Но после её слов я уже не мог этого сказать, не прозвучав снисходительно. Сказал же я, что в последнее время потерял много веса.

Глядя мне прямо в глаза, она ответила:

– Да, МДТ всегда так действует.

– Надо думать.

Самым тихим и осторожным голосом, на какой я был способен, я спросил:

– И что ты обо всём этом знаешь?

– Ну, – сказала она, глубоко вздохнув, – это главный вопрос. МДТ смертелен, по крайней мере, часто, а если он тебя и не убьёт, то серьёзно повредит мозг, причём навсегда. – Потом она указала на свою голову пальцем и сказала: – Мне он выжег мозги на хуй – о чём я расскажу чуть позже – а главное в том, что мне повезло.

Я сглотнул.

Появился бармен с подносом. Он поставил стакан пива передо мной и поменял пепельницу на столе. Когда он ушёл, Мелисса продолжила.

– Я приняла девять или десять доз, но был парень, который употреблял его гораздо дольше, несколько недель, и я знаю, что он умер. Другой невезучий чувак остался овощем. Его мать каждый день меняет ему памперсы и кормит с ложечки.

У меня задёргался желудок и разболелась голова.

– Когда это было?

– Года четыре назад. – Она помолчала. – А Верной тебе ничего не рассказывал?

Я покачал головой. Она, кажется, удивилась. Потом, словно ей понадобилось большое физическое усилие, она глубоко вдохнула.

– Ладно, – продолжила она рассказ, – года четыре тому Верной тусовался с клиентом, который работал на фармацевтической фабрике, и получил доступ к куче новых лекарств. Некоторые, в частности, безымянные и не протестированные, должны были стать… потрясением. Но они были слишком практичными, чтобы пробовать их самим, поэтому Верной с этим парнем начали убеждать людей – в основном своих друзей – принимать их.

– Даже тебя?

– Верной сначала не хотел мне ничего давать, но так их расхваливал, что я уговорила его сама. Ты знаешь, какой я была, любила пробовать всё порочное.

– Здесь не было ничего порочного.

– А дальше некоторые из нас на этом веществе пережили – не знаю, как назвать – информационный испытательный срок. – Она замолчала и отхлебнула пива. – Ну и чего ты хочешь, я принимала его, и это было здорово. – Она снова замолчала, глядя на меня в поисках подтверждения. – Я хочу сказать, ты же принимал его, ты знаешь, о чём я говорю?

Я кивнул.

– Ну вот. А через пару приёмов я начала бояться.

– Почему?

– Почему? Потому… что я же была не тупая. Я понимала, что нельзя долго выдерживать такой уровень психической активности, и при этом выжить. Это бред. Вот тебе пример: однажды я прочитала «Элегантную Вселенную» Брайана Грина, теорию суперструн… Прочитала за сорок пять минут, и поняла. – Она в последний раз затянулась сигаретой. – Теперь уже не спрашивай меня о ней. – Она раздавила сигарету в пепельнице. – Потом моя тогдашняя работа, серия статей о самоорганизующихся адаптивных системах – исследования, которые были по ним, сфера их применения, в таком ключе. Моя работоспособность мгновенно выросла в десять раз, я не шучу. Мой начальник в журнале «Iroquois» решил, что я целюсь на его место главного редактора. Так что я быстро пошла на попятный. Я запаниковала. Я не могла с этим справиться. И перестала принимать МДТ. – Она пару раз пожала плечами.

– И?

– И – эх – я заболела, через несколько недель, головные боли, тошнота. Приступы паники. Я пошла к Вернону с мыслью, что может стоит принять ещё дозу, или половину дозы, может, станет лучше. Но именно тогда он сказал мне про другого парня, который как раз умер.

– Как он умер?

– Стремительное ухудшение здоровья, за два дня – головная боль, головокружение, потеря двигательных навыков, потери сознания. Хлоп. Он мёртв.

– Сколько он принимал?

– Одну дозу в день около месяца.

Я сглотнул и на секунду закрыл глаза.

– А сколько ты принимал, Эдди?

Она смотрела прямо на меня, своими замечательными ярко‑ коричневыми глазами. Она прикусила нижнюю губу.

– Очень много. – Я щёлкнул языком. – Больше, чем тот парень.

– Господи.

Повисла долгая пауза.

– Значит, у тебя есть поставщик, – сказала она в конце концов.

– Да нет, у меня осталась заначка, но… я взял их у Вернона. Он снабжал меня, а теперь его нет. А больше я никого не знаю.

Она слегка озадаченно посмотрела на меня. Потом сказала:

– Тот парень, о котором я рассказывала, он умер, потому что они не знали, что делают, не знали ни дозы, ни силы действия, ничего – да и люди реагируют на него по‑ разному. Но скоро они всё выяснили про это вещество. – Она замолчала, снова глубоко вдохнула и продолжила. – Верной делал кучу денег, торгуя МДТ, и я не слышала, чтобы ещё кто‑ то умер с тех ранних дней, так что, наверно, то, что он тебе дал или сказал, было как раз для тебя. Я хочу сказать, доза была рассчитана? Ты знаешь, что делаешь?

– Ну…

Надо в этом месте говорить ей, что Верной дал мне только попробовать, и уже не успел ничего рассказать? Сказал же я следующее:

– Так что случилось с тобой, Мелисса?

Она прикурила новую сигарету и некоторое время размышляла, стоит ли менять тему. Я тоже взял сигарету. А она начала рассказывать.

– Естественно, после того, как я заболела, а тот парень умер, я больше не притронулась к МДТ. Но мне было очень страшно. Я была замужем, с двумя маленькими детьми на руках. – При этих словах она вздрогнула, будто ей летел в лицо удар – словно после того, как она сказала про подобный уровень безответственности, на неё должен кто‑ нибудь наброситься с кулаками. Через мгновение она продолжила: – Поначалу всё ограничивалось головной болью и тошнотой. Но через пару месяцев я заметила определённую систему. Если я пыталась сосредоточиться на чём‑ нибудь дольше десяти минут, у меня начиналась мигрень. Я пропускала все сроки. Стала вялой, ленивой. Набрала вес. – Она презрительно оттянула свитер. – Память стала ни к чёрту. Та серия статей? Забудьте – всё рассыпалось в пыль. Журнал «Iroquois» уволил меня. Брак развалился. Секс? Какой такой секс? – Она откинулась на стуле и покачала головой. – Это случилось четыре года назад, и с тех пор я вот такая.

– А сейчас?

– Сейчас я живу в Махопаке, работаю официанткой четыре ночи в неделю в кафешке «Цицерон». Сейчас я больше не могу читать – ну разве только ебучий «New York Post».

Я почувствовал, будто в недрах живота выделяется серная кислота.

– Не могу нормально переносить стрессовые и эмоциональные ситуации. Сейчас я возбуждена, потому что встретилась с тобой, а потом у меня будет три дня болеть голова. Поверь, я очень дорого за это заплачу.

Она привстала.

– И мне надо сходить в туалет. Очередной подарок. – Она таки встала, посмотрела на меня, почесав себя в затылке. – Но господи, об этом‑ то тебе знать не надо, верно?

Махнув рукой, Мелисса ушла в сторону туалетов.

Я уставился через стойку, трясясь от её слов, едва способный их выносить. Во‑ первых, мне казалось невероятным, что мы действительно сидим рядом, пьём вместе, разговариваем – и что прямо сейчас она сидит в туалете, в джинсах и мешковатом свитере, писает. Потому что последние десять лет каждый раз, как я вспоминал её, у меня в голове вставала худенькая, сияющая Мелисса года эдак 1988‑ го, с длинными чёрными волосами и торчащими скулами, я тысячу раз видел, как та Мелисса задирает юбку и писает, не прекращая разговор. Но та Мелисса явно растворилась во времени и пространстве, и теперь стала призраком. Я никогда не увижу её снова, не столкнусь с ней на улице. Её место заняла Мелисса, которую я не знаю, которая снова вышла замуж и нарожала детей, работала на журнал «Iroquois», которая, хоть и невольно, принесла свой плодовитый и буйный мозг в жертву неиспытанному, непроверенному и доселе неизвестному фармацевтическому продукту…

Вскоре у меня на глаза навернулись слёзы, и я чувствовал комок в горле. Потом руки начали дрожать. Что со мной происходит? Прошло всего двадцать четыре часа с тех пор, как я в последний раз принял МДТ, и химическая оболочка, наросшая вокруг меня за последние недели, уже дала трещину. И из этой трещины потекли сильные переживания, и я не знал, как буду с ними справляться. Представил, как я катаюсь по полу, плачу, всхлипываю, лезу на стену, и всё это покажется мне осмысленным, лишь бы наступило облегчение. Но когда в следующий момент из туалета пришла Мелисса, я приложил усилие и успокоился.

Она села напротив меня и спросила:

– Ты в порядке? Я кивнул:

– Всё хорошо.

– Не слишком хорошо ты выглядишь.

– Ну… Я рад снова видеть тебя, Мелисса. Очень рад. Но мне так жаль… понимаешь… не могу поверить, что ты…

В этот момент я таки не сдержал слёз. Я стиснул кулаки и уставился в стол.

– Извини, – сказал я через мгновение и улыбнулся – но выражение лица у меня было таким безумным, что на улыбку вышло совсем непохоже. Я ещё раз извинился и, одной рукой вытирая слёзы, костяшками второй опёрся на стул.

Даже не глядя на Мелиссу, я мог сказать, что она сейчас сама занята упражнениями по уменьшению повреждений, в которые входили глубокие вдохи‑ выдохи и бурчание слова «бля» себе под нос каждые пару секунд.

– Знаешь, Эдди, – сказала она в конце концов, – речь уже не обо мне, и не о нас – речь идёт о тебе.

Это заявление меня успокоило, и я попытался сосредоточиться на том, что из него следует.

Она продолжала:

– Я тебе позвонила, потому что подумала… не знаю, подумала, если ты принимаешь МДТ, или принимал раньше, то должен хотя бы знать, что со мной случилось. Но я понятия не имела, что ты… – она покачала головой, – …так глубоко в этом погряз. А потом, когда я прочитала статью в «Post»…

Я уставился на стакан с пивом. Я к нему не притронулся, и даже не собирался.

– Ну представь, дневная торговля? Игра на понижение биотехнологических акций? Да я поверить не могла. Ты наверняка принимаешь уйму МДТ.

Я кивнул, молчаливо соглашаясь.

– Но что будет, когда у тебя кончится запас? Тут‑ то и начнутся твои неприятности.

Лочти думая вслух, я сказал:

– Может, теперь я смогу перестать их принимать. Или потихоньку уменьшу дозу. – Я ненадолго замолчал, обдумывая этот вариант, а потом сказал: – Конечно, нет гарантий, что любой из этих шагов ведёт в правильном направлении?

– Нет, – сказала она, побледнев и как будто сдувшись, – но я не стала бы прекращать. Не сразу. Я же так и бросила. Знаешь, всё дело в дозе – сколько ты принимаешь за раз. Вот что они выяснили, когда мне поплохело, и тот парень умер.

– Так что нельзя бросать? Надо потихоньку завязывать?

– Не знаю. Наверно, так. Господи, не могу поверить, что Верной ничего тебе не объяснил.

Я видел, что она озадачена. Моя история – то, что она знала, – явно не выглядела осмысленной.

– Мелисса, Верной никогда ничего мне не говорил.

На этих словах я понял, чтобы придать истории смысл – и не сказать всей правды – я должен ей соврать, и весьма тщательно. На этом месте полезут очевидные и весьма неудобные вопросы, и боялся, что она их задаст – такие вопросы как «Сколько раз ты встречался с Верноном? Как у тебя оказался такой большой запас МДТ? Почему ты не разузнал о нём поподробней?» Но, к моему удивлению, Мелисса не задала ни один из этих вопросов, да и другие тоже, мы просто оба помолчали.

Пока она прикуривала очередную сигарету, я изучал её лицо. Я ждал, что Мелисса, которую я знал десять лет назад, будет меня ловить на каждой мелочи, чтобы добиться ясности, чтобы я сложил перед ней всю картину. Но в женщине, сидящей напротив меня, этот пыл давно выгорел. Я видел, что ей любопытно, она хочет знать, почему я сразу всё ей не рассказал, но на другом уровне было видно, что у неё на такие позывы больше нет ни времени, ни сил. Вер‑ нон погиб. Она рассказала мне, что знала об МДТ. Она явно переживала за меня.

Но что ещё она могла сказать или сделать? У неё двое детей дома и жизнь, какую она раньше не могла увидеть и в кошмаре. Она устала.

В моей борьбе она мне не помощник.

Мелисса подняла на меня взгляд:

– Эдди, прости.

– Один вопрос, – сказал я, – ты упоминала про клиента Вернона. Который работал на фармацевтической фабрике. Наверно, мне стоит поговорить с ним? Может, из этого что‑ нибудь получится? – Но тут же увидел по выражению её лица, что и тут она мне ничем не поможет.

– Эдди, я видела его один раз в жизни – четыре года назад. Имени не помню. Вроде какой‑ то Том – или Тодд. Больше ничего не знаю. Мне, правда, очень жаль.

Я снова начал паниковать.

– А как идёт расследование убийства? – спросил я. – С первого дня они у меня больше не появлялись. С тобой связывались? Они выяснили, кто убил Вернона и зачем?

– Нет, но они знали, что он когда‑ то торговал кокаином, так что готова спорить, они отрабатывают версию, что это… кокаиновое дело.

Тут я замолчал, придавленный фразой «кокаиновое дело». Через мгновение размышлений и с лёгким налётом сарказма в голосе я повторил: «кокаиновое дело». Этим выражением Мелисса однажды описала наш брак. Она сразу же уловила отсылку и ещё сильнее сдулась.

– До сих пор мучаешься?

– Да не то чтобы, но… это было не кокаиновое дело.

– Знаю. Я шутила.

Я мог бы в ответ сказать сотню вещей, но выдавил из себя только:

– Странное было время.

– Есть такое дело.

– Каждый раз, когда вспоминаю, мне кажется… – Что?

– Бесполезно об этом думать, но столько всего я сделал бы по‑ другому.

Очевидный вопрос – что именно? – повис в воздухе между нами. Потом Мелисса сказала:

– Пожалуй, я тоже.

Она явно выдохлась, а у меня всё сильнее болела голова, так что я решил: пора обоих нас избавить от трудного и мучительного продолжения разговора, в который мы так беспечно углубились, и который, если не присмотреть, грозил завести нас на ненадёжную и очень сложную территорию.

Собираясь с духом, я спросил её, как дети. Выяснилось, что у неё две дочери, Элей, восемь лет, и Джейн, шесть. У них всё отлично, сказала она, мол, люблю их очень – смышлёные и решительные тираны, которые своего не упустят.

И всё, подумал я, хватит – пора убираться.

Мы ещё пару минут болтали, а потом свернули разговор. Я обещал Мелиссе, что не буду пропадать, свяжусь с ней и сообщу, как идут дела, может, даже как‑ нибудь приеду в гости, в Махопак, повидать её с дочками. Она записала на клочке бумаги свой адрес, я прочитал его и убрал в карман рубашки.

Собравшись с остатками сил, Мелисса поймала мой взгляд и сказала:

– Эдди, что ты решил делать?

Я ответил, что пока не знаю, но как‑ нибудь справлюсь, у меня ещё полно МДТ, и пока хватает пространства для манёвра. Я буду постепенно уменьшать дозу и посмотрю, что выйдет. Разберусь как‑ нибудь. Поскольку я ничего не говорил об отключках, это всё‑ таки была ложь. Но не думаю, что в тех обстоятельствах Мелисса могла её заметить.

Она кивнула. Может, что‑ нибудь и заметила – но опять же, даже если так, что она могла поделать?

Снаружи на Спринг – стрит мы попрощались и обнялись. Мелисса поймала такси до Гранд‑ Централ, а я пошёл назад на Десятую улицу.