Заказ № 1614

риархальные времена, на более высокой миролюбивой ста­дии домашняя хозяйка усердно занимается заботами по дому. Характерные особенности такого развития домаш­ней службы уже указывались.

На протяжении всей эволюции демонстративного рас­ходования очевидным образом подразумевается, что для того, чтобы сохранить добрую славу потребителя, его де­монстративное расходование должно быть направлено на излишества. Чтобы приносить почет, оно должно быть рас­точительным. От потребления одних лишь предметов жиз­ненной необходимости не возникало бы никаких отличи-.тельных достоинств, кроме разве что по сравнению с пре­зренно бедными, которые не дотягивают даже до прожи­точного минимума; и из такого сравнения не могла бы получиться никакая норма расходования, разве что соот­ветствующая самому прозаическому и непривлекательно­му уровню благопристойности. Тем не менее был бы возможен уровень жизни, который позволял бы проводить завистническое сопоставление в областях, отличных от обладания богатством, например в различных проявлени­ях моральных, физических, интеллектуальных или эсте­тических сил. Сегодня пользуется популярностью сопо­ставление во всех этих направлениях; и во всех отноше­ниях оно обычно так неразрывно связано с денежным сопоставлением, что едва отличимо от последнего. Это особенно справедливо в отношении бытующей системы оценок выражения умственных и эстетических сил или способностей; поэтому мы нередко истолковываем как эс­тетическое или интеллектуальное то различие, которое по существу является всего лишь денежным.

Употребление термина «расточительство» неудачно в одном отношении. Используясь в повседневной речи, это слово носит оттенок осуждения. В нашем тексте оно упо­треблено за неимением лучшего термина, который будет адекватно описывать тот же диапазон мотивов и явлений и не будет восприниматься в одиозном значении, подра­зумевающем незаконное расходование продуктов челове­ческого труда или человеческого общества. С точки зре­ния экономической теории рассматриваемое расходование не более и не менее законно, нежели любое другое расхо­дование. Оно называется здесь «расточительство», потому что не служит человеческому обществу или не отвечает человеческому благополучию в целом, а не потому, что с

позиции отдельного прибегающего к расточительству потребителя это пустые или не на то направленные уси­лия или расходы. Если потребитель выбирает расточи-, тельную манеру расходов, то тем самым устраняется во­прос об относительной его полезности для потребителя по •сравнению с другими формами потребления, которые не порицались бы вследствие их расточительности. Какую бы форму ни выбирал потребитель или какую бы он ни преследовал цель, производя свой выбор, эта форма по­требления обладает для него полезностью уже благодаря тому, что он.отдает ей предпочтение. Вопрос о расточи­тельстве, как он видится отдельному потребителю с его точки зрения, возникает за пределами компетенции соб­ственно экономической теории. Следовательно, употреб- • ление слова «расточительство» в качестве специального термина не несет никакого порицания мотивов, которыми руководствуется в условиях канона демонстративного рас­точительства потребитель, или целей, которые он пресле­дует.

Однако, исходя из других соображений, стоит заме­тить, что слово «расточительство», используемое в повсе­дневной речи, имеет значение порицания того, что харак­теризуется как расточительное. В самом этом здравом зна­чении обнаруживает себя инстинкт мастерства. Распро­страненное в массах порицание расточительства говорит о том, что для того, чтобы находиться в согласии с самим собой, обыкновенный человек должен уметь видеть во всем без исключения, чем человек обладает, и в любом и каждом его усилии улучшение жизни и увеличение бла­гополучия в целом. Чтобы получить безоговорочное одоб­рение, любое экономическое явление должно оправдывать­ся при поверке на безличную полезность — полезность с общечеловеческой точки зрения. Относительное 'преиму-. щество, или преимущество в состязании, одного индивида по сравнению с другим не соответствует требованиям эко­номической справедливости, и поэтому конкуренция в расходовании не получает одобрения с точки зрения такой справедливости.

Строго говоря, в рубрику демонстративного расточи­тельства не следует включать ничего, кроме такого расхо­дования, которое производится на почве завистнического денежного сопоставления. Однако для того, чтобы ввести под эту рубрику какой-либо данный элемент или пред­мет, не обязательно, чтобы он расценивался как расточи-

9* 131

''.Ц

-переворот -в установившемся у людей образе мышления или внезапно возвратить их к прежним привычкам. Нуж--но время, чтобы какая-либо. перемена распространилась •в массах и затронула, привычные взгляды людей;.особен­но много времени требует изменение привычек тех клас­сов, которые занимают более отдаленное положение в об­ществе по...отношению к «светилу». Этот процесс медлен­нее происходит там, где меньше подвижность населения либо где дистанции между различными слоями больше и выражены резче. Но.при наличии времени у праздного класса есть все возможности предусмотреть в целом и в деталях образ жизни общества; тогда как в отношении существенных принципов престижности те перемены, ко­торые в состоянии произвести праздный класс, лежат в, узких пределах допустимости. Его наставления и личный пример имеют силу предписаний для всех нижележащих слоев, однако при выработке наставлений, которые спус­каются этим слоям, —чтобы служить руководством привы-.боре форм и методов приобретения почета, т. е. при форми­ровании практической и духовной жизни низших слоев, — эти влиятельные предписания следуют канону демонстра^ тынного расточительства, который в различной степени сдерживается инстинктом мастерства. К этим нормам нужно добавить еще один общий принцип, присущий при­роде человека, — хищнический умысел, — который по сво­ей сути и психологическому содержанию лежит между двумя названными свойствами. Воздействие этого послед-него на формирование образа жизни требует особого рас­смотрения.

Канон почтенности, таким образом, должен приспосаб­ливаться к экономическим обстоятельствам, традициям и степени духовной зрелости того отдельного класса, образ жизни которого он-призван упорядочивать. Надо особо отметить, что, какова бы ни была власть официального по­рядка вещей, как бы он ни соответствовал основополагаю­щим требованиям престижности в его начинаниях, он ни при каких обстоятельствах не может удерживаться в силе, если по истечении времени или при переходе к менее иму­щему классу оказывается, что он идет вразрез с первей­шей основой благопристойности у цивилизованных наро­дов, а именно способностью надежно служить цели стимулирующего, завистного сопоставления денежных успехов.

Очевидно, что каноны расходования в значительной

'136

мере определяют уровень жизни в любом обществе и в любом классе. Не менее очевидно, и то, что преобладаю­щий в какое-то данное время и на какой-либо данной социальной широте уровень жизни в свою очередь в зна­чительной мере определяет.как формы, которые примет престижное расходование, так и степень, до которой эта «высшая» потребность будет управлять потреблением. В этом отношении общепринятый жизненный уровень оказывает действие, имеющее преимущественно воспре­щающий характер: оно направлено почти исключительно на то, чтобы не дать сократиться однажды установивше­муся масштабу демонстративных расходов.

Жизненный уровень имеет природу. привычки. Он
является привычным мерилом и задает привычный поря­
док реагирования на определенные стимулы. Трудность
отступления от привычного уровня — это трудность отка­
за от однажды усвоенной привычки. Сравнительная лег­
кость, с которой повышается жизненный уровень, означа­
ет, что жизнь общества есть процесс эволюции и что он
будет без труда развертываться в каком-либо из.тех на­
правлений, где самовыражение получает новую степень
свободы. Но когда уже усвоена привычка самовыражения
по такой заданной линии малого сопротивления, самовы­
ражение будет искать привычный выход даже после того,
как в среде произойдут- какие-либо изменения и тем самым
повысится сопротивление внешних обстоятельств. Эта по­
вышенная способность самовыражения в заданном направ­
лении, которая называется привычкой, позволяет выдер­
живать значительное увеличение сопротивления, которое
внешние обстоятельства оказывают развертыванию жиз­
ни. Наблюдаются ощутимые различия как среди разнооб­
разных привычек, или укоренившихся способов и областей
самовыражения, которые в значительной мере определяют
уровень жизни отдельного человека, так и в том, насколь­
ко сохраняется инерция в противодействии среде, а также
в степени упорства, с которым индивид ищет самовыра­
жения в заданном направлении... - > •.

Таким образом, выражаясь языком современной:, эко­номической теории, хотя люди неохотно идут на. сокра­щение расходов в любой сфере потребления, они все-таки в одних случаях делают это охотнее, чем в других; поэто­му наряду с неохотным отказом от любых статей привыч­ного потребления существуют определенные виды потреб­ления, от которых люди отказываются крайне, неохотно,

Н1ИЧИ I «И»;

Предметы н формы потребления, за которые наиболее крепко держится потребитель, — это обычно так называе­мые предметы первой жизненной необходимости, или ми­нимум средств к существованию. Минимум средств к существованию, конечно, не является твердо установлен­ным рационом, определенным и неизменным по количе­ству и виду товаров. Но при данном рассмотрении можно считать, что он состоит из некоторой более или менее оп­ределенной совокупности предметов потребления, необхо­димых для поддержания жизни. В случае все большего сокращения расходов от этого минимума, как можно пред-•положить, отказываются в последнюю очередь. Вообще говоря, самые древние и закоренелые из привычек, управ­ляющих жизнью отдельного человека, — те привычки, ко­торые затрагивают его существование как биологического организма, — являются наиболее живучими и властными. За ними — в несколько неупорядоченной и постоянно ме­няющейся градации—идут потребности более высокого по­рядка —• привычки, усваиваемые позже в жизни отдельного человека или народа. Некоторые из этих потребностей, например вошедшее в привычку потребление алкогольных напитков и наркотиков, потребность в спасении души (в эсхатологическом смысле) или в доброй репутации, могут в некоторых случаях предшествовать низшим, или более элементарным, потребностям. В общем, чем дольше скла­дывается привычка, тем она прочнее, и чем более она совпадает с предыдущими, усвоенными ранее формами общественной жизни, тем настойчивее данная привычка будет заявлять о себе. Привычка будет сильнее, если от­дельные свойства человеческой природы, затрагиваемые ее действием, или особые склонности, находящие в ней выражение, будут свойствами и склонностями, уже став­шими неотъемлемой частью существования или тесно свя­занными с историей отдельной этнической группы.

Разные люди с разной степенью легкости усваивают привычки и в разной мере способны от них отказываться; это говорит о том, что усвоение отдельных привычек за­висит не только от продолжительности привыкания. При решении вопроса о том, какая совокупность привычек станет господствовать в образе жизни индивида, такое же, как и продолжительность усвоения привычки, значе­ние имеют унаследованные склонности и свойства харак­тера. Преобладающий тип передаваемых по наследству склонностей, или, другими словами, тип темперамента,

присущий господствующему слою какой-лиоо этнической общности, в значительной мере предопределяет масштабы и характер жизнедеятельности. Насколько большое зна­чение имеют унаследованные индивидом особенности для быстрого и определенного усвоения привычки, показыва­ет то, с какой крайней легкостью усваивается порой все­властная привычка к алкоголю или как аналогичным об­разом усваивается неизменная привычка соблюдения обрядов благочестия у лиц, имеющих к тому особую склонность. Схожее значение имеет и та своеобразная лег­кость привыкания к конкретному человеческому окруя^е-нию, которая называется романтической любовью.

Люди отличаются друг от друга в отношении, у насле­дованных склонностей или в отношении того сравнитель­ного умения, с каким они разворачивают свою жизнедея­тельность в тех или иных областях. И привычки, которые переходят в сравнительно сильные склонности или совпа­дают с ними, проявляясь легче других привычек, стано­вятся очень важным фактором в материальном благопо­лучии человека. Роль, которую склонности играют в усво­ении ряда сравнительно устойчивых привычек, определя-юпшх уровень жизни, и объясняет тот факт, что люди крайне неохотно отказываются от привычных статей рас­ходов в процессе демонстративного потребления. Предрас­положенность, в которой нужно усматривать почву, для такого рода привычки, — это склонность к соперничеству; а склонность к соперничеству, к завистному сравнению — черта, имеющая глубокие корни, пронизывающая всю. человеческую природу. Она в любом новом обличий про­являет/ себя достаточно бурно и, укоренившись однажды в какой-нибудь форме выражения, заявляет о себе с боль­шой настойчивостью. Когда стремление проявить себя в какой-то статье престижных расходов становится привыч­кой, когда некий данный набор стимулов встречает при­вычный ответ в деятельности данного рода и направления, деятельности, движимой живой и глубоко проникающей предрасположенностью к соперничеству, •— от таких рас­ходов человек отказывается как раз с крайней неохотой. С другой стороны, как только наращение денежных сил позволяет развернуть деятельность в большом масштабе, с новым размахом, издавна присущие роду человеческо­му свойства дают о себе знать, устанавливая то, а не иное, новое направление, которое принимает общественная жизнь. И те наклонности, которые уже активно выража-.

ill

ются в каких-либо родственных формах, и те, которым приходит на помощь получивший в данное время общее признание образ жизни с его корректирующими указани­ями, и те, для проявления которых всегда имеются в на­личии^ материальные средства и предоставляется удобный случай, — все они будут играть особенно важную роль в выборе формы и направления, в которых заявит о себе новый прирост совокупной силы индивида. Таким обра­зом, говоря конкретно, в любом обществе, где демонстра­тивное потребление есть составная часть образа жизни, увеличение платежеспособности индивида с большой сте­пенью вероятности принимает форму расходов в какой-нибудь общепринятой сфере демонстративного потребле­ния.

За исключением инстинкта самосохраненрш, предрас­положенность к соперничеству является, вероятио, самым сильным, 'Живым и настоятельным из собственно эконо­мических мотивов. В индустриальном обществе эта пред­расположенность к соперничеству выражается, в денеж­ном соперничестве, а что касается цивилизованных запад­ноевропейских стран, то практически такая предрасполо­женность выражается в какой-либо форме демонстратив­ного расточительства. Потребность в демонстративном расточительстве, следовательно, всегда готова поглотить любое повышение эффективности производства или вы­пуска товаров, когда наиболее элементарные материаль­ные потребности удовлетворены. Там, где в современных условиях этого не происходит, причину расхождения сле­дует обычно искать в том, что темп увеличения состояния отдельных людей слишком быстр и привычный размер расходов, не успевает за ним или же данный индивид мо­жет откладывать заметное демонстративное потребление дохода на- более поздний срок, обычно намереваясь повы­сить, зрелищный эффект предполагаемого совокупного расхода. Когда возрастающая эффективность производства дает возможность обеспечить средства к существованию меньшими затратами труда, усилия участников производ­ства не ослабляются, а направляются на достижение бо­лее высоких результатов в демонстративном потреблении. С появлением вследствие увеличения эффективности про­изводства возможности сбавить темп напряженность тру­да не ослабевает, а прирост выработки обращается на удовлетворение потребности в демонстративном потребле­нии, которая может расти бесконечно, подобно тому как,

по экономической теории,: растут обычно высшие, или духовные, потребности. Главным образом именно благо­даря наличию элемента роста в уровне. жизни, Дж. С. Милль смог сказать, что «до сих пор представляет­ся сомнительным, чтобы все сделанные механические изо­бретения облегчали тяжелый труд хотя бы одного чело­века».

Уровень расходов, принятый в обществе или внутри того класса, к которому принадлежит человек, в значи­тельной мере определяет его жизненный уровень. Обще­принятый уровень расходов естественно осознается им как правильный и хороший, осознается через привычное созерцание и усвоение того образа жизни, к которому этот уровень относится. Но уровень расходов осознается и опо­средованно, через распространенное требование придер­живаться — из страха неуважения и остракизма — обще­принятого размаха расходов, считая это делом приличия. Принять модный жизненный уровень -и придерживаться его — до такой степени приятно и целесообразно, что это становится необходимым условием личного блага и жиз­ненного успеха. Уровень жизни любого класса — по край­ней мере когда речь идет о демонстративном расточитель­стве — будет обыкновенно настолько высок, насколько позволяет уровень доходов этого класса — при постоянной тенденции к повышению. Воздействовать на серьезную деятельность людей нужно, следовательно, имея в виду одну-единственную цель— направлять их на приобрете­ние как можно большего состояния и на неодобрение работы, которая не приносит никакой денежной прибыли. В то же время влиять на потребление— значит сосредо­точить его на тех направлениях, где оно наиболее хорошо видно со стороны тем людям, доброе мнение которых учи­тывается, тогда как те наклонности, следование которым не требует престижных затрат времени или средств, гро­зят оказаться пе у дел.

В результате того предпочтения, которое отдается де­монстративному потреблению, семейная жизнь многих классов сравнительно убога в контрасте с той блистатель­ной частью их жизни, которая проходит на виду. Как вто­ричное следствие того же предпочтения люди скрывают свою личную жизнь от чужих глаз. Когда дело доходит до той части потребления, которая может без осуждения оставаться в тайне, люди устраняются от всяких контак­тов с соседями. Отсюда обособленность, замкнутость

'••И

hi-,

пение о красоте и полезности и предметов обихода, и про­изведений искусства. Вещи пользуются предпочтением в употреблении до некоторой степени за счет того, что они демонстративно расточительны; их пригодность, как пред­ставляется, " где-то соразмерна тому, насколько они расто­чительны и насколько неприспособлены для употребления по их очевидному назначению.

Утилитарность предметов, ценимых за их красоту, на­ходится в тесной зависимости от дорогостоимости этих предметов. Эту зависимость выявит простой пример. Сере­бряная ложка ручной работы продажной стоимостью в. какие-нибудь десять-двадцать долларов обычно не более-полезна — в первом значении этого слова, — чем ложка из того же материала, изготовленная машинным способом. Она не может быть надежнее в пользовании, чём ложка машинного изготовления даже из такого «неблагородного»-металла, как алюминий, стоимость которой может быть не выше каких-нибудь десяти-двадцати центов^ В самом деле, первый из двух предметов обихода является обычно менее эффективным при использовании его по очевидно­му назначению, нежели второй. Конечно, тут же возника­ет возражение, что, принимая такую точку зрения, мы игнорируем одно из главных, если не главное употребление более дорогой ложки: ложка ручной работы удовлетворяет наше чувство вкуса, наше чувство прекрасного, в то вре­мя как та, что сделана механическим способом' из небла­городного металла, не имеет никакого иного полезного назначения, кроме грубой функциональности. Несомнен­но, факты именно таковы, однако по размышлений станет очевидным, что это состоятельное возражение не являет­ся решающим. Оказывается, (1) что, в то время как из двух различных материалов, из которых изготовлены одна и другая ложки, каждый обладает'красотой и может слу­жить прямому назначению, материал, из которого изготов­лена ложка ручной работы, раз в сто ценнее-неблагород­ного металла, не слишком-то превосходя его в присущей ему красоте фактуры или цвета и не будучи в ощутимой степени более надежным по физическим свойствам; (2) если же пристальный осмотр покажет, что лоЖКа ручной работы в действительности является лишь очень хитрой подделкой под изделие ручной работы, но подделкой, сработанной так искусно, что при всяком осмотре, кроме самого тщательного, ⁵ профессионального, производит такое же впечатление формой и фактурой, тогда • полезность

•предмета, - включая сюда удовлетворение, получаемое по­требителем при созерцании его как произведения искус­ства, немедленно снизится процентов на восемьдесят-девяносто, а то и более; (3) если две ложки оказываются при достаточно пристальном осмотре настолько одинако­выми на вид, что подложный предмет выдает только его меньший вес, то такое сходство окраски и формы почти 'не прибавит ценности ложке фабричного изготовления и не доставит потребителю сколько-нибудь более ощутимо­го удовлетворения «чувства красоты» при ее созерцании, •если только более дешевая ложка не является новинкой -и ее можно купить за номинальную стоимость.

Случай с ложками характерен. Как правило, большая удовлетворенность от употребления и созерцания дорогих и, казалось бы, красивых предметов в значительной мере объясняется удовлетворением нашего вкуса к дорогостои­мости, которая скрывается под маской красоты. Мы го­раздо чаще высоко ценим те или иные вещи за их пре­стижный характер, чем просто за красоту. В наших.канонах вкуса требование демонстративной расточитель­ности обычно не присутствует на сознательном уровне, но тем не менее оно присутствует —.как господствующая •норма, отбором формирующая и поддерживающая наше представление о красоте и позволяющая нам различать, что может быть официально одобрено как красивое и что

не может.

Именно там, где сталкиваются и смешиваются попя- -тпя красоты и почета, в каждом конкретном случае труд-•нее всего провести разграничение между полезностью и •расточительностью. Нередко случается так, что предмет, который служит престижным целям демонстративного расточительства, является в то же время произведением искусства; и затраты труда, которым он обязан своей ути­литарностью в своем главном назначении, могут также придавать и зачастую придают предмету красоту формы п цвета. Вопрос еще более усложняется тем, что многие предметы, как, например, изделия из драгоценных камней и металлов, а также некоторых других материалов, ис­пользуемые в качестве украшений и в убранстве, служат целям демонстративного расточительства благодаря тому, •что прежде они находили употребление как произведения искусства. Очень красивым, на наш взгляд, является, на­пример, золото; внутренней красотой обладают — правда, здесь нередко требуется существенная оговорка — очень

К А

многие, если не большинство, из высоко ценимых произве­дений искусства, а также некоторые материалы, исполь­зуемые в одежде, отдельные элементы садово-парковой-архитектуры и в меньшей степени многое другое. Кроме как вследствие присущей им красоты, едва ли бы эти предметы в такой мере явились бы объектами домога­тельств или стали бы монополизированными предметами гордости их владельцев и пользователей. Однако обычно эти вещи обладают полезностью для их владельца не столько в силу их внутренней красоты, сколько благода­ря почету, к которому приводит владение ими и их по­требление, или тому, что этим предотвращается порица­ние в денежной неблагопристойности.

Независимо от пригодности к употреблению в других отношениях, эти предметы красивы и в силу их красоты обладают полезностью; на этом основании они представ­ляют собой ценность, если могут быть присвоены или монополизированы; они поэтому являются объектом домо­гательств в качестве ценного имущества, и то исключи­тельное наслаждение, которое они доставляют владельцу, связано с чувством денежного превосходства, в то время как их созерцание доставляет ему эстетическое наслаж­дение. Однако их красота в наивном смысле этого слова, не являясь мотивом для их монополизации или основани­ем их продажной стоимости, скорее случайна. «При всей чувственно воспринимаемой.красоте самоцветов, их ред­костность и цена придают им такой почет, которым бы они никогда не пользовались, будь они дешевыми». Действи­тельно, во всех обычных случаях такого рода мало что может служить таким стимулом к исключительности в» владении и пользовании этими красивыми предметами, кроме того, что они, составляя статью демонстративного расточительства, приносят почет. Большинство предметов этого обширного класса, частично за исключением пред­метов личного украшения, с тем же успехом могли бы использоваться не в целях приобретения почета, а в лю­бых других, независимо от того, обладает ими данное лицо или нет; и даже в отношении личных украшений следует добавить, что их главное назначение — придать блеск личности владельца (или того, кто их носит) в срав­нении с другими лицами, вынужденными обходиться без них. Эстетическая польза от предметов, представляющих собой произведения искусства, при обладании повышает­ся не сильно и не во всех случаях.

Вывод, который можно сделать на основании уже рас­смотренного, состоит в том, что всякий ценный предмет, ' отвечающий нашему чувству прекрасного, должен сообра­зовываться и с требованием красоты, и с требованием дороговизны. Помимо этого, канон дорогостоимости влия­ет также на наши вкусы таким образом, что мы безнадеж­но смешиваем при восприятии предмета признаки дорого­визны с характерными признаками красоты, а суммарный эффект восприятия относим просто к красоте. Черты, по -которым обнаруживается цена дорогих предметов, начи­нают приниматься за признаки красоты. Эти черты при­ятны как признаки престижной дорогостоимости, и это доставляемое таким образом удовольствие смешивается с удовольствием от красивой формы предмета и его окрас­ки;, так, например, мы часто заявляем, что тот или иной предмет одеяния «совершенно прекрасен», тогда как на основании анализа его эстетической ценности нельзя ска­зать ничего, кроме того, что он денежно престижен.

В предметах одежды и в обстановке домов примеры такого смешения и путаницы элементов дорогостоимости и элементов красоты видны, наверно, лучше всего. Какие формы, материалы, окраски следует в данное время при­знавать подходящими для одежды человека и какое она должна производить общее впечатление, определяется кодексом престижности в этих вопросах, и отклонения от кодекса оскорбительны нашему вкусу как отход от эсте­тической истины. Одобрение, с которым мы смотрим на новый наряд, никоим образом не следует считать чистым притворством. Мы с готовностью, и по большей части со­вершенно искренне, находим эти модные вещи приятны­ми. Ворсистые материи и резко выраженные цветовые эффекты, например, оскорбляют нас тогда, когда модными являются вещи роскошной лоснящейся выделки и ней­тральных цветов. Модная шляпка модели этого года, гораздо убедительнее взывает сегодня к нашим чувствам, чем столь же модная шляпка модели прошлого года, хотя с точки зрения перспективы в четверть века было бы, я боюсь, делом крайне трудным присудить пальму первен­ства за присущую какой-то одной из этих конструкций красоту. Итак, опять же можно заметить, что с точки зре­ния просто зрительного впечатления благородному лоску мужской шляпы или туфлям из лакированной кожи при­суще не больше красоты, чем аналогично благородному лоску на поношенном рукаве; и тем не менее нет сомне-

ным. Часть: праздного класса, которая последовательно
•освобождалась ' от труда и денежных забот на протяже­
нии по крайней мере одного поколения, теперь является
достаточно большой, чтобы формировать и поддерживать
мнение в отношении вкусов. К факторам, которые облег­
чают достижение «социальной согласованности»^: внутри
•праздного класса, добавились возросшие возможности
передвижения. Внутри этого класса избранных необреме­
ненность бережливостью стала настолько само собой разу­
меющейся, что почти утратила свою утилитарность в
.-качестве основы денежной благопристойности. Поэтому
•сегодняшние каноны вкуса высших слоев общества не так
•последовательны в требовании неустанной демонстрации
•больших расходов, начисто исключающей даже видимость
-бережливости. Итак, на этих высших социальных и ин­
теллектуальных уровнях появляется пристрастие к про­
стому и «естественному» в устройстве парковых участков.
'Порождали, в значительной мере инстинктом мастерства,
ето пристрастие с переменным успехом приносит свои
•плоды. Оно редко проявляется в чистом виде и временами
-переходи^ в нечто не сильно отличающееся от той под­
делки под безыскусственность, которая была упомянута
-выше. ^!

Слабость к приспособлениям, обнаруживающим" гру­бую функциональность, неизбежно наводящим на мысль ю их прямом и нерасточительном использовании, присут­ствует даже во вкусах средних слоев, однако там доста­точную власть над такой слабостью берет безраздельно ^господствующий канон почтенной бесполезности. Вслед­ствие этого такая слабость проявляется в разнообразной " по способам и средствам притворной полезности — в таких изобретениях, как литые ограды, мосты, беседки, павиль­оны и тому подобные декоративные детали. Такая при­творная полезность в том, что, может быть, является •самым сильным отклонением от начальных побуждений,.диктуемых чувством экономической красоты, находит свое •выражение в чугунных оградах и решетках грубого литья •или в окружных подъездных путях, проложенных по ров­ному участку.

Разборчивый праздный класс перерос в своем разви­тии использование таких псевдополезных разновидностей •денежной красоты, по крайней мере в некоторых вопро­сах. Однако вкусы индивидов, составляющих более ран-аше пополнения собственно праздного класса, а также

вкусы средних и низших слоев все еще требуют вдобавок к эстетической красоте красоты денежной, даже в тех предметах, которые первоначально вызывали восхищение красотой, присущей им таким же естественным образом, как ветви дереву.

- Вкусы общества в этих вопросах следует усматривать в том, как высоко ценятся общепринятые клумбы на об­щественных парковых участках и искусство фигурной стрижки садовых деревьев. Быть может, самый что ни на есть удачный пример такого преобладания во вкусах сред­них слоев денежной красоты над красотой эстетической виден в переоборудовании участка, который до этого был занят под Колумбийскую выставку *. Это подходящий пример для иллюстрации того, что весьма сильное требо­вание почтенной дороговизны все еще присутствует даже там, где избегается всякая демонстрация показной расто­чительности. Художественный эффект, действительно получающийся при такой реконструкции, как-то сильно расходится с тем видом, который придал бы участку че­ловек, не руководствуйся он денежными канонами вкуса. Среди населения города даже класс «лучших» смотрит на продвижение работ с нескрываемым одобрением, наводя­щим на мысль, что в данном случае если и существует расхождение между вкусами высших и вкусами низших или средних слоев городского населения, то оно невелико. Чувство прекрасного у населения такого города, который является представительным в отношении развитой денеж­ной культуры, старается не допустить никакого отхода от великого принципа денежной цивилизации — демонстра­тивного расточительства.

Любовь к природе, сама, возможно, заимствованная у великосветского кодекса' вкусов, под руководством такого канона денежной красоты иногда выражается самым не­ожиданным образом, приводя к результатам, которые незадачливому зрителю могут показаться нелепыми. На­пример, общепринятый обычай сажать деревья в безлес­ных районах нашей страны был перенесен в качестве статьи почетного расходования в районы, густо поросшие лесом; так что для деревни или отдельного фермера в по-

- * Международная выставка-ярмарка, открывшаяся в Чикаго в 1893 г. Ее павильоны, построенные в псевдоклассическом стиле, об­разовали «белый город» рядом с университетом, где преподавал; автор. — Прим. перев.