Размер популяционного агрегата

Еще со времен «Политики» Аристотеля[445] признавалось, что возрастание в поселении количества жителей, превосходя некоторый предел, оказывает воздействие на отношения между ними и на характер города. Большая численность населения, как уже указывалось, предполагает более широкий диапазон индивидуальных различий. Кроме того, чем больше индивидов участвует в процессе взаимодействия, тем больше их потенциальная дифференциация. Следовательно, у членов городского сообщества можно ожидать гораздо более широкого диапазона колебаний личностных черт, родов занятий, культурной жизни и идей, чем у жителей сельской местности.

Отсюда можно непосредственно заключить, что такие вариации имеют следствием пространственную сегрегацию индивидов по цвету кожи, этническому наследию, экономическому и социальному статусу, вкусам и предпочтениям. В агрегате, члены которого обладают столь разнородным происхождением и столь разными качествами, узы родства и соседства, а также чувства, порождаемые совместной жизнью на протяжении многих поколений в условиях общей народной традиции, скорее всего будут отсутствовать либо, в лучшем случае, будут относительно слабыми. В таких условиях место уз солидарности, на которых держится единение народного общества, занимают механизмы конкуренции и формального контроля.

Увеличение числа жителей сообщества сверх нескольких сотен человек ограничивает для каждого члена сообщества возможность лично знать всех других его членов. Макс Вебер, признавая социальную значимость этого факта, пояснял, что, с социологической точки зрения, большая численность и высокая плотность населения означают отсутствие того взаимного личного знакомства между жителями, которое, как правило, свойственно соседской общине[446]. Следовательно, возрастание численности населения предполагает изменение характера социальных связей. Как отмечает Зиммель:

«[Если бы] в городе непрекращающийся внешний контакт множества людей сопровождался таким же числом внутренних реакций, как и в небольшом городке, в котором человек знает едва ли не каждого, с кем встречается, и с каждым связан позитивным взаимоотношением, он был бы полностью атомизирован внутренне и впал бы в немыслимое душевное состояние»[447].

Увеличение числа лиц, находящихся в состоянии взаимодействия в условиях, делающих контакт между ними как полными личностями невозможным, вызывает ту сегментацию человеческих отношений, которую исследователи душевной жизни городов иногда используют для объяснения «шизоидного» характера городской личности. Это не значит, что горожане имеют меньше знакомств, чем жители сельских местностей (возможно, как раз наоборот); скорее это означает, что из множества людей, которых они видят и с которыми сталкиваются бок о бок в повседневной жизни, они знают меньшую часть, да и этих людей знают менее глубоко.

Как правило, горожане встречаются друг с другом в очень частных ролях. В удовлетворении жизненных потребностей они, разумеется, зависят от большего числа людей, чем сельские жители, и, следовательно, связаны с б о льшим числом организованных групп; но они меньше зависят от конкретных лиц, и их зависимость от других ограничивается крайне узким аспектом круга деятельности другого. Именно это имеется в виду, когда говорят, что город характеризуется вторичными, а не первичными контактами. Контакты в городе, даже если происходят лицом-к-лицу, являются безличными, поверхностными, мимолетными и сегментарными. Скрытность, равнодушие и безразличный вид, проявляемые горожанами во взаимоотношениях друг с другом, можно, таким образом, рассматривать как средства, помогающие им оградить себя от личных притязаний и ожиданий других.

Поверхностность, анонимность и мимолетность городских социальных связей позволяют понять ту умственную изощренность (sophistication) и ту рациональность, которые обычно приписывают обитателям городов. Наши знакомые обычно связаны с нами отношениями полезности, в том смысле, что роль, играемая каждым из них в нашей жизни, рассматривается нами всецело как средство для достижения наших целей. Хотя индивид достигает некоторой степени эмансипации, или свободы, от личного и эмоционального контроля со стороны близких групп, одновременно он теряет спонтанность самовыражения, моральный дух и чувство участия, сопутствующее жизни в интегрированном обществе. Это конституирует то состояние аномии, или социального вакуума, о котором говорит Дюркгейм, пытаясь объяснить различные формы социальной дезорганизации в технологическом обществе.

Сегментарный характер и утилитарная тональность межличностных отношений в городе находят свое институциональное выражение в умножении специализированных задач, наиболее развитую форму которых мы видим в профессиях. Денежные связи способствуют формированию хищнических отношений, которые подрывают эффективное функционирование социального порядка, если не сдерживаются профессиональными кодексами и цеховым этикетом. Приоритет, отдаваемый полезности и эффективности, предполагает адаптивность корпоративного механизма организации предприятий, в работу которых индивиды могут вовлекаться лишь группами. Преимущество корпорации над индивидуальным предпринимательством и деловым партнерством в урбанистическо-промышленном мире связано не только с теми возможностями, которые она открывает для централизации ресурсов многих тысяч индивидов, и с правовым преимуществом ограниченной ответственности и непрерывной преемственности, но и с тем, что у корпорации нет души.

Специализация индивидов, особенно в сфере их занятий, может, как отмечал Адам Смит, происходить лишь на базе расширенного рынка, который, в свою очередь, усиливает разделение труда. Этот расширенный рынок лишь частично опирается на прилегающие к городу районы; в значительной степени опорой ему служит то большое количество населения, которое содержится в самом городе. Благодаря разделению труда, обусловленному и усугубленному городской жизнью, становится объяснимо главенство города над окружающей местностью. С разделением труда и специализацией занятий тесно связаны крайняя степень внутренней взаимозависимости и нестабильное равновесие городской жизни. В силу тяготения города к специализации на наиболее выгодных для него функциях эти взаимозависимость и нестабильность еще более возрастают.

В сообществе, численность индивидов в котором превосходит предел, при котором каждый может близко знать любого другого и все могут собраться в одном месте, возникает потребность в опосредованной коммуникации и в выражении индивидуальных интересов посредством делегирования. В городе интересы обретают силу, как правило, через представительство. Сам по себе индивид мало что значит, но к голосу представителя прислушиваются с уважением, примерно пропорциональным количеству людей, от лица которых он выступает.

Хотя приведенная характеристика урбанизма, вытекающая из большой численности населения, никоим образом не исчерпывает тех социологических выводов, которые мы могли бы получить из имеющихся знаний о связи между размером группы и особенностями поведения ее членов, в целях краткости мы можем ограничиться приведенными утверждениями как примером того, какого рода суждения могут стать предметом нашей дальнейшей работы.