Мой друг, у вас обман зрения. С вашими руками ничего не случилось.

С этими словами врач с силой пощупал кисти рук художника.

Тот отвечал, что его лезвия ничего не чувствуют.

Якопо Амьенский вложил в руку мастера яблоко, но оно выпало из руки и покатилось по полу.

Тогда, подумав о природе проклятия, алхимик предложил художнику выпить с ним вместе по чашке спорыньи и отправиться в потусторонний мир за противоядием. Босх согласился. Спустя час они вышли вдвоем на торговой площади в арабском Багдаде, где отыскали в караван-сарае подвал для курильщиков опия. Путешествуя по видениям тех арабов, Якопо и Босх отыскали купца, бывавшего с караваном в Бургундии, того самого, которому снился Хертогенбос. Погрузившись в сизое облако гашиша и войдя в сон того араба, они вышли снова на площадь в Хертогенбосе, к лавке торговца оружием, где увидели в голубой стене дурмана горящие глаза арабского скакуна, на котором по городу беззвучно ехала смерть, сея чумное семя.

Остановив заклятием на полном скаку прозрачного всадника, философ заставил коня упасть на передние ноги, и тогда лицо художника сравнялось с черными очами курносой девственницы. Стало так тихо, что они услышали звяканье уздечки в руках смерти. Тогда Якопо Амьенский велел художнику вонзить свои ножи в призрачный череп видения. Чему тот подчинился.

Погрузив свои лезвия в пустые глазницы курносой, Босх вынул из мрака уже не лезвия ножей, а пригоршню живых черных зрачков в обеих горстях. Выпей лицом очи ослепших, таинственно повелел философ. После чего Босх очнулся в своем доме полностью исцеленным человеком и крепко сжал в кулаки свои руки.

Друг-врач стоял у его постели и сказал, что суть порчи была в том, что только Богу позволено творить новые вещи, и потому искусно изобретая всякую нечисть на своих полотнах, Босх преступает запрет, положенный Господом на похоть воображения. И Якопо посоветовал Босху никогда не рисовать адские муки.

С того случая мастер стал подвержен таким припадкам душевной болезни, когда его тело теряло чувствительность, руки становились холодными, а душа витала в видениях.

Пляска смерти: аллегория Страшного Суда

Бишкиль.

Меня срочно вызывают к начальнику штаба.

Чувствую, — не к добру.

Мрачный монах с лицом язвенника, члена Политбюро тов. Суслова открывает сейф и достает мой давнишний рапорт о пытках хлоркой на гауптвахте.

Три с лишним месяца кануло без комментариев.

Товарищ лейтенант, зло стучит майор Супруг сухим пальцем по двум бумажкам, когда я получу новый рапорт? За два месяца вы не принесли ни одного сообщения.

Но, товарищ майор, ситуация с декабря не изменилась, солдат на гауптвахте продолжают травить хлоркой. Это кончится форменным взрывом в зоне, а старшину Стонаса запросто могут убить.

Лейтенант, меня не интересует гауптвахта. Что происходит в роте охраны? Какие нарушения в самой зоне? Кто проносит чифир? Какие проступки у молодых офицеров? И кто так нагло издевался над начальником штаба в Новый год?

Вот так номер! Думаю я. Наш гастроном постановил, что мой рапорт — всего лишь донос на Стонаса, и решил, что дознаватель дисбата отныне и впредь будет снабжать его таким же отменным лекарством.