Отрывок из книги Ю. Аксютина «Хрущевская оттепель и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.». М., 2004 г.

…Новое руководство не мыслило себя иначе, как только коллективным. Амбиции, и немалые, у определённой его части, конечно, были. Но Мо­лотов был дискредитирован в глазах членов ЦК самим Сталиным. Хрущёв пока предпочитал скрывать свои подлинные намерения на этот счёт. То же самое можно сказать и о Берии. Его в данный момент устраивал тан­дем с формальным главою руководящего коллектива Маленковым, с по­мощью которого он до поры до времени и собирался проводить в жизнь свои планы. Сам Маленков, по определению историка Роя Медве­дева, был человеком без биографии, «не имел ни своего лица, ни соб­ственного стиля», был «орудием Сталина». Он прекрасно знал, как тот пользовался своей властью, но не обладал его волей, решимостью и без­оглядностью. Он слишком долго был на вторых ролях, чтобы действовать самостоятельно.

Можно согласиться и с мнением, что одна из главных причин перехо­да власти именно к коллективному руководству заключалась в том, что харизма Сталина, которая, согласно М.Веберу, некий магический дар про­роков, создателей новых религиозных учений и строителей новых госу­дарств, особенно империй, не могла быть передана его наследникам вмес­те с занимаемыми им постами. Его власть определялась не должностями, которые он занимал. Он сам по себе являлся источником власти для всех остальных официальных институтов, ибо его авторитет в глазах подданных был основан на исключительных качествах, которые приписывались его личности, на своей репутации мудрого вождя и учителя, гениального пол­ководца и т.п. Чтобы приобрести такой авторитет и такую репутацию, нужно чем-то увлечь большинство активного населения и, прежде всего руководящие кадры управленческого персонала, элиту.

Но если ближайшие соратники Сталина ждали его смерти хоть и внешне скорбно, но не без видимого другими чувства облегчения, то по­давляющее большинство его подданных встретило последовавшее вскоре извещение о его кончине совершенно иначе. Центральный комитет КПСС, Совет министров СССР. Президиум Верховного Совета СССР были завалены резолюциями партийных организаций и трудовых коллек­тивов, а также письмами граждан с предложениями, как лучше увекове­чить память почившего. Так, некто Б.Козлов хотел бы, чтобы аббревиату­ра СССР отныне расшифровывалась как «Союз Советских Сталинских Республик». А гвардии полковник запаса Я.А.Барштейн просил принять его ордена и медали, чтобы возложить их «на гроб и могилу Вождя всех трудящихся всего мира, родного отца, учителя, который вёл нас к верши­нам коммунизма...»14. Можно, конечно, сомневаться в искренности авто­ров такого рода словоизвержений и искать мотивы их не столько в любви и обожании, сколько в страхе, в стремлении непременно засвидетельство­вать свою правоверность. Но нельзя сомневаться в том, что они отражали преобладавшие тогда настроения простых людей.

Об этом свидетельствует и исследование, проводимое с 1994 года на факультете истории, политологии и права Московского педагогического (ныне Московского государственного областного) университета. Согласно данным, полученным в результате опроса свидетелей и очевидцев тех со­бытий, 25 % опрошенных в 1997 году, 50 % опрошенных в 1998 году и 45 % опрошенных в 1999 году, при ответе на вопрос «Как вы и ваше ок­ружение реагировали на известие о болезни и смерти Сталина?» употребили такие слова, как «болезненно», «с болью в сердце» и «жалостью в душе», «скорбели об утрате».

«Сталин был для нас богом, и когда он умер, мы как будто потеряли частичку себя», — говорила техник Мосинжпроекта Е.М.Митяева¹⁵. Было жалко работнику райотдела МВД в Щёлково П.Г.Горячеву: «С ним мы выиграли войну»¹. Реагировал как все, с сочувствием, И.П.Вейдеров, за­водской водитель из города Ковылкино в Мордовии¹⁷. «Народ горевал, а в семьях было напряжённое состояние», — вспоминал А.П.Дьячков, ра­бочий совхоза «Зендиково» в Каширском районе¹⁸.

«В него верили как в царя и бога», — поясняла учительница из Тю­менской области В.П.Торопова. Все очень переживали, по словам В.Г.Трунова из Покрово-Васильевки в Тамбовской области (тогда учивше­гося в 9-м классе): «Несмотря на то, что почти половина деревни от него пострадала (кто сам сидел, у кого родные), ощущение было, что потеряли самого близкого человека»¹⁹. По воспоминаниям Е.А.Рязанцевой, учи­тельницы начальной школы в Иркутске, многие думали: «Как же так, та­кого человека и не уберегли? Была злость на окружение, на врачей»²⁰.

Испытали потрясение, находились в шоке, были угнетены, испыты­вали тревогу, страх и даже ужас ещё соответственно 10, 13 и 9 %% опро­шенных. Чувство обречённости испытывала А.М.Чемерисюк из села Елеи- новка в Хмельницкой области²¹. Голос Левитана и музыка по радио у всех вызывали угнетённое состояние, — замечает Н.М.Василенко, тогда — школьник из посёлка Комсомольский в Куйбышевской области²². Как «конец света» воспринял известие и 17-летний колхозник из деревни Хле- вино Лопасненского района В.Ф.Поляков²³.

Восприняли как трагедию, как невыносимую утрату ещё соответствен­но 8, 5 и 7 %% опрошенных. «Было чувство, что нас бросили на произвол судьбы», — вспоминал П.С.Коновлов, рабочий из Курска²⁴. Личный со­став подразделения ПВО в Кричеве-6 (Могилёвская область) настолько был удручён, что многие были в шоковом состоянии, не видя смысла в дальнейшей жизни²⁵.

Отмечали, что многие или даже все плакали 15 % опрошенных в 1997 го­ду, 22 % опрошенных в 1998 году и 16 % опрошенных в 1999 году. «Люди плакали, как будто что-то от сердца оторвали», — вспоминал А.Т.Щеп­кин, работавший тогда на Воронежском авиационном заводе. «Было видно, что Сталина любили и не представляли своей жизни без него», — рассказывал В.Е.Север, — в то время ученик 8-го класса в Звенигороде. Плакали, ибо не знали, как жить дальше, жители деревни Кулиши в Ор­ловской области, что делать дальше, все в окружении работницы швейной мастерской № 23 в Москве Л.В.Гурьевой. Но школьнице М.А.Харитоно- вой, проживавшей в Москве, в Хохловском переулке, «эти слёзы показа­лись неискренними»²⁶.

Плакали и даже рыдали сами соответственно 9, 7 и 13 %% опрошен­ных. Плакала вся палата рожениц, а вместе с ними М.М.Крупина, рабо­чая Ивановского меланжевого комбината им. Фролова²⁷. Криком исходи­ла работница курсов повышения квалификации для руководящих кадров Министерства культуры А.Т.Булычёва²⁸. Плакал 14-летний школьник В.В.Голубков из деревни Жуковка в Калужской области, хотя его родите­ли (отец-кровельщик и мать) «сдержанно молчали, скорее боялись, чем переживали»²⁹.

Отмечали, что это было всеобщее горе, всенародная скорбь, не рас­крывая своего собственного отношения, соответственно 5, 3 и 12 %% оп­рошенных. «Был траур, все плакали», — делился своими впечатлениями Г.В.Кирич, донецкий шахтёр, западноукраинец³⁰.

Испытывали растерянность; не представляли себе, как же теперь без него; боялись за будущее соответственно 18, И и 12 %% опрошенных. «Что же будет дальше с нами?» — думали все, по словам работницы за­вода «Металлосетки» в Щёлково Н.А.Бурковой³¹. «Мы ощущали беспо­мощность и задавали себе вопрос: что будем делать теперь?» — вспоми­нала А.И.Аксёнова, работавшая на заводе «Вторчермет» в Москве, а жив­шая в Люберцах³². Не знал, «как же дальше теперь жить и что будет», С.И.Александров, слесарь из города Ефремов в Тульской области³³. Не ждали от жизни ничего хорошего, по словам З.П.Половинкиной, пря­дильщицы с фабрики им.Р.Люксембург в Подмосковье³⁴. «Переживали, что без Сталина пропадём, — по словам бухгалтера центральной базы № 1 ГУ материально-технического обеспечения МПС в Ховрино А.Н.Бородки- ной. — Все верили в него. То, что людей сажают, знали, но никогда об этом не говорили, за что сажают, — не понимали, думали, что дело это не столько рук Сталина, сколько его окружения. В 1945 году к нам в об­щежитие приходил " работник" и спрашивал, кто что говорит. Так что страх был, но была и дисциплина. А теперь боялись, что с нею будет»³⁵. «Боялись, что будет безвластие, что другие государства начнут против нас войну», — вспоминал колхозник И.НЛопатников из села Ведянцы в Ичалковском районе Мордовии. Было страшновато П.И.Кондратьевой, работавшей тогда учительницей в Новгородской области: «Прибалты тогда стали листовки разбрасывать, к восстанию призывали»³⁷.

Если соболезновали, то не очень, особого горя не испытывали, осо­бенно не расстроились, спокойно, безразлично, равнодушно, без всяких эмоций отнеслись к происшедшему 12 % опрошенных в 1997 году, 9 % опрошенных в 1998 году и 6 % опрошенных в 1999 году. Не огорчался, ибо был убеждён в том, что «наш народ даст руководителя стране более совершенного», Б.Г.Ануфриев, завхоз Московского городского педагоги­ческого института физической культуры. Да и у других сотрудников ин­ститута, ему знакомых, он не заметил огорчения: «Все молчали. Ни за, ни против. Люди, может быть, даже интуитивно, по сути, отстранились»³⁸. Равнодушно отнёсся молодой колхозник В.А. Егоров из села Мишенка Гжатского района Смоленской области³⁹. В отличие от окружения, впав­шего в панику («Как мы будем жить дальше?»), смерть Сталина не про­извела особого впечатления на В.И.Пастушкова — работника штаба одной из артиллерийских частей Балтийского флота⁴⁰. Сталина не любил, так как отца репрессировали, капитан СА М.Д.Филиппов из Брянска⁴¹. «Умер и умер», — полагал слушатель Военной академии им.Фрунзе С.В.Гран- кин⁴². Ни хорошего, ни плохого не могла сказать о почившем колхозница Е.П.Трусова из деревни Кущевица в Шатурском районе: «Работали за па­лочки, жили бедно»⁴³. Был занят собственной жизнью слесарь Красногор­ского оптико-механического завода А.А.Украев. «Бегают дети, плачут, — рассказывает Е.П.Лазароева, работавшая конюхом на 3-й ткацкой фабри­ке в Орехово-Зуеве, — много народу спешит на поезд (любопытные, поди), а затем ехали, чтобы узнать, сколько народу погибло»⁴⁴.

Когда выпускница Архангельской сельской средней школы в Курин- ском районе Орловской области М.М.Лунина услышала, как хозяин квар­тиры, где она жила, заплакал и заохал («Отец родной умер»), она прервала его стенания словами: «Да уж пора бы ему туда», за что он выгнал её с квартиры, а она позже говорила: «Сталин есть Сталин, обожал его народ»⁴⁵. Сталина не уважал, считая, что «живём крепостными», участко­вый Поимского РО МВД (Пензенская область) И.А.Емашов, и сказал своим плачущим коллегам: «Все мы смертны, все там будем», и на сле­дующий день был наказан гауптвахтой⁴^. Спокойно восприняла известие семья Г.Г.Быковой в Бердичеве: «Дед-поляк был репрессирован, отца вы­гнали из военного училища»⁴⁷. «Плакали те, кто не пострадал от репрес­сий», — уточняла студентка Московского педагогического института им.Ленина В.Л.Барабанщикова. Ни печали, ни горя не испытывал солдат Н.И.Лепёха, поскольку знал о репрессиях и невинно пострадавших и по­гибших⁴⁸. Командир роты В.Я.Самойлов и его коллеги-офицеры реагирова­ли на болезнь и смерть Сталина как на болезнь и смерть «всякого человека, прожившего достаточно долгую и тяжёлую жизнь». «Не плакали, тем более не рыдали, жили своей жизнью», по словам Ф.Н.Соловьёвой, работавшей токарем в п/я 30 в Каменск-Уральском. Работа в начальной школе и домаш­нем хозяйстве отнимали все силы у А.С.Хорошевой из деревни Подъячево в Дмитровском районе, всё остальное её не интересовало⁴⁹.

Ощущение грядущих перемен (к лучшему) или даже радость испыты­вало соответственно 8, 2, 5 и 3 %% опрошенных.

У лётчицы гражданской авиации З.Д.Моисеевой появилась надежда на снятие клейма «врага народа» с её мужа. А тот, тоже лётчик, американ­ский венгр И.И.Мосика, «не мог простить смерти своих отца и матери» и потому «обрадовался, узнав о смерти Сталина (правда, молча), подумал о конце трагедии». «Тайную надежду на какие-то изменения» вызвала смерть Сталина у колхозной скотницы Т.И.Самородовой из села Ольявидово в Дмитровском районе. Её муж был репрессирован в 1938 году по 58-й ста­тье. И она не верила, что Сталин не знал о творящихся бесчинствах.

Инженер комбината «Сахалинуголь» М.М.Гурен считал, что страна из­бавилась от тирана⁵⁰. Не жалела, хотя и боялась неизвестности заведую­щая складом завода Главторфмаш в Симферополе Е.Н.Петрушенко, у ко­торой ещё в 1930 году репрессировали отца⁵¹. «Наконец-то он сдох!» — сказала 14-летняя ученица одной из школ в Шатуре, отец которой (ди­ректор завода) был арестован в 1951 году; так с ней весь класс не разго­варивал несколько дней⁵². Повар кафе-ресторана «Столешники» в Москве Е.В.Глазунова своего мнения открыто не высказывала, но была рада слу­чившемуся: «Была надежда, что люди будут лучше жить». Надежда на «ос­вобождение от стальных оков» появилась у хирурга Каунасской городской больницы П.Паулюцкаса. Рад был и служащий машиностроительного за­вода в Ромнах Л.Ю.Бронштейн. Радовалась жена инвалида из Фирсановки С.Ф.Зубкова, родителей которой спасло от раскулачивания бегство из дома. Была счастлива вся семья продавщицы из подмосковной Фирсанов­ки Н.В.Овсянниковой, родители которой были зажиточными крестьянами и чудом спаслись от раскулачивания. Восторг и великую радость испытали бывший дворянин С.Н.Гук и его жена М.А.Гук, работавшая шофёром в Министерстве путей сообщения. Не очень жалела покойного рабочая Зве-ниговской типографии в Марийской автономной республике Ф.И.Арте­мьева, у которой незадолго до этого репрессировали мужа.

По словам Т.В.Кутиковой, работавшей медсестрой в колхозе под Невьянском на Урале «большинство населения встретило эту новость с рав­нодушием», а многие, в том числе и она, — «с облегчением, поскольку люди жили в постоянном страхе и нищете»⁵³.

Вспоминают о своём участии в тех или иных траурных мероприятиях около 7 % опрошенных. Стояли в траурном карауле у бюста вождя на Ре­утовской хлопкопрядильной фабрике М.Т.Широкова и Е.Т.Назарова. У памятника Сталину в Харькове круглосуточно стояли толпы людей, сти­хийно образовав почётный караул. Некоторые слушатели тамошней воен­ной академии самовольно уехали в Москву на похороны, и её командо­вание не стало объявлять им взысканий, сочтя причину уважительной. Участвовала в сборе денег на железнодорожный билет в Москву казанская школьница В.Г.Козлова. Ходила к колонному залу Дома союзов прощать­ся с почившим вождём студентка МГПИ им. Ленина Н.Б.Косяк со свои­ми сверстниками. Недошедший туда из-за давки водитель автобазы Цент­росоюза Н.В.Рыков, видел «всюду оторванные пуговицы, сорванные одеж­ды, разбитые витрины, перевёрнутые автобусы, открытые подземные люки, куда, говорят, падали люди. «После этой стихии Москву убирали неделю». Рабочий Красногорского оптико-механического завода В.Д.Бакин с товарищами пешком добирался до Колонного зала Дома со­юзов полтора дня. В Московском экономико-статистическом институте все рыдали, стоя на коленях перед портретом Сталина, — вспоминала сту­дентка Н.П.Назарова. — «Мы восхищались теми, кто попал на похоро­ны». Только до Савёловского вокзала смогла дойти студентка Московской сельхозакадемии им.Тимирязева В.Ф.Полянская, а вот её подруга из Том­ска погибла. Кто-то вытащил из толпы едва ли не задавленную А.А.Ор­лову, приехавшую специально из Чаплыгина. На второй день после похо­рон ездила в Москву на Красную площадь учительница вечерней школы из посёлка им.Володарского В.Н.Вавилина с подругами: «Было много цве­тов, мы подбирали лепестки и плакали над ними»⁵⁴.

И действительно, лично проститься с усопшим пожелали миллионы людей. К Дому союзов устремились не только жители Москвы и Подмос­ковья, но и более отдалённых областей. По распоряжению председателя похоронной комиссии Хрущёва министр путей сообщения Б.П.Бещев за­претил продажу билетов на все пассажирские поезда, следующие в Мос­кву, и отменил движение всех пригородных поездов. Но, как говорится, голь на выдумки хитра. В столицу устремились тысячи грузовых машин. Их очереди вытянулись на многие километры. Например, на южном на­правлении затор движения начинался от Серпухова, а затем паралич дви­жения сковал шоссе уже от Тулы. В самой Москве, в её центре, на Пуш­кинской улице и прилегающих к ней бульварах скопились многотысячные толпы пеших.

Хотя об открытии Колонного зала Дома союзов для прощания со Ста­линым было объявлено по радио часа в 2 или 3 пополудни, уже в 8 часов утра у входа туда, как информировал Хрущёва секретарь МГК КПСС И.В.Капитонов, «далеко потянулась живая лента людей, желающих в числе первых пройти у гроба и в последний раз проститься с родным и любимым товарищем Сталиным»⁵⁵. А к моменту открытия Колонногозала очередь заполнила уже не только Пушкинскую улицу, но и Страст­ной и Петровский бульвары. В неё постоянно вливались потоки спешив­ших с улиц Горького и Чехова. А на Трубную площадь двигались толпы по Цветному и Рождественскому бульварам.

Свидетелем трагедии на Трубной площади оказался рядовой солдат сроч­ной службы АВ.Баталов, находившийся там в оцеплении: «В нескольких шагах от меня неслась ошалевшая толпа, сметая всё на своём пути. Я видел, как люди проваливались в канализационные люки, проходили дома на­сквозь, разрушая двери и выбивая окна... Я видел тысячи искренне плакав­ших людей. Этот день сконцентрировал в себе неодолимые страдания, смесь жестокости друг к другу и желания поклониться идолу»⁵⁶.

Говорили о сотнях и даже тысячах раздавленных в возникавших тут и там давках. «День коронации царя на Ходынке померк по сравнению с днём смерти земного русского бога — рябого сына сапожника из Гори», —- писал потом В.С.Гроссман⁵⁷. К сожалению, мы тоже отдали дань цирку­лировавшим тогда и после слухам⁵⁸. Те же данные, которые доступны ис­следователям, трудно назвать полными. Так, по сведениям МГК КПСС, доложенным Хрущёву, к 8 часам вечера 6 марта во 2-ю клиническую больницу у Петровских ворот было доставлено 29 пострадавших, в том числе 20 с тяжёлыми травмами (переломом рук и ног, у некоторых резко сдавлена грудная клетка). И ничего о смертных случаях⁵⁹. По данным Коминтерновского райкома КПСС к 10 часам вечера на развёрнутые в райо­не (а это территория между Петровкой с одной стороны и Неглинной и Цветным бульваром, с другой) 6 медпунктов было доставлено 30 пострадав­ших, более 40 % которых с тяжёлыми травмами отправлены в больницы⁶⁰. По распоряжению первого секретаря МГК КПСС Е.А.Фурцевой все трупы должны были доставляться и сосредотачиваться в Институте скорой меди­цинской помощи им.Склифасовского. По свидетельству сотрудника МГБ СССР А.Саркисова, обслуживавшего этот институт, там, в общей слож­ности, когда всё более или менее кончилось, их оказалось около 400⁶¹.

Психоз охватил и тех, кто в силу целого ряда обстоятельств имел воз­можность достаточно трезво оценить роль Сталина. Например, студент 2-го курса факультета журналистики МГУ А.Никитин, сын репрессиро­ванных, открыто слушавший в общежитии передачи «Голоса Америки» и Би-Би-Си, потом удивлялся: «Отчего же в день его похорон я два часа пролежал под милицейским грузовиком в Копьёвском переулке, прорыва­ясь в очередь к гробу? И отчего два дня оплакивал диктатора?».

«Не пущу! Только через мой труп!» — в ужасе кричала своей внучке московской семикласснице Л.Золотухиной её бабушка, встав у двери. Вместе с редакцией журнала «Советский Союз» с улицы Москвина (Пет­ровского переулка) ходил с траурными венками в Колонный зал и вне­штатный корреспондент В.А.Руйкович: «Толпы на улицах угнетали и раз­дражали. Видел как оператор " Совкинохроники" Щекутев, снимая каме­рой людей, стоящих на морозе, кричал им: " Шапки, шапки снимите! "»⁶².

Массовой истерии не поддалось, как уже отмечалось выше, лишь со­всем незначительное количество населения.

- Скорее бы подох, злодей! — говорила Р.М.Мессерер-Плесецкая, бывшая киноактриса, вдова репрессированного дипломата, сама побывав­шая в тюрьме и ссылке**³.

- Подох, м… его! — матерился, всхлипывая и плача, полковник Ф.Казаков, военный комиссар Свердловского района Ленинграда.

Для его дочери, студентки университета, обиженной тем, что он не пустил её в Москву на похороны, это было «открытием и потрясением»⁶⁴.

Ещё большее потрясение испытывала 12-летняя ленинградская школь­ница М.Погребинская, принёсшая починить свои валенки к соседу дяде Ване, безногому инвалиду-орденоносцу, которым она очень гордилась, и услышавшая от него:

- Ну что Маргаритка, сдох этот...

Она потом два дня серьёзно размышляла: пойти ей в милицию, чтобы рассказать там о нём, или нет⁶⁵.

У драматурга В.С.Розова сразу же мелькнула такая «инфернальная», то есть дьявольская, мысль:

- Надо Смерти поставить памятник. Никто другой, кроме неё, не мог избавить нас от него⁶⁶.

Не скрывая своего отвращения к Сталину, не сомневался во времен­ности его мавзолейной прописки писатель Ю.П.Герман:

- Да вышвырнут его оттуда — можешь поверить! Лучше бы раньше, чем позже...⁶⁷.

Вопросы по документу:

1) Опишите свои ощущения от прочитанного.

2) Как вы считатет, смерть Сталина действительно была всенародным горем, или это было всего лишь всенародное лицдейство, под которым скрывался страх перед вождем? Свой ответ подкрепите выдержками из документа.

3) Выясните у своих родственников (если есть такая возможность), как они, либо их родители отнеслись к смерти Сталина.