Глава 1. Объездка лошадей и другие способы развлечься.

Ковбой в сердце.

У каждой истории есть свое начало.
Моя началась в северной части центрального Техаса. Я вырос в маленьких городках, где я научился тому, насколько важна семья и традиционные ценности: патриотизм, уверенность в своих силах, как важно присматривать за своей семьей и помогать соседям. Я могу сказать, что до сих пор пытаюсь жить так, чтобы соответствовать этим ценностям. У меня обостренное чувство справедливости, и жизнь я вижу в черно-белых тонах, без оттенков серого. Мне кажется, что защищать других – очень важно. Я не против тяжелой работы, но в то же время не прочь повеселиться. Жизнь слишком коротка, чтобы этого не делать.
Меня растили в христианской вере, я до сих пор не утратил ее. Если бы было нужно, я расставил свои приоритеты в следующе порядке: Бог, Страна, Семья. Можно поспорить по поводу второго и третьего места, так как в последнее время для меня Семья все же поглавнее чем Страна, но не намного.
Я всегда любил оружие, обожал охоту и в определенном смысле меня можно назвать ковбоем. Я научился держаться в седле тогда же, когда начал ходить. Сейчас ковбоем я себя не называю: прошло много времени с тех пор, как я работал на ранчо и я порядком разучился обращаться с лошадьми. До сих пор, внутри, я ощущаю себя если не SEAL, то точно ковбоем. Проблема в том, что на жизнь таким образом не заработать, те более если у тебя семья.
Я не помню точно, когда я начал охотиться, но знаю, что это было в детстве. У моей семьи была охотничья делянка, которую мы сдавали внаем в нескольких милях от дома, где мы охотились каждую зиму (для вас, Янки я поясню – это значит что у собственника есть участок земли, на котором он за деньги предоставляет право охотиться на определенное время. Платишь деньги, и иди, охоться. Наверное у вас, там где вы живете, дело обстоит иначе. Но здесь подобное в порядке вещей). Кроме оленей мы охотились на индеек, диких голубей и перепелок, смотря на сезон. Мы – это мой отец, мама, я и мой брат, который младше меня на четыре года. Выходные мы проводили в нашем маленьком трейлере, доме на колесах. Места много не было, но нам было хорошо.
Мой отец работал в SouthwesternBellи AT& T, и на протяжении своей карьеры отец пережил разделение компаний и вновь их слияние. Он работал менеджером, и как только его повышали, мы переезжали на новое место. Это повторялось каждые несколько лет, так что я рос в Техасе в буквальном смысле везде.
Несмотря на то, что отцу сопутствовал успех, он ненавидел свою работу. Не совсем работу, если быть точным, а то, что было ее неотъемлемой частью: бюрократию, сидение в офисе, ежедневную необходимость одевать костюм и галстук.
«Не важно, сколько у тебя денег», говорил он мне. «Если ты несчастлив, они не имеют никакого значения». Самый ценный его совет звучал так: «Делай в жизни то, что хочешь». До их пор я стараюсь следовать такой философии.
Во многом отец был моим самым лучшим другом, пока я рос, но в то же время он смог объединить нашу дружбу с твердой дисциплиной. Существовала граница, которую я не пересекал даже в мыслях. Когда ятого заслуживал, мне доставалась добрая порка (у вас, Янки, это называется «отшлепать»), но не больше чем нужно и никогда отец не наказывал меня в гневе. Если он злился, то он сначала приходил в себя, и только потом принимался за мое наказание. Потом он обнимал меня.
Мы частенько дрались с братом. Хоть он и на четыре года младше меня, но характер у него еще тот. Он всегда шел до конца и никогда не просил пощады. Он один из самых близких мне людей. Несмотря на то, что мы устраивали друг другу форменный ад, я всегда чувствовал его поддержку, и мы весело проводили время вместе.
В холле нашей школы стояла статуя пантеры. Каждый год, традиционно, ребята из выпускного класса пытались посадить на эту статую заходящих в здание школы новоиспеченных старшеклассников. В год, когда я выпускался, мой брат стал старшеклассником. Я предложил сто баксов тому, кто усадит его на пантеру. Скажу, что купюра до сих пор хранится у меня.
Я довольно часто дрался, но драки затевал не я. Отец рано дал понять, что если я буду задираться ко всем, то порки не избежать. Он считал, что мы должны быть выше этого.
Зато мне не запрещали драться, если нужно было защитить себя. Тут я отвязывался по полной. Еще лучше когда пытались бить брата – если кто – то собирался его побить – он имел дело со мной. Бить брата мог только я сам.
Как – то так получилось, что я принялся защищать ребят младше меня, которых вечно шпыняли в школе. Я чувствовалчто должен приглядывать за ними, и это стало моей обязанностью.
Может быть это началось из-за того, чтобы я мог подраться без последствий для себя. Но мне кажется дело не только в этом: чувство справедливости и понятие того, что все должно быть по правилам, которые прививал мне отец, влияли на меня больше, чем я мог понять тогда. Даже больше чем я могу объяснить сегодня, когда вырос. Но в чем ни была бы причина, я мог драться сколько захочу, благо поводов хватало.
Моя семья набожна. Отец служил дьяконом в храме, а мама преподавала в воскресной школе. Я помню, как мы ходили в храм каждое воскресное утро и вечер, и в вечер среды, когда я был маленький. И все равно мы не считали себя такими уж религиозными, просто добрые люди, которые верят в Господа и живут жизнью общины. По правде признаться, тогда мне это не особенно нравилось.
Мой отец очень много работал. Подозреваю, это передалось ему по наследству – его отец был фермером из Канзаса, а люди там много работают. Одной работы ему всегда было мало: у него был маленький магазин и когда я подрос, у нас появилось небольшое ранчо, на котором мы все трудились. Сейчас он уже официально на пенсии, но сейчас, когда он не занят на ферме, то подрабатывает у местного ветеринара.
Моя мама тоже человек редкого трудолюбия. Когда мы с братом подросли достаточно, чтобы нас можно было оставить одних, она пошла работать в местный центр по работе с трудными подростками. Это был тяжелый труд, справляться со сложными детьми на протяжении дня, и со временем она оставила эту работу. Она также теперь на пенсии, но подрабатывает на работе с частичной занятостью и приглядывает за внуками.
Работа на ферме помогала заполнить школьные дни. Нам с братом доставалась своя доля работы: объезжать и кормить лошадей, выпасать скот, проверять, цела ли ограда.
Скот всегда доставляет массу проблем. Лошади лягали меня в ноги, в грудь, и да, туда, где солнце не всходит. Зато, меня никогда не лягали в голову. Хотя, может быть, это наставило бы меня на путь истинный.
Я выращивал бычков и тёлок для организации БФА, или Будущие Фермеры Америки. Обожая это занятие, я провел много времени, ухаживая за скотом и выставляя его на выставках, хотя это иногда очень выматывало. Я злился на них и считал себя королем мира. И когда ничего больше не помогало, приходилось изо всех сил лупить их по здоровенным головам чтобы вбить хоть немного разума. Руку я ломал дважды.
Как я и говорил, удар в голову творит чудеса.
Я сохранил свою страсть к оружию и позже, когда поступил на службу. Как и у многих мальчишек, моим первым оружием была мультикомпрессионная «Дейзи», воздушка. Чем больше раз ты качнешь рычаг – тем мощнее будет выстрел. Позже у меня был револьвер на углекислоте, он выглядел точь в точь как легендарный Кольт Миротворец модель 1860 года.
С тех пор я всегда был неравнодушен к оружию Старого Запада, и после увольнения с Флота занялся коллекционированием хороших реплик. Моим любимцем была модель револьвера 1861 года Кольт Нейви, изготовленная на станках и по технологиям того времени.
Настоящее огнестрельное оружие появилось у меня в возрасте восьми лет. Это была винтовка калибра 30-06 (патрон 7, 62х63 мм., стандартный винтовочный унитарный патрон США времён Первой и Второй мировой войны и войне в Корее, прим.перев.) с ручной перезарядкой. Это была основательно сделанная, надежная винтовка, своей «взрослостью» она внушала мне трепет, и я поначалу побаивался из нее стрелять. Потом я полюбил ее, но единственным оружием, от которого я был сам не свой, был Марлин в калибре 30-30 (патрон 7, 62х51 мм., винтовочный патрон американского происхождения, один из самых старых патронов, выпускаемых в настоящее время, прим.перев.), принадлежавший моему брату. Винтовка со скобой Генри, оружие настоящего ковбоя.
Отличное было время.

Объездка лошадей.

Ты не ковбой, пока не объездишь лошадь. Эту науку я начал постигать еще в школе.Сперва, я ничего не понимал в этом деле, единственное, что я знал: залезь ей на спину и оставайся там, пока лошадь не прекратит брыкаться. Изо всех сил постарайся не слететь со спины.
С возрастом я узнал намного больше, но начальную подготовку, так сказать, я получал прямо на лошадиной спине, совмещал работу и учебу. Что-то делал конь, что-то делал я. так, рано или поздно мы находили общий язык. Главное, чему я научился в то время – терпение, хотя, от природы я нетерпелив. Это умение я настойчиво развивал, работая с лошадьми. Позднее оно мне очень пригодилось, когда я стал снайпером; еще нужнее оно мне было, когда я ухаживал за своей будущей женой.
В противоположность моему опыту с коровами, я никогда не бил лошадей. Я ездил на них пока они не уставали. Не слезал, пока мы не разбирались окончательно кто здесь босс. Но ударить лошадь? Никогда не было достаточной причины для этого. Лошади намного сообразительней коров. Они станут помогать тебе, если потратить для этого определенное время и вложить терпение.
Не знаю, был ли у меня талант к укрощению лошадей, но работа и общение с ними полностью удовлетворяла ковбоя внутри меня. Так что, оглядываясь назад, нет ничего удивительного, что я начал участвовать в родео еще в школе. Тогда я еще играл в футбол и бейсбол, но ничего не захватывало меня больше чем родео.
В каждой школе есть группы, на которые делятся ученики: спортсмены, ботаны и тому подобное. Парни, с которыми я тусовался называли себя «веревочники». Мы носили джинсы и сапоги, вели себя и выглядели как настоящие ковбои. Я тогда еще не был настоящим веревочником, так как не поймал с помощью лассо хоть какого-нибудь завалящего бычка, но это не помешало мне в шестнадцать лет окунуться в мир родео.
Я начал с того, что объезжал бычков и лошадей на небольшой местной площадке, из тех, на которых тебе платят двадцатку за выезд при условии, что продержишься достаточно долго. За снаряжением приходилось приглядывать самому: покупать шпоры, наштанники и остальное. В этом не было ничего выдающегося: ты взбирался на лошадь, падал с нее и поднимался вновь. Со временем, я мог держаться все дольше, не падая, и в итоге дошел до того, что стал чувствовать себя достаточно уверенно, чтобы выступать на местных маленьких родео.
Объезжать быка и укрощать лошадь – две разные вещи. К примеру, когда бык начинает брыкаться и наклоняется вперед, вы тоже сдвигаетесь вперед, но из-за особенностей его анатомии, еще смещаетесь из стороны в сторону. Бык может очень сильно вращаться. Скажу так: удержаться на бычьей спине – нелегкая задача.
Я ездил на быках целый год, не достигнув никакого успеха. Одумавшись, я пересел обратно на лошадей и попытал счастья в объездке в седле. Это классическое упражнение, где нужно не только продержаться в седле восемь секунд, но и сделать это с определенным чувством стиля и изящества. По какой-то причине в этом я преуспел больше чем в остальных, так что я продолжал выступать в данном виде соревнований еще какое-то время, добавив в коллекцию не одну пряжку для ремня и вычурно изготовленное седло. Не то чтобы я был чемпионом, напомню вам, но у меня было достаточно призовых денег, чтобы не скучать в баре.
Мне также перепадала доля внимания от наших девчонок, которые заводили публику и поддерживали выступающих, вроде тех, на спортивных матчах. Все шло хорошо, мне нравилось путешествовать из города в город, веселиться на вечеринках и объезжать лошадей.
Назовем это жизнью по-ковбойски.
Я продолжал заниматься любимым делом после того как закончил школу в 1992 году и поступил в колледж в Государственном Университете Тарлтон, Стефенвилль, штат Техас. Для тех, кто не знает, Тарлтон был основан в 1899 году, и присоединился к объединению Texas A& M University system в 1917 году. Тарлтон – третий по величине сельскохозяйственный университет в стране. У заведения есть высокая репутация за подготовку отличных управляющих ранчо и фермами и за подготовку преподавателей сельскохозяйственных дисциплин.
В то время я был заинтересован в том, чтобы стать управляющим ранчо. Хотя, перед поступлением, я какое-то время размышлял о карьере военного. Отец моей мамы служил пилотом в армейской авиации и я тоже раздумывал над этим, правда недолго. Затем я хотел уйти в морскую пехоту, чтобы повидать как оно, в настоящем бою. Сама мысль о сражении мне очень нравилась. Я также слышал о специальных операциях и очень хотел в разведчасти морской пехоты, так как они элита сил специальных операций. Но семья, в особенности мама, хотела, чтобы я сначала получил образование в колледже.
По их мнению все выглядело так: я получаю образование и потом иду на службу. По-моему все выглядело вот как: перед тем как заняться настоящим делом, у меня будет время хорошенько оттянуться.
Я все еще принимал участие в родео, и у меня неплохо получалось. Но моя карьера внезапно прервалась в конце моего первого года обучения, когда жеребец перевернулся на спину со мной в выгородке на соревнованиях в Рендоне, штат Техас. Из-за того, как упал конь, ребята не могли открыть выгородку, так что им пришлось вытаскивать лошадь через меня. Одна моя нога все еще была в стремени, и пока меня тащили, конь лягал меня так сильно, что я потерял сознание. Очнулся я в вертолете на пути в больницу. Итог дня оказался таким: шпильки в костях запястья, выбитое из суставной сумки плечо, сломанные ребра, отбитая почка и легкое.
Возможно, худшим в моем выздоровлении были эти чертовы шпильки. В действительности это были здоровенные шурупа толщиной в половину дюйма. Они торчали из моего запястья как у Франкентшейна. Выглядело все очень странно и чесалось жутко, но держало кости вместе.
Через несколько недель после травмы, я решил, что пришло время позвонить девушке, с которой я давно хотел сходить на свидание. Шпильки точно не могли мне помешать. Мы ехали в машине, и торчащий конец шурупа цеплялся за переключатель указателя поворота. Это меня так взбесило что я взял и обломил торчащую часть. Не думаю, что мне удалось произвести правильное впечатление, потому что свидание закончилось быстро.
Моя карьера в родео закончилась, но веселился я так как будто ничего не произошло. Деньги, естественно, закончились быстро, и мне пришлось искать работу. Я нашел место на лесопилке и работал, доставляя заказчикам древесину и другие товары.
Я хорошо работал и, видимо, это заметили, так как позднее ко мне подошел коллега и сказал что у его приятеля есть небольшое ранчо и он ищет наемного работника в помощь. Не хочу и я попробовать?
«Черт побери», ответил я. «Я завтра же буду на месте».
Так я стал настоящим ковбоем, хотя в то время я параллельно получал образование.

Жизнь ковбоя.

Я начал работать на Дэвида Лэндрама в графстве Худ, Техас и быстро выяснил что до настоящего ковбоя мне еще очень далеко. Дэвид хорошо постарался для этого. Он научил меня работать на ранчо и кое-чему еще. Он был грубым человеком. Если что-то шло не так, он ругал меня и сквернословил. Но если я все делал правильно, от него слова нельзя было добиться. Со временем он мне понравился.
Работа на ранчо это настоящий рай.
Это тяжелая жизнь, ты много и тяжело работаешь и в то же время это легкая жизнь. Ты находишься на улице большую часть времени. В основном ты и животные. Не нужно пытаться ладить с людьми в офисе, никакого подобного дерьма. Просто делаешь свою работу.
Участок Дэвида занимал десять тысяч акров. Это было настоящее ранчо, в старом духе: у нас даже была специальная повозка с походной кухней и продуктами, которую использовали каждую весну во время сборов.
Скажу вам, это было прекрасное место, с невысокими холмами, парой ручьев, и открытым пространством. Глядя на ту красоту я чувствовал себя по-настоящему живым. Сердцем ранчо был старый дом, который раньше был путевой станцией, трактиром, как говорят янки, в девятнадцатом столетии. Это было чудесное здание, с верандами, хорошими комнатами и большим камином, у которого согревалось не только тело, но и душа.
Естественно, что у меня, наемного работника, апартаменты не были такими роскошными. У меня была, как говорится, ночлежка, размером шесть на двенадцать футов. Кровать занимала ее большую часть. Сушилки не было, так что выстиранную одежду и белье мне приходилось развешивать на жерди.
Стены не были утепленными, а в центральном Техасе зимой может быть довольно холодно. Иногда мне приходилось спать в одежде, несмотря на то, что обогреватель был установлен рядом с кроватью, а газовая плитка включена на полную. Хуже всего то, что нормального фундамента не было и мне приходилось вести вечное сражение с броненосцами и енотами, которые каждую ночь возились и шумели у меня прямо под кроватью. Я пристрелил, наверное, штук двадцать, пока до этих наглых тварей дошло, что здесь им не рады.
Я начал с того, что работал на тракторе и сажал зерновые на корм скоту, потом начал развозить корм. Дэвид заметил, что у меня появилось свободное время и я слоняюсь без дела и дал мне дополнительную работу. Он поднял оплату до 400 долларов в месяц.
После того как я заканчивал с учебой в час или два дня, я направлялся на ранчо. Затем я работал до заката и потом час или два сидел за учебниками и ложился спать. С утра я кормил лошадей и ехал на учебу. Лето было лучше всего, так как я проводил на лошади время с пяти утра до девяти вечера.
Постепенно, через два года я начал тренировать лошадей для работы с коровьим стадом и готовить их для аукционов. (Такие лошади помогают ковбою отделять нужных коров от стада. Само собой, коровы покидать стадо вовсе не желают. Так что правильно подготовленная лошадь стоит немалых денег.)
Тогда-то я и научился работать с лошадьми по-настоящему и научился терпению. Если ты сорвешься не вовремя, то ничего от лошади уже не добьешься. Я заставил себя быть рассудительным и не выказывать отрицательных эмоций с лошадьми.
Лошади очень умны, и если ты все делаешь правильно, они моментально обучаются. Нужно учить их постепенно, с повторами. Я заметил, что когда лошадь учит для себя что-то новое, она облизывает губы. Останавливаешь урок на хорошей ноте, и на следующий день начинаешь все сначала, продолжая обучение.
Конечно, осознание всего этого пришло не сразу, и если я был неправ, Дэвид сразу же об этом говорил. Он ругался как проклятый, говорил что я никуда не годный кусок дерьма, но я не обращал на это внимание, и говорил себе: я лучше чем ты думаешь и я докажу это. Именно такое отношение к жизни помогло мне стать SEAL.

Флот сказал «Нет».

Там, на природе, у меня было валом времени подумать над тем, куда идет моя жизнь. Зубрить и ходить на занятия – все это было не мое. Поскольку моя карьера в родео закончилась, я решил бросить колледж, уволиться с работы и следовать своему первоначальному плану: пойти в армию и стать солдатом. Поскольку именно этого я хотел больше всего, смысла тянуть с принятием решения не было.
Так что однажды, в 1996 году я направился к рекрутеру с твердым намерением записаться на военную службу.
Пункт набора представлял собой мини-ярмарку: армия, флот, авиация и морская пехота. Офицеры сидели в кабинках, выстроенных в один ряд и все смотрели на тебя как только ты входил. Они соперничали друг с другом, и не всегда это соперничество было добрым.
Сперва я направился к морскому пехотинцу, но у того было время ланча. Я развернулся чтобы уйти, но меня окликнул армеец через холл:
«Эй, почему бы тебе не зайти сюда».
Отчего бы и нет, в самом деле, подумал я и зашел.
«Чем бы ты хотел заниматься на службе?» спросил офицер.
Я ответил, что мне нравится мысль о специальных операциях, из всего что я слышал об армейских ССО, я хотел бы служить именно там, если запишусь в армию, конечно. В армейский спецназ тебя могут отобрать не раньше, чем ты получишь звание сержанта, или Е5 по тарифной сетке. Мне не понравилось, что нужно ждать столько много времени до того, когда ты получишь то, что хочешь.
«Ты можешь стать рейнджером», предложил рекрутер.
О рейнджерах я мало что знал, но то что мне рассказали, звучало довольно заманчиво: прыжки с парашютом, штурм целей, стать специалистом в легком вооружении. Он раскрыл мне глаза на возможности, что лежали передо мной, но распродажа еще не закончилась.
«Я подумаю над этим», сказал я, собираясь на выход.
Я уже шел по холлу к выходу, и тут меня позвал рекрутер флота.
«Эй ты, подойди – ка сюда».
Я подошел.
«О чем ты там разговаривал?»
«Я хочу попасть в армейские ССО, но туда берут только сержантов. Так что мы говорили о рейнджерах.»
«Что, правда? Слышал что-нибудь о SEAL?»
В то время о ССО флота мало что было известно. Я немного слышал о них, но знал не так уж много. Наверное, я пожал плечами.
«Почему бы тебе не зайти внутрь,» сказал моряк. «Я расскажу тебе все о них».
Он начал рассказывать мне о курсе BUD/S или Basic Underwater Demolition/Scuba, который является вступительным курсом, который должны пройти все SEAL. Теперь есть сотни книг и фильмов о BUD/S и SEAL, даже в википедии написана достаточно длинная статья. Но в то время, BUD/S по крайней мере для меня был тайной. Когда я услышал насколько сложен этот курс, как инструкторы отсеивают до 90 процентов претендентов, через что приходится пройти курсантам, чтобы дойти до конца, я был потрясен. Просто только для того, чтобы пройти первоначальную подготовку, ты должен быть крутым сукиным сыном.
Это мне понравилось.
Затем рекрутер рассказал мне какие задания выполняют SEAL, и какие задания выполняли их предшественники UDT (underwater demolition team, люди – лягушки, начавшие свою службу во время Второй Мировой войны с разведки береговой линии противника и других специальных операций). Это были истории и проникновениях сквозь заграждения на берега, занятые японцами, яростные схватки за линией фронта во Вьетнаме. Это была та самая, крутая работа. Я вышел из пункта набора с твердым намерением стать SEAL любой ценой.
Многие рекрутеры, особенно хорошие, в душе немного жулики, и этот ничем не отличался. Когда я вернулся чтобы подписать бумаги, он сказал, что я должен официально отказаться от бонуса за поступление, чтобы гарантированно попасть в SEAL.
Я отказался от бонуса.
Конечно он был жулик. Наверняка то, что я подписал отказ от бонуса, выставило его в хорошем свете. Не сомневаюсь, что в дальнейшем он преуспел как продавец подержанных автомобилей.
Флот не обещал что я стану SEAL, мне нужно завоевать эту привилегию. Они гарантировали лишь то, что дадут мне шанс попытаться. Поскольку я был уверен в успехе, мне этого хватило, ведь я не собирался проигрывать ни в коем случае.
Проблема была в том, что шанса проиграть у меня не было.
Флот дисквалифицировал меня по причине того, что у меня был сложный перелом руки, который фиксировался шпильками. Я спорил, я умолял, но ничего не помогло. Я даже предложил подписать бумаги, что никогда не буду предъявлять к Флоту претензии из-за этой травмы. Они отказались наотрез. Это, как я считал, было концом моей карьеры военного.

Звонок.

Поскольку с военной службой ничего не вышло, я сосредоточился на своей карьере ковбоя – ранчеро. Поскольку у меня уже была работа на ранчо, смысла оставаться в колледже я не видел.
Дэвид удвоил мою зарплату и подбросил еще работу. Предложения больших денег сманивали меня на другие ранчо, но по разным причинам я возвращался к Дэвиду. Зимой 1997-1998 годов я был на пути в Колорадо.
Я принял предложение работы вслепую, что, как выяснилось, было большой ошибкой. Я думал, что смена техасских равнин на горы Колорадо будет приятной переменой места.
Но что бы вы думали – я получил работу на ранчо расположенном на единственно плоском месте в Колорадо. И эта равнина была намного «равниннее» Техаса. Там было намного холоднее. Скоро я позвонил Дэвиду и спросил, не нужна ли ему помощь.
«Давай, возвращайся обратно», ответил он.
Я начал собирать свои вещи, но далеко не продвинулся. Перед тем как я окончательно договорился об отъезде, позвонил флотский рекрутер.
«Ты до сих пор хочешь быть SEAL?» спросил он.
«А что?»
«Ты нам нужен», ответил моряк.
«Даже со шпильками в руке?»
«О них можешь не волноваться»
Я не волновался. Я стал готовиться к встрече сразу.