Учитель. Часть 6.

8. Заключительный экзамен.

Пожалуй, это был самый трудный месяц нашего пребывания в ассистентуре: нас ожидал заключительный экзамен по специальности, который состоял из двух частей – практической и теоретической. Нам предстояло активно потрудиться в качестве преподавателей по сценическому движению и фехтованию на разных курсах актерского и режиссерского отделений. Мы были должны проводить первую половину урока – разминочную, вторую – завершали штатные педагоги кафедры. Они же, потом, и оценивали наше преподавательское мастерство.

Практическая часть уроков далась нам всем легко и это понятно, так как все стажеры имели некоторый опыт работы по специальности в своих вузах. Хорошее освоение ленинградской методики преподавания, на протяжении всей стажировки, сыграло в этом немаловажную роль. Сложнее было с теоретической частью экзамена, где решалась судьба наших научных работ. Кафедра должна была решить имеет ли смысл продолжать работать над ними, чтобы потом сделать из них диссертации или… или остановить дальнейшую работу по причине научной неперспективности, и сдать их в кафедральный архив, где им будет суждено разместиться среди многочисленных папок покрытых многолетней пылью. Конечно, каждому из нас хотелось работать дальше, может поэтому мы так сильно волновались именно перед этой частью экзамена. Мы понимали, что надо было доходчиво, за короткий период времени, объяснить экзаменационной комиссии практическую целесообразность научной темы, прочертить ясную перспективу ее полезности в театральной педагогической деятельности. И сделать это было ох как нелегко.
Закончив свое сбивчивое выступление, я замолчал, ожидая дополнительных вопросов. Наступила тишина. Обычно для приличия, кто-то из комиссии изредка задавал вопросы. На сей раз все молчали. Я стал волноваться. Видя, что вопросов не последует, К.Н. поправил галстук. Было понятно, что он тяготил его. Учитель устал от сегодняшнего экзамена и непривычной формы одежды – традиционного черного костюма с черной удавкой на шее. Ему явно хотелось «залезть» в удобную для него фланелевую рубашку с расстегнутыми рукавами, скинуть тесные темно-коричневые скрипучие ботинки и надеть свои, видавшие виды, «прохоря» с калошами, но надо было терпеть и соблюдать экзаменационный этикет.
Итак, Учитель как-то крякнул, еще раз поправил галстук и с хитрецой спросил:
- Ю.Н., вот перед вами здесь сидят три ведущих преподавателя кафедры сценического движения. Могли бы вы, пользуясь теорией Бернштейна, определить на каком уровне построения движений каждый из нас работает?
Вопрос был не из легких! Этим вопросом Учитель ставил меня в неловкое положение, поскольку мне надо было оценивать работу каждого преподавателя, что для студента-стажера было не этичным. Конечно, можно было бы не вдаваться в такие щепетильные подробности, потом, можно было просто слукавить и никого не обижая, дать удовлетворяющий всех ответ, но как это сделать, тогда я не знал. Я задумался. Как-никак это был экзамен, и на кону стояла моя научная работа, над которой я корпел около двух лет!
Видя, что вопрос застал меня врасплох, К.Н., с теплотой в голосе, произнес:
-Не смущайтесь, профессор. Вы наш коллега, такой же, как и мы преподаватель. Поэтому можете смело рассуждать о профессии. Человек вы наблюдательный и, поверьте, нам будет очень интересно услышать ответ на этот вопрос. Смелее!
В то время кафедра сценического движения ЛГИТМИКа ориентировалась на научно-методические исследования И.Э.Коха, бывшего заведующего этой кафедрой, и при каждом удобном случае пропагандировала их. Последний построил свои методические выкладки на учении Н. А. Бернштейна – создателя «физиологии активности» и уровней построения движений. Двигательный навык по Бернштейну может быть построен благодаря строгой иерархии уровней мозга. Всего их пять. Каждому уровню подвластна своя программа выполнения действий от примитивных действий до действий на уровне творческого воображения. Актерская и режиссерская деятельность выше Уровня «4», поскольку отличительной чертой этих профессий является способность прогнозировать и проектировать свои (актер) и чужие (режиссер) действия на будущее. Все специфические акты человеческого поведения Бернштейн адресовал к Уровню «5».». Но к «5» уровню сразу не придешь, ему предшествуют низшие уровни, на которых строится координация движений, решается логика и последовательность действий. Каждый преподаватель в своей работе проходит через эти уровни, но высшим достижением в его профессии становится уровень «5».
Вся теория И.Э.Коха при написании его фундаментального учебника по «Основам сценического движения», базировалась на пяти уровнях построения движения Н.А. Бернштейна. Книга (скорее черновой ее вариант) была написана в 40-е годы, но в печать не вышла. Случилось непредвиденное.
И.Э.Кох водил дружбу не только со своими коллегами по спорту, но и с артистами, писателями и ученными. Естественно при встречах он щедро делился информацией о своей работе над рукописью. Его книга должна была в ближайшем будущем выйти в печать, как вдруг случилось ужасное. Бернштейн в своих научных трудах подверг критике работу И.Павлова о второй сигнальной системе. Это имело для него негативный резонанс в интеллигентской среде. К тому же он имел неосторожность высказаться о том, что опыты нужно проводить не на собаках, как это делал И. П. Павлов, а на людях, может это не так и гуманно, но принесет больше пользы человечеству. При этом он ссылался на работы американских физиологов, работающих в этом направлении уже много лет. Когда началась компания расправы с интеллигенцией, генетика и кибернетика были объявлены лженауками. Разумеется, Н.Бернштейн попал под удар, потому что осмелился спорить с Павловским учением, и всенародно был объявлен «космополитом». Его уволили и до самого конца жизни отстранили от любимой работы. В годы травли самые близкие его друзья и коллеги боялись даже здороваться с ним при встрече. Все, кто был как-то причастен к этой личности, дружил с ним, похвально отзывался о его трудах или использовал его научные достижения в своих работах – подвергался гонениям. И.Э.Кох, узнав о преследовании ученого, не знал, что ему делать с его готовой фундаментальной работой по сценическому движению. Секретарша, работающая в издательстве, куда Кох отнес свою рукопись, была его хорошей знакомой. Она посоветовала ему немедленно забрать рукопись и … сжечь ее, включая все черновики. Иван Эдмундович последовал совету этой женщины, он взял из издательства вариант готовой книги, в строжайшей секретности покинул город и уехал на дачу. Там он сжег в печке свою книгу и все черновики – плод его многолетней работы. Наверное, в те роковые минуты, сидя у печки, выдающийся спортсмен и педагог, ученый и исследователь думал, что «рукописи не горят». Ведь ему тогда так хотелось верить в это. Оказалось, что горят! Да еще как!!!
Увидев, что от его титанической, многолетней работы осталась только куча пепла, он покинул дачу и так же незаметно вернулся в город.
После смерти Сталина для Бернштейна наступила «оттепель». В 60-е годы он опять начинает общаться с научным миром. Пишет статьи в журналах, принимает участие в семинарах.
В эти годы И.Э.Кох приступает к восстановлению своей книги. На это ему потребовалось более десяти лет! Конечно, это была уже другая книга. Время внесло свои коррективы. Кох писал ее поэтапно. Сначала - «Основы сценического движения» 38 уроков (1962), куда вошли темы по совершенствованию внимания, ловкости и ритмичности, а также глава по совершенствованию пластичности, потом, спустя восемь лет, вышла книга его жизни: «Основы сценического движения» (1970). Не знаю, была ли эта книга лучше той, сгоревшей на даче? Об этом можно судить только самому автору и тем, кому удалось когда-то прочитать ее. Чтобы опять не случилась какая-нибудь оказия, Кох уже нигде не упоминает имя физиолога Н.А. Бернштейна, видно страх гонений сохранился у него до самых последних дней. Была ли это сделка с совестью или это был просто мудрый шаг мэтра к осуществлению мечты своей жизни? Кто знает? Теперь остается только догадываться об этом. Через два года после написания книги Иван Эдмундович Кох оставил кафедру. Дело его жизни осуществилось. Пора было уходить на покой.
На животрепещущий вопрос надо было дать животрепещущий ответ. Я не стал лукавить и ответил прямо.
- С.П. работает на 3 уровне, А.П. – на 4 уровне, а вы К.Н, работаете на 5 уровне!
Учитель довольно крякнул еще раз, встал, пожал мне руку и сказал:
-Через час милости просим на кафедру за оценкой.
Неохотно пожали мне руку А.П. и С.П.
Через час мы были на кафедре. Кроме К.Н. – никого уже не было. Учитель всех поздравил с окончанием ассистентуры – стажировки. Пожелав нам творческих успехов на педагогическом поприще, он удалился. Видно было, что ему не хотелось расставаться с нами.

Вечером я уже трясся на полке в поезде, уносящим меня от дорогого моему сердцу города, института и Учителя. Еще не доехав до дома и полпути, я уже скучал о них опять. Тогда я не представлял, как я смогу жить без института и без Учителя. Время залечило тоску, но не память. Память же сохранила образ Учителя и помогла мне запечатлеть на бумаге события тех далеких дней моей студенческой жизни. Спасибо ей за это.

Сон.
(вместо эпилога)

«Опять мне снится сон, один и тот же сон
Он кружится в моем сознанье словно колесо…»

Последние два года мне часто снился один и тот же сон. Будто зимним поздним вечером бреду я по Фонтанке. Холодный петербургский ветер дует со всех сторон, крупными хлопьями валит снег.
- Ну и погодка, - думаю я, пересекая занесенный снегом Невский. - В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит, а я сам иду не знаю куда. Допустим, куда – догадываюсь, но вот зачем и в такую ужасную метель – не знаю.
Снег лепит глаза и лезет за шиворот. Я останавливаюсь чтобы перевести дыхание и смотрю вперед. И вдруг, сквозь густую стену непрерывно падающего снега, замечаю идущего навстречу мне прохожего. Поздний путник, спрятав голову в воротник своего пальто, быстро приближается ко мне. С внезапно охватившим волнением, я пристально всматриваюсь в занесенную снегом фигуру. Когда до прохожего остается несколько метров, я вдруг узнаю знакомую шапку, пальто и даже успеваю рассмотреть на его ногах…калоши. Но более всего меня поражает знакомая походка прохожего, которая может принадлежать только одному человеку.
Путник уже находится в нескольких шагах от меня. Я явственно слышу тяжелое дыхание и скрип снега под его ногами. Когда он равняется со мной - свет от раскачивающего фонаря, падает на его сгорбленную фигуру, незнакомец, на несколько секунд, поднимает голову, и я вижу лицо…У-ч-и-т-е-л-я!!!
- Кирилл Николаевич!? – вскрикиваю я.
И вдруг осознаю, что не слышу своего голоса. Что за чертовщина?!
Я набираю полные легкие морозного воздуха и что есть мочи кричу вслед быстро удаляющемуся Учителю.
- Кирилл Николаевич, подождите!!! Остановитесь! Прошу вас! Это я… я…Да постойте же… куда же вы… подождите!!! К-и-р-и-л-л Н-и-к-о-л-а-е-в-и-ч!!!
Учитель, никак не реагируя, продолжает идти своим путем. Он быстро удаляется от меня, скользя по снегу на невидимых лыжах. Я смотрю на его сгорбленную, занесенную снегом, спину и понимаю, что еще мгновение, и я потеряю его навсегда. Полный решимости поворачиваюсь, чтобы догнать его и…с ужасом понимаю, что не могу двинуться с места – мои ноги отказываются идти, они, словно примерзли к мостовой. Меня охватывает панический страх. Не понимая, что со мной происходит, я начинаю кричать и звать на помощь, но звуки моего голоса вязнут в снежной пелене, не долетая даже до противоположной стороны улицы. Обессилив, я опускаюсь на корточки, прячу голову в воротник и замираю. Снег начинает валить сильнее, за его густотой, на расстоянии нескольких шагов, уже ничего нельзя рассмотреть. Мне кажется, что в этом снежном мире никого больше нет – только я и падающий снег. Наконец, найдя в себе силы, я поднимаюсь и вдруг ощущаю, что какая-то невидимая сила поворачивает меня в противоположную сторону. Я понимаю, что у меня уже нет никакой надежды на то, чтобы догнать Учителя, он давно исчез в этой метелице, я даже не могу увидеть его следов – снег давно занес их. Мысли путаются в голове. Мне кажется, что и прохожего-то вовсе не было, был просто обман зрения – снежный мираж. Мысленно я еще хочу повернуть, но бойкие ноги стремительно уносят меня прочь. Снег падает на мокрое от пота или слез лицо, залепляет глаза, лезет в нос, но меня это уже больше не беспокоит.
Когда я открываю глаза, то сквозь мокрые ресницы вижу, что стою у кованной старинной решетки похожей на забор. Снег прекратился. И вдруг откуда-то сверху на меня обрушивается глухой звук… колокола. От неожиданности я вздрагиваю и закрываю уши руками. После нескольких ударов колокола я поднимаю голову вверх и вижу занесенный снегом огромный купол церкви.

Однажды после очередного «N-ного» сна на Фонтанке», я не на шутку встревожился. Снам я никогда не придавал особого значения, но в тот день сон не выходил у меня из головы. Почему-то вспомнились годы учебы в институте, уроки, последняя встреча с Учителем. Да, много воды утекло с тех пор. Пестрый сор эмигрантского быта изрядно стер из памяти «картинки» моей театральной жизни. Появилось непреодолимое желание узнать, как поживает Кирилл Николаевич? Как его здоровье? Чем занимается сейчас?
Я понимал, что одного желания мало. Надо было найти способ, как «выйти» на Учителя? Друзей в Питере уже не осталось, номера телефонов я не сохранил. Решил попытать счастья через Интернет. Набрал имя и … кликнул. На первой странице поисковик Google сразу же выдал мне несколько обнадеживающих заголовков:
«Комплементы передаем педагогу К.Н.Черноземову»
«Меня завораживает искусство фехтования»
«Учителем года стал К.Н.Черноземов»
«Легенда театральной академии»
«Журнал Санкт-Петербургский университет» и внизу мелким шрифтом:
Когда верстался номер, пришла горестная весть: ушел из жизни режиссер и театральный педагог Кирилл Николаевич Черноземов.
Эта маленькая заметка пригвоздила меня к креслу на несколько минут. На душе стало пусто, пусто. Я вдруг понял, что всего несколько минут назад, из моей жизни навсегда ушло что-то очень, очень дорогое. Как детство, которое никогда уже невозможно вернуть, о нем можно только тосковать и вспоминать с любовью всю жизнь.
С последней нашей встречи прошло больше десяти лет! Я знал, что в последние годы Учитель был сильно болен. Передвигался с тросточкой, педагогическую работу приостановил, встречался со студентами редко и то в качестве консультанта. Я понимал каково это было для Учителя, отдавшего всю свою жизнь движению, вдруг ощущать себя бездейственным.
И вот это страшное известие о смерти. Выходит, не зря мне снился много раз сон об Учителе. Посмотрел дату смерти. 23 апреля 2004 года. По моим подсчетам получалось, что «Первый сон на Фонтанке» приснился мне два года назад!? Как раз после его смерти!!! Вот и не верь после этого снам. Стоп, стоп. Но почему один и тот же сон несколько раз снился мне? Может в этом есть какой-то смысл? Да…мне следовало бы раньше поразмышлять над этим, а не теперь спустя два года после его смерти. И все же я был почему-то уверен, что Учитель являлся мне во сне не спроста.
Я прочитал когда-то, что человеку следует «освободиться» от груза прошлого, которое беспокоит его всю жизнь. Это можно осуществить разными путями. Художник багаж своего прошлого оставляет на полотне, краски для него - чернила, которыми он пишет о себе и о своей жизни; актер пропускает свое прошлое через роли; писатель, в каком бы жанре он ни писал, черпает все из себя и оставляет свою прошлую жизнь на бумаге. Чем больше чернил в чернильнице, тем плодотворнее и дольше продлится его писательский «век». Пустая же чернильница констатирует, что он исписался. Так может Учитель хотел чтобы я написал о нем воспоминания? Сначала эта мысль показалась мне бредовой. Почему я? Да и смогу ли я это сделать не имея литературного опыта? Меня всегда расстраивала мысль о том, как мало написано об этом уникальном человеке. Он почему-то всегда оказывался в тени. При жизни не любил суеты, не обращал внимания на «чины» и звания. Его заслуги были оценены учениками и о нем узнавали не через прессу и телевидение, а через людскую молву, через устные легенды, которые сочиняли о нем еще при жизни. В любом случае в летописцы я не гожусь, разве…разве сумею внести малую толику в «копилку» воспоминаний о нем. Пожалуй это лучшее, что я могу сделать для Учителя в моей жизни и хоть как-то отблагодарить его. Самое важное, чтобы люди знали и помнили о нем. Пока он будем в нашей памяти – он будет жить.
Так я начал писать «скромные» воспоминания об Учителе? Почему «скромные»? Да потому что писать воспоминания я начал спустя много лет. Да и знал я его не так уж долго, как другие. Воспоминания надо было писать раньше, по свежим следам. Но лучше поздно, чем никогда. Многое забылось, о чем-то вспоминается уже смутно, но некоторые «островки» моей памяти видятся явственно, как будто это было вчера. Эти островки я и постарался зафиксировать на бумаге.

«..Один из моих любимых педагогов – профессор Кирилл Николаевич Черноземов, преподававший в консерватории сценическое движение. Он потрясающе работал над интерпретацией моих ролей: Фигаро, Жермона и Дон Жуана. Для меня это был счастливый и значимый период. Основа школы Черноземова – вокальная интонация через пластику тела..»

Владимир ЧЕРНОВ